19 апреля 2018 года около 11 часов меня вывели из камеры 5-го корпуса особого режима в СИЗО «Горелово», провели в локальный участок и вывели за ворота, где передали в распоряжение двух мужчин, в одном из которых я опознал оперативного сотрудника УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Константина Бондарева. Данный сотрудник мне известен с 23 января 2018 года, когда он руководил моим задержанием в аэропорту «Пулково» и затем совместно с другими сотрудниками УФСБ около 30 часов применял ко мне физическое и психологическое насилие, лишая отдыха, сна и приема пищи.

Когда меня вывели из локального участка, кто-то из встречающих сотрудников УФСБ приказал убрать руки за спину и застегнул на них очень туго наручники. Посадили меня в легковой автомобиль «Шкода» серебристого цвета. Бондарев перед посадкой в автомобиль задал мне вопрос:

Ну, что, Филинков? Или ты уже Петушков?

На что я ответил: «К чему эти вопросы?» Бондарев отреагировал в агрессивной форме словами: «К тебе, долбоеб!»

После этого он сел за руль автомобиля. Меня посадили на заднее сиденье. Через некоторое время автомобиль выехал за ворота СИЗО-6. На всем пути следования до Санкт-Петербурга сотрудники УФСБ со мной больше не общались, но я реально опасался, полагая, что в любой момент они могут завезти меня в безлюдное место и применить ко мне насилие. Всего в движении мы находились около часа. В итоге меня привезли в здание УФСБ, завели в кабинет к следователю Климову, где в это время находился и мой адвокат Черкасов.

С адвокатом у меня состоялась конфиденциальная беседа, в ходе которой я сообщил, что нахожусь в подавленном состоянии, так как длительное время вынужден был ехать в одной машине с негативно и агрессивно настроенным ко мне оперативником Бондаревым, который использовал криминальный сленг для высказывания угроз мне в том, что в СИЗО-6 я могу быть изнасилован. Кроме того, я пояснил, что в следователе Климове опознаю одного из сотрудников, который 24 января 2018 года после моего доставления в УФСБ принимал участие в длительном психологическом воздействии на меня с целью получения признательных показаний. Полагаю, что следователь Климов видел, что я избит, а также нуждаюсь в отдыхе, сне, воде и пище.

На этом основании при ответе на вопрос Климова, готов ли я давать показания, я сказал, что от показаний не отказываюсь, но в настоящий момент пребываю в стрессовой обстановке из-за встречи с Бондаревым, а также из-за встречи со следователем Климовым, к которому я также не испытываю доверия. Кроме того, меня доставили в здание УФСБ, которое у меня ассоциируется с пытками и издевательствами, примененными ко мне здесь 24 и 25 января 2018 года. На этом основании я заявил следователю, что смогу обстоятельно и вдумчиво давать показания только в СИЗО-6, где ощущаю себя более спокойно и защищено. Эти пояснения я записал в замечаниях на протокол допроса.

После этого следственное действие было завершено. Следователь Климов вызвал конвой, и в кабинет зашли два человека в гражданской одежде и в масках на голове. Они застегнули мне руки наручниками за спиной, вывели из помещения и повели на улицу. Там меня посадили на заднее сидение автомобиля «Шкода» серебристого цвета. За рулем находился оперативник Бондарев.

По дороге в СИЗО-6 мне продолжали задавать вопросы. Например, Бондарев спросил: «Ну что, Петухов, тебе очко уже расковыряли?» Потом он сказал:

Я тебя теперь буду возить методически, Черкасов делает себе имя. А ты и Агора все в тюрьме сгниете! А сидеть ты будешь за Полярным кругом! В Мурманске, Карелии. Жизнь преподала тебе урок, а потом дала шанс. В СИЗО-6 знают, что твой адвокат ЛГБТ-шников защищает?

На это кто-то из оперативников, находившихся в автомобиле, откликнулся: «Видимо, урок не усвоил». Бондарев ответил: «Через голову не дошло, дойдет через ноги». Второй оперативник дополнил: «Через жопу дойдет!» После чего они весело рассмеялись. Я также запомнил, что кто-то из оперативников сказал, что «в Горелово можно хорошо жениться».

Данными и другими фразами Бондарев и его коллеги оскорбляли мое человеческое достоинство, нанесли мне глубокую моральную травму, привели к стрессовому состоянию. Помимо испытанного унижения, я окончательно для себя понял, что в рядах УФСБ есть недостойные сотрудники, которые используют тюремные понятия в своих целях, пытаясь с помощью них давить на заключенных.

Разговаривая со мной в таком духе, сотрудники ФСБ везли меня в изолятор около двух часов. В машину мы сели около здания УФСБ в 13 часов 30 минут, а в СИЗО-6 приехали в 16 часов. За временем я следил по часам, которые имелись в салоне автомобиля.

После общения с оперативниками УФСБ я вернулся в камеру в подавленном состоянии, от нервов, волнения и жары в автомобиле я был весь мокрый. У меня заболело сердце, пропал аппетит, я отказался от ужина, у меня обострилось проявление псориаза — от стресса я расчесал псориатические бляшки на своей голове.

Угрозы Бондарева и его коллег в мой адрес я воспринимаю реально и опасаюсь за свою безопасность, здоровье и саму жизнь.

С моих слов записано верно, мною прочитано. Разрешаю публиковать данную информацию в СМИ.

На втором заседании судья, конечно, отжигал. Я просто в какой-то момент понял, что процесс мало чего общего имеет с юриспруденцией, с теми процессами, которые у меня были. Это больше похоже на политическую дискуссию: судья одни доводы приводит, я — другие. Хотя судья вообще не должен никаких доводов приводить, он же независимый арбитр по сути. Это просто смешно. Так что я в какой-то момент сам забил на какие-то процессуальные особенности и стал просто вести с ним дискуссию.

СУДЬЯ: Вам бы понравилось, если бы около вашего дома собрались люди митинг проводить за власть?

Я: За власть? Нет, не понравилось бы.

СУДЬЯ: Ну хорошо, а против власти, против коррупции?

Я: Ваша честь, я бы присоединился.

В таких процессах по сути нет стороны обвинения, и эту роль берет на себя судья. Нет прокурора, нет какого-то сотрудника полиции, любого вообще лица, которое выступало бы обвинителем. И судья исполняет эти функции. Он на заседаниях открыто демонстрировал свою предвзятость. Говорил, что Навальному и его сторонникам, то есть мне, нужны массовые задержания и беспорядки, хотя очевидно, что все наоборот. Подсказывал сотрудникам полиции, которых я вызвал в качестве свидетелей, когда они давали показания.

Я: В материалах дела написано, что я знал, что митинг не согласован. Откуда такой вывод?

Сотрудник полиции впал в ступор.

СУДЬЯ (сотруднику полиции): Скажите, пожалуйста, там была звукоусиливающая аппаратура, с помощью которой до граждан доводили сведения, что их действия не согласованы с властями?

Просто взял и подсказал. Я подал апелляционную жалобу на решение суда и приложил к ней диск — аудиозапись второго заседания. Судья Стеклиев, который рассматривал мое дело, взял и выкинул диск из материалов. И сделал это уже на стадии апелляции, когда он обязан просто собрать дело и передать Мосгорсуду в том виде, в каком это дело существует.

В сопроводительном письме он написал, что вернул CD-диск, поскольку его содержимое не устанавливалось в ходе судебного заседания. Такую чушь я за все время своей работы юристом никогда не встречал. Получается, что протокол судебного заседания, его аудиозапись — на все это нельзя ссылаться, если во время самого заседания не проверялось содержимое. Я даже не представляю, как физически можно проверить содержимое диска и на какой стадии процесса, так как по-хорошему запись судебного заседания и его протокол ведутся до самого конца этого заседания. Как можно установить в судебном заседании достоверность того, чего еще фактически нет в природе?

Еще на заседании судья мне говорил: «Обратите внимание, я все ваши ходатайства рассмотрел, все приобщил, что вы просили, вызвал свидетелей». Обращал на это внимание так, будто бы он услугу какую-то мне сделал, хотя это просто его обязанности.

В отделе полиции мне написали, как и всем, это стандартное обвинение, как под копирку — выкрикивал три лозунга: «Путин вор!», «Россия без Путина!» и третье еще что-то. «Путину позор!», по-моему, хотя так и не кричат. В моем случае вообще смешно говорить о том, что я выкрикивал какие-то лозунги, потому что у меня есть позиция определенная — я не выкрикиваю на митингах лозунги. Мне не хочется ради этой власти надрывать глотку. Мне кажется, что это просто бессмысленно и немного инфантильно выглядит. Все эти красиво звучащие «Жулики и воры, пять минут на сборы» или известное «Не забудем, не простим»… Да, по смыслу все правильно, конечно, но по факту это несерьезно. Кому кричать? Сотрудникам полиции, «космонавтам», которые всех винтят? И мне написали, что я выкрикивал, хотя я не выкрикивал, — обидно просто. Написали еще, что я распространял агитацию. Я, наверное, и распространял бы, если бы было что распространять.

При этом сотрудники полиции сами часто понимают, что это беспредел. Как задерживают всех, выкручивая руки, как избивают. В отделе слышал, как один сотрудник сказал другому: «Я не хочу с этим связываться. Там парню легкие повредили, я не хочу иметь к этому никакого отношения». И нас держали до двух или трех ночи не потому, что была дана такая команда, а потому что сами сотрудники полиции не знали, как оформлять людей. Звонили кому-то, спрашивали, ждали ответа. Нас фотографировали, у нас пытались взять отпечатки пальцев. Многие на это соглашались, просто потому что их запугивали статьей о неповиновении «законному» требованию сотрудника полиции.

Я: А где сказано, что у меня как у задержанного за нарушение правил участия в митинге нужно брать отпечатки пальцев? Вы готовите базу для будущих посадок, что ли?

СОТРУДНИЦА ПОЛИЦИИ: Ну, у нас есть приказ у всех задержанных на митинге брать отпечатки пальцев.

Меня вообще задержали за хороший поступок. Я отошел в сторону, чтобы покурить и не дышать на людей дымом. Отошел к ограде, смотрю — менты начинают двигать ограждения прямо на меня. Думаю, больные, что ли, нельзя аккуратно их подвинуть? А они, оказывается, сделали это специально, чтобы я начал их отодвигать. Меня просто было очень удобно задержать. Я стоял с краю — бери, хватай.

Меня зовут Александр. Я студент первого курса Московского университета по землеустройству. Учусь на факультете архитектуры на бюджетной основе. В Москву приехал из Смоленской области, получил общее среднее образование в СОГБОУ «Сафоновский детский дом-школа».

Я сторонник Алексея Навального и веду активную деятельность в его политической кампании. Моя гражданская позиция — это минимизировать уровень коррупции в нашей стране. Я на безвозмездной основе способствовал распространению материалов о забастовке избирателей, которую проводил Навальный, и не считаю такие действия незаконными. Делал я это преимущественно в метро, что позволяло мне экономить время и использовать поездку в метро на пользу моему недопущенному кандидату. 22 февраля я стал жертвой полицейского произвола, опишу, как все происходило.

Примерно в середине дня я проходил по вагону с листовками Навального, пассажирам, которые протягивали руки в ответ на мои высказывания, я давал печатный материал. Вдруг ко мне подошел сотрудник полиции и попросил последовать за ним для ознакомления с правилами метро. Он попытался мне сказать, что я провожу агитацию. На это я ответил, что просто информирую граждан. Мы пошли в комнату полиции, где было составлено объяснение. Я не растерялся и все последующее время вел диалог с юристами из ФБК и ОВД-Инфо. Они мне подсказывали, что лучше делать и чего не делать. По их совету я хранил молчание, не говорил лишнего и старался не подписывать некоторые документы, которые мне подсовывали.

Сотрудники вели себя неподобающе, всячески высмеивая мою политическую позицию. Старались внушить мне, что я совершил очень опасное нарушение, и что в скором времени меня просто отчислят из универа, а мое участие в такой деятельности очень пагубно скажется на моей карьере.

Потом меня повели в 6 участок полиции по Басманному району (отдел полиции № 6 на Московском метрополитене — прим.). При понятых был совершен обыск, изъят печатный материал, переписаны номера всех дебетовых банковских карт, что меня очень возмутило. Мобильный телефон сотрудники попросили разблокировать для записи номера IMEI.

Девушка не в форме, которая никак не представилась, забрала телефон и совершала с ним неизвестные мне действия. Краем глаза я видел, что она переписывала контакты из телефонной книги.

Спустя какое-то время девушку отгородил другой сотрудник, всячески игнорируя просьбы вернуть мобильный телефон. Потом мне принесли определение о возбуждении дела об административном правонарушении. В это время на меня оказывалось психологическое давление: сотрудники окружили меня со всех сторон, зачитывали какие-то бумаги, не давая никакой возможности спокойно оценить обстановку. Все это время мне давали еще бумаги для подписи, нормально не объясняя, зачем они нужны. Я отказывался все это подписывать, решив, что сделаю это, когда смогу нормально оценить произошедшее. Телефон через некоторое время мне вернули, но не без настойчивости с моей стороны. Первая часть истории закончилась, продолжение не заставило себя ждать

Через пять дней в полседьмого утра ко мне в комнату общежития ворвались органы. Комната была не закрыта, адрес полиция узнала по студенческому билету, который был найден при обыске. Включив свет, они зачитали мне определение о назначении времени и места составления протокола по статье 5.12 КоАП (незаконная агитация). При этом старший инспектор О. Д. Беглова оказывала на меня давление, а точнее высказывала угрозы о моем отчислении из вуза по результатам решения суда, ссылаясь на статью 29.13 КоАП (представление об устранении причин и условий, способствовавших совершению административного правонарушения).

В это я время включил диктофон и записывал ее монолог. Она говорила, что направит определение в мой деканат и меня отчислят на основании статьи 29.13 КоАП. В статье говорится, что судья, рассматривающий административное дело, отправляет в организацию (в случае Александра это университет — прим.) «представление» о том, что стало причиной и условием, способствовавших нарушению закона. Беглова и ее коллега утверждали, что в моем случае причиной нарушения является то, что я проживаю в Москве и учусь в государственном учреждении.

Я согласился приехать в назначенное время для составления протокола, но сотрудники отказывались ждать меня в участке, они ждали меня возле комнаты. Меня отвезли в участок, где Беглова предложила подписать уже составленный без меня протокол. Я сфотографировал протокол и упомянул о том, что протокол должен быть составлен в моем присутствии.

Протокол составляет в отсутствии физического лица только в случае его неявки или неявки законного представителя (п. 1 ч. 4 ст. 28.2 КоАП) .

Беглова тут же его порвала и написала новый. Далее меня повезли в Басманный суд. В суде, пока ожидалось начало заседания, я просил сопровождавших меня сотрудников ознакомить меня с материалами дела, но они отказывали мне в этом. При поддержке юриста ОВД-Инфо Дениса Шедова по телефону на судебном заседании я ходатайствовал об отложении рассмотрения дела для ознакомления с материалами. Суд удовлетворил оба ходатайства и назначил заседание на 5 марта.

5 марта вместе с Шедовым я прибыл в суд. Хочу выразить благодарность Денису за безвозмездно оказанную мне помощь. На суде мы просили пригласить сотрудников полиции для участия в заседании в качестве стороны обвинения, в чем суд нам отказал. Также мною было четко объяснено, что в соответствии с законом «О выборах Президента РФ», где прописано, какой материал можно считать агитационным, мои листовки не являются агитационными. Суд проигнорировал данное сообщение. Позже будет ясно, что суд просто опирался на решение ЦИК о незаконности антивыборной агитации. Полиция направила мои листовки на экспертизу в ЦИК.

В решении суда говорится о совершенно других листовках, признанных агитационными, более того, решение ЦИКа датировано 1 февраля, отмечу что на тот момент раздаваемых мною листовок просто могло не быть. Дело в том, что названия моих листовок схожи с одним названием, упомянутом в решении ЦИКа, но на самом деле это разные листовки. Мои листовки называются «Забастовка избирателей Н», где буква «Н» означает, что забастовку проводит Алексей Навальный, а в решении ЦИКа указано название совершенно другой листовки, но с похожим названием «Забастовка избирателей».

В результате суд признал меня виновным и назначил штраф в одну тысячу рублей. После суда мы с Денисом составили апелляционную жалобу, и я отнес ее в суд. Ждем ее рассмотрения. Я намерен вести это дело вплоть до ЕСПЧ, отстаивать свое право на свободу выражения своих мыслей и взглядов.

Данная ситуация для меня оказалась очень полезной в плане опыта: я первый раз столкнулся с законом лицом к лицу.

