Юрий, Санкт-Петербург: «Это был лучший виски с колой, который я когда-либо пил».

На Марсово поле я пришел с девушкой за час до начала мероприятия. Ходили слухи, что будут задерживать чуть ли не у метро, поэтому все значки мы поснимали, плакаты спрятали, чтобы ничем не отличаться от обычных жителей города или туристов. День был многообещающим: 12 июня я с нетерпением ждал с момента анонса Навального, и еще так вышло, что в этот день мы с К. праздновали месяц, как мы вместе. Мы обменялись подарками и стали гулять по Марсову полю, чтобы найти кого-то из друзей и знакомых.

Наши друзья, ребята из «Весны», планировали привезти на митинг огромную желтую утку, я, конечно, согласился им помочь, идея мне очень понравилась, хотя и понимал, что есть вероятность задержания.

В 14:10 мы отошли к краю Марсова поля, ждали машину с уткой. Толпой в 6–7 человек вытащили утку из машины и побежали к митингу. На подходе я увидел, что рядом с собравшимися людьми уже стоит куча ОМОНа, понял, что сейчас всех нас задержат. Под аплодисменты мы вбежали в толпу с уткой. Через пару секунд меня с двух сторон схватили за руки люди в черном. Я понимал, что все равно всем будут рисовать 19.3 (КоАП — сопротивление полиции — ОВД-Инфо) и попытался сесть на землю, чтобы прибавить им работы. В итоге получилось лишь поджать ноги, и они меня просто несли под крики «позор». Больше всего беспокоился за К. — очень не хотелось, чтобы ее задержали… В итоге в автобусе оказались почти все, кто тащил утку. К. не задержали, что стало для меня, в некотором роде облегчением.

С нами в автобусе оказался китайский турист, который вообще не понимал, что происходит, был очень напуган, не знал русский язык, английским тоже владел с трудом. Мы сразу начали взывать к благоразумию ментов, чтобы они его отпустили. Благоразумие проснулось не сразу, а только когда на пару километров отъехали от Марсова поля.

Далее настало время проводить ликбез по поведению в отделе полиции для тех, кто там ни разу не бывал и вообще первый раз на митинге. Я раздал памятки для задержанных и вместе с другими активистами стал рассказывать, что делать можно, что нельзя, что менты делать могут, что нет. Ребята внимательно слушали и снимали нас на видео, чтобы не забыть. Также пустили по задержанным лист, где просили написать, как зовут и номер, чтобы передать информацию правозащитникам и в ОВД-Инфо.

Везли нас очень далеко, пока ехали, одна из задержанных предложила всем попробовать зеленые кексики собственного приготовления. Было очень вкусно!

— А может, ментов угостишь?

— Нет, они в магазин сходить могут, а нам еще в отделе сидеть.

Приехали к 15 отделу, долго ждали. Подоспели первые желающие передать еду и воду, передавали в окно автобуса.

В стрессовой ситуации лично я не чувствую голода, но съедаю все, что попадается под руки, от этого становится чуть-чуть легче.

В отделе нас ожидал кривоносый дежурный, тот еще урод! Начал у нас изымать телефоны.

— Так, давайте свои телефоны.

— Нет.

— В смысле нет? Отдавай телефон, я сказал.

— Нет, почему я это должен делать?

— Тут дежурная часть, вдруг вы тут все снимать будете.

— Ну вот когда будем снимать, тогда и заберете.

— Отдавай телефон! Че, умный самый?

— А почему у вас тут презумпция вины, это антиконституционно!

— За невыполнение законного требования…

— Оно незаконное, обоснуйте его.

В итоге телефон все-таки забрали под какой-то акт.

Всех отвели на второй этаж в актовый зал. Сидели, конечно, больше трех часов. Пока не пришли ОНК, нам не хотели передавать еду и воду.

В какой-то момент, часов в 10 вечера, когда мы все еще надеялись, что нас не оставят на ночь и мы с подругой обсуждали, как будем выпивать после освобождения, к нам подошел парень и сказал, что у него в рюкзаке бутылка с колой и виски, но он опасается это тут распивать. Мы с нескрываемым восторгом сказали, что если боится, пускай отдаст нам, мы с его бутылкой справимся. В итоге впятером выпили за то, что «Россия будет свободной» и за «свободу собраний всегда и везде». Это был лучший виски с колой, который я когда-либо пил.

