За год до 27 июля [2019 года] я начал интересоваться протестными акциями, происходящими [в стране] событиями. Глаза приоткрылись. [Пришло] осознание того, что в стране все настолько выглядит как фикция и мишура демократии, что даже смешно становится. Если в той же Европе что-то вскрывается, люди уходят в отставку. У нас ни о какой отставке речи нет. Те же выборы, насколько они нелегитимны. У меня позиция и по Крыму неоднозначная: все у нас любят ссылаться на закон, на право, но если смотреть на тот же референдум [о статусе Крыма], и как он прошел, с какими нарушениями, то… Ну что тут говорить?

27 июля на акции вместе с племянником мы подошли к Тверской со здания мэрии, с переулка. Там всех протестующих сгоняли обратно, не давали выйти на Тверскую. Один из омоновцев сказал всем разойтись, я просто физически не мог этого сделать, там просто не было места — все переулки были забиты. Я подвинулся, он говорит: «Еще! Чтобы я не видел вас!». На мое возражение, что я не могу сдвинуться, потому что там пенсионеры стоят, меня просто выхватили и повели автозак.

Когда задерживали, мне руку достаточно жестко вывихнули, у меня оказался перелом левой трапециевидной лучезапястной кости. Наверно, час-полтора мы были в автозаке, минут 40 нас везли, и еще часа три мы провели в ОВД «Нагатинский Затон». Они не особо спешили — спокойненько так.

[После акции] информацию участников акции 27 июля слили в телеграм-канал «Товарищ майор», в «ВКонтакте» большая группа «Те, кто позорит Россию» говорила, что мы враги народа, к нам нужно приходить домой — расстреливать и так далее. Все [активисты] для них — это враги народа, продались и нечего даже разговаривать.

Было решение Симоновского суда [о назначении 10 тысяч рублей штрафа]. Я его обжаловал, решение отправили на пересмотр. Было другое заседание, другая судья. На суде я не отрицал участия в акции, но был не согласен с формулировками, записанными в протоколе: что я якобы выкрикивал лозунги и так далее, вот эти шаблонные фразы [которые неоднократно использовались силовиками, оформлявшими задержанных в тот день]. Есть видео с моим задержанием — как меня выхватывают и ведут в автозак. Я делал на этом акцент, но спорить с доводами сотрудников Росгвардии, которые это якобы слышали, — бесполезно.

Свое дело я обжаловал, и после было полное затишье, я написал жалобу на председателя суда, и — о чудо! — дело сразу сдвинулось. Апелляция назначена у меня на 30 сентября [2020 года]. Я просто планирую дойти до конца из принципа, потому что они выстраивают дело на основе двух рапортов.

Шел я по метро «Охотный ряд» с девушкой. Переходил на другую станцию, но не дошел. Подходит сотрудник полиции: «Здравствуйте, ваши документы». Ну, думаю, стандартная проверка документов. Взял мое водительское удостоверение, смотрит в планшет и говорит: «Пройдемте с нами». Я говорю: «А причина?» Он мне показывает планшет, а там написано: «Есин Никита. Административный розыск».

Я говорю: «Быть такого не может. За мной никаких правонарушений доказанных нет, долгов нет». Он говорит: «Ну, пойдемте разберемся». Проходим в их эту будку. На мои вопросы о том, что такое административный розыск, полицейские пожимали плечами. Я тоже сам в первый раз с этим столкнулся. Федеральный розыск я знаю, а вот административный розыск — нет. Адвокат тоже не знает, не слышал о таком.

— Ну, — говорят полицейские, — это, скорее всего судебные приставы.

— У меня нет никаких задолженностей, так что не работает ваша формулировка.

— Ну, тогда мы не знаем, — ответили они.

Потом сослались на то, что у них совсем новая программа, которая показывает, находится ли человек в розыске. Ей всего два месяца, так что она сырая, могут быть какие-то неточности, сказали полицейские.

В будке посмотрели на планшете более подробно, что инициатор [административного розыска] — ОВД Нагатино-Садовники, статья 20.2, которая по митингу. Я подумал, может, у меня прошло уже заседание. Может, мне уже там штраф впаяли и объявили в розыск. Посмотрел, на сайте решения нет. Позвонил адвокату, он говорит, что 18-го [сентября] суд. Я полицейским показываю свои «Госуслуги», сайт судебных приставов, что за мной ничего нет, я в розыске не могу состоять. Они говорят: «Ну, в отделе разберемся».

Около 700 человек зарегистрировалось на фильм, никаких сигналов об отмене поначалу не было. Днем [15 сентября на «Флакон»] пришла бумага из МВД Бутырского района. Они написали, что на мероприятии предполагается пропаганда ЛГБТ, и, вроде бы, что-то про порнографию. Говорилось, что надо отменить кинопоказ и прекратить «пропаганду логотипа ЛГБТ». Мы бы тоже хотели посмотреть, как «логотип ЛГБТ» выглядит.

[Представители] площадки «Флакон» позвонили в МВД, там ответили, что наряд [Росгвардии] приедет на мероприятие в любом случае. Сказали, что поступила анонимная жалоба из Питера, и они обязаны ее проверить. [В МВД] попросили фильм на экспертизу: прокатного удостоверения в России у него нет. «Флакон» согласился, мы предоставим им копию. Вместе с «Флаконом» мы сейчас готовим [пояснения для МВД].

На «Флакон» приехало около 20 росгвардейцев, они заняли кинотеатр, все входы на «Флакон», но мы к вечеру и так приняли решение отменить показ. «Росгвардия» не особо знала, что делать, зачем их позвали. Они ходили по территории, люди спрашивали, когда покажут фильм, росгвардейцы отвечали: «Завтра».

Вообще фильм образовательный, в Штатах он рекомендован к просмотру в образовательных программах, посвященных гендерным исследованиям, истории, медицине, искусству. Мы хотели подчеркнуть, что репрезентация вульвы — вопрос политический, и, тем самым, поддержать Юлю Цветкову: невежество в этих вопросах приводит к женским обрезаниям, уголовным преступлениям.

Никакой пикет мы устраивать не собирались — этим не мы занимаемся, у нас образовательный посыл. Мы это объяснили полиции, но они предупредили о штрафе до миллиона рублей за [возможную] «пропаганду ЛГБТ» среди несовершеннолетних — хотя у нас на всех объявлениях стояло «18 «. «Флакон» не был готов к такому риску, ну и мы их подставлять не хотели.

Сам фильм — хорошая немецкая документалка двух режиссерок 2014 года, в России еще не показывался. О репрезентации вульвы в истории и культуре. Там показывается, как из-за [стандартов] моды люди делают пластические операции или накачивают себе определенные места, как ретушируют на фотографиях вульвы, не подходящие под стандарты красоты. Показывали африканца, у которого две жены: одна в Африке, другая в Германии. Той, что в Африке, сделали обрезание: он был уверен, что у женщин [разных рас] гениталии устроены по-разному.

Показ в поддержку Цветковой — потому что у нее были рисунки вагины, и в них нашли пропаганду. Получается, эта часть тела политически контролируется государством. Непонятно, с какого перепуга [вагина] должна управляться полицией, или кто там еще контролирует нравственность и цензуру.

Анатолия Чепикова преследовали за акцию в поддержку жителей Хабаровска, которая состоялась в центре Владивостока 18 июля. Но задержали его лишь 8 августа: трое оперативников Центра «Э» караулили Чепикова у его дома. Причем один в подъезде, один на выходе, и еще один сидел в машине. Они под угрозой составления протокола по ст. 19.3 КоАП принудили проехать с ними в отдел полиции для составления протокола по ч. 5 ст. 20.2 КоАП — за участие в данной акции.

Я — врач, специальность — травматолог-ортопед, стаж у меня более тридцати лет. Инвалид второй группы. Уже, наверное, лет 20 у меня проблемы с сердцем и гипертоническая болезнь.

Я работала в Новой Москве, в Троицке, во взрослой поликлинике. Там меня очень плохо принял заведующий. Мне предложили перейти в детскую. Я начала работать. Мне даже очень понравилось — и с детьми, и с родителями. Но меня постоянно руководство вызывало и говорило: «Вы что, с ума сошли? Вы лечите детей». Я вообще не могла понять, как возможно такое. У меня дети после травм, я должна их восстановить. Заведующей не нравилось, что я назначала процедуры: физио-, лечебные, плавание. Они говорили, что ничего не надо назначать. Главный врач Герасименко так говорила и зам ее.

Я должна была подписывать бумаги, не глядя. Я так не могла, мне нужно было все делать так, как полагается. На профосмотрах мне говорили, что я не имею права ставить диагнозы, они мне запрещали это делать.

Народ ко мне ходил. Главврача это не устраивало, она говорила, что ко мне должны ходить 3-5 человека. А если у меня 30 человек в день? Я фактически должна была создавать такие условия, чтобы люди ко мне не ходили. Должна была просто имитировать свою врачебную деятельность, отбивать у пациентов желание. Сидела с каждым, вместо двух часов дня могла и в пять уйти.

Я так понимаю, им это было экономически невыгодно. Я это анализировала и пришла к такому выводу. Назначаю человеку рентген, УЗИ — нагружаю тех врачей.

Главврач меня стала наказывать за это за все. Делать фиктивные жалобы перед зарплатой раз в месяц. Потом мне начали срывать приемы. А 22 апреля 2016 года они меня избили на работе, искалечили.

Меня окружили полицейские, самый здоровый из них — их было трое — меня ударил кулаком в руку, в спину, потом пнул по голеностопному суставу, и я упала. Когда я упала, двое других полицейских меня за руки схватили. Тот, кто держал меня за правую руку, оторвал мне рукав пальто вместе с рукой. Я потеряла сознание от боли.

Они сломали мне ключицу, лучевую кость сломали — шиловидный отросток. Полный разрыв сухожилий, связок, нервных стволов, повреждение ротаторной манжеты, которая удерживает головку плечевой кости в суставе. А потом 2 июля 2016 года рука отказала — вялый парез, а это относится к тяжкому вреду.

Я пыталась лечиться в частных клиниках. Когда они узнавали об этом, они оказывали давление на клинику, и мне приходилось клинику менять. Заявление я написала на полицейских, но никто так и не отреагировал. Уже пятый год пошел.

С 2018 года, когда я прошла несколько инстанций — мне всё постановления об отказе приходят — я стала ходить к Москальковой. И там тоже никто ничего не делает. Там, в аппарате Уполномоченного, тогда работал бывший следователь Зайцев, его потом уволили. Он говорил мне, что он изучил материалы проверок по мне — никто ничего никогда не делал по проверкам этим. Зайцев сделал заключения на трех листах за подписью Москальковой, отправил в ГСУ СК (Главное следственное управление Следственного комитета — ОВД-Инфо). Но никакой реакции не было.

Москалькову я один раз ловила у Госдумы, а один раз у Совета Федерации. Все равно не записывали на прием к ней. В прошлом году она приняла меня, но ничего не сдвинулось.

28 августа я получила отписку из генеральной прокуратуры: в ответ на обращение Москальковой сообщаем, что вам неоднократно давались ответы, типа, отстань от нас. Когда я получила эту отписку, у меня такая реакция пошла, как будто жизнь оборвалась. И мы первого сентября поехали в аппарат Уполномоченного требовать, чтобы меня записали на прием. Взяла с собой женщину — у нее свои проблемы — потому что по одному нельзя ходить, так как они отправляют людей то в психушку, то куда.

У нее был плакат, там было написано три слова: бездействие, волокита, крышевание. Нас обвиняют, что мы в паре стояли. Мы же не можем один плакат надеть на две шеи.

Появляется человек и спрашивает о наших требованиях. А я говорю: «Вы вообще кто?» Он отвечает, что он новый начальник отдела по приему граждан. И приглашает с ним поговорить. Мы зашли. Я зашла первая. Вкратце суть объяснила. Он выслушал, потом отвечает: «Вы можете ехать домой, ждите ответа от меня 30 дней».

Потом я увидела, как подъехало белое BMW. Из него выходит мужчина, подходит к нам и говорит: «Я сейчас увидел у кого-то из вас плакат. Наденьте его, я вас сфотографирую, я распространю везде». Видимо, провокатор был. В тот момент, когда женщина надела плакат, как из-под земли выросли двое полицейских. Раз полицейские, я тоже подошла. Полицейские говорят: «Садитесь в машину, иначе применим силу». Нас доставили в отдел полиции.

У нас забрали паспорта, мы стояли на втором этаже, там сидений не было. Там было две женщины молодые, они были без формы. Одна была в футболке и штанах, а вторая — в женском костюмчике. Та, которая была в футболке, сказала, что она старший лейтенант полиции. Я сказала, что по ней не видно. Она говорит мне: «Подпишите все бумаги». Там написано, что я участвовала в публичных выступлениях, привлекала людей. Говорю: «А зачем вы это пишете, такого не было». На что она сказала: «Мы сейчас возбуждаем 19.3 (статья КоАП о неповиновении полицейским — ОВД-Инфо) и оставляем вас на 15 суток». И тут же она позвонила по телефону кому-то, чтобы конвойные пришли и меня в клетку посадили. А у меня с собой ни лекарств, ничего нет. И я подписала.