Юридическая служба ОВД-Инфо, горячая линия и группа мониторинга существуют на ваши пожертвования. Поддержите, пожалуйста, нашу работу. Сделать это можно здесь.

Как все хорошо начиналось! Огромные бородатые мужики бегают по двору школы с воздушными шариками, милые бабушки из комиссии обещают накормить нас хингалшами собственного приготовления… И тут первая новость — Собчак прекращает полномочия своего доверенного лица, выдавшего нам новые направления, взамен направлений от Явлинского, отозвавшего их за день до выборов. Если вы считаете, что Грудинин чем-то лучше этих двух — не волнуйтесь, свои направления он отзовет вечером. В Кемерово из-за этого массово начнут выгонять наблюдателей с участков, но нам удастся отстоять свои позиции, доказав, что отзыв направлений в день голосования не имеет юридической силы. Ну не нужны кандидатам наблюдатели, и правда, зачем?

Итак, день начался прекрасно, голосующих на участке почти не было. Но так продолжалось часов до 12. После этого люди пошли, но не редким потоком, а порциями — 30 старушек, потом никого, потом 30 мужиков, и снова никого… И большинство из них, ничего не стесняясь, просили комиссию, наблюдателей или просто друг друга сфотографировать их с бюллетенем — «для отчета». Такое вот добровольное волеизъявление.

А еще я познакомился с удивительным человеком. Героем России, дважды награжденным орденом мужества и пока единожды орденом Кадырова — председателем парламента Чеченской республики.

Он пообещал меня выебать.

Дело было так. Мы обнаружили, что в коридоре УИКа… собирают паспортные данные избирателей. Натурально, сидит член комиссии и переписывает паспорта под видом голосования за «благоустройство города». Ну охренеть. Подняли шум, начали снимать на камеру. Приехал представитель ТИКа, поговорили, и он даже встал на нашу сторону. И все было бы хорошо, но с ним приехали мэр Грозного вместе с Лордом -тем самым героем-всего-что-только-может-быть. Для тех, кто не в курсе, именно его считают ответственным за публичные извинения» перед Кадыровом на камеру (в трусах на беговой дорожке, если помните) и… за уничтожение геев в республике. Специальные тюрьмы, пытки и вот это вот все. Ну вы поняли. Сначала он громко возмущался, как это я могу с ним спорить, если он меня старше?! А потом схватил правой рукой, прижал к себе и сказал на ухо: «Я. Тебя. Выебу. Понял?» Милейший человек.

А дальше вскрылось удивительное. Примерно в 5 часов, незадолго до вечернего наплыва людей, я зашел на сайт ЦИК сравнить промежуточную явку с моими данными. И обнаружил… что они завышены в два раза! На 12:00 реальная явка была около 14%, у ЦИКа — 29%; на 15:00 реальная — 28%, у ЦИКа — 44%. Этот момент стал ключевым в моем отношении к происходящему. Стало понятно, как они собираются дотягивать рекордно низкую явку до привычных 100 — будут переписывать протокол. Я спросил у председателя, кто на нашем участке отправляет данные в ЦИК. И услышал внезапный ответ: «Ооо, провокация!» Впрочем, когда тот же вопрос был задан на камеру, она призналась, что отправляет сама. После этого я показал данные ЦИК всем присутствующим, и секретарь пошла выяснять, как такое возможно. Что уж говорить, что после огромного, как всегда в эти часы, вечернего наплыва людей, явка по данным ЦИК поднялась всего на 7% и совпала с моими расчетами.

А как нервничала председатель! Запрещала фотографировать, передвигаться и даже с места вставать. Ну что остается делать в такой ситуации? Жаль человека, но понятно же, почему переживает. А как пресекать и фиксировать нарушения, сидя на месте и не снимая? Так что весь подсчет голосов мы слушали вопли председателя, но снимали процесс подсчета голосов со всех возможных ракурсов. Комиссия не знала, как он проводится, возмущалась, когда мы требовали действовать исключительно в порядке, прописанном в законе. К их чести надо сказать — возмущались, но слушались.

Но самый большой скандал разразился, когда я потребовал выдать мне копию протокола до того, как председатель повезет оригинал в ТИК. Что тут началось! Бедная женщина звонила во все возможные инстанции, требовала нас выгнать, плакала в трубку, что ничего с нами не может поделать; нам пытался угрожать двухметровый «ответственный за свет», все это время сидевший в помещении и отказывавшийся его покидать, несмотря на то, что не имеет права присутствовать при подсчете голосов. Но в конце концов копии были получены, с боем заверены и мы поехали в хостел на такси — отдыхать.

Зачем все это было нужно? Мы, впервые в истории Чечни, смогли зафиксировать реальное волеизъявление людей, пусть и согнанных на участки насильно. На моем участке явка составила 45%, а в целом по республике — 92%. У нас за Путина 69%, в целом — 91%. По-моему, это прекрасно демонстрирует, зачем вообще нужны наблюдатели. Но еще интереснее то, что и явка, и результат Путина, зафиксированный нами — ниже, чем в Москве! Неожиданный для Чечни результат, правда?

Но еще важнее, что до нас все боялись наблюдать на Кавказе. Но теперь, увидев, что все в порядке, можно рассчитывать и на более массовое наблюдение, чем 52 человека.

Ранее ОВД-Инфо публиковал рассказ подруги Речкалова.

Меня зовут Святослав, я создатель исторического паблика «Когда Боги Смеялись». Последние несколько лет я занимаюсь борьбой с квартирными рейдерами, мошенниками и недобросовестными работодателями в Москве. 14 марта я проснулся от того, что вооруженный бронированный спецназ вышибает дверь в мою квартиру. Как пояснили позже, я якобы разместил видео во «ВКонтакте». Вслед за спецназом в квартиру ворвались оперативники Центра «Э» с истерикой о том, что анархисты по всей стране проводят акции протеста в каких-то неприлично больших количествах и якобы я имею ко всему этому отношение. Закончилось для меня все пытками током с мешком на голове в микрофургоне, в ходе которых мне объясняли, что бороться с рейдерами нужно под флагом прокремлевских движений, требовали признать себя лидером анархистов всея Руси, организатором всех анархистских акций и кампаний в этой стране, а также обвинением в том, что, опубликовав видео во «ВКонтакте», я вступил в преступный сговор, и арестом на двое суток в ИВС по статье, которая вообще не подразумевает лишения свободы. Приближались выборы президента 2018, силовики пытались спасти их от анархистов, как могли.

Так оно происходит. Ты живешь обычной жизнью, играешь с друзьями в «Манчкин», планируешь следующий день. Перед сном с девушкой смотрите сказочный фильм дель Торо «Форма Воды» о том, как советские и американские спецслужбы хотят погубить чудного человека-амфибию. Его держат в цепях, пытают током, даже расстреливают из пистолета. Но в конце концов волшебная сила добра и любви побеждает, все плохие люди умирают, а хорошие обретают счастье и свободу.

Но это кино. В жизни же, сомкнув на этой счастливой ноте глаза, я был разбужен криками «открывай» и страшным грохотом из коридора — кто-то выламывал нашу дверь. Просыпаюсь, уже стоя на ногах. За окном светает, в комнате серо, пасмурно. Понимаешь реальность происходящего, но это происходящее будто из какой-то другой, параллельной жизни. Будто та жизнь, в которой ты смотрел перед сном «Форму Воды», а утром должен проснуться и пойти на работу, продолжается. А тебя какой-то злой волей занесло в эту параллельную вселенную, где входная дверь выломана и в твою комнату залетает спецназ в черной одежде, шлемах, балаклавах и доспехах на всех частях тела. Тычут в тебя автоматами, укладывают лицом в пол, приводят соседа из соседней комнаты и также укладывают лицом в пол.

Вслед за спецназом в комнату врываются ребята в штатском — политическая полиция, Центр «Э». Старший ликует и кричит, что мы не в сказке и за какую-то борьбу с государством у нас теперь будут крупные проблемы. Он играет роль строгого, но справедливого полицейского. Помимо него, в команде толстяк в бомбере — добрый полицейский. И молодой инфантильный «крепыш», исполняющий роль злого полицейского. Он, кажется, искренне переживает из-за анархистской активности в стране. Когда он говорит об акциях анархистов, складывается ощущение, будто каждая из них направлена против него лично и служит оскорблением всему, во что он верит. Крепыш подлетает ко мне и выплескивает все обиды, накопившиеся в результате анархистских акций. Ругается, вспоминает какие-то акции у посольств, вывешенные баннеры, несанкционированные шествия, какие-то радикальные акции.

Не совсем понимая, при чем здесь я, замечаю, что ни в каких акциях я не участвую и вообще тут ни при чем. На что получаю ответ: «Ты лидер всей этой х**ни, это ты виноват!» Статус лидера анархистов, конечно, льстит, но немало удивляет. До данного момента я даже не подозревал, что у анархистов может быть лидер.

Меня ведут к следователю на кухню, который объясняет мне, что обыск проходит в рамках расследования о погроме офиса «Единой России». Никаких офисов я не громил, о самом погроме узнал из СМИ, а потому причин волноваться у меня не было. Благоприятный исход обещало и поведение политической полиции. Добродушный толстяк в бомбере, пытаясь создать ощущение, что «мы все знаем», начинает перечислять какие-то мероприятия и аккаунты, к которым я не имею ни малейшего отношения, из чего становится ясно, что на меня вообще ничего у них нет. А озлобленный Крепыш пообещал лично применить физическое насилие, если акции анархистов будут продолжаться. К акциям анархистов я отношения не имею, но такая постановка вопроса, предполагающая возможность в них участия в ближайшем будущем, ясно дала понять что закрывать меня не станут, хотя и обещают обратное. Что немало ободрило в такой ситуации.

Последовал обыск, в ходе которого стало очевидно, что среди спецназа есть бывшие бойцы «Беркута» — очень живо, с характерным акцентом, реагировали на красно-черные цвета (совпадающие у анархистов и украинских националистов) и тему Украины. После обыска последовал допрос о моих политических взглядах и предложение или брать все на себя («стать героем»), или сдавать всех друзей и знакомых. От такого великодушного предложения я отказался, после чего мне сказали, что у нас не Питер и не Пенза, пыток не будет, и повели в микрофургон, в котором спустя пару часов мне надели мешок на голову и пытали током. Эшник, который говорил что «пыток не будет», при этом очень гордился тем, что держит слово: «Я **** говорил, что посажу, и посадил! Я всегда держу слово! И теперь говорю тебе — тебя тоже посажу! Мы тебя при этом даже пытать не станем, нам это не нужно».

Мне и моему соседу связали стяжками руки за спиной, завязали глаза черным скотчем и усадили в багажник микрофургона. Мы, кстати, были на данный момент еще свидетелями. Но на допрос нас, что характерно, везли то ли как террористов, то ли как бандиты вывозят в лес своих жертв.

Мы не столько ехали, сколько стояли на месте. Спецназ, перевозивший нас, ругался, что приходится ждать «тупых качков» из Центра «Э», которые каждые два часа бегают пожрать. Крепыш во время обыска, действительно, постоянно выходил на балкон покушать, но тогда было все равно. Теперь же, сидя в багажнике, скрюченный, с онемевшими ногами и перерезанными стяжками руками, я искренне разделял негодование спецназа. Было тяжело даже пошевелиться, чтобы чуть размять ноги или сесть удобнее, поскольку мы с соседом-свидетелем сидели вплотную, и шевелившись причиняли друг другу массу неудобств. Потому, когда спецназ ругался на эшников ублюдками, я искренне солидаризировался в том, чтобы поскорее эти «тупые качки» вернулись и забрали нас. Когда это произошло, впрочем, я понял, что уж лучше и дальше лежали бы мы в багажнике.

С нас сняли стяжки, скотч и пересадили в газель с полицейскими. Спустя минут 20 меня вновь забрал спецназ и вернул в микрофургон. При посадке мне сразу надели мешок на голову, сковали руки за спиной наручниками и усадили на сиденье. Рядом сели двое неизвестных мне человека.

Этих двоих сильно интересовали мои политические взгляды и моя деятельность. Я объяснил, что придерживаюсь гуманистических взглядов и занимаюсь, в основном, борьбой с квартирными рейдерами, мошенниками и недобросовестными работодателями. Например, приходит бригада бандитов к старушке домой, пробивают ей голову и выкидывают на улицу. Если приезжает полиция, то она обычно подкуплена. Говорит «сами разбирайтесь» и уезжает. Если приезжаем мы, то бандиты видят силу и уже предпочитают действовать через суды.

Мои собеседники сказали, что это очень хорошая деятельность, претензий к ней не имеют. Но, по их мнению, мы боремся с преступниками методами преступников. Спустя несколько минут эти ребята будут пытать меня током, скованного и с мешком на голове. А пока они рассказывают мне, что нельзя в борьбе с преступностью действовать, как преступники. Нужно идти под крыло власти и заниматься общественно-полезной деятельностью в сотрудничестве с органами. Вот как «Лев Против» (инициатива за здоровый образ жизни, применяющее достаточно агрессивные методы — ОВД-Инфо), говорят. Мол, он [ее лидер] тот еще пи**рас, бывший реструктовец (участник движения «Реструкт» неонациста Максима «Тесака» Марцинкевича — ОВД-Инфо). Но вовремя сообразил и пошел на контакт. Нам бы так же нужно бы сделать. Не то получается, что мы под благими целями борьбы с рейдерами заманиваем людей под анархистские знамена и направляем на противогосударственную деятельность. А надо, видимо, под благими целями заманивать под кремлевские флаги.

После чего приступили к сути нашей беседы. Ребят тоже сильно беспокоила активность анархистов. Говорят: «Вы вконец о**ели! Какого х*я анархисты внезапно стали проводить свои акции вообще везде, кругом, во всех городах?» Тоже почему-то считали, что в этом виновата «Народная Самооборона» и лично я, и переживали по этому поводу не меньше Крепыша.

Задали несколько вопросов о различных анархистских движениях. Так как я не знал ответа, помочь им с этим не сумел, после чего получил удар током в колено. Закричал, но скорее от неожиданности. Разряд был еще слабый и скорее неприятный, чем болезненный. Один из собеседников сказал с издевкой: «Ну, я думаю, что такой идейный революционер ради своей идеи выдержит любую боль. Мы пока отойдем, и с тобой пообщаются другие ребята, и ты решишь, захочешь ли отвечать на наши вопросы».

После того, как мои собеседники вышли, меня начали избивать двое или трое человек. Удары руками были несильными, но зато увеличилась мощность разрядов тока, которые стали довольно болезненными. При этом мне объясняли, что мощность и длительность воздействия тока можно увеличивать (что демонстрировали на практике). И более того, если откажусь общаться с сотрудниками, током меня будут бить не по ногам, а по яйцам. Кто-то сзади схватил меня за штаны, их начали сдергивать и кричать что сейчас перейдут к яйцам. После чего я сказал, что готов общаться.

В дальнейшем эта сцена повторялась еще дважды, когда их не устраивали мои ответы. После третьего раза им, видимо, надоело, и шокер плотно приставили к моему правому бедру. Удары током могли сопровождать вопросы, либо следовали, если я давал неудовлетворительные ответы или медлил, отвечая на вопросы.

Я не могу сказать, что боль была совсем уж невыносимая (хотя было довольно болезненно). Думаю, что из всех «электрических» пыток анархистов, меня пытали гораздо более лайтово, чем в Челябинске, Петербурге или Пензе. Когда я впоследствии читал рассказ Виктора Филинкова о пытках, которым подвергся он (его пытали также в микрофургоне), я был поражен, во-первых, той жестокостью, которой он подвергся. А во-вторых — тем мужеством, которое от него потребовалось, чтобы под угрозой повторения этого кошмара прямо заявить о пытках.

Самое худшее было не то, что меня били током. А то, что я действительно понимал, что разряд повышается, и вскоре он может дойти до действительно невыносимого. Что меня правда могут начать бить током в пах, как это было в Пензе и Челябинске. И что, вероятно, никто кроме моих девушки и соседа, также задержанных, не знает, что я здесь. А значит, у палачей полно времени и возможностей для перехода к петербургскому сценарию, которым мне и угрожали. Но самое худшее — это ощущение собственной беспомощности, когда ты ничего не можешь сделать в этой ситуации.

В результате таких электрических процедур я решил согласиться с тем, что я лидер «Народной Самообороны» и анархистов всея Руси. В процессе этого меня долго били током, чтобы я назвал конкретных людей и организацию, но так как никакой организации я не знал, а оговаривать никого мне не хотелось, пришлось сказать, что я организую все абсолютно один, просто получая отчеты от местных групп анархистов и координируя их деятельность через интернет, совершенно не понимая, кто находится по другую сторону экрана. «Что-то какая-то х**ня. По-моему, это п**деж», — недовольно ворчали мои собеседники и продолжали бить меня током. Но что я еще мог сказать, ничего не зная? В конце концов, пришлось им удовлетвориться этим ответом.