Богдан Василенко, Москва: «Поздравлял людей с днем России, пока меня тащили в автозак. За что получил от ОМОНа под ребра».

12 июня меня задержал ОМОН на Тверской улице, недалеко от выхода из метро «Тверская», где проходил мирный протест против коррупции. Первая волна задержаний, когда выхватывали наиболее активных людей, уже прошла, и все было довольно спокойно. В какой-то момент мы думали, что они про нас, наконец, забыли. Но оказалось, у них просто закончились автозаки, и тут они подогнали еще. Тогда стали ловить всех подряд: кто им понравился, того и берут. На меня прыгнули сзади вчетвером, порвали мне рубашку. Я решил посмеяться: поздравлял людей с днем России, пока меня тащили в автозак. За что получил от ОМОНа под ребра.

После часа катаний по Москве, приблизительно около 18 часов, мы были доставлены в ОВД Алексеевский. У всех задержанных забрали паспорта и сказали ожидать. Все время ожидания мы находились на улице, на внутренней площадке ОВД, в течение всего времени ожидания нам не было дано никаких разъяснений относительно нашего правового статуса. Представитель правозащитной организации был допущен на территорию на незначительный промежуток времени, после чего его заставили покинуть территорию ОВД. Однако нам успели передать продукты и питьевую воду, за что мы были очень благодарны. Позже один из сотрудников полиции, куря с коллегами неподалеку, при взгляде на пакеты с едой с иронией бросил: «За шоколадку продались». Эти же сотрудники пару раз подзывали к себе некоторых задержанных и начинали спрашивать «за жизнь». Ближе к ночи на улице стало довольно холодно, однако у одного из задержанных была куртка, и мы надевали ее по очереди.

Мой протокол об административном нарушении был составлен приблизительно в час ночи. Таким образом, с момента доставления прошло уже около семи часов. Адвоката от правозащитной организации пустили на территорию ОВД, но, кажется, не пустили в здание, где составлялись протоколы, поэтому все задержанные общались с полицейскими «один на один». В ходе составления протокола сотрудником ОВД мне было сказано, что если я не подписываю все документы, не даю согласие на добровольную подписку на СМС-информирование и обязательство явиться в суд, не сдаю отпечатки пальцев, не фотографируюсь или не сделаю хоть что-то из сказанного сотрудниками, меня оставят в ОВД на ночь, а так как камер на всех не хватает, то есть вероятность заночевать на улице, на территории ОВД. Трое из задержанных в итоге провели ночь именно так, а еще семеро ночевали в здании, но условия были все равно плохие — некоторые спали на партах и стульях. После службы в армии мои отпечатки уже были в базе, поэтому я выполнил все их не совсем законные требования. Грамотно заполнив все документы и пройдя дактилоскопию, но отказавшись от СМС-информирования по причине якобы «разбитого телефона», приблизительно в полвторого ночи я был отпущен на свободу.

С момента задержания я общался по телефону с представителями правозащитных организаций, поэтому сразу после освобождения я сообщил о текущем положении дел в отделении и поехал домой — заряжать телефон и готовиться к грядущему суду, который, со слов полицейских, должен был быть в этот же день. Суда в итоге 13 числа не было, а ребят, оставленных на ночь, освободили лишь к девяти вечера, и то после того, как туда выехали представители ОНК.

Сейчас мне вменяется ст. 19.3.1, а в протоколе написано, что я якобы «прорывал оцепление, отталкивал сотрудников полиции, при этом выкрикивая лозунги и не воспринимая требования прекратить противоправные действия». Естественно, ничего из этого я не делал, но иллюзий по поводу грядущего решения суда не питаю, переживаю только за меру наказания — сидеть 15 суток, да еще и ни за что, совершенно не хочется.

Сергей Обидин, Москва: «Увидел Росгвардию и ОМОН, ну и решил сфоткать».