Пока мы сидели, мне в голову пришло, что есть ОВД-Инфо, и я позвонила туда, на горячую линию. Я не знала, что они напишут в новостях. Кое-как добралась до дома. И вдруг мне начали звонить с аппарата [Уполномоченного].

Москалькова мне сказала на следующий день: «Зачем вы так меня в СМИ подставили?» Я ответила, что у меня выбора не было: либо я на 15 суток сажусь, либо сообщаю СМИ. Мне позвонил руководитель секретариата, я даже удивилась. Говорил: «Аппарат и сама лично Москалькова приносит вам тысячу извинений. Татьяна Николаевна вас ждет к часу». А я еще же не знала, что вы напечатали.

Я начал заниматься гражданским активизмом и вообще общественной деятельностью в 2016 году. Начал с того, что записался наблюдателем на выборах в Государственную Думу. До 2019 года помогал нижегородскому штабу Навального, участвовал во всех мероприятиях. В 2019-м, вскоре после принятия закона о пенсионной реформе, я возглавил шествие по нашей центральной улице, оно было несогласованное. После этого мне дали 12 суток [ареста].

В 16-м году губернатор Шанцев перед уходом своим сделал нижегородцам большую подлянку. Он внес в Заксобрание предложение запретить проведение любых массовых акций на улице Большая Покровская. Это большая пешеходная улица. Якобы жаловались жители близлежащих домов. В 16-м году некоторые митинги и шествия еще разрешены были. Заксобрание предложение одобрило, все акции запретили. Разумеется, не все — крестные ходы как там проходили, так и проходят, агитация за «Единую Россию» предвыборная тоже. А оппозиции возможности проводить там акции, за исключением одиночных пикетов, была закрыта.

С недавних пор и это изменилось. Где-то уже полгода у нас сложилась традиция, что каждое воскресенье нижегородцы выходят к двум часам к драмтеатру и стоят в сменяемом одиночном пикете. Люди стоят каждый с одним плакатом, это началось еще до карантина. Инициатором этого был «Блок 52», это объединение различных как организаций, так и беспартийных граждан. Там и «Объединение перевозчиков России», и движение Платошкина «За новый социализм», и «Другая Россия». Там есть и либертарианцы, и националисты, любой желающий, фактически, может прийти.

Приходило много людей участвовать в пикетах. Это не нравилось властям, они начали под разными предлогами выдавливать с Большой Покровской, чтобы ее зачистить, чтобы ничего вообще там не было. Сейчас у нас до сих пор не снят режим самоизоляции, у нас до сих пор невозможно провести ни одного митинга, ни одного пикета, даже в загонах. Полиция на ходу придумала какой-то закон, что якобы нельзя передавать плакат из рук в руки. Если два человека стоят по очереди с одним и тем же плакатом, это, по их мнению, делает акцию массовой. Соответственно, меня задержали за то, что я стоял с тем же плакатом, с которым стояла девушка, 9 августа. И девушку тоже задержали. На плакате было написано: «Перчатки, намордники, пропуска — что дальше? Кандалы?»

Они сейчас ко всем подходят, всех предупреждают, что якобы нельзя передавать плакат. Но на этом их изобретательность не остановилась, они начали дальше какую-то ерунду придумывать. Если один человек стоит в пикете, а другой раздает какие-то листовки, то это якобы тоже уже не одиночное, а массовое мероприятие.

Самый ад начался недавно, когда они вдобавок решили приплести сюда еще нежелательную организацию. Насколько я понимаю, сейчас идет кампания «Нет!», эту кампанию полиция и прокуратура каким-то образом ассоциирует с «Открытой Россией». Я, собственно, об этой кампании только слышал, я не являюсь ее активистом и никаких подписей я не собирал. Они пытаются связать конкретно меня с этим, несмотря на то, что пикеты начались до того, как я впервые услышал про эту кампанию «Нет!» Я так понимаю, она была запущена уже после голосования, а одиночные пикеты на Покровке начались еще до введения режима самоизоляции. Это абсурд полный.

Там (в административном деле об осуществлении деятельности нежелательной организации — ОВД-Инфо) какая-то полнейшая нелепица — кроме моих фотографий с плакатом, ничего нет. Плакат вот этот как раз с кандалами. Все основано на показаниях Ильи Савинова, это очень известный у нас персонаж, он постоянный стукач Центра противодействия экстремизму. Он написал заявление прошлым летом, когда проходил форум «Свободные люди», на котором было порядка 300 человек. Я был в числе зрителей, меня и еще четверых людей пытались привлечь к ответственности. Меня привлекли в итоге.

Илья Савинов — бывший член ОНФ (Общероссийского народного фронта — ОВД-Инфо), эксперт он какой-то. У него оказались персональные данные мои, других людей каким-то образом, даже граждан из Петербурга и Москвы. На форуме нигде не фигурировала символика «Открытой России», цвета там сине-белые, спикеров там было много, они самые разные, например, там был Евгений Ройзман — он же не имеет никакого отношения к «Открытой России». А я просто сидел в зрительном зале. Все было основано на показаниях Савинова, прокурор нес какую-то ахинею. Он принес мою фотографию, где я сижу в зрительном зале на скамейке деревянной, сказал, что это президиум, хотя даже идиот может увидеть, что там в несколько рядов стоят скамейки, а перед ними, где спикеры, кресла расставлены кожаные. А на скамейках сидели зрители. Тем не менее судья признал всех виновными, кроме одного человека, которого не привлекли, потому что истек срок давности.

Все выписали штраф по пять тысяч, в том числе журналистке, которая там была, чтобы освещать событие. Им наплевать, какая там связь с «Открытой Россией», есть там она или нет, они абсолютно не заморачивались ни с доказательствами, ни со здравым смыслом, вообще ни с чем. То есть они даже не пытались какие-то приличия соблюдать.

Савинов на этом не остановился, в течение года успел еще не один донос написать. Журналистка, которую оштрафовали, у себя на фейсбуке в посте назвала его «гондоном», за это он написал еще одно заявление, ее привлекли за оскорбление.

Недавно во время режима самоизоляции местный известный журналист Александр Пичугин в телеграм-канале написал пост. Он был сатирического содержания, высмеивал Церковь, которая проводит свои мероприятия, подвергая граждан риску заражения. И он написал там что-то вроде того, что какая-то террористическая организация собирает граждан с целью заражения. И вот Савинов написал заявление, что он якобы прочитал пост, воспринял всерьез, испугался, а потом узнал, что это фейк. У Пичугина провели обыск, возбудили дело, забрали всю технику, взяли с него подписку о невыезде, подписку о неразглашении.

Сейчас этот стукач написал очередное заявление, там напрямую содержатся лжесвидетельство. Он пишет, что я — активист кампании «Нет!», что я собирал подписи. Думаю, такое не налезет даже в нашем суде, потому что нигде нет ни одной фотографии, ни одного видео, где я бы собирал подписи, потому что я их не собирал. Я намереваюсь, как минимум, рассматриваю возможность, привлечь Савина к уголовной ответственности за заведомо ложный донос. Потому что он совершил лжесвидетельство. Он обвинил меня в том, в чем я невиновен.

Вручили мне повестку 23 августа на пикете. Я стоял с плакатом, разрисованным как беларуский флаг, с надписью «Жыве Беларусь», мне вручили повестку прямо там. Я сходил вместе с адвокатом в прокуратуру, посмотрел материалы, и вот снова пойду 3-го числа. Прокурор ничего не говорил. Материалы дела вообще никак не увязаны логически. Там скриншот из официального инстаграма кампании «Нет!», написано, что сбор подписей будет осуществляться у театра Драмы во сколько-то там. У нас еженедельные акции «Блока 52» тоже по воскресеньям в 14:00 у драмтеатра. На основании этого заключили, что это одна и та же акция. Что, естественно, не так. Ничего, кроме показаний Савинова, там нет.

По Савинову есть масса интересной информации в интернете, пишут, что он и его отец устроили стрельбу с одним убитым и одним раненым в Городце, его отец получил порядка 15-13 лет строгого режима, а Савинов-младший — три года и сколько-то месяцев. Я не проверял эту историю, но по описанию там все сходится, там Савинов Илья Леонидович, член ОНФ и гендиректор ООО «Русская усадьба». Это было, насколько я понимаю, еще в 2007 году.

Он постоянно пишет, особенно на всех, где он видит «Открытую Россию», и вообще на оппозицию, постоянно пишет доносы.

Учитывая, что у него вся страница забита прославлением Путина и обличением российской оппозиции, может, это искренняя позиция. Он действительно пишет доносы. Но суть в том, что он пишет неправду. На форуме «Свободные люди» ни я, ни другие его не видели. Он пишет, по всей видимости, не то, что он видел своими глазами. На акциях 2 и 9 августа я тоже его не видел и никто его не видел. Откуда он знает, что я что-то раздавал? Он, получается, придумал? Внешность у него такая броская, я бы его в толпе заметил. Его там не было.

3 сентября я иду в прокуратуру. Сейчас мне грозит вторая административка по 20.33 (статья КоАП об осуществлении деятельности нежелательной организации — ОВД-Инфо), первая еще не сгорела, после этого уже есть риск возбуждения уголовного дела. Могу предположить, что мне вручат документы о возбуждении административного дела. С точки зрения юриспруденции, заявление о ложном доносе можно будет писать тогда, когда будет решение суда, что я не виновен, если мы это докажем в суде.

Сколько это может продолжаться? Человек просто терроризирует оппозицию целенаправленно.

Мне 49 лет, женат. Живу в Санкт-Петербурге. Я сторонник социального, социалистического государства. Я это не скрываю. У нас олигархическое государство, это все понимают.

Мы хотели сделать одно: возложить венки, отдать дань памяти. Потому что это день перед началом войны. Он знаменателен по-своему. Мы не хотели вдаваться в политику, понимали, что сейчас с лидером движения «За новый социализм» могут быть большие проблемы, и с нами тоже. У нас была договоренность, что потом едем на озеро, шашлык, игры на свежем воздухе — волейбол, футбол. Просто хотели приятно провести время.

У меня там похоронен дед. Там место, куда люди шли умирать для того, чтобы немец не прошел к Ленинграду. Сколько человек там погибло, не знает никто. Сотни тысяч человек. Они понимали, что они оттуда не вернутся. Для того, чтобы их семьи выжили.

Мы в большинстве своем входим в движение «За новый социализм». И символика была на машинах, флаги. Но это на автомобиле. Мы приехали, поставили — машины стоят. Символику клеили не к акции, многие ездят ежедневно на этих автомобилях. Любую наклейку, если она не противоречит законодательству, мы имеем право наклеить. Почти на всех машинах с одной стороны был флаг движения «За новый социализм», а с другой — флаг Советского Союза времен войны. Когда доехали, флаги свернули и убрали.

Мы уже планировали уезжать оттуда, когда полиция подогнала пять-семь автомобилей. Там два маленьких узеньких выезда с парковки, перекрыли парковку, подогнали туда людей, любящих поболтать — усыпить бдительность. Это был заместитель главы города Кировска по безопасности. Насколько я понимаю, людям хочется получить конфеты, выслужиться как-то перед этим обнулением, перед голосованием.

Мы к этому относились философски. Ну пришел человек, мы ничего не нарушаем. Поэтому мы и вели себя очень спокойно. Если бы мы шли на какие-то конфронтационные мероприятия, если бы пытались отстоять силовым образом свою точку зрения, ну мы бы поехали без детей, без бабушек.

Когда нас повезли в отделение, мы думали, что нас подержат полчаса и отпустят. Поэтому мы первое время не суетились, не нервничали. Думали, что будут протоколы со штрафом в 500 рублей, и мы спокойно разъедемся, и все этим закончится. Не хотели конфликта мы в такой день, он для нас в чем-то сакральный.

Даже прислали женскую группу, которые занимаются розыском детей. Пригнали группу захвата с автоматами. Группу захвата и ОМОН они заказывали из Питера. Они приезжали во вторую смену подряд рабочую, их напугали, что там чуть ли не трупы уже надо оттаскивать. Что надо быть готовыми, надо быть злыми. А увидели они бабушек и дедушек со значками.

Сначала мы пытались с ними поговорить, пообщаться и поехать. Минут 15-20 пообщались, а потом решили сесть в машины и игнорировать их. Но выезд был загорожен, нас заставили выйти из машин. Еще минут 15 провели в разговорах. А потом стал подъезжать один автозак, второй, из каждого — куча людей, из кустов с автоматами с этими штурмовыми, пулеметами. Никто не планировал сопротивляться.

Насилия не было. Нас посадили в автозаки по пять, по шесть человек. Группа захвата просто отрабатывают пять копеек, пытаются прокормить свои семьи. Пока мы сидели, мы очень мило поговорили с одним офицером. Большинство нас поддерживало абсолютно, было на нашей стороне. Говорили: «Мы видим, что вы тут не виноваты, но у нас приказ». Мы не мешали им, они нам не мешали. Может быть, поэтому мы просидели в автозаках не 12 часов, а полчаса, и они сами начали нам приносить свою воду. Двух человек из наших отпускали в туалет. Они выводили.