Аналогичным образом меня спрашивали о каких-то акциях в Москве, о несанкционированной демонстрации анархистов по Мясницкой улице и погроме офиса «Единой России». Совершенно не понимая, кто мог участвовать в этих акциях, пришлось также убеждать их, что я просто получаю отчеты и координирую, но не организую и не знаю никого лично. Попытка отрицать же и координацию мной уже даже не рассматривалась — было очевидно, что им нужно, чтобы я в чем-то признавался.

Спрашивали про мероприятия, посвященные борьбе с мошенниками. И так как на этих мероприятиях я был, а ответы в духе «не знаю, не помню» привели к тому, что собеседники вновь оставили меня на электрошоковые процедуры, а сами вышли из микрофургона, пришлось на ходу выдумывать случайные имена и называть их.

В конце концов, мне наказали говорить у следователя, что это я координирую анархистское движение в России, создал «Народную Самооборону» и стою за всеми многочисленными акциями анархистов в России. В противном случае мне обещали, что создадут невыносимые условия в СИЗО и ИВС, присоединят к делу «Сети» и отвезут покататься на микрофургоне еще раз. На этот раз в лес, где будет, как в Питере. Мне также запретили рассказывать про пытки и брать адвоката. Мол, они не помогут, а только хуже сделают. Никто здесь не поможет, «я могу тебе колено прострелить, и мне ничего не будет».

Меня отвезли в отдел дознания. Прямо на пороге меня встречала целая делегация. Старший из эшников — обладатель больших серых глаз, почти выкатывающихся из орбит, которыми он внимательно всматривался в людей, и давно не стриженной гривы волос (мы между собой называли его Гривастый) — стоял на пороге. Гривастый внимательно всматривался в меня, на лице у него была ухмылка, в глазах читались улыбка и какое-то садистское удовлетворение.

Меня подняли в кабинет на третьем этаже. Там, помимо гривастого, находились еще два эшника. Мужик с бородкой Чака Норриса и огромный раскаченный парень с детским мальчиковым лицом. Мы их так и назвали — Бородка Чака Норриса и Малыш. Малыш и Бородка Чака Норриса то заходили, то выходили. Спустя несколько минут к ним присоединился и дознаватель.

Гривастый начал задавать мне наводящие вопросы, и я повторил сказанное ранее в микрофургоне — я администрирую «Народную Самооборону», получаю отчеты об акциях, размещаю их и координирую группы, что присылают мне отчеты. Для них было принципиально важно, чтобы я сказал, что делаю это посредством мессенджера Wire.

Услышав то, что хотели услышать, люди в кабинете удовлетворенно кивнули и отвели меня на допрос к следователю. Помимо нас со следователем, там находился целый отряд эшников — Толстяк, Бородка Чака Норриса, Гривастый, время от времени сюда заглядывал Малыш, а после и Крепыш, сменивший роль на доброго полицейского.

Следователь принялась записывать мои показания, однако они внезапно не устроили Бородку Чака Норриса. Тот начал требовать, чтобы я не говорил, что делал все один, но называл другие имена и оговаривал других людей. Ребятам было очень важно сделать организацию. Я отказался, после чего эшники наперебой начали возмущаться моим отказом, угрожая мне повторной поездкой в микрофургоне. Обещания эти давались в присутствии следователя. «Зови Цербера», — сказал Толстяк кому-то из коллег. Я боялся, но страх начал дополняться злостью. Я сказал, что в таком случае я вообще отказываюсь от дачи показаний. Я уже сказал под пытками, А, и теперь от меня требуют говорить Б. Далее из меня будут выбивать В, Г и все что угодно, раз за разом, используя сказанное мной ранее и приплетая туда пытками все новые детали, людей, показания. Сказанное изначально послужит своего рода крючком, на котором меня будут держать и которым меня будут шантажировать. Я понял, что если сейчас не противостоять этому, пытки продолжатся, они будут многочисленными и более жестокими. И тогда меня заставят оговорить не только себя, но и кого угодно.

Высказав это эшникам, я заявил, что отказываюсь от дачи показаний, и приготовился ко второму раунду поездки. Это было вовсе не героически, как может показаться — я очень боялся и начал рассматривать различные варианты членовредительством отправиться в больницу, а не на прогулку. Кроме того, как раз за сутки до того у меня обострился гастрит, еще более усилившийся в результате стресса от пыток и голодания (с утра я ничего не ел). Так что видок у меня был, надо полагать, испуганный и болезненный. Впрочем, мне повезло. Следователя испугала возможность отказа от показаний. Заявив, что я с ней разговариваю и не надо слушать никого из эшников, она выгнала всех, кроме добродушного Толстяка. И следующие час или полтора мы провели в торгах о том, подписывать ли мне данные ранее показания и в каких формулировках. Ибо изначально там были записаны такие вещи, о которых я даже не говорил. На дальнейшие вопросы я отказался отвечать, пояснив, что если буду говорить «нет» — меня продолжат пытать. А если буду говорить «да» — это ляжет в основу для моего собственного обвинения. На подобного рода заявление о пытках следователь отреагировала весьма оригинально, с издевкой сказав: «Что я слышу! Ты, лидер анархистов, говоришь, что боишься чего-то? Как на это отреагировали бы твои последователи, будь они здесь?» Я ответил, что ничьим лидером не являюсь и последователей у меня никаких нет, и попросил звонок и своего адвоката. Никто, конечно, мне такой возможности не предоставил.

Несколько часов после допроса пришлось провести в отделении. Эшники постоянно подходили поговорить. Теперь они были настроены более дружелюбно, рассказывали какие-то офигенные истории про то, как задерживали различных анархистов, про Алексея Навального и т. д. Говорили, что решения о пытках принимаются помимо их воли, и им это не нужно, чтобы доказать мою виновность. Меня продолжали считать каким-то анархистским фанатиком, лидером анархистов. И даже удивлялись — мол, как так вышло что «такой авторитетный анархист» не участвует ни в каких анархистских акциях. Хотя, казалось бы, здесь все просто — не нужно натягивать на людей чужие роли, а потом удивляться, что они им не соответствуют. Можно назначить первого попавшегося человека «лидером», а затем удивляться, что-то не сходится, но это не самый рациональный подход. Еще ребята очень обижались, когда я им намекал на основной вид деятельности «Центра Э» — поиск крамольных картинок и аудиозаписей, — и уверяли что никогда бы сами таким не занимались.

А вечером меня даже покормили.

Ближе к ночи начался допрос в качестве подозреваемого. Меня поразила сама постановка подозрения — некие ребята разгромили офис «Единой России». По мнению следствия, меня там не было. Но я опубликовал будто бы видеозапись во «ВКонтакте» и тем самым вступил в преступный сговор и являюсь соучастником. Звучит как бред, особенно если учесть, что в действительности я даже не публиковал никаких видеозаписей. Более того, меня обвинили, что я опубликовал видео на паблике «Народной Самообороны». Однако элементарный поиск по названию видео по ВК показывает, что прежде, чем видео появилось на «Народной Самообороне», оно уже было опубликовано целым рядом других пабликов. Это действие, однако, оказалось слишком сложным для следствия.

На этом допросе мне даже предоставили адвоката по назначению. Весь допрос она сидела в наушниках, уставившись в экран телефона. Когда я эксперимента ради решил что-то ее спросить, она сказала соглашаться с дознавателем. Ну, все, как я и думал.

Повторив дознавателю то, что говорил ранее в качестве свидетеля на первом допросе, я получил двое суток задержания в ИВС. Было очевидно, что мои показания не устраивают следствие, и я на полном серьезе ожидал ночной прогулки на микрофургоне. К счастью, все обошлось. Возможно, от пыток меня спасла поднявшаяся в СМИ шумиха. Ночь я провел на скамейке в коридоре отдела, а утром меня отвезли не в лес, а в ИВС. Где, несмотря на угрозы эшников о том, что придется несладко, было очень даже ничего, про ИВС на Петровке ничего плохого сказать не получится. После всех этих поездок в микрофургонах, вламывающегося в квартиру спецназа, ночевки в отделении с обостренным гастритом и ожидания продолжения пыток — два дня покоя и ничегонеделания не самый плохой вариант, чем все могло окончиться.

Вскоре ко мне пришли правозащитники из ОНК, мой случай получил огласку (что, вероятно, избавило меня от продолжения пыток), и меня выпустили под подписку о невыезде. Такая история.

Оказавшись в такой ситуации, понимаешь, насколько важны своевременные публичное освещение задержаний, работа СМИ, правозащитников и медиа-проектов, пишущих о репрессиях. Публичность в случае задержаний и работа проектов вроде ОВД-Инфо порой служат единственной защитой от пыток для человека, оказавшегося в застенках.

Это произошло в конце февраля прошлого года. Мне позвонил отец и сказал, что случилась большая беда, о которой он не может говорить лично, и попросил к нему приехать. Когда я уже была у него, он рассказал, что на moloko plus собираются заводить дело об экстремизме — якобы по итогам лингвистической экспертизы. Сказал, что его скоро зайдут навестить друзья и проконсультируют меня на этот счет. Отец был в тяжелом состоянии после инсульта.

Пришли двое. Изначально сотрудники ФСБ себя не палили и косили под папиных друзей. Я поняла, что-то идет не так, когда они прошли на кухню, и я спросила, что с «молоком», а мне ответили:

— Ну, подожди, обо всем по порядку. Каких политических взглядов ты придерживаешься?

Алексея «Улыбку» я узнала уже позже, второго, тощего молодого мужчину в очках, я не знала. Разговор продолжался почти три часа. Улыбка активно расспрашивал меня про Мальцева: что я о нем знаю, как к нему отношусь; пытался говорить о «революции 5.11», но вскользь. Меня спрашивали про «Автономное действие» (АД), и даже любезно выложили список людей, которые, по их мнению, имеют или имели отношение к АД. Фамилий питерских и пензенских фигурантов я не помню — тогда я не знала об этих людях, и потому фамилии их я могла просто не заметить. Плюс список был странный. Пара моих знакомых туда попали явно из-за того, что часто встречалась на моих фотках в инстаграме. О «молоке» больше толком не вспоминали, про «Сеть» не было ни слова.

Про Мальцева меня едва ли не уговаривали сказать хоть что-то хорошее, прямо давили. Говорили, что в анархо-среде его поддерживают, а АД как организация прямо разделяет его взгляды. «Неужели ты придерживаешься другого мнения? А если хорошо подумать?» Чувак в очках то и дело психовал и возмущался: «Хватит так разговаривать, мы прекрасно знаем о ваших курсах по поведению на допросах, все эти уловки стары как мир». Они хотели получить конкретные ответы.

Они выдумывали дикие истории, пытаясь спровоцировать меня на рассказ, пытаясь подорвать доверие, в том числе, к близким людям. Например, про Пашу Никулина говорили, что у них есть видео из офиса «Открытой России», как он получает от них деньги на поездку в Лондон. Это было смешно, потому что через день после допроса я вышла к ним на постоянную работу. Мне рассказывали идиотские ужастики о людях, которых я, по их мнению, должна сильно не любить и про которых из-за этого я, предположительно, могу сказать что-то сгоряча.

Потом они просто пытались меня запугивать: мол, папа болеет. Еще сказали тупую вещь, что поддержка Кольченко сулит мне уголовку за пособничество терроризму.

Я не предавала огласке это раньше, потому что переваривала семейную ситуацию: отец заманил меня на допрос. Допускаю, что он искренне верит в эту «дружбу», поскольку после болезни единственное его занятие — вести колонку в «Аргументах и фактах» о великом КГБ. Я передала информацию об этом случае тем, кого упоминали.

Потом мне как-то позвонили с неизвестного номера. Но я, перезвонив, поняла, что это те фсбшники, и стала игнорировать этот номер. Им почему-то было важно, чтоб я сама им позвонила, поэтому они отправили мне смс, где просили еще перезвонить. В сообщении они себя назвали «журналистами в черном», с которыми я познакомилась у отца. Это абсурд, я знаю, я не могу поверить, что рассказываю такое.

Мне кажется, ФСБ давно готовила фабрикацию дела «Сети». Я знаю, что с таким допросом приходили не только ко мне. И я уверена, что обысков по этому делу прошло гораздо больше, чем известно широкой публике.

Предотвратить безумный размах трагедии было возможно, вовремя предав ситуацию огласке. Проблемы стали появляться еще год назад, а заговорили о них, когда ФСБ уже успела пытками выбить из похищенных людей признательные показания.

Невозможно предугадать, что на уме у чекистов. Но нельзя молчать о таких случаях, просто нельзя. Они запугивают, давят, они могут строить из себя «друзей», желающих «взаимности», а иногда ты сама не считаешь, что ситуация стоит огласки. Тем не менее, каждый раз молчание оборачивается против нас самих.

• По материалам дела, о которых рассказывается в публикации издания Republic, ФСБ считает, что с 2014 года в России существует террористическое сообщество «Сеть». Его ячейки якобы есть в Москве, Петербурге, Пензе, а также в Белоруссии. Петербургские отделения якобы назвались «Марсово поле» и «Иордан-СПб», пензенское — «5.11» (по иным сведениям, «Восход»), а московское — «МСК». В службе считают, что люди из «Сети» собирались во время выборов и чемпионата мира по футболу «раскачать народные массы для дальнейшей дестабилизации политической обстановки в стране» с помощью взрывов.
  
  В октябре 2017 года в Пензе арестовали пять молодых людей: Егора Зорина (позднее его перевели под домашний арест), Илью Шакурского, Василия Куксова, Дмитрия Пчелинцева и Андрея Чернова. Из Петербурга в Пензу доставили Армана Сагынбаева и также поместили в изолятор. Всех их обвинили в участии в террористическом сообществе (ч. 2 ст. 205.4 УК). В январе 2018 года в Петербурге задержали Игоря Шишкина и Виктора Филинкова. Их также обвинили в участии в «Сети». Члены петербургской Общественной наблюдательной комиссии зафиксировали следы пыток над арестованными в Петербурге, а фигуранты дела в Пензе рассказывали о психологическом давлении, пытках током, «подвешивании вниз головой» и оружии, которое сотрудники ФСБ им подбросили.
  
  Название «5.11», как утверждает «Медиазона», с датой «революции» националиста Вячеслава Мальцева не связано. По разным сведениям, эти цифры (названия страйкбольных команд, которым увлекались фигуранты дела в Пензе) отсылают либо к популярному бренду тактической одежды и снаряжения, либо к дате казни 17-летнего пензенского анархиста Николая Пчелинцева, повешенного в 1907 году.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

За те сутки после пыток было много неформального общения. Мне пришлось выслушать около десяти человек, большую часть которых, как я полагаю, составляли оперативные сотрудники ФСБ. Я не был инициатором этих разговоров, а часть из них вовсе происходила без моего участия — сотрудники общались между собой. Диалоги со мной имели странную структуру: мне задавали вопрос, я давал какой-нибудь банальный односложный ответ (если не давал, меня уговаривали «Да ладно, я же просто спрашиваю, не под протокол» — не понимаю, причем тут «протокол», вопросы никогда не касались чего-то такого), но мой ответ не был им интересен, им хотелось самим дать на него ответ. Они хотели выговориться. Почему мне? Я не знаю, возможно они видели во мне свою политическую противоположность. Нет, критика им была не нужна, скорее наоборот — они пытались убедить себя в своей правоте. Возможно, имеют место внутренние конфликты и необходимо организовать телефонную линию поддержки ФСБ. Правда, содержимое таких исповедей может шокировать.

Много рассказывали о силе России в текущий момент, в преддверии выборов и чемпионата мира по футболу: «Не то вы время выбрали! Россия сейчас сильная! Сейчас не тот 17-ый год!». В том, что цикл не 100 лет, а около 80-ти я убедился и сам. К печали нодовцев, про внешние угрозы не было сказано ни слова. Ни про Америку, ни про иностранных агентов.

Обсуждение моей командировки в Киев шло после угроз в адрес моей супруги. Оно закончилось фразой: «Да, жаль, что СБУ потеряли…». Я так и не понял, была ли эта шутка. Зато Сирийская кампания, со слов фсбшников, представлялась порталом в лучший мир. Они рассказывали про знакомого военного летчика, который был в Сирии «одним днем» прямо перед недельным отпуском — и уже стал ветераном. Это звание давало какие-то невиданные, чуть ли не магические плюсы.