Приехал я в 14:30 примерно, вышел из метро «Чеховская» и пошел в сторону Тверской, дошел до пересечения, где стояли «Камазы» и увидел Росгвардию и ОМОН, ну решил сфоткать… Когда опустил телефон, меня скрутил ОМОН и засунул в автозак в 14:50. Нас набили туда 30 человек и в 15:30 повезли в отделение Нагатино-Садовники, туда мы приехали в 16:15, еще минут 40 нас держали в автозаке, затем выпустили в курилку ждать оформления. К нам приезжали разные люди, привозили еды и воды, дальнобойщики приезжали поддержать. В 20:45 меня вызвали и дали бумажки на подпись, но копий не дали, хотя расписаться уговорили (сказали, типа еще дольше проторчу там) и в 21:40 меня выпустили. Написано там было, что я кричал лозунги и махал плакатом, и у всех, кого задержали, одно и то же было написано.

С., Москва: «Учусь в военном учебном центре. По этому поводу пока даже не вызывали».

Мы с другом поехали в центр города, чтобы посмотреть на исторические инсталляции в честь дня России. Там было много людей, большинство из них выкрикивали политические лозунги и стояли с плакатами, их позже задерживали сотрудники ОМОН. Мы хотели, но не могли уехать, потому что в метро не пускали. Мы просто сели на лавочку недалеко от входа, после чего меня задержали и написали в протоколе, что у меня был плакат, и я выкрикивал лозунги «Путин вор», «Долой коррупцию». Был суд, меня оштрафовали на 10 тысяч рублей. Судиться больше не буду — надоело. Учитывая, что я учусь в военном учебном центре, мне грозит не очень приятная история в личное дело. Пока меня даже не вызывали по этому поводу. Если что, преподаватели обещают, что будут за меня.

Александр Турбин, Санкт-Петербург: «Отказывались отпускать задержанных, объявив, что мы все „пришли на собрание“».

Я был задержан на Марсовом поле около 14:15. Задержание прошло без применения насилия, тем не менее, сотрудник отказался представиться и объяснить причину задержания. Я был сопровожден в автобус, который позже доставил нас в 6 отдел полиции по Калининскому району Санкт-Петербурга. Нас было около 30 человек, трое несовершеннолетних, трое пожилых людей. Около 15:20 начали заводить людей в отделение. Задержанных пытались дактилоскопировать и фотографировать, но большинство отказались, сославшись на возможность идентифицировать личность по паспорту.

Держали нас в конференц-зале. Отношение было корректным, выпускали в туалет, а далее — и курить. Правозащитники были допущены. Полиция достаточно быстро предоставила воду, но горячее питание по истечении трех часов предоставлено не было, его полиция организовала только во второй день. По истечении трех часов сотрудники отказывались выпускать задержанных, сначала объявив, что мы все «пришли на собрание», и лишь затем объявив, что мы задержаны по статьям, по которым можно содержать до двух суток. Тем не менее, о каких статьях идет речь, не сообщалось. Другим задержанным, которые упорствовали в попытках покинуть отделение полиции, одним из сотрудников полиции были высказана угроза создать сложности, в дальнейшем один из этих задержанных, насколько я помню, действительно получил 15 суток ареста и большой штраф (впрочем, это может быть связано и с его поведением непосредственно в суде, не могу утверждать).

В первый вечер сотрудники полиции сообщали, что нас должны повезти в суд, что якобы ждут неких пятерых судей. Что это значит, не пояснялось. К ночи постельное белье выдано не было, задержанные спали поперек кресел в конференц-зале, некоторые спали на полу. С вечера людей начали вызывать в кабинеты, предлагали написать объяснительные. В моем случае мне было разъяснено, что в соответствии с 51 статьей (Конституции — ОВД-Инфо) я имею право не свидетельствовать против себя.

Только к вечеру второго дня я был вызван для ознакомления с протоколами и другими материалами. С протоколами меня знакомил не тот сотрудник, который меня задерживал. Он не мог объяснить мне мои права, настаивал на том, чтобы я подписывал документы не читая, очень торопил. Я ознакомился с протоколом об административном задержании по ст. 20.2 (КоАП, нарушение порядка проведения мероприятия — ОВД-Инфо), однако сотрудники отказались предоставить мне его копию. Протокол о задержании в деле по ст. 20.2 я подписывать отказался в связи с фактическими ошибками. После этого сотрудник отказался ознакомить меня с протоколом об административном правонарушении по ст. 19.3, мотивировав это тем, что «ты все равно не подпишешь».