Грубого отношения со стороны задерживающей полиции не было. Они видели, что их просто обманули. Было личное желание заработать медальку гражданских лиц, заммэра — такой человек серый, противный. Нес откровенную ерунду.

Нас повезли в отдел полиции. Посадили. На меня и еще несколько человек выписали протоколы, кто был без паспорта. Я с водительским удостоверением, извините, меня из машины вытащили. Вот, пожалуйста, права, изучайте, смотрите, а вы от меня паспорт требуете. Но они выписали протокол, что я нарушаю их инструкции и нахожусь без паспорта в их регионе. Мы думали, на этом все закончится. Протокол выписали — все, мы свободны? Нет, не свободны. Если не свободны, дайте протокол задержания. Первые три часа сидели ждали, что нас отпустят. Потом стали нагнетать. Приходили, хамили, до криков. Говорю: «Если я не задержан, я уйду. Он отвечает: «Попробуй». И недвусмысленно пистолет сбоку висит у него.

Потом начали на допрос водить. Якобы объяснения, но по-другому, как допросом, я это не назову. Начали дергать людей. Все начали ссылаться на 51-ю статью [Конституции, позволяющую не свидетельствовать против себя]. Тогда они сделали паузу, вообще на нас плюнули, мы сидим шесть часов, ни еды, ни воды. Позвонили в ОВД-Инфо. Благодаря инструкциям, все сдвинулось с места. Мы разместили информацию, куда звонить, попросили знакомых, а знакомые по чатам разбросали, пошла волна звонков.

Последний человек вышел с протоколом о задержании без десяти три ночи. Я подписывал протокол в числе первых, это было 23 часа. С 14 до 23 — девять часов — я там просидел. До начала оформления протокола. Оформляли, естественно, мы его не пять минут. Там такая ахинея написана. Очень забавный текст. Читаешь и удивляешься, когда мы это все успели, что мы чуть ли не террористическая организация. Как будто полицейские приходили и слезно умоляли нас не митинговать. Читаешь и понимаешь, что это откровенное вранье.

Протоколы все одинаковые, отличия в двух словах, двум людям написали, что они организовывали, остальным — что участвовали. Насколько я понимаю, они не могли бы нас держать настолько долго. Два человека — они вышли и выступали. Тех, кому написали, что они организаторы, выпустили 21 июня часов без десяти двенадцать ночи. Получается, они просидели в отделе около полутора суток.

День начался хорошо. На смене в «Ходасевиче» работала моя коллега Ксюша, а я пришла на дополнительную смену и до этого бегала на почту отправлять книги. Я немного задержалась и вернулась не к началу своей смены, а чуть позже.

Когда я прибежала, там были эти люди. Я сначала не поняла, что происходит, а Ксюша была немного напугана, и тогда я поняла, что что-то не так. Они все снимали, некорректно себя вели, и поначалу не кричали, просто морально и словесно нападали на Ксюшу, и я решила войти с ними в диалог. Им не нравилось, что и где у нас лежит, стали придираться к постеру с Marlboro, обвинять в пропаганде. Потом они увидели календарь (феминистский календарь «Солидарность» бренда Kultrab и дизайнера Полины Титовой, посвященный протестам, правам ЛГБТ и делам политзаключенным в 2019 году. Разворот с обнаженным телом посвящен делу Юлии Цветковой — ОВД-Инфо).

На календаре были иллюстрации женского тела, причем я бы не сказала, что откровенно вульгарные. Нет, это были просто милые картинки в духе комиксов, ничего запрещенного. У нас стоят альбомы эпохи Возрождения, эпохи модерна. Возьмите любой альбом, откройте, там будет побольше, на что, возможно, им стоило накидываться. А это был просто безобидный рисунок, который им очень не понравился. Они стали кричать, будто бы у нас тут порнография висит. Я им просто открывала и показывала альбомы по искусству и просила сравнить. Но они продолжали стоять на своем и убеждать нас в том, чего мы не делали, и вешать на нас ярлыки.

Люди из этой организации, SERB, обвиняли нас в экстремизме и пропаганде, а мне кажется, что-то, что они делают — это и есть какой-то экстремизм. Ксюша рассказывала, что у нее до вечера тряслись руки, и я очень хорошо понимаю почему. Просто пришли и очень жестко обошлись с людьми, которые у нас работают.

В какой-то момент одна из участниц — там было двое мужчин и одна женщина — стала нам говорить, что к нам дети заходят, а у нас висит этот календарь и мы вообще ничего полезного не делаем. Мне стало так обидно, потому что «Ходасевич» — это одна из центральных точек в Москве по буккроссингу, одно из немногих мест, которые устраивают книжный фримаркет (бесплатная ярмарка, на которой можно свободно забирать книги и приносить собственные — ОВД-Инфо). Раньше мы устраивали фримаркет каждую субботу, теперь каждый день. Мне кажется, это то, что нужно делать, потому что у многих людей нет денег купить книжки. Мне всегда было приятно это осознавать, и когда эта женщина стала нам доказывать, что плохие — это мы, мне стало очень больно и обидно. Самое смешное, что перед тем, как удалиться, они набрали книжек на фримаркете. Ну пусть берут, это же для всех.

У нас были на двери наклеены наклейки кампании «НЕТ!» (оппозиционная кампания против поправок в Конституцию — ОВД-Инфо), их кто-то наклеил. Им они тоже особенно не понравились. Я им сказала, что они свои наклейки тоже могут наклеить, потому что у них тоже есть на это право. Они их содрали, но и много еще всего, в том числе плакат Marlboro.

Ко мне по счастливой случайности зашли друзья, один из них стал заступаться, потому что эти люди морально давили. Один из друзей узнал у друга-юриста, что если они неадекватно себя ведут, мы имеем право их выставить и нам надо звонить в полицию. Но на наш звонок полиция не приехала, потому что, видимо, они вызвали полицию первыми. И да, они угрожали, что вызовут полицию, потому что мы якобы организация, пропагандирующая что-то незаконно.

Полиция, когда приехала, вела себя достаточно адекватно, в отличие от этих людей, хотя они еще какое-то время оставались там. Я пыталась объяснить полицейскому, что произошло, плакала при этом, а эти люди не давали мне ничего ему сказать, врывались в мой с ним диалог, продолжали морально давить. Полицейский при этом говорил: «Успокойтесь, девушка, все будет нормально, объясните, что происходило». Это было смешно.

Приехал адвокат [от ОВД-Инфо Сергей Тельнов] помогал мне с бумагами, которые я подписывала. Там были какие-то объяснительные. Было очень приятно, что есть человек, который что-то смыслит в людских правах, потому что я в этом не особенно сильно разбираюсь. Я чувствовала себя чуть более уверенно, чем если я была бы одна. Это морально поддерживало, потому что в какой-то момент было очень некомфортно.

Потом приехали другие полицейские, которые составили протоколы изъятия, и еще один из отдела по экстремистской деятельности. Он задавал вопросы, но вел себя приемлемо, и они не повышали голос в отличие от этих людей. Они изъяли на экспертизу календарь и постер, составили бумажки, потом уехали, и мы продолжили работать.

14 июля внесли в Госдуму законопроект по изменениям в семейный кодекс. Из него следует, что с большой вероятностью порушится существующая процедура изменения гендерного маркера в паспорте трансгендерных людей. Просто невозможно будет поменять паспорт, запретят менять свидетельство о рождении.

Меня это касается лично — я трансгендерная девушка. Сейчас я еще не меняла документы [и по паспорту я мужчина], но это касается и людей, поменявших документы, им все заменят обратно

На акции протеста у меня с собой был плакат «Хочу не бояться показывать паспорт». Каждый день у меня много ситуаций по работе, всяких неловких, небезопасных, связанных с тем, что приходится показывать паспорт. Ну и на почте постоянно сложно получить посылку, потому что тебе не верят, что это твой паспорт. И я вот часто получаю посылки типа «за брата».

К двум часам подошло какое-то количество людей к Госдуме, которые хотели пикетировать. Одна девушка развернула плакат и всех людей, которые были рядом, включая журналистов, схватили сотрудники полиции и увели в заранее подогнанный автозак. Я стояла просто со свернутым плакатом. Сам плакат мне развернуть не дали.

Нас, 15 человек, отвезли в ОВД по Тверскому району. Полицейские вели себя не очень хорошо. Отводили нас по очереди — как я поняла, не всех, какую-то часть людей — в кабинет к начальнику ОВД. Конкретно меня они обыскали без понятых и протокола: мою сумку и пакет, карманы. Угрожали найти у меня наркотики, оскорбляли, ударили в шею. К нам в отдел не допускали адвоката.

***

Суд состоялся только 20 июля. Меня незаконно удерживали больше двух суток. В суде мы подали ходатайство о том, что меня незаконно удерживают. Судья сказал, что я свободна и могу идти, куда хочу — я не под арестом. Мой защитник остался ознакамливаться с материалами дела, а я пошла, куда хотела.

В коридоре с двух сторон от дверей суда стояли по четыре сотрудника второго оперативного полка МВД — около восьми человек. Меня не пускали. У меня получилось пройти мимо них и дальше побежать к выходу по лестнице. Они меня догнали, повалили на пол и потащили к залу суда на третий этаж. Ударили в нос, на руках у меня остались гематомы, которые болели еще неделю. В какой-то момент к ним подошли судебные приставы и сказали, что я свободна, чтобы меня отпустили. Но меня продолжал удерживать второй оперативный полк. Одному человеку порвали пиджак, кому-то помяли телефон, потому что хотели проверить [что снимали]. Вместе с сотрудниками второго оперполка был и начальник Тверского ОВД. При этом второй оперполк никак не участвовал в суде, несмотря на то, что мы подавали ходатайство об их допросе.

Потом подошел главный судебный пристав и сказал — ведите ее в зал суда. Они меня насильно привели в зал суда и посадили на стул. Фактически я оставалась под арестом. Судья все это время был в комнате для совещаний, он этого всего не видел.

Меня осудили на 14 суток. Судья верит полицейским, которые в протоколах написали, что я участвовала в массовой акции. Что у нас было много плакатов, что мы там что-то кричали, [хотя это не соответствует действительности]. Судья им верит. Говорит, что все составлено по правилам и по закону и нет оснований не верить протоколам.

***

Отбывать наказание меня увезли в первый мужской спецприемник. Там я весь назначенный срок отсидела одна в четырехместной камере. Так решил начальник спецприемника. Когда меня привезли, ему постоянно звонили очень-очень много людей, они просили, чтобы меня поместили в одиночную камеру. Он только клал трубку — сразу следующий звонок. Видимо, он понял, что у меня большая поддержка, и решил прислушаться.

В самом спецприемнике не угрожали, вели себя хорошо и даже называли меня моим именем, Полина, и в женском гендерном маркере — с женскими окончаниями. Кроме некоторых сотрудников, которые обращались по паспорту. Но большинство [вели себя] нормально. Правда, они проявляли активный интерес к моей физиологии, как обычно, и к сексуальной жизни — к таким вещам. Это всегда происходит, очень им интересно.

В ОВД и в спецприемнике возникали проблемы с тем, кто меня должен досматривать. Они говорят, что меня должны досматривать по закону мужчины, а мужчины стесняются это делать. Поэтому то женщины, то мужчины. Они не могут всегда решить — такая заминка каждый раз.

Я на гормонотерапии. Но так как я не проходила комиссию на медицинское разрешение на гормоны, потому что она дорогая, то у меня нет медицинских документов, разрешающих принимать гормоны. Поэтому, по идее, в таких местах мне ее не должны разрешить принимать, потому что я не могу это документально подтвердить. Поэтому дальше уже зависит от врача в спецприемнике.

Вообще я на инъекциях — она мне их не разрешила, но разрешила заменить их таблетками. Это так себе вариант, потому что когда меняешь что-то — нужно делать анализы. Делать инъекции она мне не разрешила, но я не прервала гормонотерапию. Это плохой такой вариант, но это хоть какой-то вариант.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

В протоколах записано, что я принимал участие [в акции]. В реальной жизни я вел трансляцию, фотографировал. Я не принимал никакого участия в акции. А какая акция-то? Фотографирование с плакатами, ой, офигеть, акция прям.

Фотографирование было посвящено солидарности с крымскотатарскими активистами, которые не согласны с тем, что Россия оккупировала Крым.

Я давно участвую в «Стратегии-18». Уже около трех лет каждый месяц в честь 18 мая 43 года, когда по приказу Сталина с Крыма были выселены все народности, кроме русских и украинцев. Речь не только о крымских татарах, но и о греках, армянах, евреях, все малые народности. Это была ужасная депортация.

Наш план изначально был пофотографироваться у разных красивых зданий Гатчины. Походили по ней, поискали такие места. Начать решили около кирхи какой-то. Мы не собирались проводить там массовое пикетирование. Но когда пошли претензии полицейских, мы поняли, что сейчас будет задержание, терять было уже совершенно нечего.

Какая разница, тебя задержат просто за то, что ты сюда пришел, за видеосъемку, или за то, что просто сидишь на желтом столбике, просто стоишь неподалеку или стоишь с плакатом? Если разницы никакой нет, тогда почему не встать с плакатом? Люди взяли и встали с плакатами.