Про сторонников Мальцева сотрудники ФСБ говорили как про «шизиков» и «детей», никакой угрозы они точно не представляют. Мол, задержали 100–150 юнцов еще на пути в Москву, якобы готовых использовать коктейли с зажигательными смесями. О Навальном и «выводимых им» людях фсбшники отзывались как о меньшинстве, ведомом «вожаком». От того они не опасны.

Время от времени речь заходила о большинстве — о народе. Я не думал, что когда-нибудь представитель органов будут рассказывать мне подобное: «Народ? Эти нищие? Бедняки ничего не понимают. Они же необразованные. Понимает что-то только средний класс». В попытке прощупать эту «классовую» границу я озвучил среднюю зарплату в СПб — 50 тысяч рублей, на что мне ответили что-то вроде: «50 тысяч? И что сейчас на 50 тысяч можно сделать? Снять квартиру и на еду?». Тем не менее, границу среднего класса они провели: «Все эти бедняки думают только о том, что бы им поесть. Если и выйдут на улицу, так от того, что на заводе зарплату не платят и есть совсем нечего. И уйдут сразу, как только на еду получат. Понимает что-то только средний класс, и они от 150-ти получают». Дальше сотрудник ФСБ рассуждал, что люди с такой зарплатой «живут в шоколаде», и их все устраивает. Меня они отнесли к этому самому среднему классу.

О причинах бедности, необразованности и кто за это ответственен я спрашивать не стал. Если и есть демократия в этой стране, то они в нее не верят. В разговорах между собой, как в разговоре с консьержкой, остро стоял национальный вопрос: «А он русский?». По рассказам, пытать русских фсбшники не любили, но зачастую им приходилось делать это — и это вызывало у них досаду. Когда речь шла об антифашистах, их интересовало веганство: «А он веган? А ты веган? Ну то есть нормальный?».

Также говорили о ЦПЭ. Один фсбшник ограничился несколькими небрежными фразами про интеллектуальные способности и полезность сотрудников Центра «Э». Второй рассуждал более развернуто:

— Вот детское порно, это же аморально? И преступление. За это садят — тех кто в ВК выкладывает. А свастика? Ну ничего такого, что бы за это срок давать, наказывать. Но закон-то про свастику есть! Значит надо сажать. Искать нацистов где-то сложно и грязно, а в ВК свастик куча, вот они и садят их. Надо же ЦПЭ чем-то заниматься. А дел нет. У них ведь тоже отчетность, план.

В статусе сотрудников ФСБ была некая дихотомия: безусловно, они ассоциировали себя с сильным государством, но вместе с тем в их собственной «классовой» оценке находились ниже среднего класса и влиять на политику не могли. То, что они были всего лишь инструментом в чьих-то руках, вызывало у них тоску. Это чувствовалось в их разговорах между собой. При этом, они были патриотами — патриотами власти, а не государства.

«Так сколько следственных действий на сегодня Снежок* нам приготовил? — Пять. — Ого».

29 января, листая фотографии некоей дамы на своем смартфоне (он пронес телефон в следственную комнату, нарушив тем самым правила), сотрудник ФСБ долистал до фотографии текущего президента РФ В. В. Путина на черном фоне с какими-то надписями. Заметив, что я пытаюсь вглядеться в фото, он бросил взгляд на экран и поспешил отлистать обратно: «Ой, это уже не то».

Сложилось впечатление, что политически они не очень грамотны — меня пытались приписать и к мальцевцам, и к украинским националистам.

— Что ты делал пятого ноября?

— Собирал вещи в рюкзак!

— А что это ты решил так вдруг улететь пятого?

— Я улетел с командой разработки в туристический отпуск на Кипр! Это был отпуск! Мы его летом запланировали!

— Пиздишь! — И меня продолжили пытать.

— А в Киеве ты что делал? — спрашивали они.

— Знакомы тебе такие люди — «атошники» называются, — спрашивал другой голос. И удары, удары током… В то, что я мог быть в отпуске с любимой супругой, им никак не верилось. По их мнению я — «антифа» — просто обязан быть ярым расистом и националистом. Ну, хоть имя мое они запомнили.

Убедился я и в чудотворности «корочки» сотрудника ФСБ. Она открывает все двери (в прямом и переносном смысле), это как чит-код к нашему миру. Полицейские не задают вопросов и готовы выполнять приказы. Доктора готовы бросить дела и спешат на помощь. Также пропадает необходимость иметь документы на машину — да, да, документов на «Приору», в которой меня возили, у водителя не было. Этот факт не вызывал у него ничего, кроме шуток. Да что там, можно даже документы в суд, на которые ссылается следствие, не приносить, как это было сделано с рапортом Бондарева К. А. Если судья возмутится (уже после вынесения решения), то документы можно будет прислать потом по факсу.

Обещания сохранить в тайне некоторые слова сотрудников ФСБ, сказанные в личных беседах, я сдержу, мне знакома честь. Уходите со службы, сознавайтесь в преступлениях, предстаньте перед законом, которым кичитесь.

Мода на экстремизм прошла? Теперь появился способ закрывать активистов не по одному, а толпами. К тому же, «мы поймали опасных террористов» звучит еще более гордо.

В 6.30 утра к нам ворвались люди в касках с лазерными автоматами (автоматы с лазерными прицепами — ОВД-Инфо). Они сломали дверь. Именно от страшного шума мы и проснулись. Они утверждали, что сначала стучали, но никто из нас точно не слушал стука.

Они с силой открыли дверь в нашу комнату. Кричали «Мордой в пол». Слава лежал, я сидела у стены. Я пыталась смотреть, что они будут делать, на меня орали, чтобы я смотрела в стену иначе буду лежать, как Слава, лицом в пол. Мне кинули на голову футболку, чтобы я не могла видеть, что они делают. Кричали на меня и спрашивали, есть ли дома еще кто-то. Я сказала, что не знаю. Они стали еще больше орать. В итоге к соседу ворвались в комнату, под дулом автомата ввели к нам и заставили лечь лицом в пол, руки за голову.

Я не видела, чтобы предъявляли какие-то документы об обыске, по какому делу, кто и по какому праву врывается в наш дом. Ни единого документа несмотря на то, что я спрашивала много раз у разных людей. В итоге сказали, что показали Славе. Когда я спросила о том же на допросе, мне ответили, что документ показали Славе как квартиросъемщику. Хотя еще при обыске смотрели договор и уточнили, что квартиросъемщик я. Когда я упомянула об этом, мне ответили: «Хм. Странно», — и так и не показали ничего. Протокол об изъятии подписывал только Слава, хотя вещи забирали у всех троих.

Были понятые — соседи. То они стояли практически за стеной, то их закрывали спинами СОБРовцы в масках. Но когда появились понятые, я могла уже следить за происходящим. Вроде ничего не подкинули. Хотя изъятие проводили несколько человек сразу, и невозможно было уследить за всем. Протокол об изъятии и номер дела я увидела лишь в 00:30 ночи 15 марта, когда мы (я и сосед) уже подписали допрос по 51-й статье без указания имени следователя и оглашения сути дела. Не помню, чтобы нам даже говорили номер дела.

Я сидела на стуле лицом в стену, но могла смотреть по сторонам. Ребята сидели на корточках лицом к стене. Ко мне были более лояльны, чем к парням. Если их могли и пнуть, типа «сядь правильно», то меня нет.

Слава подписал протокол. Сначала был не согласен с некоторыми моментами — на него орали. В итоге вроде даже дали проверить что- то. Но не уверена. Это все происходило на кухне, и протокол составляли на кухне. Мы все время были в комнате. Иногда выходили в туалет.

На допрос ребята ехали с СОБРом, а я в «газели» с эшниками. Они все старались беседовать со мной. Если я не хотела говорить или заявляла, что считаю себя невиновной, они орали на меня.

В 12:30 мы были у УВД на «Тульской» (отдел дознания ГУВД Москвы — ОВД-Инфо).

После часа сидения в машине меня пересадили к СОБРу (оказалось, Слава и сосед все это время сидели сзади на корточках, на лице и руках у них был скотч). Где-то через час нас всех пересадили в «газель» к полиции в форме, они нас просто охраняли. Еще через минут двадцать забрали Славу в другую машину и увезли. Я испугалась и спросила, куда его. В шутку мне ответили, что за МКАД. Потом Слава рассказал, что его катали по Москве с черным мешком на голове и задавали вопросы об анархическом движении. Если отвечал неверно, били током по бедрам.

Мы с соседом до 16:30 сидели в машине и ждали дознания. Нас не водили в туалет, пришлось терпеть часа три.

В итоге в этом здании дознания нам откатали пальцы и сфоткали. Далее повели задавать вопросы. Сосед сидел в кабинете, а я в коридоре до 19:00 или 19:30. Я говорила, что ничего не знаю, потому говорили о моей учебе. Но постоянно пытались что- то выведать. Говорили гадости про Славу. Что он во всем виноват, что мы из-за него тут. Что Слава сказал им про меня что-то. Часов в пять или шесть привезли Славу, у него было лицо серого цвета, ему было плохо, и он мне показал большой палец вниз. Я долго сидела в коридоре и слышала отрывки допроса. Его заставляли подписать бумагу, записанную как бы с его слов. Когда он пытался с чем-то не согласиться, на него стали орать, спрашивали, не хочет ли он еще покататься с «масками» по городу. Он говорил, что нет. Было понятно по интонации, что он знает, что ему будет до ужаса плохо, если он там окажется. Потом вышел один из эшников и сказал другому сотруднику, что Слава все портит и он, наверно, хочет, чтобы было больно, — и указал на пах. Все это было сказано при мне, чтобы я услышала.

Кстати, когда его били током по ногам, он сказал, что будет отвечать на вопросы только перед тем, как его собирались ударить током по яйцам.

Дальше мы сидели с соседом в кабинете и слушали истории эшников про правых, левых, фриков, Собчак. Они тянули время до двенадцати ночи и ровно в полночь начали дознание. Мы оба пошли по 51-й статье. Они сделали вид, что рады, хотя долго пытались что-то да узнать.

Славу я не видела до половины первого ночи, пока не подписала это дознание без указания имени следователя и без информации, по какому делу. Обещали, что все скажут, как подпишем.

Слава был в коридоре. Показал и отдал все протоколы обыска, задержания, уведомление о подозрении в совершении преступления.

Тогда мы в первый раз увидели хоть какие-то бумаги. Увидели дело, к которому не имеет отношения никто из нас. Нас держали в надежде, что мы оговорим Славу.

Кроме Цибуковского задержали его подругу Анастасию, анархиста Дмитрия Семенова, а также его двоюродного брата Максима Анфалова и их общего друга Максима. Вечером 20 февраля молодых людей отпустили. Анастасию и Дмитрия Семенова также подозревают в участии акции, Анфалов и их приятель Максим проходят свидетелями по делу.

Задержание: «они требовали сознаться, но в чем именно — не говорили»

Вязали меня на заводе, где я работаю, во время ночной смены. В цех приехали заводские сотрудники ЧОП, которые сказали, что мне нужно заменить пропуск. Один из них предусмотрительно убрал мой пропуск себе в карман, но я не придал этому особого значения. После меня отвезли в комнату охраны на проходной, а там толпа — маски-шоу, нашивки ФСБ. Бросок в стенку, удары по шее и по почкам, подзатыльники. Вопросы «Понял, за что, сука?», залом рук за спину. Надели наручники. Потом посадили в машину, где сидели два человека в масках и два оперативника. Поехали в цех искать мой телефон. Я отказался говорить, где он лежит, и они начали бить под дых, в живот, по шее, по ногам, стали выкручивать руки в наручниках. Когда приехали, поднялись в раздевалку. Техничка открыла им шкаф с моими вещами, но телефона в нем не нашли и снова стали крутить руки. Сочли не нужным дать мне переодеться, оставили в спецовке.

Сотрудник ЧОП сказал, что телефон может быть на рабочем месте. Меня снова посадили в машину, чтобы доехать до цеха. Оперативники пошли за телефоном, а двое человек в масках снова стали выкручивать руки, бить по ногам. Они требовали сознаться, но в чем именно — не говорили. Я пытался узнать у них причину происходящего, но вопросы мои игнорировали. Экзекуция продолжилась. Позднее в цеху нашли телефон. Когда оперативники вернулись, то начали требовать пароль от устройства. Я не сказал, и меня продолжили бить. После поехали на обыск.

Обыск: «положили меня лицом в пол, стали переворачивать все вверх дном, потрошить шкафы, диваны, тумбочки»

Меня привезли по адресу съемной квартиры. Вывели из машины «ласточкой» лицом к земле, открыли дверь домофона моим ключом и потом им же пытались открыть квартиру. Не получилось. Они начали ломиться. Никто не открывал. Стали заламывать мне руки, говорили, чтобы я крикнул, чтобы открыли. Я отказался. В ответ на это стали еще сильнее загибать мне руки, прислонили вниз головой к стене и продолжали требовать. Безуспешно. Вызвали бригаду для вскрытия, которая практически выломала дверь, но в последний момент Настя, моя девушка, открыла ее.

Силовики ввалились вместе со мной в квартиру, предъявили ей какой-то ордер. Потом уложили меня лицом в пол, стали переворачивать все вверх дном, потрошить шкафы, диваны, тумбочки. Изъяли ноутбук, жесткий диск от компьютера, телефоны, книги и еще много всего. Втихую требовали признаться во всем, но в чем — не уточняли и угрожали. Сказали, чтобы я расписался в неизвестной бумаге, где было зафиксировано изъятие наших вещей и техники.

Пытки в здании ФСБ: «резко ударили шокером прямо в пах»

Потом также ласточкой вывели из подъезда в машину, а Настю повезли в другом авто. Как я потом понял, нас привезли в Управление ФСБ. Поднялись на этаж, меня поставили на колени лицом в пол. Пока я так стоял, кто-то за спиной несколько раз пробегал и с разбегу пинал меня по ногам. Так было три или четыре раза с промежутками по паре минут. Мне показалось, что этим занимались несколько человек. Один из них подошел ко мне и ударил электрошокером в ягодицу. Потом меня подняли и завели в кабинет.

Там избиение продолжилось. Они ставили меня в «ласточку», в полуприсяд, требовали показаний на себя и всех задержанных. Впоследствии от них же узнал, что задержали Диму Семенова, его брата и кого-то еще. Несколько часов я так и простоял, на полусогнутых ногах. Оперативники постоянно следили, чтоб я не менял положение — давили на плечи, «мотивировали» не менять позу ударами и тычками.

В процессе они объяснили, что хотят услышать от меня признание в вывешивании баннера на здании ФСБ. Я ответил, что в акции не участвовал и всю ночь отказывался говорить что-либо. Под утро в ход пошел электрошокер — сначала его поднесли включенным к лицу. Потом они стали наносить им интенсивные удары в голеностоп, бедро, внутреннюю часть бедра, ближе к паху. По минуте они прерывались и спрашивали у меня, не хочу ли я признаться в том, что им нужно. Потом резко ударили шокером прямо в пах. Жесточайшая боль. После этого я не мог больше продолжать молчать.

Они сказали, что хотят услышать про акцию во всех мелочах и подробностях. Задавали вопросы о баннере на заборе у здания ФСБ и дымовой шашке, которую после этого кинули на территорию. Угрожали, что если я не начну говорить, они продолжат бить в пах, только уже не через штаны. После этого я понял, что больше не выдержу пыток, и был вынужден взять на себя организацию акции, закупку и изготовление всех материалов. От меня стали требовать назвать всех задержанных ребят соучастниками. Про Диму и Настю, указать которых опера назвали необходимым условием, я сказал, что они не знали, куда шли, баннер увидели только на месте, а дым вообще не видели в глаза и не знали о нем. Я надеялся, что таким образом получится временно прекратить эту вакханалию с выбиванием показаний без максимально серьезных последствий для себя и ребят.

Настя, как оказалось, конкретно на Диму показаний не дала. Она говорила, что не уверена, он ли это был. Настя слышала (или ей дали услышать) мой крик под шокером и получила от меня звонок по внутренней линии по инициативе сотрудников ФСБ. Во время разговора я передал, что взял организацию на себя, а ее и Диму указал как участников, которые не были в курсе происходящего.

Мне говорили, что, возможно, Настю тоже пытают. Ей самой намекали, что могут начать применять более жесткие способы для получения нужных им показаний. Но до дела, к счастью, не дошло. Опера продолжали давить, чтобы мы дали показания на Диму как на организатора, но мы отказывались. Они пытались развести меня на дачу показаний на задержанного брата Семенова, Максима Анфалова, и их общего приятеля Максима. Я не дал. Брат Димы, как оказалось, продолжал настаивать на том, что был в гостях. Но сотрудники ФСБ заставили его изменить первоначальную версию и заявить о том, что он был там без Семенова.