Вечером 13 июня я и около 10 человек были отвезены в Калининский районный суд Санкт-Петербурга. Мои дела начали рассматривать в десятом часу ночи, закончили почти ровно в полночь. Ходатайство о переносе дела по месту регистрации поддержано не было, но с материалами по делу ознакомиться дали. В возможности посмотреть видеозапись, приложенную к делу, мне было отказано. В остальных документах было значительное количество ошибок — неверные данные, отсутствие необходимых подписей сотрудников и т. д. Кроме того, из приложенных документов следовало, что я задержан двумя инспекторами ДПС ГИБДД, что не соответствует действительности. Тем не менее, по обоим делам суд вынес положительное решение. По ст. 20.2 суд постановил назначить наказание в 10 суток ареста, по ст. 19.3 — 5 суток. Однако, когда меня собрались уводить, я был возвращен в зал суда, оба постановления были переделаны. По новым постановлениям мне было назначено 5 суток ареста и 10 000 рублей штрафа, что меня, скорее, устроило.

После суда я и еще несколько человек были доставлены в какое-то отделение, где нас дактилоскопировали, мотивировав это тем, что без этого нас не примут в Захарьевском спецприемнике. Попытка отказаться была пресечена угрозой составления еще одного протокола по ст. 19.3. После нас долго возили по городу в душной кабине, и лишь ближе к рассвету доставили к спецприемнику на Захарьевской. Людей заводили в порядке очереди. Нас выпустили из машин, и мы более часа мерзли у входа, особенно плохо пришлось девушке, которая была в платье.

После того как нас завели в спецприемник, сфотографировали и осмотрели у врача, мы были переведены в клетки на первом этаже, где мы провели долгое время в сильнейшем холоде, пока тянулась очередь. К этому моменту все были истощены, кто-то не спал уже около двух суток. Из-за холода спать на узких лавках было практически невозможно без риска застудить органы, потому людям пришлось ходить по клетке туда-сюда, чтобы хоть как-то согреться.

После распределения по двухместным камерам в спецприемнике были созданы хорошие условия. Было выдано постельное белье и гигиенические принадлежности. В камерах было достаточно тепло, был умывальник с горячей водой. Предоставлялось трехразовое питание, людей выводили на прогулку, давали звонить по 15 минут в день, пускали в библиотеку. Отбыв положенный срок, 17 июня я был выпущен из спецприемника в установленное время.

Кроме того, за день до этого, в пятницу, я был вывезен в Санкт-Петербургский городской суд для рассмотрения жалобы по делу по ст. 19.3. Адвокат не смог присутствовать на слушании ввиду того, что дела пяти его подзащитных рассматривались одновременно в разных залах суда. Мне дали ознакомиться с делом, но снова отказали в возможности посмотреть видео, приложенное в качестве доказательства. Я повторил все то же самое, что и в Калининском суде — сообщил об ошибках в документах, о нарушениях во время задержания, о том факте, что фигурировавшие в деле сотрудники ДПС меня не задерживали, также выразил несогласие с материалами дела и решением суда нижестоящей инстанции. Несмотря на это, решение Калининского районного суда было оставлено без изменений.

Акции против коррупции охватили беспрецедентное количество городов — сравнимая география протестов была у митингов против КПСС в конце 80-х и у «Рельсовой войны» 1998 года. 12 июня люди вышли на улицу в около 200 городах России, полицейские задержали как минимум 1720 человек. Совместно с Meduza мы продолжаем подводить итоги Дня России, а также собираем рассказы задержанных. Сегодня мы публикуем пять свидетельств из Москвы, по одному — из Санкт-Петербурга и Благовещенска.

Дарья Кошелева, Благовещенск, несовершеннолетняя: на меня набросился ниндзя с погонами

Иду я по 50 лет Октября, с одной руки веду трансляцию в «Перископ», в другой несу Конституцию РФ. Начинается гул, я пробираюсь посмотреть, и тут на меня внезапно набрасывается ниндзя с погонами. Естественно, он не представился и не сказал, что вообще происходит.