Почему мы поехали в Ленобласть? Потому что там не запрещены массовые мероприятия. Тем не менее нас подвергли задержанию.

В интернете есть видеозапись, я все снимал. В отделе полиции уже у меня выбили камеру. Там это хорошо видно. Напали на меня, сразу несколько человек напрыгнули, начали крутить руки, повредили мне палец немножко, без последствий, вроде сейчас нормально. Его выкрутили, чтобы телефон отобрать.

Мы считали требования полицейских незаконными, мы не соглашались подчиняться им, поэтому они применяли силу. Больше не во время задержания, а в отделе полиции. Например, у Ольги Смирновой насильно взяли отпечатки пальцев. Действительно набросились на нее, выкрутили ей руки, прислоняли руки к «Папилону» (устройство для снятия отпечатков пальцев — ОВД-Инфо). У них нет камер в этих местах в отделе полиции, в СПЗЛ (специальное помещение для задержанных лиц — ОВД-Инфо) видеокамер тоже нет. Они этим пользуются.

Мы сидели с Ольгой в отдельном помещении. Пришел к нам полицейский побеседовать, поспрашивать. Я не знаю, может, это какой-то эшник (сотрудник Центра по противодействию экстремизму — ОВД-Инфо) местный.

Ольга Борисовна слишком много стала ему рассказывать лишнего, я напомнил Ольге Борисовне про существование статьи 51 [КоАП, позволяющей не свидетельствовать против себя]. Тогда этот полицейский взял и начал меня тянуть за ухо. Человек при оружии, с дубинкой, позволяет себе обращаться с задержанными вот таким образом.

Сразу же пришел защитник, и мы сразу написали ходатайства в письменном виде с требованиями, чтобы к нам пропустили защитника. Полицейским совершенно пофигу было. Они пользуются тем, что у них нет видеокамер в полицейском участке. Сами говорят с собой на матерном языке, громко, ругаясь, командуют там всем женщины. Когда я начал требовать, чтобы мне разрешили почистить зубы, одна много раз громогласно сказала мне: «Иди нахуй!» Чтобы показать, что я никто. И позвала подмогу, чтобы меня затолкали в камеру. Защитника так и не пустили.

Нас втроем поместили в двухместную камеру. Смартфоны отобрали у нас со всеми вещами, когда разводили по камерам. Вещи отобрали без описи. Просто полицейская дежурная на каком-то своем огрызке бумажке попросила написать, что имеется ценного.

В суде Ильяс Эшреф с удивлением обнаружил, что его смартфон был включен. Он абсолютно точно помнит, как полностью его выключал.

Смартфоны выдавали перед доставлением в суд. Первых доставили в суд меня и Асана Мумджи. Я это связываю с тем, что у Асана смартфона просто не было — у него обычный кнопочный телефон. А мой смартфон имеет надежное шифрование. Им просто нечего с ними было делать. Всех остальных доставили в суд только через несколько часов.

Когда я взял телефон Ильяса, я посмотрел в раздел электропитания, сколько работает батарея, и увидел, что телефон был включен 10 часов 40 минут назад. А мы провели почти сутки в УМВД. То есть его включили, когда мы были заперты по камерам. Это я обнаружил в 21:17. Процесс подключения USB был десять часов назад. Видимо, его подключали к компьютеру. График работы приложений показывают работу приложения «Контакты». Возможно, это системные процессы и они запускаются вместе с включением.

На смартфоне Ольги по графику разряда батареи четко видно, как они не просто его включили, но и подсоединили к компьютеру, батарея встала на зарядку. Что-то с ним копались, а потом поставили на зарядку. Уровень заряда пошел в гору, а потом стал понижаться. Видимо, отключили в этот момент от компьютера. Телефон Ольги был распаролен полностью, им было просто. Главное, что по времени все очень хорошо совпадает с временем, когда у Ильяса включали его телефон.

Теперь можно посмотреть на смартфон Татьяны Сичкаревой. Татьяну и Ольгу привели в суд позже всех. Их из камеры выпустили позже всех, настолько поздно, что они были уверены, что их еще на сутки оставляют. Телефоном Татьяны игрались с утра и практически до отдачи ей вещей. Включался экран на смартфоне, смартфон переходил в активный режим. Много раз экран включался, днем он был включен уже почти все время, редко когда выключался. Ясно, что телефон был в чьих-то руках.

У нее был пароль, но пароль был очень простой, рисунок схематический, движения эти легко считывались по жировому следу, который палец оставляет на стекле. Если она попадала под камеры со смартфоном, то эти три линии прекрасно было видно. И вот сразу после разблокировки идет очень мощный разряд батареи. То есть они его очень хорошо изучали, потом разряд понижался не так резко.

С моим телефоном ничего не происходило.

Я сразу же высказал предположение, что нам не давали ничего брать из рюкзаков до самого последнего времени, — хотя изначально нам обещали, что дадут покурить, например — именно чтобы мы не обнаружили, что в наших рюкзаках нет смартфонов. Они были не против вывести меня в туалет, но они были против, чтобы я почистил зубы. Лишь бы я не взял из рюкзака что-то. Они были не против вывести Ильяса в туалет, но при этом ни разу не позволили ему покурить. Поэтому я предположил и написал Тане Сичкаревой: «Утверждаю, что тебя не подпускали к вещам до того самого момента, когда тебе отдали их». Потому что ее телефон использовался дольше всего. Она это подтвердила.

Мы попросили отложить судебное заседание в связи с недопуском защитников.

Пожелание людям — заботиться о своей безопасности и шифровать свои диски и смартфоны. И чтобы сделали стартовые странички захода во «ВКонтакте» и Фейсбук, чтобы это были адреса проверки конфиденциальности, где показывают последние сессии. Посмотрели, бросили взгляд — пошли заниматься своими делами в соцсетях. Но сначала — на секундочку — оценили, все ли устройства ваши, знакомы ли вам эти устройства.

На меня написал [заявление] один из адвокатов тех людей, против которых работает наша организация. Мы разматываем большой клубок: у нас четыре компании в поле зрения, которые, по нашему мнению, имеют признаки мошеннических схем. Мы нашли много пострадавших, подготовили документы для подачи в правоохранительные органы.

Судя по всему, наши оппоненты подловили нас, заметив, что этот «квадрат Сварога» был у нас на сайте. Как только из прокуратуры обратились, я не стал затягивать, не пытался, извините за такой глагол, соскочить. Я решил разобраться в этой позиции: я отправился в прокуратуру.

Мне не понравилось поведение прокуратуры, они даже не стали особо в этом разбираться. С той стороны приложили экспертизу, которая не выдерживает никакой критики. Прокуратура, ничего не проверив, использовала как базу для обвинения заключение человека, который является, простите меня, лингвистом. Знаки — это геральдика, но лингвист почему-то делает заключение, что именно этот знак — «квадрат Сварога». И в нем якобы два пересекающихся эллипса. Мало того, была указана ссылка на ролик на ютюбе. Эта ссылка не открывалась! Насколько я понял, [в прокуратуре] даже не проверили ссылку.

Я предлагал прокурору ограничиться предупреждением: тем более, мы убрали с сайта [«квадрат Сварога»] и перестали использовать. Тем более, есть изменения в КоАП, что если нет пропаганды экстремизма, демонстрация знака является правомерной. Мое мнение — в Останкинской межрайонной прокуратуре хотели дать повод заявителям говорить о нас, что мы экстремисты.

Я лично был на суде: меня эта ситуация глубоко волнует. Мне не принципиальна сумма штрафа, мне принципиальна сама правовая позиция.

В суде был обвинительный уклон сразу. В решении суда указана та самая ссылка, на которую ссылалась прокуратура и которая — не открывается! [На ютюбе] просто написано «видео недоступно». Не удалено, не заблокировано. Я не знаю, что там — а вдруг там был не знак Сварога, а, например, порнография? Никто в этом не разобрался. Насколько же это абсурдно!

На суде я показал фотографии памятников, на которых используется «квадрат Сварога»: на Дмитриевском соборе [во Владимире], на памятнике Илье Муромцу в Муроме, простите, на главном памятнике русской письменности и словесности, я имею в виду памятник Кириллу и Мефодию на Китай-городе [в Москве]. Ежегодно патриарх Московский и всея Руси проводит там крестный ход и молебен. Есть фотографии с [патриархами] Кириллом, Алексием [вторым]. Получается, надо штрафовать все СМИ, которые [эти крестные ходы] освещают?

На суде мы заявили три ходатайства, которые одно за другим были отклонены. Я говорил, что готов оплатить [проведение] экспертизы, чтобы суд имел объективное основание для вынесения решения.

Мы подготовили апелляцию, будем подавать ее в понедельник. Те злодеи, которые воспользовались ситуацией, стали кричать о том, что я экстремист, что «Сила закона» экстремистская. Но в решении суда ни одного слова о том, что нас признают экстремистами, нет.

Мы, конечно, поскользнулись на этом моменте, но мы не знали, что этот знак экстремистский. У нас в стране нет единого списка знаков, признанных экстремистскими. Я, простите, не держу в голове все знаки и организации, которые могут быть экстремистскими. Я впервые услышал о «Северном братстве» — запрещенном Мосгорсудом в 2012 году — которое использовало этот славянский символ-оберег.

Мы будем обращаться во все органы: как можно использовать на памятниках и показывать по всем каналам экстремистский знак? Мы написали президенту, министерству культуры, МГУ, СПбГУ, в мэрию Москвы, в РПЦ. Нам рекомендовали обратиться в [департамент] культурного наследия [мэрии] Москвы: там люди тоже удивлены. Из департамента написали сыновьям [Вячеслава] Клыкова — скульптора, который создал памятник [Кириллу и Мефодию]. Мы подготовили письмо в Госдуму.

Нужен результат, надо менять законодательную практику. Мы хотим добиться, чтобы наш старославянский оберег вынесли из-под этого слова — «экстремизм».

Я хотел принять участие в субботу, 18 июля, в мирном шествии. Я до трех часов ночи работал, к четырем приехал на площадь Ленина. Думаю, если поеду домой спать — просплю мероприятие. Я сова, просыпаюсь поздно — тем более, если поздно ложусь.

Думал: поеду на площадь, встану, там посплю. А потом люди начнут подходить, буду с ними. Проснулся я без двадцати восемь. Мне в окно постучал инспектор ДПС, попросил документы, я предъявил. Мне сказали, будут проверять автомобиль. Приехали представители Гостехнадзора: начали сверять номер рамы, шильдики (таблички с номерами изделий — ОВД-Инфо).

Я говорю: «Суббота, раннее утро, у вас же выходной?» Они ничего не ответили. Я предъявил все документы, одобрение типа транспортного средства. Это раньше был пассажирский автобус на 23 места, я согласовывал все изменения в 2017 году. Все изменения у меня прописаны в документах, автомобиль стоит на учете. Когда я показал сотрудникам ДПС и Гостехнадзора все документы, тогда начали пробивать меня.

Я пропустил один штраф в тысячу рублей. Я прямо на площади оплатил его онлайн-переводом. Мне говорят: «Уже поздно, это статья 20.25 [КоАП] (уклонение от исполнения административного наказания — ОВД-Инфо). Два месяца прошло, надо было раньше оплачивать. Мы сейчас едем в дежурную часть, будем задерживать вас на двое суток, до понедельника».

Я спрашиваю: почему? Потому что по 20.25 выносит решение судья. Я говорю: «Дежурный судья должен же быть? Арест, насколько я знаю, применяется к злостным неплательщикам». Я с 11 июля [с начала протестов в Хабаровске] вожу с собой «тревожный чемоданчик»: сменка, тарелка, ложка, кружка, мыльные принадлежности — вещи первой необходимости.

Я подумал: люди придут на площадь, увидят, что автомобиль стоит, а меня нет. У меня с собой канцелярия была, чтобы, если что, жалобы писать с ИВС. Я написал маркером на бумаге: «Меня арестовали, я с вами». Один лист я прикрепил на боковое стекло, другой — на лобовое.

Я уже пошел [с полицейскими], но вижу — около моей машины ковыряются полковник и подполковник полиции. Я стал возмущаться и пошел к автобусу. У меня защелка на лобовом стекле на пассажирском сидении — ну да, она хлипенькая, слабенькая — но ее сломали, засунули руку в салон и сбросили эти бумажки.

Я стал возмущаться: «На каком основании вы лезете в мою частную собственность?» Тогда полицейские попросили, чтобы я убрал автомобиль с площади, «потому что здесь будет массовое шествие». Я говорю: «Хорошо, давайте я уеду, если я так глаз вам мозолю». Сейчас разговоры ходят, что я самовольно убежал, но я спокойно сел в автобус, доехал до Уссурийского бульвара, в районе Гоголя, 15 (это в 300 метрах от площади, где собираются протестующие — ОВД-Инфо).

Автомобиль поставил, закрыл двери, поехал домой поспать. Планировал приехать к обеду. Один мой знакомый остался у автомобиля — смотреть, чтобы его никто не поцарапал. Он мне звонит, говорит: «Твою машину заблокировали». Прислал мне видео, что моя машина заблокирована двумя полицейскими, чтобы я не смог тронуться.