После этого меня отвели в соседний кабинет. Там провели опрос, сказали подписаться на бумаге о его проведении. Состояние у меня было если не овощное, то близкое к этому. Они нисколько не удивили, когда предложили мне «загладить вину перед ведомством» и «сотрудничать в дальнейшем». Мой отказ на их предложение прошел без последствий.

Наручники на жестком креплении (модель «БР-С» — ОВД-Инфо), сопровождавшие меня с вечера прошлого дня, наконец, перевели из-за спины на сторону живота. Когда мои руки начали синеть, они догадались их снять. После начались нудные разговоры о бессмысленности моей жизни. Затем последовали речи о том, что они даже в чем-то со мной согласны: «Ты правильными делами занимаешься, не то что вся эта серая масса, во многих вещах мы с тобой согласны, но баннер зря вешали». Во время всех этих бесед у меня пытались узнать обо всех анархистских акциях в Челябинске, которые сотрудники ФСБ нашли в интернете. Лица менялись, вопросы нет. Начался рассвет.

Дознание в полиции: «пытались узнать пароли от аккаунтов, телефонов, о знакомстве с какими-то людьми»

Меня вывели в коридор, потребовали не поднимать голову. Я увидел Настю, брата Димы Семенова — все измотанные. Завели в лифт, повезли на дознание в отдел полиции. Меня жестко трясло все это время. Но это был не холод и не паника, а, вероятно, последствия электрических манипуляций. В отделе дали адвоката по назначению. Все время угрожали упечь в СИЗО. Многочисленные опера из, как я понял, нескольких ведомств задавали многочисленные вопросы. Пытались узнать пароли от аккаунтов, телефонов, о знакомстве с какими-то людьми. Позднее из ФСБ привезли Диму. Последовала затянувшаяся процедура переписи показаний из ночных опросов, уговоры указать Семенова как организатора и увещевания в том, что он плохой человек и что мы попали туда из-за него (как же). Они дали понять, что очень хотят закрыть Семенова — наверное, мстили за то, что он все время был в отказе и не дал ни на кого показаний. Мы не стали им в этом содействовать, и в показаниях оставили, что я был организатором акции. Продержали нас до позднего вечера. Еда и сон, как известно, задержанным не нужны, поэтому нас оставили без них.

После допросов, двух очных ставок, множества попыток неформальных бесед нам раздали паспорта, повестки и отпустили до случая. Мы вышли из отдела без телефонов, компьютеров и любых средств связи вообще. Никто из родственников не был в курсе, где мы были.

После всего произошедшего я выспался, потому что не спал двое суток. Затем поехал в больницу — после пыток болело все тело. Врач зафиксировал у меня две гематомы на руке и животе, ожоги, которые остались от электрошокера, — две точки на бедре. Видимых повреждений было немного — наверное, специально били так, чтобы не оставить на теле следов.

Сейчас мы пытаемся отстаивать свою версию произошедшего: в акции мы не участвовали, а показания дали под пытками и давлением. Мы считаем, что таким образом нас преследуют за анархистские убеждения. Надеемся на лучшее, но готовимся к самому неожиданному развитию событий.

• Задержанный вместе с Цибуковским Дмитрий Семенов также рассказал о пытках в здании ФСБ: «После обыска ночь и следующий день провели в ФСБ, применялись меры физического воздействия. <…> Я стоял в неудобной позе часами, пережимали руки наручниками, следы от наручников есть. Брата и моего проезжего друга били шокером».

В России 43,4 миллиона человек в возрасте от 20 до 39 лет.
40,6 миллионов — от 40 до 59 лет.
И 30,5 миллионов человек старше 60-ти лет.

То есть благодаря интернету у оппозиции есть эффективный канал доступа только к 38% избирателей.

Если учесть, что процент участия в выборах среди молодежи обычно существенно ниже, чем среди людей старшего возраста (по некоторым возрастным группам разница в явке составляет два раза), то у оппозиции есть эффективный доступ только к 25% потенциальных избирателей, которые участвуют в выборах. Если даже оппозиция напряжется и придумает очень убедительную агитацию в интернете, сумев на свою сторону склонить, к примеру, 60% аудитории (что очень много), это даст результат на выборах в 15% (25% умножаем на 0.6).

Для большинства людей старше 40–45 лет главными источниками информации остаются газеты и телевидение. Там можно говорить про важность политических свобод, защиту прав ЛГБТ, незаконность присоединения Крыма и тому подобное. Но любые попытки выйти за пределы этой узкой ниши жестко пресекаются. Я недавно испытал это на себе.

Я работал в советах директора таких газет как «Аргументы и факты», «Труд». Это газеты, как раз нацеленные на аудиторию старше 45 лет. Во время мэрской кампании я решил издавать газету «Правда о Москве», которая критиковала Собянина. Эксперимент оказался достаточно эффективным. Затраты на один голос, отобранный у Собянина, у меня были почти в два раза ниже, чем затраты у кампании Навального или Мельникова, и в 6 раз ниже, чем у Митрохина. На этих выборах я решил повторить эксперимент и сделал газету «Путинская правда».

Хочу подчеркнуть, что газета — абсолютно законная. На использование фотографий и шрифтов я получил разрешение правообладателей, на каждый факт, упомянутый в газете, есть ссылка на источник. Закон не запрещает частным лицам агитировать против чего бы то ни было. Дизайн, верстка и стиль подачи контента — точно такие же, как у «Правды о Москве», к которой тогда ни у властей, ни у полиции никаких претензий не было.

Я договорился о сотрудничестве со штабом Навального. У них есть сеть волонтеров для распространения, я могу сделать газету. Первый пробный тираж в 50 тысяч мы напечатали и распространили в Петербурге без особых проблем. Отклик от аудитории был именно тот, которого мы ожидали — люди старшего возраста газету с удовольствием брали и читали. Полиция задержала двух волонтеров-распространителей, но, убедившись, что они ничего не нарушают, отпустила их с миром.

Второй тираж мы напечатали в Екатеринбурге. Мы забирали его на пяти легковых машинах, и за ними прямо от дверей типографии была организована погоня. Все машины догнали, 50 тысяч газет изъяли, водителей отпустили, протокол не составили.

Затем на печать моей газеты пошел блок по всей России. За последние три недели я, в общей сложности, пытался договориться с 42-мя различными типографиями во многих городах-миллиониках: Москве, Екатеринбурге, Нижнем Новгороде, Самаре, Новосибирске, Уфе, Красноярске, Челябинске, Краснодаре, Перми, Кемерово, Воронеже, Омске, Волгограде, Кирове, Иркутске, Казани, Чебоксарах.

Большинство типографий сразу отказались. Ссылались на загрузку мощностей, запрет на печать со стороны юридического департамента или просто бесхитростно отвечали: «Мы такое не печатаем». Спишем это на самоцензуру. Пять типографий в Новосибирске, Самаре, Санкт-Петербурге, Москве и Уфе печатать все-таки согласились. Но после принятия заказа все они позже заказы отменили. Две из них даже успели взять деньги, но в день выполнения заказа им позвонили и крайне настоятельно рекомендовали не печатать мою газету.

Причем типография в Петербурге уже напечатала один тираж без проблем. Заказ на печать второго тиража они отменили уже после изъятия газет в Екатеринбурге. Менеджер, с которой я работал, была очень напугана, сказала, что больше исполнять такие заказы не будет. Отметила, что уже нашла себе адвоката, так как ее вызвали на «разговор».

В одной московской типографии мой заказ был отменен уже после согласования всех деталей, одобрения макета и выставления счета. Когда я позвонил спросить, в чем причина отмены, мне ответили, что некие проверяющие органы не разрешают им такое печатать до выборов. После выборов — пожалуйста. А сейчас нельзя. Причем в этой московской типографии меня знают лично, я уже с ними до этого работал.

Видимо, после ареста тиража в Екатеринбурге, власть смогла оценить возможный эффект на свой ядерный электорат и дала команду «запрещать и не пущать». В одной из типографии в Нижнем Новгороде прямо так и сказали: «Нам поступило указание не печатать „Путинскую правду“».

Источник

Быть левым — естественно. Выступать против дискриминации, за свободу самовыражения, кооперацию и взаимопомощь — нормально. Это выигрышная модель поведения, что хорошо видно на теории игр. Нормально чувствовать неприязнь к расистам, полицейскому насилию, пьяным попам, сбивающим людей, и бывшим бандитам, занимающим управляющие посты. Кому это нравится? Раньше мы участвовали в антифашистском движении, но в Петербурге вели оседлый образ жизни. Я училась, Виктор работал. Общались с людьми похожих взглядов, но шанс поспорить о несправедливости не упускали.

Прошлой весной мы гуляли в районе Чернышевской и наткнулись на пикет НОДа у посольства США: все нарядные, в шарфах цвета георгиевских ленточек, в ватниках, орут. Начали спрашивать, по какому поводу у них мероприятие. НОДовские дедки и тетеньки подумали, что мы заинтересованная молодежь, и сели на уши. Оказалось, они выступают против прав человека. Они кричали: «Законы Российской Федерации должны быть превыше Конституции! Это все Запад и США навязывают Путину свои правила игры, все эти ювенальные юстиции, эти вот зоозащитники! Враги России рядом с границей устанавливают противоракетные установки и эхорадиолокаторы, чтобы все самолеты теряли связь и падали!» Виктор — человек технически развитый, его заинтересовали слова про «эхорадиолокаторы». Он спросил, известны ли НОДовцам законы физики. После вопроса тетенька в георгиевском шарфе начала кричать на Виктора: «Законы физики могут существовать если не противоречат законам Российской Федерации! Полиция! Уберите провокаторов!» Печальный полицейский, охранявший этот контактный зоопарк, попросил не усугублять ситуацию и уйти. На этом наша «акция» закончилась. Парочку из тех активистов я узнала на фотографиях у здания ФСБ.

С Виктором мы жили вместе, брак — юридическая формальность. В Петербурге у нас нет родственников, и это было нужно, чтобы юридически иметь право представлять супруга или если кто-то в больницу попадет. Мы с Виктором хорошие друзья и почти все время проводим вместе. Человек он сдержанный и добродушный. Его нельзя назвать конфликтным, но некоторых знакомых иногда раздражает, как он спорит, хотя позже они сами признают, что достаточного количества аргументов в споре у них не было. В ином случае Виктор сам признает свое поражение. Правда для него выше собственной гордыни. Такой уж он человек.

Я не хвастаюсь хорошими отношениями, это все к тому, что мой муж не может просто так пропасть на пару дней, как пропал ночью 23 января 2018 года. Он не мог неожиданно уехать тусоваться с друзьями, вступить в какой-то конфликт на улице, быть сбитым машиной из-за того, что пошел на красный свет. Я стояла в аэропорту до последнего. Пассажиры давно ушли, служба безопасности закрыла двери зоны прилета. Больше выйти никто не мог. Я пыталась дозвониться до него. Никто не брал, потом телефон выключился, потом снова включился, но никто не брал трубку. Я начала звонить в авиакомпанию, пограничные службы России, Украины, Беларуси. Дергала службу безопасности аэропорта, пока не проверили прибытие пассажиров. Сказали, что Виктор в Киев не приезжал.

Вариантов того, что могло произойти, — немного, и я начала их перебирать. Он не опоздал на рейс, потому что вышел заранее, рейс не задержали, его не было на «собеседовании» с СБУ на границе, он не проходил регистрацию на рейс, не выходил на связь при исправности устройств и наличии интернета. Я обратилась к адвокату Виталию Черкасову.

Мы начали искать. Вереница звонков, факсов, электронных писем, заявлений о пропаже, отделение одного района, другого, третьего. В некоторых уже раздраженно брали трубку и рычали «Да не поступал он к нам», где-то не брали трубку вообще. Прокуратура, неотложка — просто полная жесть. Без помощи членов ОНК я это точно не осилила, точно не за один день.

25 февраля позвонила Яна Теплицкая (одна из двух членов ОНК, посетивших Филинкова в СИЗО — ОВД-Инфо). Сказала, что Виктора нашли — в суде с серьезными обвинениями и признанием в участии в террористическом сообществе.

Я не знала, что заставило его согласиться с таким обвинением. Думала, это ошибка и готовилась к худшему. В такие моменты важно не потеряться, не поддаться панике. Если ты начинаешь паниковать — ты уязвим, нужно действовать методично, записывать звонки, сохранять факсы, заявления.

Потом к Виктору поехал адвокат Виталий Черкасов. После короткой встречи он позвонил мне и сказал, что моего мужа вывезли в лесополосу и пытали электрошоком. Что у него ожоги на груди и внешней части бедра, и что пытки продолжались пять часов. К такому нельзя быть готовым. Вас начинает тошнить от происходящего и от ненависти к тем, кто сделал это.

Мне не страшно. Я в безопасности, думаю, это главное и для Виктора, и для меня в борьбе с преступлениями сотрудников ФСБ и ФСИН. Виктору регулярно пишу через друзей из России, потому что боюсь, что из Украины письма будут долго идти. К сожалению, еще ни одного письма он не получил. Я не поддаюсь жалости, депрессии и страху. Я считаю, что для нас ничего не поменялось. В письмах пишу то же, что и в повседневности, шучу, рассказываю, как прошел день, что биткоин упал, что не получается что-то с учебой, отправляю интересные статьи. Подписала его на журналы. Писала о том, что он давно хотел в отпуск и восстановить режим сна — вот и хорошая возможность для этого. Не хочется, чтобы нынешние условия изменили его как человека. Этот кошмар закончится рано или поздно, и он должен выйти тем же человеком, что и попал туда.

Помогают те, от кого не ожидали, а от кого ожидали — не всегда. Мне кажется, людей страшит эта ситуация и некоторые делают вид, что ничего не происходит. Думаю, пока не попадешь в такую ситуацию — не поймешь как сильно нужна помощь других. Тем не менее, я благодарна своей семье, своим друзьям и неравнодушным за поддержку меня и Виктора.

Что делать? Не трусьте. Будете колебаться — вас и вашего близкого задавят. Вам будет нелегко, захочется ныть, жаловаться, говорить, что никто не помогает — оставьте это. В данный момент вы, возможно, единственный человек, который может помочь вашему близкому, и сейчас не время думать о том, как вам грустно, какая дерьмовая ситуация. Заранее обсудите с близким то, как вы должны поступать в экстренной ситуации, имейте номер адвоката и знайте — чем дольше вы будете молчать, тем больше времени будет у садистов, и вы не будете знать, что происходит. Не поддавайтесь на манипуляции, не верьте в благородство со стороны правоохранителей.

UPD: 18 февраля член ОНК Екатерина Косаревская написала, что одно письмо от Александры Филинкову передали. Ответа девушка пока не получила.

Александра попросила добавить, что с Виктором у нее романтические отношения. Фразой «брак — юридическая формальность» она хотела сказать, что формальная регистрация отношений на них самих никак не повлияла.

• «Следы электрических проводов»: заключение ОНК о пытках в Санкт…
• «Страйкбол». Пензенское дело о терроризме | ОВД-Инфо
  [class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

Сходил в Мосгорсуд на апелляцию по задержанию 12 июня 2017 года. Собственно, все мое участие в событиях 12 июня состояло в том, что я отгонял своих выпускников подальше от ОМОНа и кормил их (не ОМОН!) арестантским пирогом (она же мазурка, традиционное в нашей семье блюдо, которое готовится на все акции протеста — тесто, орехи и изюм). Это-то меня и подвело. Не видя, что у меня в руках, меня задержали будто бы за то, что я раздавал листовки. 28 августа Тверской суд, рассмотрев без меня, мое дело, дал мне 20 тысяч рублей штрафа. Только через два месяца мне соизволили прислать приговор. Потом я отправил апелляцию, и «Почта России» читала ее три месяца. В Мосгорсуд дело поступило только 12 февраля 2018 года, 15 февраля мне позвонили и сказали, что 16-го у меня суд.

Само решение судьи (оставить в силе штраф и его сумму) было вынесено буквально секунд за 10. Этому предшествовали мои объяснения по делу, которые были по сути, уж простите, превращены судьей в базар.

Судья Анна Андреевна Селивёрстова (1982 года рождения), работала в Пушкинском городском суде (2013–2014), а теперь перебралась в Московский городской суд.

Что я узнал в результате моих 20-минутных объяснений, которые судья превратила в базар?

1. Что меня оштрафовали на 200 тысяч (упс, оговорилась).

2. Что Европейская конвенция и решения ЕСПЧ нам не указ, так как в Германии тоже митинги разгоняют.

3. Что как я мог не слышать призывов полицейских, если «вы же все снимаете и в ютуб выкладываете, там же слышно…»

4. Что как же не было массовых беспорядков?! Вот Навального вызывали на допрос в Следственный комитет по 12 июня.