И два наряда ППС еще дежурили. [Знакомый] говорит: «Тебя ищут. Даже люди в штатском, три группы по два человека по бульвару ходят». Знакомый без камеры поговорил с одним полицейским. Тот сказал, что автомобиль до вечера приказали не выпускать: пока все не закончится на площади. А мне попросил передать, что если я появлюсь, меня арестуют. Сказали, что машину увезут на эвакуаторе, и это мне будет стоить тысяч пятьдесят.

Но, видать, они увидели, что засняли [для соцсетей], как мою машину заблокировали. Тогда полицейские машины убрали и заблокировали меня личными машинами [полицейских]. Тогда [мой знакомый] позвонил в полицию: что не может выехать, его заблокировали. Приехал другой наряд ДПС, говорит, все по закону.

Я приехал, но не стал подходить к машине — опасаясь, что буду арестован. Попросил знакомого, мы забрали из машины музыкальные колонки. Принесли их на площадь, я включил музыку. Это была детская музыка: «Я, ты, он, она — вместе дружная страна». Люди стали собираться. Это был уже мой личный протест из-за того, что меня лишили автомобиля.

Ко мне подошли представители силовых структур, отвели в сторону. Говорят: «Ростислав, давай так. Ты музыку выключаешь, люди расходятся. Флешмоб нам не нужен». Я говорю: «Почему флешмоб? Мы не танцуем, не пляшем, всё культурно». Они: «Ты выключаешь музыку, мы привезем тебе права (они остались у полицейских еще на площади — ОВД-Инфо). Мы отдаем тебе автомобиль, ты спокойно уезжаешь домой. Еще с разрешением на работу тебе поможем».

У меня проблема с разрешением на работу уже долгое время — я хочу легально работать в городе на фудтраке.

Я говорю: «А где вы были раньше, когда я три года бился, по кабинетам унижался, просил эти разрешения? И зачем вы так со мной сегодня поступили? Зачем блокировали, угрожали арестом? Мое решение такое: как люди скажут, так и будет. Можете меня арестовывать».

Я остановил музыку, рассказал, что происходит. Сказал: если меня будут арестовывать, не вмешивайтесь. Но люди отреагировали по-другому, стали скандировать: «Фургаломобилю свободу! Вернуть права!» Человек сорок двинулось к Гоголя, 15, где стоял автомобиль. Я не хотел стать причиной провокации, тем более, ОМОН был рядом.

Но полицейские попросили скриншот, что я оплатил штраф, и пообещали, что привезут права — с утра полицейские мне их не отдали. Привезли их минут через двадцать. Приехало много полиции. Я поблагодарил людей за поддержку. Сел за руль, сделал «круг почета», чтобы люди знали, что автомобиль освобожден.

Уже был вечер, я доехал до дома, поставил автомобиль на стоянку. Это раньше я мог ставить на парковку, а теперь переживаю: мало ли что в автомобиле потом могут найти. В воскресенье приехал на площадь Ленина, поставил машину, люди рядом с ней стали фотографироваться.

Сходил за кофе, прихожу, стоит полковник полиции. Я подошел, представился: «Я собственник, есть какие-то вопросы?» Я точно не знаю, но говорят, это был начальник ГИБДД Хабаровского края. Он: «Ты что, смертник?» Я: «В каком смысле?» Он: «В прямом». Я: «Наверное, да». Он: «Короче, я просмотрел по детализации твой автобус. У тебя дверь должна быть с левой стороны, а перенесена направо. Я тебе выпишу требование, если в течение десяти дней не устранишь нарушение, через суд аннулируем регистрацию транспортного средства».

Да, это японский автобус, дверь там была с левой стороны. Предыдущий собственник привез автобус в 2007 году в Россию, в ГИБДД Приморского края ему сказали, что дверь должна быть справа, чтобы пассажиры не выходили на проезжую часть. Тогда это был пассажирский автобус. Он поменял местами дверь и топливный бак в специализированной мастерской. Я купил машину в 2017 году, поставил на учет во Владивостоке, а когда переделывал автомобиль под кафе, сотрудники ГИБДД уже здесь фотографировали его [проводили проверку].

Я сказал, что ничего менять не буду. Он: «В суде встретимся, там посмотрим». В понедельник я ездил по городу только в присутствии корреспондентов.

Эмиль Гараев, руководитель регионального отделения «Объединенных демократов» в Татарстане, в пятницу отмечал день рождения. Пригласил друзей, родственников, коллег — я являюсь его коллегой — мы собирались с шести вечера. Сидели мирно, без музыки, без шума. Общались, разговаривали, поднимали тосты.

В районе девяти вечера началось бесплатное шоу сотрудников МВД: к нам начали ломиться порядка тридцати полицейских из разных структур. УВД, МВД, ЦПЭ, уголовный розыск. Подъехало порядка семи полицейских УАЗов «Патриот». Они приехали с хозяином помещения. Эмиль Гараев является арендатором.

Когда заключался договор, Эмиль предупреждал, что здесь будут собираться оппозиционеры и готовиться к выборам, которые будут в Татарстане в сентябре. [Хозяин помещения] сказал: да, без проблем, я вас поддерживаю. Наш помещение — это большой двухэтажный дом в центре города, есть собственный двор, где фактически каждый день мы проводим лекции. Почему заломились именно в день рождения Эмиля — непонятно.

У полицейских была задача всей толпой заломиться в дом. Хорошо, что были юристы «Объединенных демократов» — наши адвокат и юрист там постоянно будут находиться до сентября (так планировалось вне зависимости от обыска). Они стали спрашивать у полицейских ордер, документы на обыск. Те ничего не могли показать.

ЦПЭшники и уголовный розыск начали угрожать хозяину помещения, под любым предлогом требовали впустить их внутрь. Отводили его в сторону. Обычные же полицейские говорили хозяину: если вы доверяете тем, кто находится внутри, мы можем уехать отсюда. Полицейские звонили, видимо, своему начальству консультироваться.

Адвокат и юрист заперлись внутри дома, разговаривали с полицейскими через окно: хорошо, что на окнах там решетки. В результате договорились, что войдут Эмиль, хозяин и участковый. Они полностью осмотрели два этажа. Полчаса ходили, ничего не нашли, вышли. Далее мы смогли как-то оттеснить полицейских за ворота, закрыли ворота на ключ.

Посовещавшись, полицейские решили проникнуть обратно и полезли через забор. Дверь в дом была открыта, они смогли силой проникнуть. [Полицейские говорили], что поступили жалобы от жителей, что здесь музыка, шум, собираются наркоманы.

Затем полицейские притащили какого-то эксперта. Я все снимала на видео, спрашиваю эксперта — где ваши документы? Эксперт оказался липовый: никакие документы не смог дать, быстро ретировался. Через 15 минут появился настоящий эксперт, с документами и чемоданчиком, предъявил документы. Он — специалист по наркотикам, я так понимаю.

Второй этаж обошли с полицейскими — все нормально. Пошли на первый этаж, а там есть туалет, достаточно большой. Там в одном углу лежат стройматериалы. Люди, собирающиеся на лекции во дворе, имеют доступ в этот туалет.

Там оказался сверток с плакатами с символикой против Путина, скачанной из интернета. Это не наши плакаты: у «Объединенных демократов» символика выдержана в едином стиле — голубой с белым логотипом. Также нашли двойной фаллоимитатор и кляп, которым затыкают рот.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

В апреле–мае, как и многие другие школы по всей стране, наша школа работала в дистанционном формате. За неделю до окончания этого формата, 23 мая, я отправил официальное письмо на электронный адрес школы. Вот, четвертая четверть заканчивается, а дальше каким образом мы будем работать в летний период? У учителей отпуск два месяца, кто-то отдыхает июнь–июль, кто-то отдыхает июнь–август. Мне было непонятно, как дальше мы работаем: то ли дистанционно, то ли всех отправят в отпуск. Я спрашивал, есть ли приказ, чтобы работать вживую, в здании школы, и если есть, прошу меня надлежащим образом проинформировать, чтобы не возникло проблем.

В этом же самом письме указывал, что моя семья вполне серьезно относится к опасности коронавируса, мы в действительности с конца марта изолировались, хотя никто из нас не болел. Я сам, моя супруга, у нас трое детей двух, пяти и десяти лет. С нами проживает 80-летняя бабушка. Писал директору, что не хотел бы подвергать их опасности.

Ответ на этот запрос своевременно до первого июня не получил. Как потом уже выяснилось, в середине дня первого июня после 11 часов на мой личный адрес электронной почты пришел ответ о том, что с первого июня начинаем работать в здании школы. Кто-то работает на пришкольном участке, кто-то работает в пришкольном лагере, кто-то занимается трудоустройством детишек, кто-то работает с участниками группы риска.

В том числе и моя фамилия там указана, что Валиуллин занимается с группой риска. Такой работой я занимался и раньше. Но по трудовому законодательству, а также в соответствии с моим трудовым договором, меня в любом случае должны были заблаговременно спросить, так как это смена моих трудовых обязанностей. Как я выяснил потом, некоторым работникам, кто тоже решил изолироваться на это время, дали возможность уйти в отпуск.

Ответ пришел мне только первого июня. Я открываю почту и удивляюсь, что есть приказ, подписанный директором 23 числа [мая], что ли. Тут же звоню ему. Спрашиваю: как так, я просил заранее меня предупредить. Получается, что я столько-то часов уже не нахожусь на рабочем месте. Говорю, раз дальше невозможно работать дистанционно, я тогда возьму отпуск до августа. Он сказал, что первую неделю взять не получится, мы с ним вполне друг друга поняли, как мне показалось. С первого по шестое он предложил взять неоплачиваемый административный отпуск за свой счет, а с восьмого июня можно будет уже взять такой. На этом договорились по телефону, что я приезжаю в школу, пишу заявление.

Я поспешил в школу, на месте была только делопроизводительница, секретарь. Я сказал, что приехал писать заявление. Она ответила, что в курсе. Я написал два заявления. После того как приняла, зарегистрировала их, кладет передо мной акт о якобы прогуле. Якобы вы сегодня отсутствовали на рабочем месте, просим объяснить, в чем причина. Я никакой конфликтной ситуации здесь не видел, по-доброму с директором вроде поговорили. Написал объяснительную, что по причине того, что я несвоевременно был проинформирован, к началу рабочего дня не явился, прошу руководство мер дисциплинарного воздействия в отношении меня не применять.

Написал, сдал и со спокойной душой уехал, думая, что теперь я в отпуске.

Я первого июля приехал [к УИК] на машине, припарковал ее в стороне. В школе располагался избирательный участок, я в этой же школе раньше учился.

Иду к школе. Обычно школа открыта с одной стороны, но в этот раз она была открыта с двух сторон. Когда я подходил к воротам, которые обычно закрыты, но в этот раз они были открыты, заметил, что там стоят люди.

Они меня сразу узнали и выдвинулись ко мне навстречу. И прям лицом к лицу встают, говорят: «Вали в свое Одинцово, ты здесь в комиссии не будешь работать, даже не думай. Ты че, не понял?»

Мы постояли, в глаза другу другу посмотрели. Я говорю: «Ну че, будем так стоять?» Он отвечает, что нет, не будем. Я отхожу чуть-чуть, беру телефон, чтобы позвонить в ТИК и объяснить ситуацию, что меня вообще на участок не пускают. Тут он меня хватает за руку, которой я держал телефон. И второй подключается, хватает за вторую руку, они мне выламывают руки, я кричу: «Вызовите полицию!»

7:50 было, рань, никого на улице нету. Я ору. Люди собираются у балкона дома. Меня оттаскивают дальше от ворот школы. А у нас там еще стройка идет. Я ору, что я член избирательной комиссии и чтобы полицию вызвали. Они людям объясняют, что вот педофила нашли, якобы я у школы дрочил, сейчас приедет милиция. А я говорю, что милиция никакая не приедет, сейчас меня в машину посадят и все — меня не видели. Я пытался вырваться минут десять, в итоге подъехала белая длинная тачка и меня в нее затолкали.

Повезли меня куда-то, я пытался ориентиры запомнить. Везли более-менее прямым путем, из Химок вывезли в микрорайон Сходня. В машине со мной не разговаривали, только главный звонил по телефону, отчитывался, что происходит. Заехали в частный сектор. Я уже боялся, что сейчас меня в подвал завезут и я оттуда не выйду. Потом мы остановились, один вышел по телефону переговорить — самый главный, который со мной разговаривал.

Поговорил по телефону где-то минут пять, потом мы еще проехали чуть-чуть. Вывели из машины, потащили в глухой переулок. Он увидел, что у меня в правой руке до сих пор все еще телефон. Вырвал у меня телефон, прошли мы еще немного, он говорит: «Ты понял, что ты в комиссии не будешь работать?» Я отвечаю: «Понял, уже вижу, что в комиссию не попаду». Тогда он говорит: «Вот и вали отсюда». Толкнули меня — и я пошел вперед.

Спросил у прохожего, где здесь вообще что. Добрался до Сходненского отдела. Они сначала не очень хотели меня пускать. Потом занесли меня в журнал, доложили начальству, и, видимо, им эта история очень понравилась, и меня в оборот взяли: «Пиши, пиши». Сразу мы выехали на место, где меня высадили. А потом туда, где меня похитили. Я написал объяснения, опрос с меня взяли. Медицинскую экспертизу прошел судебную.

Под вечер, часов в восемь я пришел в комиссию. Они мне должны были документы выдать, я пришел, забрал документы. Написал парочку жалоб в комиссию. Решил, что на подсчет голосов все-таки не останусь. Так я просто внезапно пришел — внезапно уйду, и меня ждать вечером у калитки снова не будут.

Председателю сообщил обо всем. Ну никто не может поверить. У нас с ними вообще хорошие отношения, все очень добрые. Заместитель председателя говорит: «Я же вас видел, вы подходили возле школы». Я объяснил, что это я с оперативником на месте преступления был. Проводили меня до ворот школы, чтобы меня от ворот опять не забрали. Говорят: «Вот эти выборы проводим и пишем заявления, вообще кошмар, мы больше так не можем, тяжелая работа, нервная».

У меня был конфликт с ТИК. 25 июня было заседание избирательной комиссии, и один из наблюдателей сказал, что я расстраиваю комиссию, подавая заявления на выдачу мне копий документов. Что если я такой принципиальный, хочу все по закону, то сейчас меня по закону и удалят. Он сидел рядом с председателем, они начали это решение рожать, но у них не очень получилось. Получается, председатель его слушается. Через час-полтора пришли двое людей из ТИК, они очень уверенно себя чувствовали. Стали выяснять, кто что тут делает, у присутствующих. Подошли и ко мне, спрашивают, что я тут делаю. Отвечаю, что я член комиссии с правом решающего голоса, но пока ничего не делаю. Они говорят: «Ну вот и идите отсюда». Я проголосовал и ушел. А в следующий раз пришел вот только первого. Хотел еще 30-го прийти, чтобы распределить обязанности членов комиссии, но когда я стал им звонить днем, оказалось, что утром они уже провели заседание без меня и все распределили.

Парадоксальная ситуация. С комиссией участковой у меня хорошие отношения. А тут меня два мужика встречают перед школой. Я так думаю, мне нельзя было находится в этой комиссии перед открытием участка, потому что там что-то должно было быть. Либо я достал своими жалобами вышестоящую комиссию, которая рулит процессом голосования. Кого-то там достал, что у него сдали нервы и меня заказали.

С наблюдательской тусовки мне звонили, говорили, что это какие-то люди, которые гастролируют и выборы организовывают. Их администрация заказала, чтобы организовать хорошие числа по голосованию, политтехнологи. Вот они работают, как умеют. У нас и территориальная избирательная комиссия тоже — все написали заявления в который раз, и там сменили состав. Говорят, что председатель какой-то совсем невменяемый вообще. Может, это ТИК так работает.

Материалы переданы в Следственный комитет. Наверное, он будет решать, возбуждать уголовное дело или нет.

UPD: Исправлена ошибка в заголовке.

Я пришла на акцию. Там уже стали собираться активистки, стоял один автозак, была полиция и пресса. Когда первая девушка развернула плакат, к ней тут же подошли сотрудники прессы и два полицейских. Сначала мы подумали, что у нее просто спросят паспорт, но они увели ее в автозак. Другие девушки разворачивали плакаты на пару секунд, и их тут же вели в автозак.

Мы поняли, что плакаты никому нормально открыть не дадут, так что мы сели вокруг памятника и просто сидели, ничего не кричали. Но нам говорили, что наша акция не согласована. Приехал второй автозак, начали забирать уже всех. У меня плакат был свернут в сумке, но ко мне подошли две девушки [из полиции] и попросили пройти с ними.

Когда я зашла в автозак, помимо меня, там было еще три девушки и один парень. Автозак постепенно заполнялся. Практически все, кого туда сажали — это были активистки, которые не успели развернуть свои плакаты. Парня в итоге вывели. Он был с одной из девушек, которую, как я поняла, посадили в другой автозак. Парень за нее заступился, его тоже забрали. Как я поняла, так как он был представителем прессы, полиции не хотелось иметь с ним проблем. Его вывели [из автозака], хотя он говорил, что хочет поехать оформляться.

Мы подали несколько заявок [на проведение акции]. Так как [мэр Москвы Сергей] Собянин и вся его бригада не считают нужным грамотно отвечать, что-то предлагать, мы считали, что наша заявка согласована. Мы сделали кучу процедур: уведомили все правоохранительные органы, и отнесли в Генпрокуратуру отзыв на то, что нам ответила мэрия Москвы.

Мэрия написала тотальную белиберду без предложения в альтернативном месте что-либо провести. Наши юристы все это опровергли. Власти настолько привыкли, что мы бессильны, и решили, что [из-за коронавируса] митингов больше не будет. Мы также подали заявку на групповой пикет — на нее отзыв не получили вообще.

Мы уведомили людей, что по закону мы правы, но ожидаем нападок со стороны властей Москвы, вполне возможны штрафы, задержания и другие наказания. Пришли те, кто отдавали себе отчет, куда они идут. Митинг у нас должен был состояться в 18:00, а задержания начались в 17 часов — это прецедент, митинга-то еще не было.

Нас выхватили с [Владимиром] Филиным — и это было по заданию. В гражданской форме ходили какие-то люди, которые указывали, кого брать. Полицейские звонили, отчитывались: «У нас в автозаке Рохлина и Филин».

Я испытала реальную боль, потому что беркутовец… Или кто он там — второй [оперативный] полк [ГУВД Москвы], который на нас напал, говорят, укомплектован бывшими беркутовцами. [Полицейский, который после задержания вел меня] с правой стороны, просто тащил, [полицейский] с левой стороны — сжимал мне руку.

Считали, что если меня и Филина задержали — задержали организаторов. Но народ взял ситуацию в свои руки, кто хотел — продолжил. На Лубянке тоже задерживали ребят, все перемешалось, задерживали, в том числе, случайных прохожих. Нам в автозак кинули человека, который просто с ресторана вышел — ему рубашку порвали.

Полиция носилась за толпой [которая пришла на наш митинг], орала в рупор: «Вы не соблюдаете правила безопасности! Дистанцию полтора метра!» В это время на улице в кафе впритык друг к другу сидели люди, ходили по улице без масок, не соблюдая никакие дистанции. В чем различие? Вас раздражает несоблюдение дистанции только определенной группой людей? Тупость всего этого поражала. Я проезжала мимо военной части в Мневниках (речь о репетиции парада — ОВД-Инфо), там несколько тысяч военных друг к другу впритык стояли, без всяких соблюдений дистанций.

Уже в ОВД нам хотели вменить несоблюдение мер безопасности в связи с коронавирусом — штраф четыре тысячи рублей (по КоАП Москвы — ОВД-Инфо). Но затем всем в основном влепили часть пятую статьи 20.2 КоАП (участие в несогласованной акции — ОВД-Инфо).

Все сроки задержания они нарушили: держали более трех часов. Сначала в ОВД не пускали адвокатов, потом им стало пофиг — захотели от нас поскорее избавиться, адвокатов пустили. Только под утро наша компания из 16 человек освободилась из ОВД «Таганский», нас встречали товарищи.

Одного бойца, Кирилла Мямлина, оставили. Они зацепились за то, что у Кирилла уже было такое административное дело и это — повторное нарушение]. Значит, это будет восьмая часть статьи 20.2. На следующий день Мямлина отпустили из суда — заседание перенесли.

Впереди много судов, мы, весь Оргкомитет протестных сил, выражаем огромную благодарность ОВД-Инфо. Адвокаты ОВД-Инфо — они не бросали, оставались до последнего.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

Предупреждение о возможном конфликте интересов: Яна Сахипова — шеф-редактор ОВД-Инфо.

После приговора все пошли к дверям, из которых скоро должны были вывести Юлиана и Витю. Собралось человек сто. Туда стали подъезжать полицейские машины, согнали омоновцев. Я тогда подумала, что они явно намерены задерживать.

В какой-то момент люди начали петь под гитару песню «Это пройдет» — ее раньше много раз пели у судов по делу «Сети». Омоновцы зашевелились. Один из них дернул другого за рукав и сказал: «Да это ж песня». Но потом все-таки людей потащили в автозаки. Тот омоновец пошел задерживать вместе с остальными.

Во мне начала подниматься какая-то дикая злость — только что ребят осудили, а теперь задерживают тех, кто просто пел песню под гитару. Я решила продолжить эту песню — со слов «Федеральная свора бездушных майоров». Кто-то подхватил.

Я, конечно, поняла, что меня сейчас задержат. Когда ко мне подошли «космонавты» и взяли под руки, я не удивилась и даже начала идти с ними. Но тут подошел мой товарищ и стал меня обнимать. Потом еще кто-то. И еще. Меня обступили люди, я продолжала петь, а омоновцы какое-то время ничего не делали. Но потом им в мегафон сказали: «Чего стоим, работайте!» И началось.

Нас стали очень жестко выхватывать из толпы, я плохо понимала, что происходит, кричала на автомате. Кажется, меня уронили, протащили по асфальту, задирали юбку, порвали футболку. Потом закинули в автозак.

Я занимаюсь защитой прав на благоприятную окружающую среду в Наро-Фоминском городском округе [Московской области]. У нас есть вопросы, которые висят много месяцев, и администрация на них не реагирует.

Я требовала принять положение о защите зеленых насаждений и [показать эскиз проекта объездной дороги не через Селятинский лес]. Я об этом написала у них в комментариях в соцсетях, они это стерли. Больше недели назад я пришла к зданию администрации и написала свои требования у них на стене. На реальной стене они тоже закрасили краской.

После этого я решила попасть в приемную администрации: я не планировала радикальных акций, хотела, знаете, посидеть, пообращать на себя внимание. Чтобы они видели, так сказать, живое напоминание о проблеме. Не знаю, как они узнали, что я пойду в администрацию, но там меня ждали. Стояла служба безопасности [администрации Наро-Фоминска] и полицейские с собакой. Начальник службы безопасности перегородил мне вход и сказал, что меня не пустит.

Я отошла в стороночку, села на полу у них, сделала фотографии и стала писать пост [в фейсбук]. Ко мне подошли сотрудники полиции: Татьяна Михайловна — они меня давно знают — пройдемте. Я говорю: «На каком основании? Что я нарушаю?» Полицейские: «Это наше требование, не подчинитесь, применим к вам силу». Я потребовала, чтобы полицейские представились и сказали, что я нарушаю. Они показали удостоверение и говорят: «Не хотите по хорошему…» Взяли меня под мышки и поволокли.

Доволокли до машины. Не знаю, как это называется: это не совсем багажник, а задняя часть машины. Это была полицейская машина типа джипа, дверь в нее приоткрывается наверх, в нормальной ситуации там хранят багаж. Меня туда засунули, привезли в ОВД. Там с меня попытались взять объяснения, [что я делала у администрации]. Я сказала, что беру 51-ю статью (Конституции, позволяющую не свидетельствовать против себя — ОВД-Инфо).

Я спрашивала, на каком основании меня не пустили в администрацию. Мне говорят: «На стене висело объявление». Я говорю: «На основании какого закона?» Мало ли какое объявление висит на стене. Мне отвечают: «Такого закона, видимо, нет».

Я говорю: получается, чиновники превысили свои полномочия, а ваши сотрудники нарушили закон о полиции, применив ко мне силу, не объяснив, на основании чего. Меня продержали в ОВД три часа: типа устанавливали личность, брали объяснения. После того как меня отпустили из ОВД [без протокола], я снова пошла к администрации: меня дико возмутила эта ситуация.

Там снова была полиция. Я спрашиваю: «Вы почему тут опять стоите?» Они: «У нас тут маршруты патрулирования проходят». Полицейских было много. Я спрашиваю: «Это у всех здесь маршруты патрулирования проходят?» Входную дверь в администрацию закрыли, сотрудники выходили через какой-то задний выход. Я села у входа, полицейские спросили: «Почему вы тут сидите?» Я ответила, что хочу попасть в администрацию.

Я просидела до вечера. Ко мне подходили полицейские, предлагали отвезти в больницу КТ проверить (компьютерную томографию легких — ОВД-Инфо), чай с ними попить, предлагали домой отвезти. Я отвечала, что мне и здесь хорошо. Написала [в соцсети], что мне нужен спальник и вода. К вечеру, как выразились сотрудники полиции, мне привезли боеприпасы: еду, воду, спальник, пауэрбанк. Они поняли, что я надолго. Полицейские стали расходиться. Говорят: «Ну видите, администрация закрыта, приходите завтра». «Нет, я здесь переночую и буду завтра ждать приема», — ответила я им.

В восьмом часу вышел глава [Наро-Фоминска Геннадий Пензов], спросил, не надоело ли мне здесь сидеть. Я ответила, что готова сидеть хоть вечность. Он пригласил меня пообщаться. Я высказала свои претензии к работе администрации, что не выполняются обещания, которые давали чиновники. Замглавы [Алексей Гусаков] сказал, что положение [о защите зеленых насаждений], которое я требовала подписать, должны подписать до конца недели. Видимо, мои действия ускорили процесс. До этого мне отвечали, что у них коронавирус, и они ничего сделать не могут. Я говорила, что нужен только юрист на удаленке и компьютер.