5. Ну и напоследок. Я просил прекратить дело, а если нет, то снизить штраф (по постановлению Конституционного суда можно и меньше минимума, у меня — 20 тысяч, ползарплаты). Судья посмотрела место работы — общество «Мемориал» и говорит: «А деятельность „Мемориала“ разве не приостановлена?!» (Тут я непочтительно ловлю свою челюсть и отвечаю, что вообще-то нет…) Занавес.

Если говорить о материалах дела и постановлении судьи Тверского суда (частично я об этом писал здесь), то

1) Селиверстова отказала в участии прокурора в деле и вызове полицейских. Это грубое нарушение принципа состязательности процесса, а невозможность допросить свидетелей — нарушение права на справедливое судебное разбирательство.

2) Место, время и событие «административного правонарушения».

Судья не обратила внимание на то, что место задержания было указано неверно (Тверская, дом 17, в то время как я был задержан в зеленой зоне напротив дома 8 по Тверскому бульвару).

Время задержания было зафиксировано как 18:30 (в реальности — 17:15). В ОВД мы приехали в 17:50, внутрь я попал в 21:10, вышел из него примерно в 0:15. Более того, в протоколе об административном задержании названо время 18:30, а в протоколе о доставлении проставлено 18:10. То есть сначала я был доставлен, а потом задержан.

Если же говорить о самих событиях 12 июня, то в постановлении Тверского суда сказано, что это было «несанкционированное публичное мероприятие». Мои попытки донести до судьи Селиверстовой, что в законе о митингах (ФЗ-54) нет такого понятия, успехом не увенчались…

Если же говорить о вине, то есть прежде всего об умышленности совершения административного правонарушения (а в деле было без всяких доказательств написано, что я знал о несогласовании), то моя позиция заключалась в следующем:

1) есть закрытый список обязанностей участников публичного мероприятия (части 3 и 4 статьи 6 закона о митингах), туда не входит обязанность узнавать, согласовано мероприятие или нет;

2) о согласовании должны знать организаторы (Навальный и Рубанов, но они были задержаны до того, как был задержан я);

3) как вы вообще представляете в этой толпе, с перекрытой улицей и так далее, что я буду искать организаторов и спрашивать — согласовано ли…

4) даже если публичное мероприятие не согласовано, то это не повод его разгонять (если нет реальной угрозы жизни и здоровью граждан);

5) единственное, что из списка обязанностей участников публичного мероприятия я мог нарушить — это не подчиниться требованиям сотрудников полиции… Тут судья спросила: «А что, у вас и 19.3 была?».

Я апеллировал также к тому, что требования должны быть законными (а они не были, так как я реализовывал свое право на свободу собраний) и, кроме того, при задержании (пункт 4 статьи 5 закона «О полиции») полицейские должны представляться, называть причину обращения и так далее (тут судья возмущенно сказала: «Что, бегать за каждым и представляться?!»), а этого не было…

В общем, спасибо госпоже судье за грубые нарушения, которые увеличивают мои шансы на победу в ЕСПЧ, и жди меня, Страсбург

После массового задержания людей на площади Ленина в Туле в День России (летом 2017 года, во время всероссийской акции протеста, инициированной Алексеем Навальным — ОВД-Инфо) я написал пост в фейсбуке, где разместил видео задержания и в том числе раскритиковал устроившего, на мой взгляд, провокацию эшника, майора Александра Мороза. Затем в течение месяца я выложил еще два поста, с фотографиями этого самого Мороза, который приходил на антивоенные «яблочные» пикеты в футболке NYPD (полицейский департамент Нью-Йорка — ОВД-Инфо) и американским флагом на рукаве.

В конце июля меня вызвали в Следственный комитет, где следователь сообщил, что Мороз написал на меня заявление, в том числе, об угрозе жизни и здоровью. Следственный комитет отказался возбуждать уголовное дело. Тогда в сентябре 2017 года Мороз подал иск в суд о защите чести, достоинства и деловой репутации. С меня он просил 750 тысяч рублей компенсации морального вреда, с информационного агентства «Тульские новости», перепечатавшего мой пост, 1 миллион рублей и с партии «Яблоко» — 500 тысяч рублей.

На суде Мороз заявил, что рассматривает мое предложение скинуться ему на билет в один конец до Нью-Йорка (сделанное из-за футболки с символикой нью-йоркской полиции — ОВД-Инфо) как угрозу жизни и здоровью, так как билет ему предлагают купить без возврата на территорию России. Во фразе «К нам на пикет приходил наш любимец Александр Мороз» он увидел, что я его называю животным.

Судья зацепилась только за слова о том, что я назвал Мороза одним из самых мерзких сотрудников. Правда, своих познаний ей не хватило, чтобы определить, является ли словосочетание «мерзкий сотрудник» оскорбительным, и она поручила провести лингвистическую экспертизу эксперту Константиновой. Данный эксперт, начавшая свою карьеру как сотрудник управления МВД по Тульской области, сделала однозначный вывод о том, что мои слова оскорбляют Мороза. Правда, из самого исследования выходило, что оскорбляет его слово «дебил», которым его никто не называл.

Мерзким я назвал Мороза потому, что он прославился постоянным давлением на тульских активистов. При этом ведет он себя всегда высокомерно-пренебрежительно. Если бы его взяли играть в кино, то явно не правоохранителя, а скорее противоположную сторону.

Вообще, странная история. Никто не ожидал от него заявления, в котором он, в частности, написал: «У меня резко изменились взаимоотношения на работе, в семье, в общении с друзьями в худшую сторону. Ко мне на работе стали настороженно относиться, некоторые стали бояться. Друзья и знакомые стали со мной реже видеться, перестали звать меня на различные мероприятия. Моя жена стала позже возвращаться с работы, практически не общается со мной, боится ругаться со мной».

В результате, судья приняла решение о моей вине, но назначила небольшую компенсацию морального вреда — всего лишь 5000 рублей.

В полвторого я прибыл на площадь Пролетарской диктатуры, где уже собирались люди на «Забастовку избирателей». Вел стрим-трансляцию, это есть в моем фейсбуке. Покрутился по кругу, поснимал ментовские машины.

Когда толпа начала двигаться, я оказался почти в авангарде. Мы пошли по Тверской. Видя впереди спецтехнику и подъезжающие автозаки, я понял, что винтиться мне не надо, лучше поснимать происходящее сверху. Я пошел в дом, расположенный слева по ходу движения колонны. Это был дом на пересечении Тверской и Одесской улиц.

Зашел в просторный подъезд с какой-то женщиной. Поднялся на верхние этажи, решил позвонить в квартиры, спросить, не могут ли пустить поснимать. Никто не открыл, и я стал спускаться. На площадке первого этажа увидел трех мужчин, которые общались между собой. Впереди меня из подъезда выходила женщина, она прошла мимо них.

Может быть, мне стоило насторожиться, но я стал так же бойко проходить мимо, и в этот момент мне сделали подсечку. Я упал на колени и сразу же после этого получил удар в висок. Женщина в этот момент уже вышла. К счастью, я успел среагировать, и удар пришелся по касательной, сознание я не потерял. Они навалились на меня и стали лупасить. Забрали телефоны — у меня их было два, с помощью одного из них я вел стрим — и стали демонстративно их разламывать ногами. То же сделали и с камерой, которая была закреплена на груди на микроштативе. Все происходило без слов. После этого начали методично бить по голове, преимущественно ногами. Я пытался защищаться, подставил руку — ее сломали.

Внезапно избиение было прервано шагами спускающихся сверху людей. Трое мужчин тут же вышли во двор, бросив меня в подъезде. Жильцы забрали меня к себе. Я даже не помню, как оказался у них — видимо, уже был немножко в несознанке. В их квартире я умылся, и после этого в дверь стали звонить. Я рассудил, что эти люди стали меня искать и пошли по этажам. Из этого я делаю вывод, что это были не титушки, а скорее всего опера. Били они меня профессионально, и если бы первый удар в висок пришелся не по касательной, он вполне мог бы привести к летальному исходу.

Жильцы квартиры на звонки не отреагировали, дверь не открыли. Потом один из них вышел на разведку и, убедившись, что опасность миновала, вывел меня через заднюю дверь подъезда.

Я не стал вызывать полицию и поехал самоходом в травму, потом в лицевую травму, а оттуда — в больницу, где сейчас и нахожусь, в отделении челюстно-лицевой хирургии.

У меня перелом левой скулы с осколками. Подозревали, что повреждена сетчатка, но в итоге выяснилось, что глаз цел. Справа гематома височной области, закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга. Перелом руки, требующий сложной операции со штифтом. Ушибы грудной клетки и пояснично-крестцового отдела — сидеть, вставать и лежать больно. Ребра целы, внутренние органы тоже. Можно сказать, что мне повезло.

В последнее время никаких угроз в мой адрес не было. «Нодовцы» мне пишут иногда, но это я не считаю. Я не знаю, с чем может быть связано это нападение — со вчерашним митингом и вообще моей уличной активностью, с моей текущей правозащитной деятельностью или с постом в фейсбуке о преследовании антифашистов и методах ФСБ. Понятно, что по моему стриму легко можно было вычислить, где я нахожусь. Никакой слежки перед этим за мной не было.

Я, конечно, попытаюсь дать этому делу какой-то ход, но с большой вероятностью разбирательство где-нибудь застрянет.

Когда я ехал в Украину, после проверки документов ко мне подошел опер ФСБ-шный, позвал в кабинет. Там минут пять разговоров было. Спросил, откуда еду, куда, состою ли в Москве в каких-то организациях. Спросил, оформлял ли я приглашение в Украину через интернет. Я говорю — нет. Он сказал, что если меня не пустят, на пути обратно тоже придется поговорить с опером. На украинской границе просто посмотрели паспорт и приглашение и пропустили, я даже из автобуса не выходил. В Украине я мусоров видел всего раза три. Их там почему-то вообще нет на улицах. Зато военных много: кто-то из них в увольнительных, наверное.

Обратно была полная жесть. Украинскую границу проехал без проблем, на русской документы проверили, все мы сели в автобус. Автобус стоял в очереди, чтобы выехать с КПП, тут подбегает погранец и спрашивает: «Кто здесь Сутуга?»

Меня вывели в помещение для паспортного контроля. Со мной там сидел молодой украинец, по виду похожий на наци. Его тоже с автобуса сняли. Заходит опер в штатском с книжечкой. Начал требовать с меня украинский паспорт. Я говорю: нет у меня, я — гражданин России. Он: «Как нет?» Ушел проверять.

Вернулся, спросил молодого, где его приглашение. Тот ответил, что поехал в Россию работать, показал какой-то контракт. Украинца отпустили, а мы пошли в другой кабинет. Оперу постоянно кто-то звонил, опер отвечал: «Да, работаем». Мне не говорил, кто мною интересуется, что происходит.

Опять спрашивали, где мой украинский паспорт или вид на жительство в Украине. Я говорю, ничего такого не делал (ранее Сутуга некоторое время жил в Украине — ОВД-Инфо). Затем он попросил меня выйти в коридор во время одного из звонков, а потом снова зайти. За это время он пробил меня по каким-то базам.

Пробил, что я сидел, что я состою в «анархо-большевистской организации „Автономное движение“». Потом попросил открыть телефон. Я знал, что такая фигня может быть, и все лишнее из него удалил. У него была база ФСИН, и он начал перечислять, где я сидел, с кем, какие нарушения у меня были.

Потом нашел про Ангарск, спрашивал, кто убил Илью (Илья Бородаенко — участник анархо-экологического лагеря в Ангарске Иркутской области, погибший в 2007 году в результате нападения нацистов — ОВД-Инфо).

В два или три часа ночи он мне говорит: «Мы бы тебя отпустили, видно, что ничего на тебя нет, — он и по телефону при мне уже стал говорить, что ничего на меня нет, — но мы ждем звонка из Москвы, и еще по паре баз тебя нужно пробить».

Автобус уже давно уехал, они пообещали после проверки посадить на другой.

В какой-то базе было написано, что я употребляю наркотики. Они вызвали погранца, обыскали меня и мою сумку. Нашли испанские анархистские стикеры и три книги на украинском. «Заводной апельсин» Энтони Берджеса, «Интернат» Сергея Жадана (они не поняли, что книга про Донбасс) и новая украинская книга про махновское движение. Утром мне отдали и книги, и стикеры.

Меня отправили спать в зал. Сумка была со мной, документы и телефон остались у них. В итоге до девяти утра я спал на стуле.

В девять утра опера снова пришли: «Слушай, Алексей, а чего ты нам не сказал, что ты такой известный, лидер?» Я говорю, давно это было. Они на «Википедии» нашли страницу про «Автономное действие», там было написано, что один из лидеров — Петя Рябов, стали расспрашивать про него. Называли еще какие-то имена, спрашивали, кто в Москве главный анархист. Я говорю — Бученков (обвиняемый по «Болотному делу», недавно покинувший Россию, сбежав из-под домашнего ареста — ОВД-Инфо), они так и записали. Спрашивали, что делал в Киеве. Говорю, общался с женой и сыном.

— А что ты не сказал, что у тебя проблемы в Белоруссии были?

— Какие?

— Ну, тебя задерживали с твоими товарищами-анархистами.

— Да, ездил (в августе 2017 года — ОВД-Инфо) на тусовку в Барановичи, там задержали непонятно почему.

— А у нас написано, что вы рассказывали, как противодействовать милиции.

— Вранье, понапридумывали. В итоге дали штраф в 300 долларов за экстремизм.

— И въезд в Белоруссию запретили на три года.

Попросили подписать бумагу, что я не имею претензий к сотрудникам ФСБ, что на меня не оказывали давление. Я подписал, меня посадили на маршрутку с работягами-молдаванами. На границе я провел 12 часов.

С утра поймали на выходе из дома НТВ-шники. Видно, ждали. Потому что в восемь утра уже пытались взять интервью. Ехали за мной до аэропорта и пытались прорваться, вопреки возмущенным сотрудникам аэропорта, со мной на посадку. Они снимают так, будто человек убегает от них. Я действительно торопился, до посадки оставалось полчаса, но с учетом того, что это было неожиданно, не согласовано, времени в обрез — общаться с журналистами не было желания. Я извинился и пошел. И так только проснулся. На два основных вопроса о том, отрицаю ли я, что у меня есть иностранные деньги, и общаюсь ли я с Львом Пономаревым (руководитель «Движения за права человека» — ОВД-Инфо), ответил, что правозащитой занимаюсь за счет собственных средств, еще есть президентские (гранты — ОВД-Инфо), что получил на днях Национальную премию «Гражданская инициатива» за профилактику преступности в молодежной среде, что с Пономаревым общается полстраны. Кстати, он эксперт Уполномоченного по правам человека в РФ Москальковой. Однако, это НТВ сильно не остановило. Главный вопрос, который повторяла голубоглазая Мария: «Я отрицаю, что у меня есть иностранные деньги?» Да, отрицаю. На вопрос о том, что я должен как правозащитник, пришлось ответить, что кому я должен, я прощаю. Полагаю, НТВ незаконно проводит оперативно-розыскную деятельность. Ведь там, откуда я выходил, я не живу. Для сведения, я летел на заседание по совместному проекту Уполномоченного по правам человека России и Совета Европы «Российские ОНК — новое поколение». В своем регионе я ведущий эксперт международного проекта по контролю общества за тюрьмами.

ОВД-Инфо публикует рассказ Оксаны Волобуевой, сторонницы Вячеслава Мальцева из Тюмени. События происходили до того, как «Артподготовку» признали экстремистской организацией.

Плакатик в пакетике

1 октября 2017 года, час дня, Тюмень, сквер им. Немцова (назван в честь большевика Николая Немцова — ОВД-Инфо).

На очередную «Прогулку свободных людей» в тот день пришло семь человек, и я в их числе. Пришла я в тот день не как обычно, а с флагом, на котором было написано «Артподготовка 05/11/2017» и изображена красная галочка на черном щите. Казалось бы, что такого? Не свастика же, да и живу я в великой демократической стране (в Конституции написано), поэтому в своем родном городе имею полное право ходить с флагом. Так я думала до 1 октября 2017 года.

У некоторых из нас еще были значки с надписью «Artpodgotovka».

По совпадению, в тот день в некоторых городах проходила акция по поводу цензуры на российском YouTube. Я решила на маленьком плакатике написать свой вопрос к руководству YouTube, записать видеообращение и выложить на этом ресурсе (что я в итоге и сделала, к сожалению, не совсем так, как хотелось, потому что запись происходила в присутствии полиции). Содержание плаката: «YouTube свободное информпространство? пособник Путина?».