Я буду продолжать оказывать давление на власть, потому что на обращения они дают отписки, пикеты [игнорируют].

Я занимаюсь активизмом — пытаюсь решить какие-то городские проблемы, урбанистические, парковки на тротуарах, ямы, запросы в администрацию района, в котором живу, пишу. Но и с полицией приходится периодически пересекаться. Бываю на пикетах на Гостином дворе или в других районах. Пикеты разные. В последний раз пикет устраивал Динар Идрисов из-за того, что в Петербурге до сих пор не объявлена пандемия.

Стараюсь следить, чтобы полиция не превысила полномочия свои, общаюсь с сотрудниками. Это интересно, и общественного контроля над полицией со стороны общества не хватает*. Пытаюсь объяснять полицейским, что для проверки паспортных данных существует четкий перечень оснований. Почему-то полицейские так не считают. Но конфликтов с ними по этому поводу не было.

Меня задерживали в апреле. Случай неприятный. Согласно постановлению правительства № 121 — это постановление о мерах противодействия коронавирусу — у нас были запрещены сначала массовые мероприятия, потом — любые публичные. У церкви Святой Екатерины проходил крестный ход, который я решил фиксировать на видеокамеру, а затем обратиться к полицейским с вопросом, почему они его не пресекают. В итоге меня задержали с применением наручников. Полиция собиралась уже уезжать, но заместитель главы района Мартыненко попросил проверить мои документы. Документов у меня при себе не было, я посчитал действия полиции неправомерными, в итоге меня и задержали.

Людей с плакатами задерживают, хотя они не представляют никакой опасности заражения, они стоят в масках, на дистанции, но их задерживают как раз за нарушение постановления. Я считаю, что оно применяется властью с целью ограничения свободы выражения мнений. А когда происходит публичное мероприятие массовое, где 50-70 человек участвуют и большинство без масок — это полицией не пресекается. Политика двойных стандартов.

Попросил полицейского наручники за спиной сильно не затягивать, но один из них специально именно это и сделал. Буквально через три минуты руки стали затекать. Хорошо, что в отделе их достаточно быстро сняли. Там мне сначала сказали, что оставят на всю ночь. Полицейские, которые меня задерживали, начали писать на меня заявление, якобы я их оскорбил. Сказали, что обвинят меня по статье 319 Уголовного кодекса (оскорбление представителя власти — ОВД-Инфо). Перед задержанием сотрудница полиции Ткаченко все говорила, что, по ее предположению, я преступник. Меня это задело, я предположил в ответ, что она — оборотень в погонах. Такими комплиментами обменялись.

Я не знаю, сдали ли они эти заявления в дежурную часть. Копию протокола задержания я тоже тогда не получил. С меня взяли объяснения, сказали, что со мной свяжутся на следующий день, но так и не связались.

Затем, на прошлой неделе, меня задержали три раза.

Впервые — 8 июня. Я сидел на площадке, на скамейке, она ничем не огорожена, там нет стендов, стоит турник. Ко мне подошел полицейский Степанов, сказал, что я задержан. Меня доставили в 16-й отдел, там составили протокол по статье о нарушении правил самоизоляции. Так и написали, что это спортивная площадка. На тот момент, насколько я знаю, некоторые пункты этого постановления стали носить рекомендательный характер*.

На площадке находился я, мужчина нехорошего вида — кажется, алкоголик — и еще двое молодых людей в гражданке. Одного из них я неоднократно видел в форме полицейского. Задержали меня и мужчину этого, этих двоих не задержали. Один из приехавших полицейских поздоровался с тем человеком, которого я видел в форме раньше.

В отделе полиции на меня начали составлять протокол, я от подписи отказался, заполнил объяснительную. Потом полицейские вызвали понятых, чтобы зафиксировать отказ от подписи. Я просил представиться полицейских, они не делали этого, я спрашивал, почему задержали только нас, они не отвечали.

Может, у полицейских какой-то план по статье о самоизоляции. Но тут хотя бы понятно, что вменили мне.

Во второй раз, на следующий день, я находился недалеко от той же площадки, увидел полицейских и попытался предупредить пару, которая сидела на скамейке*, где меня задерживали. Пара стала уходить, но тут подошли сотрудники ППС. Они проверили документы у молодых людей, я же сказал, что полицейские могут посмотреть мой паспорт, только если я совершил административное правонарушение или нахожусь в розыске. Полицейские ответили, что у них проходит операция «Коронавирус» и они проверяют по базам нарушителей. Сотрудник по фамилии Юхта сказал, что я обязан носить при себе паспорт, потому что нахожусь в городе федерального значения Санкт-Петербурге.

В отделе полицейские стали составлять рапорт, дежурный несколько раз отказывался принимать его, говорил: «Зачем ты его задержал, он ничего не совершал, на него ориентировок нет, что за фигня вообще». Они стояли и вообще не знали, что писать, что делать. В итоге какие-то бумаги составили, дежурный их принял, а меня отпустили.

Третье задержание произошло около метро Василеостровская 11 июня. Там участок пешеходный между Большим проспектом и Средним проспектом, висит знак «5.33» — движение транспортных средств запрещено. К сожалению, там все равно ездят, от этого сильно страдают ливнесток и плитка, люди там уже конечности ломают.

Я снимал на камеру движение автомобилей, состояние плитки и увидел полицейских патрульных. Они попали на видеокамеру, потом я развернулся в сторону велосипедной парковки — вижу, они возвращаются, подходят ко мне. Я начал их снимать, опять обратились ко мне — проверить данные в рамках операции «Коронавирус». С одним из этих полицейских в конце зимы у меня случился конфликт. Проходили пикеты, и я заметил, что этот сотрудник по имени Шишалов Валентин с другой сотрудницей полиции стоит в тени у метро с людьми азиатской внешности. Мне показалось странным, почему сотрудники полиции стоят в темноте, я подошел и стал снимать их на камеру.

Видимо, это им не понравилось, Шишалов подошел ко мне и достаточно нагло и грубо стал говорить, чтобы я прекратил видеосъемку.

11 июня же было так. Они подошли, сказали, что я должен назвать свою фамилию, имя и отчество. Я попросил у Шишалова удостоверение, он предъявил. Я сказал, что проверить данные они могут лишь на основании закона. Шишалов несколько раз на повышенных тонах повторял: «Вы будете называть свою фамилию или не будете?» Я ответил: «Не буду». Тогда он пригрозил протоколом за неповиновение сотруднику полиции по 19.3 КоАП. Там долгий диалог был, около 15 минут общались. Полицейские говорили, что я якобы постоянно оскорбляю и провоцирую их, выкладываю видео в интернет и получаю на этом деньги.

От проведения осмотра я отказался, предложил позвать понятых для досмотра. Тогда полицейские сказали, что если я буду отказываться от осмотра, они применят ко мне наручники. Во второй раз* кататься в наручниках в полицейской машине я не захотел, поэтому предоставил рюкзак для осмотра. Меня снова доставили в 16-й отдел, там удивились, что меня в третий раз привозят.

Получилось забрать копию протокола доставления, там была цитата из статьи 19.3 [КоАП] про неповиновение сотруднику полиции. Они долго думали, что написать в документах. Фактически меня задержали из-за отказа представляться. Ощущение, что сотрудниками полиции статья 51-я Конституции [о праве не свидетельствовать против себя] отменена.

По двум последним задержаниям предполагаю, что это обыкновенная непрофессиональность сотрудников. А вот первое задержание, 8 июня, кажется мне самым странным. Возможно, это связано с моей активистской деятельностью, с задержанием 19 апреля, когда я зафиксировал на видео, как заместитель главы района, на мой взгляд*, был одним из организаторов.

Сейчас ищу юриста, собираюсь писать в Следственный комитет, потому что мои свободы были нарушены. Но сначала хочу получить ответ из самого отдела полиции. Надо прекращать эту практику незаконных задержаний, не основанных на законе. Ни ориентировок, ничего — просто сотруднику показалось, что я, возможно, нахожусь в розыске — и он меня задерживает. Я считаю, такого быть не должно.

UPD 21:23 17.06.2020

* изменена формулировка о нехватке общественного контроля за полицией

* изменено, рекомендательный характер носило не все постановление, а только некоторые пункты

* изменено, пара сидела на скамейке, а не у нее

* удалены слова «за несколько дней»

* добавлена оценка Алексея Изосимова

Что бы я хотел сказать по этому поводу? На Красной площади, в столице нашей родины, лежит непогребенное тело помощника присяжного поверенного Владимира Ильича Ленина. Он в свое время сказал следующее: «Адвоката надо брать ежовыми рукавицами, ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает».

Я считаю, что Объединение административно-технических инспекций (ОАТИ) города Москвы сегодня в полном объеме выполнила данный завет великого вождя мирового пролетариата. Сама процедура привлечения гражданина к административной ответственности по данной статье вызывает сомнение в объективности в связи с тем, что инспекции рассматривают подобные дела вслепую. То есть у них нет материалов дела. Это может звучать как бред, но это так.

В ОАТИ по данному поводу я был дважды. Само помещение, где рассматриваются дела, представляет собой потенциальный рассадник инфекции, поскольку туда съезжаются люди со всех округов Москвы.

Я был свидетелем тому, как инспекторы ОАТИ рассматривают дела. В восьмидесяти процентах случаев инспекторы ОАТИ выносят обвинительные постановления, даже не имея на руках протоколов об административном правонарушении, не говоря уже об иных материалах дела.

В таком случае процедура выглядит следующим образом. На рабочем месте инспектора находится компьютер, в котором имеется список дел, которые необходимо сегодня рассмотреть. Инспектор вызывает по этому списку лиц, привлекаемых к ответственности, и проводит с ними устную беседу о том, за что в их отношении был составлен протокол. Далее выносится решение — всегда обвинительное. Понятное дело, что подобная процедура не соответствует даже самым низким процессуальным стандартам и полностью противоречит КоАП РФ.

В отдельных случаях материалы дела могут быть истребованы из места хранения и доставлены инспектору, чтобы дело рассматривалось по документам, но тогда гражданину придется приезжать в Коммунарку дважды. В итоге все это больше напоминает административный инструмент для незаконных поборов с граждан, чем соразмерную ситуации необходимость.

Тем не менее, я просил, чтобы мои материалы дела были истребованы из места хранения. В постановлении о назначении административного наказания указано, что я находился на удалении более 100 метров от места своего проживания и тем самым нарушил указ о введении режима повышенной готовности.

В протоколе также указано, что да, Захватов является адвокатом, и к материалам дела было приложено мое удостоверение. Но, поскольку я находился у здания Следственного комитета не с целью оказания юридической помощи, а для проведения пикета, а также не имел соглашения об оказании юридической помощи, то поэтому меня посчитали виновным.

При этом совершенно очевидно, что инспектора, которые без соблюдения надлежащей процедуры, без фактического рассмотрения материалов дела просто пачками выносят постановления о привлечения граждан к административной ответственности, к сожалению, сами не знают этот указ мэра. Хоть он и незаконный, но коль они привлекают к ответственности, то должны его знать.

В пунктах 3, 3.2 [указа Собянина от 11 апреля 2020 года] указано, что возможность нахождения граждан вне места проживания или пребывания подтверждается, в том числе, служебным удостоверением адвоката. Таким образом, адвокат имеет право покидать свое жилище и находиться на улицах Москвы на основании одного лишь удостоверения. Никаких других подтверждений законности нахождения адвоката на улице указом не установлено.

Ежовых рукавиц мы не боимся. Истина требует жертв. Мы, конечно, собираемся это все обжаловать.

На уровне слухов, инсайдов, разговоров [много раз получал информацию, что у меня могут быть проблемы]. Постоянно какой-то прессинг, угрозы Центра «Э»: разговоры в духе «давайте сотрудничать, иначе посадим», задержания, штрафы, исправительные работы. Ничего особенного, так у всех активных оппозиционеров. Похожие ситуации с полицией у меня происходят с 2015 года — с тех пор как я начал заниматься политической деятельностью.

Задержаний — когда сажали в полицейскую машину, начинали допрашивать — было точно больше десяти. Несколько раз сотрудники центра «Э» приходили ко мне домой: погостить, но на деле запугать. Когда в сентябре прошлого года в Ижевск приехал Владимир Путин, меня повязали и безо всякой причины возили в автозаке из одного полицейского участка в другой, пока Путин не уехал.

Первая [административная] статья у меня была за митинг против повышения пенсионного возраста, который, якобы, был несанкционированным. Я получил 19.3 [КоАП] — сопротивление сотруднику полиции; и 20.2 [КоАП], организация несогласованного мероприятия. Дали 30 часов исправительных работ, пилил сухие деревья, ничего жесткого.

Последняя административная статья — за митинг по проблеме «завода смерти» в Камбарке (на границе Удмуртии и Башкортостана готовится к запуску опасное химическое производство, жители протестуют, — ОВД-Инфо). Митинг был, по-моему, 7 марта на центральной площади Ижевска: за то, что я там кричал «Бречалова в отставку» (Александр Бречалов — глава Удмуртии, — ОВД-Инфо), мне дали штраф 10 тысяч рублей.

Потом эшники меня искали, ездили домой: я их как мог игнорировал. К сожалению, я не могу сказать кто, но источники, скажем так, которым я доверяю, сообщали, что планируется какое-то дело, репрессивный акт против меня.

18 апреля случился поджог отделения «Единой России»: это региональное отделение [партии власти], находится прямо в здании Госсовета Удмуртии. Вход туда поджег некий [Дмитрий] Калашников, кинув горючую смесь. Якобы Калашников назвал [силовикам] мою фамилию, но это неправда: я знаком с юристами, которые ведут дело о поджоге [и представляют интересы Калашникова], они это опровергают. Калашников — местный… Такой ВДВ-шник-радикал, с Российским социалистическим движением вообще никак не связан.

Эшники, чтобы вручить повестку, искали меня 14 дней — долбились домой, звонили знакомым. Я от них скрывался: встречи с операми никогда добром не кончаются. В итоге, они меня поймали и выдали повестку, пришлось прийти.

Ни в одной бумаге, которые мне дали по этому делу, не указано, почему меня допрашивали: я подозреваемый или свидетель. Допрос в Центре «Э» по этому делу был такой: меня спросили, знаком ли я с Калашниковым. Я ответил, что нет. На этом допрос закончился. Допрос был показушный, для галочки. Он был нужен для того, чтобы выдать мне повестку в Следственный комитет.

В Следственном комитете уже никаким поджогом не интересуются, следователей волнуют только выкрики о деле «Сети» на митинге. Я спросил следователя прямо: «Вы хотите наклепать мне статью 282, экстремизм?» (282 УК — статья о разжигании ненависти, — ОВД-Инфо). Он ответил: «Нет, вы попали под статью 205.2 [УК], оправдание террористической деятельности».

Я скандировал «Свободу делу „Сети“», что ребята сидят незаконно. «Свободу делу „Сети“» — это кричалка, «фигурантам» я же не буду кричать. Но имелось в виду, конечно, свободу фигурантам дела «Сети». Я говорил [на митинге], что дело [«Сети»] сфабриковано. Так как «Сеть» признана террористическим сообществом, мне хотят наклепать статью.

Пока у меня нет статуса подозреваемого или свидетеля, но, скорее всего, в ближайшее время будут предприняты какие-то действия. Источники, которые я пока не могу назвать, говорят, что одна из самых очевидных причин — желание не допустить моего участия в выборах в городскую думу Ижевска, которые пройдут в сентябре. За счет Камбарки, других протестов, у меня появился политический капитал, который помог бы мне провести серьезную предвыборную кампанию. Радикальный вариант — посадить на три года, более мягкий — 100 тысяч штрафа и на пять лет ограничить возможность посещать митинги и участвовать в выборах.

24 апреля

Мы пикетировали у метро «Василеостровская», подошли двое полицейских, попросили свернуться из-за того, что мы якобы нарушаем бегловское (губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов — ОВД-Инфо) постановление. В нем на тот момент содержалась такая формулировка: запрет проведения публичных и иных массовых мероприятий. Полицейские считали, что запрет касается всех публичных мероприятий. Мы, исходя из русского языка, понимали, что идет речь о массовых мероприятиях. А одиночные пикеты таковыми не являются.

Полицейские минутки три с нами поспорили и задержали. Мне вменили неподчинение требованию полицейского свернуть плакат — прекратить одиночный пикет (ст. 19.3 КоАП). Отвезли в отдел полиции № 16. Когда участковый лейтенант переговаривался с дежурным, я услышал: «Да я сейчас его оформлю и отпущу». Но где-то через минут 20 приехали эшники и все поменялось.

Сотрудники ЦПЭ приезжают в отделы практически каждый раз, когда нас собираются оставлять там на ночь. Мы их уже знаем по манере поведения, по лицам. По их фирменным фишечкам, по тому, как они ходят и начинают всеми командовать: указывать, кому что писать, кому как себя вести. Несмотря на то, что они в гражданской одежде, они особо не скрываются.

До ночи в отдел не пускали защитников и защитниц, которые ко мне приехали. Не пускали, несмотря на нотариальную доверенность на оказание юридических услуг. Минут за 20 до того, как мою защитницу все же пустили в отдел, я услышал, как эшник говорит сотруднику полиции: «Дело никому не показывать. Они все увидят на суде». Это очередное подтверждение, что на самом деле они там командуют, а те, кто заполняют протокола — просто выполняют их решения.

То ли дежурный, то ли помощник дежурного переходил на крики, на мат. Кричал: «Да вас бы сейчас! Был бы 37 [год] — да я бы вас всех расстреливал!» Ну и вот такую всякую чухню нес. Не скажу, что часто, но периодически сотрудники полиции почему-то болеют жаждой 37 года.

Меня оставили на ночь в отделе. Но с судом у них что-то не сошлось. Утром следующего дня, я, сидя в камере, услышал, что участковый сильно возмущался, с использованием нецензурной брани: «Да они что, совсем там нихрена не знают, что суды не работают, особенно сегодня в выходной день». Они были вынуждены меня отпустить.

1 мая

Я шел вдоль фасада — где Дворцовая площадь. Там стояло порядка четырех полицейских машин. Когда я отошел от них на двести метров — меня догнали трое полицейских и задержали. Сказали, что задерживают по поступившей в КУСП жалобе, а на самом деле уже через двадцать минут привезли меня в Василеостровский районный суд.

Возможно, на меня была какая-то ориентировка. Потому что до этого случая 1 мая около пяти дней подряд в конце апреля ко мне домой приходили какие-то мужчины. Они стучались, пытались вручить какую-то повестку — ни один из них не был одет в полицейскую форму, поэтому я не открывал даже. Что за повестка, они мне не говорили, но утверждали, что вручить ее необходимо лично. Я им отвечал, что если вы из полиции — присылайте официальную повестку почтой или телеграммой — и я приду. Дальше я с ними общение не продолжал. Все происходящее эти мужчины снимали на телефон. Где-то через полчаса они уходили, втыкая в дверь бумажную повестку. В ней упоминалась фамилия судьи Тен.

Когда 1 мая меня привезли в суд, туда вовремя приехал мой защитник Илья Ткаченко. Это был выходной, они специально под этот случай вызвонили секретаря и судью Тен. Видимо, у них была заранее договоренность.

Мы прождали их около часа. Когда начался процесс, одни из первых ходатайств мы заявили об отложении рассмотрения дела, для ознакомления с его материалами. К нашему удивлению, судья Тен удовлетворила наше ходатайство и перенесла заседание на 12 мая.

Что интересно, буквально накануне этого доставления в суд 1 мая моя защитница Мария Малышева звонила в Василеостровский районный суд. Там ей говорили, что никакого дела на меня у них нет и ни о каком возможном заседании суда они не знают. То есть то, что меня доставили в суд, а через час туда приехала судья — это, видимо, произошло по какой-то негласной договоренности. Потому что я тоже каждый день мониторил сайт суда — мое дело о задержании 24 апреля там не отображалось.

Зачем полиция Петербурга Мусина ловила. И кого не поймала

Наверное, не секрет, что у нас в городе некоторый такой анабиоз — в связи с коронавирусом и связанными с ним запретами. Запрещены практически все мероприятия, но мы помаленьку где-то выходим. И, видимо, на этом фоне как-то, может, немножечко выпячиваемся даже такой минимальной общественно-политической деятельностью.

Может быть, это еще такая небольшая месть по поводу иска по оспариванию как раз вот этого постановления правительства № 121 [о режиме самоизоляции в Петербурге], который мы коллективно подавали с «Командой 29». Просто сначала я его начинал готовить. Иск подавали в городской суд, ожидаемо мы его проиграли, будем обжаловать.

После этого 29 апреля вышло очередное постановление [правительства региона], где они изменили формулировки на более конкретные. Там идет речь о запрете на все публичные мероприятия. И нет двоякого разночтения, которое мы в том числе оспаривали в иске. Они, видимо, учли этот нюанс и подправили. Может показаться, что мы сами на горло своей песне наступили, но, с другой стороны, в рамках судебного оспаривания — это лучше, потому что появилась определенность.

Периодически я получаю угрозы. Не скажу чтобы часто, но периодически. Слегка угрожают в отделах полиции, бросают фразы: «Еще встретимся» или «Как выйдешь, поговорим».

Из самых громких случаев — это нападение на сторонников «Бессрочного протеста» в Питере в конце 2018 года. Тогда Илья Ткаченко и я порядка семи-девяти дней пролежали в больницах. У Ткаченко был перелом со смещением на лице, у меня несколько переломов на лице и ребра тоже сломаны. Глаз повредили, он не совсем восстановился после этого.

Более полугода это уголовное дело не возбуждали. Ткаченко ходил постоянно, писал жалобы, в конце концов подал в суд. Уголовное дело по факту избиения возбудили за полтора часа до начала рассмотрения жалобы в суде.

Сейчас дело уже год находится у дознавателя — оно то теряется, то находится. И его до сих пор не переквалифицировали. Оно там изначально возбуждено по статье «побои» — что-то такое легкое. Хотя есть медицинские экспертизы, в которых сказано, что и мне, и Ткаченко был нанесен вред здоровью средней тяжести.

Подозреваемых в деле тоже нет. Хотя когда нас избивали, рядом проезжала полицейская машина — и четырех из пяти нападавших полицейские сразу же задержали. Их отвезли в отдел полиции, установили личности. Через день или через два их каким-то чудесным образом отпустили. И теперь их якобы то ли собирались, то ли собираются подать в розыск.

[class^="tooltip"] { position: relative; border-bottom: 1px dashed #F04E23; cursor: pointer; } [class^="tooltip"]:after { opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; content: attr(data-tooltip); padding: 6px 10px; top: 1.4em; left: 50%; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); background: grey; color: white; white-space: pre-wrap; z-index: 2; border-radius: 2px; font-size: 14px; line-height: 20px; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); } [class^="tooltip"]:hover:after { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); } .tooltip--left:after { top: -4px; left: 0; -webkit-transform: translateX(-112%) translateY(0); transform: translateX(-112%) translateY(0); } .tooltip--left:hover:after { -webkit-transform: translateX(-110%) translateY(0); transform: translateX(-110%) translateY(0); } .tooltip--right:after { top: -4px; left: 100%; width: 320px; -webkit-transform: translateX(12%) translateY(0); transform: translateX(12%) translateY(0); } .tooltip--right:hover:after { -webkit-transform: translateX(10%) translateY(0); transform: translateX(10%) translateY(0); } .tooltip--triangle:before { content: ''; width: 0; height: 0; border-left: solid 5px transparent; border-right: solid 5px transparent; border-bottom: solid 5px grey; opacity: 0; visibility: hidden; position: absolute; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(-2px); transform: translateX(-50%) translateY(-2px); top: 1.1em; left: 50%; -webkit-transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); transition: opacity 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1), -webkit-transform 0.2s cubic-bezier(0.64, 0.09, 0.08, 1); z-index: 3; } .tooltip--triangle:hover:before { display: block; opacity: 1; visibility: visible; -webkit-transform: translateX(-50%) translateY(0); transform: translateX(-50%) translateY(0); }

Я правозащитник и человек левых взглядов, не состою в этой партии [«Коммунисты России»]. Люди просто хотели поздравить друг друга с 1 мая, я хотел посмотреть, что там будет, и в первую очередь — чтобы там соблюдались права человека. Мы предполагали, что людям не дадут поздравить друг друга.

Нас было примерно 26 человек. Мы вышли на улицу, запустили шарики, поговорили о 1 мая. У всех были пропуска. Потом мы зашли [в офис «Коммунистов России»], провели небольшую праздничную скайп-конференцию, собирались сесть за стол и отметить Первомай. Но офис оцепили полицейские из ОВД «Щукино», ППС Северо-западного округа, руководил ими заместитель начальника милиции общественной безопасности округа. Были войска национальной гвардии.

Руководство партии в лице Максима Александровича Сурайкина и Ярослава Северовича Сидорова вели переговоры с полицией. В переговорах в качестве посредника принимал участие правозащитник [Андрей] Бабушкин. Полицейские сказали: дайте нам одного добровольца, мы оформим его за нарушение режима самоизоляции, и все пойдут домой.

Доброволец нашелся, Чермен Хугаев (руководитель молодежной организации «Коммунистов России» — ОВД-Инфо). Его привели в опорный пункт, оформили за нарушение режима самоизоляции, а дальше сказали: пригласите еще пятерых на протокол. Мы стали искать еще пятерых человек, люди встали из-за столов, согласились добровольно пойти. Но полицейские сказали: пятерым мы оформим протоколы, а все остальные пойдут на оцифровку: сдавать отпечатки пальцев, паспортные данные, фотографироваться. Мы, естественно, отказались и извинились перед Черменом: это было глупое решение посылать его добровольцем.

Мы решили занять оборону, и это продолжается до сих пор. Кто-то пытается уйти — кого-то ждут родители, кого-то — дети, среди нас была учительница и работница медицинской организации. Некоторым удается убежать, некоторых ловят. Некоторых оформляют только за нарушение самоизоляции, а некоторых по [статьям] 19.3 [КоАП о неповиновении полицейскому] и 20.2 [о нарушении порядка проведения уличных мероприятий] за «несанкционированный запуск шариков».