Так как камера моего телефона оставляет желать лучшего, я понадеялась, что на прогулке у кого-нибудь будет более приличный гаджет, положила плакатик в пакетик и взяла с собой.

В сквере мы постояли, пообщались, сняли небольшое видео и в составе пяти человек пошли гулять до Городской площади, где расположена администрация города.

Пока шли, разговаривали друг с другом и немного снимали видео нашего передвижения.

Дошли до Городской площади, остановились в том же месте, что и всегда, я достала плакат, рассказала «прогульщикам» о своем намерении, мы пофотографировались с флагом.

Так как держать в руках одновременно флаг, плакат и фотоаппарат было неудобно, я попросила подержать плакат Александра Чернышова.

К тому времени все уже жутко продрогли, поэтому решили остановить кого-нибудь из прохожих, попросить сфотографировать нас всех вместе, ну, а потом быстренько снять видеообращение и идти в кафе греться и дальше общаться. Но прохожих не было, мы были одни на площади, просто стояли и разговаривали.

Пока к нам не подошел сержант полиции Ташбулатов Азат Рамазанович со стажером.

Вот так все и было изложено в моем объяснении в суде.

Полноценный митинг

Полиция же определила, что у нас проводился полноценный митинг, и на меня было заведено административное дело по части 2 статьи 20.2 КоАП (проведение публичного мероприятия без подачи уведомления — ОВД-Инфо) в 117 страниц.

После прихода полицейских происходило почти то же самое, что и по всей стране: мы были обвинены в проведении несанкционированного митинга, с нас стали требовать удостоверения личности, пытались блокировать наши передвижения, было вызвано подкрепление в количестве трех полицейских во главе с начальником Отдела исполнения административного законодательства (ОИАЗ) УМВД Тюмени подполковником полиции Карповым А.П., в итоге они вынудили нас пройти в опорный пункт полиции. Вскоре прибыл старший инспектор ОИАЗ УМВД капитан Портнов Алексей Сергеевич и стал рьяно настаивать на том, что нами проводился несанкционированный митинг, поэтому мы воспользовались статьей 51 (статьей Конституции, дающей право не свидетельствовать против себя — ОВД-Инфо).

Затем нас доставили в отделение полиции № 4 на улице М. Горького, где у меня забрали на проверку телефон и фотоаппарат. Обыскали, изъяли флаг и значок, отправили на дактилоскопию и фотографирование (от этих процедур я отказалась). Выпустили нас около семи часов вечера без составления протокола об административном правонарушении.

Ждет наказание

Он был составлен 4 октября, а перед этим на мою семью сотрудниками полиции было оказано давление в виде визита по месту моего проживания в мое отсутствие, опроса несовершеннолетнего ребенка без моего ведома и незаконного получения личных данных (номера телефона) моей матери, которой они сразу позвонили и сообщили, что меня ждет наказание.

В ходе судебных заседаний очень большое внимание уделялось тому, что я являюсь сторонницей Вячеслава Мальцева, хотя какая разница, какая была тема «несанкционированного митинга»?

Из трех свидетелей обвинения (сотрудников полиции) на суд явился только сержант Ташбулатов, остальные двое резко ушли в отпуск (со слов инспектора Портнова). Повторное ходатайство об их вызове было отклонено судьей Левиной Н.В.

Все мои доводы не принимались во внимание, даже показывавшие, в чем сотрудники полиции лгали.

Судья Центрального районного суда Ильин А.Д. определил наказание в 20 часов общественных работ, судья Тюменского областного суда Левина Н.В. по апелляции изменила его на 20 тысяч рублей штрафа.

Общее впечатление от полиции и судов: они абсолютно не руководствуются Конституцией и Федеральным законом «О полиции», более того, они их нарушают и считают это нормальным.

Насколько я понимаю, такая ситуация по всей стране. Но мы живем в Новосибирске, потому за Новосибирск и боремся. Наверное, с лета мэрия стала активно запрещать митинги и пикеты в центре города. Вероятно, есть указание: до выборов президента недовольных людей в центре города видеть не должны. Власти пытаются всех недовольных отправить на окраины или на набережную (реки Оби — ОВД-Инфо). Набережная у нас — любимое место, куда власти пытаются всех спровадить.

Началось все, наверное, с 12 июня, когда навальнисты активно работали. Навальнистов очень сильно прессуют: им незаконно запрещают акции, затем суд этот запрет отменяет, но время уже прошло. Или они подают заявку, их выгоняют на окраину, у ребят лопается терпение, они выходят просто так.

У нас они выходили мирно, ничего не роняли, не бушлатили. Все прошло спокойно, через трое-четверо суток их задерживают и начинают судить. Они спокойно вышли, постояли с пикетом, с плакатом. При этом получают по четверо суток, по десять тысяч штрафа. Парней садили, девушкам штрафы выписывали. Экологи у нас больше десяти раз подавали уведомления на проведение митинга против мусорной концессии. И только когда они обратились к депутатам горсовета, им разрешили — не в центре, а немножко в сторонке.

Ситуация достает: когда ты приходишь своим конституционным правом воспользоваться, а мэрия — скорее всего, под давлением из Москвы — пытается тебе в этом конституционном праве, еще немного изгаляясь, отказать, придумывая поводы, почему ты не можешь провести мероприятие. Нам, например, сказали, что мы не можем провести митинг потому, что будет День футбола. 10 декабря. Хотя у нас тут снег по колено, а на площади Ленина собрались День футбола проводить.

Мы хотели провести митинг за свободу митингов, приуроченный к Дню Конституции, дню прав человека — он 10 декабря.

2 ноября мы собрались с однопартийцами и пошли к уполномоченному по правам человека, Шалабаевой Нине Николаевне. Поговорили с ней, написали свои предложения. 30 ноября нам отказали в проведении митинга, а 1 декабря меня вызвали в мэрию и говорят: «Ребята, мы дадим вам возможность провести митинг в центре города». Оказывается, Шалабаева написала им письмо, что есть недовольство, есть факты, что будем разбираться. 1 декабря она прислала письмо, и 1 декабря нам сказали, пока что устно, что дадут возможность провести митинг.

И, как мы поняли, 12 декабря омбудсмен собирает круглый стол, чтобы посадить нас всех вместе — полицейских, которые непонятно за что задерживают, прокуратуру, суды, депутатов, представителей мэрии и активистов, политические партии. Чтобы мы здесь, в Новосибирске, наконец-то сели и договорились о правилах игры. Не знаю, чем закончится это все.

Хочется поделиться с людьми опытом общения с правоохранительными органами. Жила я до определенного времени вполне себе спокойно, миролюбиво. Не знала никакого общения с преступным миром, законов не нарушала и, в принципе, не собиралась. Но однажды утром ко мне ворвались в квартиру с обыском восемь силовиков вместе с понятыми такого же вида. В то мартовское утро я узнала, что против меня возбуждено уголовное дело по экстремистской статье еще четыре месяца назад. А на мой вопрос, почему об этом мне стало известно только сейчас, следователь с усмешкой ответила, что до обыска ставить в известность меня не собиралась. Вручили мне в руки постановление суда об обыске, выписанное Кунцевским районным судом г. Москвы. Я прочитала его, узнала, что я, по их мнению, послала какую-то ссылку по электронной почте и этим сильно возбудила ненависть к «социальной группе власти». И случилось это преступление два года назад. Что это за социальная группа власти, какая ссылка…. Я была просто в шоковом состоянии, думала, что это дурной сон, скоро я проснусь, и эти люди исчезнут, и все станет на свои места. Что это нелепая ошибка, сейчас разберутся и поймут, что я не преступник. Но это была суровая действительность. Я хотела позвонить знакомому адвокату проконсультироваться, что хоть в этом случае мне делать и насколько действия этих людей законны. И это мне сделать грубо запретили. Потом только я узнала, что это было нарушение с их стороны, я имела право на защиту по закону. Но поезд ушел, об этом, оказывается, надо было указать в протоколе обыска. После обыска вынесли все книги, по психологии, художественные, стихи, вынесли ноутбук, все флеш-накопители. Хорошо, что не громили ничего, вещи не разбрасывали, физически тоже не трогали, все-таки сработало, что я женщина. Хотя вели себя довольно заносчиво, с чувством превосходства, отпускали колкие шутки.

Потом доставили в следственный отдел, там меня принуждали признаться в рассылке ссылки на какой-то экстремистский материал. Я интересовалась политикой, иногда делилась с друзьями интересными статьями, но ничего экстремистского я не посылала, это точно. Мне даже не попадалось ничего такого, что призывало бы к свержению власти. Ну я, конечно, не сильно довольна нашей властью, но и свергать я ее не имела желания, ни тем более возможности. По крайней мере, украинского сценария я своей стране не хотела никогда. Мне сказали, что от моего решения зависит моя судьба. Если признаю факт рассылки, то могу отделаться просто штрафом, а если не признаю, то однозначно посадят, потому что это следствием уже доказано. Я подумала: почему я должна признавать то, что не делала? И отказалась сотрудничать со следствием. Начала звонить адвокату, потому что не знала, что мне делать и как быть. На меня просто набросился какой-то сотрудник следственного отдела и начал грубо, силой вырывать телефон из рук. Мне пришлось настоять, потому что другого варианта связи с внешним миром у меня не было. Адвокат сказал не давать показаний, сослаться на 51-ю статью. Это было выходом, потому что следователь,
конечно, не сказала, что я могу воспользоваться этой спасительной статьей.

Конечно, если вот так человек внезапно попадает в лапы правоохранителей, то кто знает, что ему можно, что нельзя, если об этом не считают нужным сообщать? Давать показания без адвоката, если ты даже чист как стекло перед законом, лучше не надо. Как они потом вывернут это против человека, никто не знает. А признаваться в том, что не совершал, так они вообще всех собак навешают и еще больше срок намотают за это.
Так что на собственном примере могу сказать, что обязательно у каждого гражданина должен быть хоть один контакт адвоката. Сейчас абсолютно никто не защищен. Я тоже никогда не думала, что со мной может произойти такая история, грозящая лишением свободы. Жила, как все обычные люди, ходила на работу, занималась домашними делами. А теперь меня обвиняют в возбуждении вражды и ненависти к власти. Буквально назначили меня ненавидеть нашу власть. Хотя в материалах дела это нигде и никак не подтверждено. Более того, по жизни я миротворец, всех разругавшихся мирю, учу относиться с пониманием друг к другу. А тут вдруг на тебе, нарисовалось уголовное дело, непонятно из чего слепленное!

Там же, в отделе, я узнала о том, что была проведена уже лингвистическая экспертиза текста, ссылку на который я рассылала, по их мению. Все эти четыре месяца, когда я не знала про собственное уголовное дело, велась оперативная работа, допрашивались свидетели, писались рапорта и создавались всевозможные другие бумаги. Но, странное дело, лингвистическая экспертиза, которую провел эксперт ФСБ, показала отсутствие экстремизма в тексте листовки, чем доказала и в этом отсутствие моей вины. Но следователь почему-то не успокоилась. Или я чем-то не понравилась ей, или она не захотела перед начальством лицом в грязь упасть. Их же, наверное, наказывают как-то за незаконное возбуждение уголовных дел. Не знаю, что послужило поводом следовательнице назначить еще одну экспертизу, социокультурную, у казалось бы, независимого эксперта. И что только этот самый эксперт не нашел в тексте… мама дорогая! Если бы я действительно это рассылала, то должна была бы тут же покончить жизнь самоубийством со словами «прошу в моей смерти никого не винить».

Однако вскоре мой адвокат меня успокоил. Оказывается, этот эксперт довольно знаменит тем, что практикует не один год «написание» именно такого рода заключений. К нему за этим и обращаются, если экстремизм не находят ведомственные эксперты. Я была удивлена, что как раз зависимые специалисты по факту оказались порядочнее некоторых независимых. И самое смешное, что этим экспертом, который нашел экстремизм в тексте, на деле оказался простой учитель математики, а именно Крюкова Наталья Николаевна. (Она действительно известна множеством экспертиз, «выявляющих экстремизм» в различных текстах — ОВД-Инфо). И вместо того, чтобы преподавать точную науку, видимо, занялась более прибыльным для себя ремеслом. И это не шутка, потому что стоимость одной экспертизы может достигать четырехсот тысяч рублей. Кроме того, Наталья Крюкова пользуется самой же изобретенными методиками, поэтому так складно у нее получается находить экстремизм, где не находят его эксперты ФСБ, например, которые пользуются в своей работе научно разработанными методиками.

А еще Кунцевский следственный отдел нашел свидетеля, который сказал, что я его вербовала к свержению власти. Вот где был настоящий шок! Я не могла понять, как можно так цинично врать, а главное — зачем? Ну какой из меня, нафиг, свергатель власти? Мне так кажется, что
если кто-то и ненавидит власть, то это его личное дело, которое наверняка подкрепляется размышлениями. Может, в недалеком будущем граждан за мысли будут подвергать преследованию? Ведь наверняка уже есть аппаратура, считывающая мысли человека. А что, подумал не по шаблону — виновен!

Писала жалобы по многим инстанциям, взывала о помощи, надеялась на восстановление справедливости. И все тщетно, это как лбом в стену долбиться и пытаться найти выход там, где его нет. В лучшем случае приходили отписки, что следствие велось правильно, по закону.

Начались судебные слушания, и все идет к обвинительному приговору, несмотря на отсутствие моей вины. Как добиться справедливости? Что должно произойти, чтобы правосудие было правосудием? Почему столько лжи в нашем обществе, и как мы это допустили?

Хотелось бы предупредить наших граждан о такой опасности, как статья по экстремизму 282. И не нужно думать, что это проблема отдельного гражданина. На самом деле, это болезнь общества, которое молчит о беспределе, происходящем в стране. Чем больше об этом говорить, тем меньше будет подобных случаев. И касается это абсолютно всех сторон жизни.

Я вот думаю, может, неспроста возбуждаются такие уголовные дела? Где-то попадалось, что на одного заключенного отводится довольно приличная сумма, которая в конечном итоге до потребителя доходит в виде одной копейки. Почитала про тюремные условия, дурно стало. Как вообще можно выживать в этих условиях? Как ломают людей, опуская их человеческое достоинство ниже плинтуса. Казалось бы, тюрьма должна исправить человека, а она из него делает животное, основной инстинкт которого — выжить в этих диких условиях.

Ну, а так, если поразмышлять, чем наше свободное общество отличается от тюремного общества? Наверное, условиями жизни и масштабами унижений. Мы унижаемся перед начальством, боясь увольнений, прогибаемся перед родственниками, которые считают себя выше всех остальных членов семьи. Мы боимся вслух сказать правду даже равному по статусу человеку, боясь быть плохим или поругаемым. При этом моем ему кости за спиной, где и в чем он не прав. Нам все равно, что происходит у других людей, потому что заняты только собой. Мы не считаем страну своей собственностью, своим домом. Мы занимаемся ремонтом каюты в тонущем корабле. А в итоге имеем то, что имеем, корабль тонет. И его надо спасать.

«Профилактическое общение» до начала акции

В Смоленске я была единственной, кто перед 5 ноября в местных группах в соцсетях публиковал обращения Мальцева и призывы выйти на референдум на центральную площадь. Активистов штаба Навального хорошо приструнили еще 7 октября. Координатор даже отсидел восемь суток в камере с круглосуточно включенным светом.

Я живу одна, мне 67 лет. Никто из моих родственников не работает в госструктурах. 3 ноября мне в соцсетях написал в личку доброжелатель, посоветовавший прекратить противоправную деятельность, якобы она может плохо отразиться на моей карьере. Явно поленился заглянуть на страницу и посмотреть возраст. Я его забанила. Днем мне позвонила женщина на домашний телефон, хотя я номер в сетях не публиковала. Назвала меня по имени-отчеству, представилась помощником прокурора Заднепровского района. Это не мой район. Она сказала, что по требованию ФСБ обязана провести со мной беседу. Я ей ответила: «Стара я к вам ходить», — и не стала разговаривать. Через пару часов опять позвонила женщина с тем же приветом уже из прокуратуры моего, Ленинского района. Получив стандартный ответ, обещала обеспечить мне насильственный привод. Вечером ко мне в дверь стучали, но я не открыла.

Задержание

4 ноября я из дома не выходила, а 5-го не пойти не могла, раз сама призывала. Не сомневалась, что арестуют. Пробралась к месту окружным путем. Потом подполковник попрекнул: «Какая же вы старая, если пешком сюда пришли?». На месте уже ждал соратник с примкнувшим к нам школьником. Мальчик узнал нас по значку с Навальным. Мы пошли на площадь.

Нас задержали через несколько шагов недалеко от здания мэрии. Подошли несколько человек в штатском, уже знакомых по задержаниям на прогулке 7 октября. Я сразу отошла к краю тротуара, вытащила поролоновый коврик, села и сказала, что я не отказываюсь пойти в ОВД, но мне плохо. Идти я не могу, если хотят, пусть несут. Майор Центра «Э» Николаев и подполковник отдела полиции по охране общественного порядка вызвали патрульную машину. Я развернула маленький плакатик «Прекратить вырубку Соловьиной рощи» и стала ждать.

Подъехала машина. Двум молоденьким полицейским было велено отнести меня в нее на руках. Я их предупредила: у меня хрупкие кости, если они меня уронят, я что-нибудь сломаю. Сначала нас собирались везти в ОВД подальше от центра, как сказали моему соратнику. Он сразу позвонил адвокату штаба Навального. По дороге передумали и привезли в отдел поближе.

Там я заявила, что мне плохо, и пусть мне вызовут скорую помощь. Сказала свою фамилию, адрес, а от дальнейших показаний отказалась, взяла 51-ю статью Конституции. Соратник сделал несколько звонков: дежурному прокурору, еще куда-то и сказал, что нас задержали без причины, а его спутница старая и с больными ногами, не может идти, а ей пытаются инкриминировать сопротивление сотрудникам полиции. Полицейские поймали на улице свидетеля, и он поставил свою подпись под протоколом. Статья 20.2 КоАП (нарушение порядка проведения публичного мероприятия). Протокол я отказалась подписать, сославшись на отсутствие очков.

Медицинская помощь

Врачи «скорой» измерили мне давление. Оказалось 180 на 90. Они потребовали отдельное помещение для снятия кардиограммы. В отделе отказались и предложили эту процедуру проделать прямо в «обезьяннике» при всем честном народе, уверяя, что на такую старуху никто пялиться не будет. Пришлось заголить грудь. Уложили меня на три стула, в среднем не было сиденья, и сняли кардиограмму. Дали таблетку, велели рассосать и опять померяли давление. Убедились, что на 10 единиц давление меньше стало.

После этого врач сказала, что обязана предложить мне госпитализацию. Минут 20 полицейские куда-то звонили и спрашивали совет. Потом меня повезли в больницу. Медсестра сразу сказала, что раз со мной охранник не поехал, из больницы меня отпустят. Там меня продержали подольше, потом дежурный врач прямо спросил, куда я пойду, не вернусь ли на площадь. Я заверила, что мне после таблетки, данной врачом «скорой» плохо, мне б до дому добраться.

После этого я лишь один раз поговорила с майором Бондаренковым по телефону. Сказала, что завтра утром прийти не могу, плохо себя чувствую. Он заявил: «Я сейчас приду проверю». Около восьми вечера был стук в дверь, я не открыла.

С тех пор несколько раз звонили с разных номеров и стучали в дверь. В восемь утра или в восемь вечера, я не отвечаю на звонки с незнакомых номеров. Дело не в штрафе — полковник обещал 20 тысяч рублей — мне его помогли бы оплатить, возможно. Но координатору штаба Навального Андрею Волобуеву тоже обещали штраф, а судья определил ему восемь суток ареста. А наших судей я знаю, была на трех политических процессах, они руководствуются исключительно указаниями «сверху».

7 октября в Екатеринбурге, как и во многих других городах, состоялась акция «#ЗаНавального». По мнению органов власти, она была несогласованной, однако мы и закон считали иначе. Там меня, собственно, и «приняли» за отказ убрать плакат «Отвалите от Навального».

Предыстория такова. 2 октября 2017 года нашим координатором штаба Навального Виктором Барминым было подано уведомление о проведении 7 октября группового пикетирования. Министерство общественной безопасности должно было дать нам ответ о согласованности либо несогласованности мероприятия в тот же день, поскольку, в соответствии с положениями ФЗ№ 54 «О собраниях, митингах, шествиях, демонстрациях и пикетированиях», уведомление о проведении группового пикетирования должно быть подано в срок не позднее трех дней ДО дня проведения мероприятия. Если уведомление при этом подано в срок менее пяти дней — органы исполнительной власти должны дать ответ в день подачи уведомления. Проблема заключается в том, что ФЗ№ 54 не конкретизирует, считается ли день подачи уведомления. На наш взгляд — нет, не должны учитываться ни день мероприятия, ни день подачи. Если закон содержит пробел, допустимо, во-первых, толковать его в пользу заявителей, во-вторых, вспомнить о том, что права и свободы человека и гражданина являются наивысшей ценностью; права на проведение публичных мероприятий является одним из основополагающих в международно-правовых стандартах прав и свобод.

Потому любая законодательная неопределенность должна толковаться в пользу граждан. Кроме того, проведение публичных мероприятий носит уведомительный, а не разрешительный характер, потому органы власти должны всячески идти навстречу гражданам, а не наоборот. Ответ от Министерства общественной безопасности (МОБ) о возможном изменении места или времени 2 октября мы не получили, потому, в соответствии с тем же ФЗ№ 54, наше мероприятие считается согласованным на той площадке, которую мы заявили.

Как оказалось, на Площади Труда проводить нашу акцию мы якобы не имели права, поскольку там проводился пикет в поддержку Каталонии. Самое забавное — заявка на него была подана 29 сентября, а трагические события в этом субъекте Испании произошли 1 октября.

На Площадь Труда я, координатор штаба Виктор Бармин и еще человек десять пришли вместе, однако пробыли там от силы минут пять. К Бармину подошли представители МОБ и полиции с требованием «прекратить мероприятие», на что мы, естественно, ответили отказом. Мне велели убрать плакат. После пары минут препираний попросту забрали его и повели под ручку в штабной автобус. Я была первой задержанной в Екатеринбурге, даже координатор штаба вошел в автобус уже после меня. Отмечу, что я несла также флаг России — к нему претензий не было, что радует.

Относительно моего доставления подполковником Кашигиным до автобуса могу отметить, что данный субъект и его начальник, обращаясь ко мне, не представились, не назвали основание и цели обращения, не сказали, что именно и как я нарушаю, какие нормы закона, куда мы идем (мне пришлось спрашивать), тем самым не выполнив требования статьи 5 ФЗ «О полиции».

Протокол об административном правонарушении представляет собой трэш, угар и содомию. Составляла его майор Бабинова, которая все время сидела в автобусе, на площади вообще не находилась и совершения мной «правонарушения» не видела. По ее мнению, я участвовала одновременно и в шествии, и в митинге. Самый сок — указано, что я нарушила, в том числе, статью 15 ФЗ «О полиции», которая регламентирует порядок вхождения (проникновения) сотрудников полиции в жилые и иные помещения… Видимо, я, сама того не ведая, на пять минут стала сотрудником и умудрилась влезть в какое-то помещение на Площади Труда в Екатеринбурге (на которой нет никаких помещений).

В материалах моего дела также имеется фальсификат — протокол доставления, который я лично в глаза не видела, но якобы отказалась подписать в присутствии двух понятых. Видимо, сотрудники в спешке попросту забыли его составить (составление протокола доставления обязательно по КоАП) и решили вот так выкрутиться. Самое смешное — по этому «протоколу» доставил меня Х, протокол составил Y, а Кашигин, непосредственно осуществивший доставление, в нем вовсе не фигурирует.

Суд был еще более «веселым». Я молчу уже про то, что в смс-уведомлении меня вызвали в суд в качестве «ПРАВОНАРУШИТЕЛЯ», нарушив тем самым презумпцию невиновности и дав мне повод для отвода судье, который, естественно, удовлетворен не был. Защиту я, будучи юристом, осуществляла самостоятельно. Судья отклонил заявленный мной в связи с этим отвод, отказал в удовлетворении ходатайство вызове свидетелей — Кашигина, доставившего меня, и людей, фигурирующих в «протоколе доставления». Внимательно меня выслушав, судья Антропов решил, что я таки нарушила ФЗ «О полиции», правда, в редакции 2011 года. Видимо, ему невдомек, что закон, утративший силу, не подлежит применению.

В итоге: штраф 10 тысяч рублей и возвращение изъятого плакатика. Отделалась, собственно, легче всех — прочим назначали, в основном, обязательные работы. Естественно, данный акт российского кривосудия будет обжалован, вплоть до ЕСПЧ. Апелляция уже назначена на 6 декабря, в Свердловском областном суде.

У нас у штаба есть парковка, вечером 7 октября я оставил там свой автомобиль. Тут же возникли гаишники, начали крутиться. Где-то через час они вызвали эвакуатор. Когда уже стали пытаться эвакуировать, я подошел. Они эвакуацию прекратили, проверили у меня документы и сказали: «У вас неоплаченный штраф, надо проехать в Центральный ГИБДД». (По-видимому, речь шла о Центре автоматизированной фиксации административных правонарушений в области дорожного движения ГИБДД Удмуртии. — ОВД-Инфо) Отвезли в ГИБДД, оформили протокол, потом отвезли в отдел полиции, ночь я провел там, а с утра повезли на суд и дали трое суток. Выходить я должен был 10 октября в шесть часов. Где-то без двадцати шесть в спецприемник приехала полиция, меня опять отвезли в мировой суд. Прямо туда приехали гаишники и прямо в здании суда составили новый протокол о другом неоплаченном штрафе. Дали еще четверо суток.

В этот день сторонники пришли меня встречать к спецприемнику. Суд находится недалеко, они пошли к суду. Тут вызвали ГБР (группу быстрого реагирования — ОВД-Инфо), приехало начальство, и меня под усиленным конвоем повезли обратно в спецприемник.

Только спустя неделю после выхода из спецприемника я узнал от адвоката, что, пока я сидел, какие-то люди звонили моей маме и говорили, что я вообще никогда не выйду, что меня в тюрьме сгноят. Кто звонил, непонятно.

По не совсем проверенной информации, эти задержания связаны и с 7 октября, и с тем, что наш министр внутренних дел ко мне не совсем равнодушен. Я ведь занимаюсь еще и журналистской деятельностью, пишу, в частности, про местных силовиков. Пока я был в спецприемнике, ко мне приезжал сотрудник Центра по борьбе с экстремизмом, который пытался выяснить, какими источниками я пользовался, когда писал статью о проблемах в МВД Удмуртии. Статья вышла в интернет-газете «Стриж», я главред этого издания.

После этого пока никакого давления на меня не было. Но ребята уже советуют мне не ходить одному, чтобы чего-нибудь не подкинули.

На самом деле, протокол о несогласованном мероприятии на меня тоже обещали заполнить. Меня даже вызывали в отдел. 14 октября, за час до того, как я должен был выйти из спецприемника, меня отвезли в отдел и вручили бумагу с требованием явиться туда же для составления протокола по 5-й части статьи 20.2. Сказали, что это за 7 октября. Но я только 6 октября прилетел из Москвы, простудился и слег с температурой, на мероприятии не был, приехал в штаб уже под вечер, оттуда меня и забрали. Так что, видимо, доказательств у них не было.

Я явился в назначенное в повестке время, но сотрудница сказала: «Мне сейчас некогда, я тебе позвоню». С тех пор не звонили.

Андрей Калих, один из задержанных в Санкт-Петербурге на Марсовом поле 12 июня, решил обжаловать действия правоохранителей. И рассказал ОВД-Инфо, что из этого получилось.

Мною была подана одна из первых жалоб в ЕСПЧ. Я был инициатором коллективной жалобы, поданной от лица тех, кто провел ночь в 64-м ОП. Жаловались человек десять. По сравнению с другими, у нас было все более-менее нормально, но, естественно, формальные условия были нарушены. Полицейские не предлагали нам еду и воду, не пустили адвоката, разговаривали грубо, разговаривали между собой матом. Но никого не били, в туалет пускали. Мы подали жалобу в прокуратуру Кировского района Санкт-Петербурга, копию выслали [Татьяне] Москальковой в Москву (уполномоченный по правам человека — ОВД-Инфо) и местному уполномоченному по правам человека, [Александру] Шишлову.

От Москальковой я получил отписку, что обращение рассматривается — больше до сих пор ничего нет. От Шишлова пришла тоже отписка, но интересная: что нашу жалобу почему-то переслали в военную прокуратуру такого-то гарнизона Санкт-Петербурга. По мнению Шишлова, нас задерживал ОМОН Национальной гвардии, который относится к Министерству обороны. По существу аппарат петербургского уполномоченного мне ничего не ответил. Через месяц приходит ответ из военной прокуратуры — конечно, не мне, а Шишлову, с копией мне. Мы разобрались, мы тут ни при чем, вас брал «простой ОМОН» — пишет военная прокуратура.

Еще была смешная история. Мы никак не могли оплатить штрафы, потому что в квитанциях были указаны неполные банковские реквизиты: не было так называемого УИНа. Какой-то «уникальный идентификационный номер». Те, кто хотел заплатить штраф, приходили, например, в «Сбербанк», а им говорят: нет, мы не можем у вас принять этот штраф. Те, кто не на шутку боялся, ездили в суд, оттуда их отсылали: это не мы, УИН должен быть у полицейских, которые вас задержали.

Это тема для отдельного разбирательства: почему УИНы должны быть у полицейских? Не они же выносят судебные решения… Боялись люди, которым, например, нужно было зарубеж, что будут проблемы из-за незаплаченного штрафа. В результате люди, незаконно арестованные, бегали и сами себя хотели наказать…

Я посоветовался со своим юристом, и мы решили составить еще одну жалобу. Я пошел в «Сбербанк», попытался заплатить, естественно, ничего не вышло. Попросил официальную бумагу об отказе принять квитанцию о штрафе. В «Сбербанке» долго созванивались, сказали, нужно писать заявление, ответ на него может 15 дней идти. Но ответ мне пришел тут же. На основании этой бумаги я написал жалобу в прокуратуру Кировского района с копиями в Кировский районный суд и в городской суд Санкт-Петербурга. Мне пришел ответ только из Кировского районного суда, но зато испуганный: это не мы ответственные, а полиция, но мы выяснили для вас ваши УИНы и их вам сообщаем.

На жалобы об условиях содержания Кировская районная прокуратура ответила мне, что… мы все врем. Если кратко. Например, на нашу претензию, что не был допущен адвокат, они пишут: а где доказательства, что он приходил? Наша жалоба на условия содержания в ОП 64 отражена в решении городского суда Санкт-Петербурга, но была, конечно, проигнорирована. Потом подали в ЕСПЧ, там условия содержания в ОП 64 описаны подробно.

Так как у меня в данный момент нет денег на съем жилья, вписалась жить в квартиру к соратнику (это Александр Иванов), где также зарегистрирован бывший пресс-секретарь Партии националистов Денис Романов.

Итак, в 6 утра я проснулась от навязчивых звонков в дверь, подсвечивания фонариком в окно моей комнаты и выламывания входной двери, держащейся на честном слове. Сотрудники ФСБ, СК, полиции, ЦПЭ пришли и искали Дениса. У нас отняли и описали гаджеты (комп, все замеченные телефоны, мой планшет) и 3,5 часа перерывали весь дом, нашли в вещах Дениса старую мальцевскую агитацию за 2016 год. Не дали связаться с адвокатами.

Причина обысков — попытка запретить Партию националистов, пытаясь выставить партию продолжателями дел запрещенного в России движения «Русские» Белова и Демушкина. Мы там не состоим, но я знаю внутреннюю кухню и утверждаю — это бред! Андрей Петровский (секретарь Партии националистов — ОВД-Инфо) также был «осчастливлен» утренним обыском.

После обыска нас увезли в ОВД «Марьинский Парк» и держали там около двух часов. Сотрудники себя вели на удивление корректно, но хотели откатать пальчики (включая обманный путь), а мы не позволили. И взяли 51-ю статью. Также нам не давали связаться с адвокатами под разными предлогами.

Нас выпустили, и мы пошли на «Русский марш», проведение которого пытались сорвать кураторские организаторы во главе с Романом Ковалевым, сорвав запуск половины участников и заявляя, что марш отменен, но люди не растерялись и пошли по бокам, втиснувшись в шествие в момент, когда ОМОН и солдатики отвлеклись (мы так и сделали). Люди не дураки, видели, что Партия националистов и дружественные ей движи идут и ничего не отменено. При ходьбе через круг был повязан Константин Филин, один из лидеров колонны. А у рамок «доблестные» сотрудники органов избили молодежь, включая девушку, которая упала головой об асфальт и ударилась до бессознательного состояния.

Мы спокойно дошли до сцены, ребята отлично толкнули речи, Александр Иванов рассказал об обыске и осудил действия кураторских. Дмитрий Голиков, Илья Сотников, спасибо вам!

Доступ к соцсетям я не потеряла благодаря везению, пароли с Сашей уже сменили, айфон в лосте (заблочен).

Оригинал