После небольшой борьбы, отбил меня от людей, которые шли от меня неподалеку. Я попыталась вырваться, он выкидывает меня на дорогу, по которой ехало большое количество машин и автобусов. Меня завели в автобус вместе с еще одним парнем (Никитой Бурманиным), там находилось около 10 полицейских. Дружной компанией под маты какого-то мужика с погонами нас довезли до «Меги» и пересадили в «Жигуль» без каких-либо обозначений.

Отвезли в ОВД, проводили на третий этаж, на входе в актовый зал, где уже находилось пару человек, у нас попросили паспорта для отсветки, мы отдали и только потом опомнились, что этого делать нельзя. Но все хорошо, нам их вернули минут через 15–20. Взяли объяснительную. Долго ждали мою мать. Пока ждали, когда освободиться кабинет, до меня нагло докопалась тетечка, как гопник прям, задавала странные вопросы про пирсинг, пыталась пристыдить и унизить. Затем нас отвели в какую-то «комнату пыток», которая наглухо пропахла мочой, с грязным столом со следами снятия отпечатков пальцев.

Там составили протокол, параллельно вели беседу, втирали полную дичь. Говорили, что коррупция не наше дело, эта проблема не актуальна, занялись бы лучше действительно достойными и интересными делами, и прочее. Протокол, кстати, надиктовывал тот самый, кто схватил меня на улице, а другой писал. Пригрозили штрафом от 10 тысяч, постановлением на учет в комиссию по делам несовершеннолетних, возможностью применить наказание к родителям — за то, что плохо выполняют свои родительские обязанности.

Оформили 20.2 ч. 5 КоАП (нарушение порядка проведения публичного мероприятия — ОВД-Инфо).

Егор Новусов, Санкт-Петербург, несовершеннолетний: неподчинение полиции — потому что не ушел с Марсового Поля

Придя на Марсово Поле, мы удивились огромному, по сравнению с 26 марта, количеству сотрудников правоохранительных органов. Нас было четыре человека, все несовершеннолетние. Первые полчаса наблюдали классическую для мероприятий в этом месте ситуацию: полиция выгоняла людей с памятников, только делала это в более агрессивной манере, чем было в прошлый раз.

И вот, спустя час после начала, толпу начали сгонять в кольцо. Началась давка, одному дедуле кто-то случайно рассек лицо, в толпе нашелся человек, у которого были пластыри. И к тому времени кольцо уже было построено, а нам повезло не успеть оттуда сбежать. Первые минут пять можно было сбежать, перепрыгнув через памятник при должной сноровке, но потом на него встали два сотрудника полиции. Прессу выпустили из кольца. Спустя полчаса образовался коридор, через который сотрудники полиции начали бесцеремонно и без разбору выводить по одному человеку к автобусам. И хотя мы не оказывали сопротивления и добровольно пошли в автобус, позже нам будут вменять статью КоАП 19.3 (сопротивление полицейскому — ОВД-Инфо).

Оказавшись в автобусе, мы поняли, что обстановка тут будет не самая печальная, настрой у людей был веселый. Сотрудники полиции при задержании не представились, не разъяснили права и мой статус. Позже указал это в протоколе.

Спустя час езды, мы подъехали вроде как к 64 отделению полиции. Видимо, нам там места не хватило, так как почти сразу после парковки мы двинулись в путь. Спустя еще час мы оказались у ОВД номер 8. И тут начался трэш и веселье: с помощью аварийного механизма открытия дверей двое человек внезапно сбегают, полицаи выбегают на улицу, но уже не успевают догнать беглецов.

Автобус двинулся дальше, так как места в восьмом отделе нам тоже не нашлось. Только теперь у каждой двери стояло по два полицейских.

В общей сложности, возили нас по городу около четырех часов. Следует учитывать, что за это время ни разу никого не выпустили в туалет. По сути, это был элемент пытки. Сотрудники на возмущения ехидно отвечали: «Подождите». Завершением нашего невероятного странствия, обзорной экскурсии по югу Петербурга стал 55 отдел полиции. И вот тут начали мало-помалу отпускать измучившихся людей в туалет. Не без попытки побега: беглеца поймали и приволокли за ноги и руки назад в автобус.

Как только нас вызвали в отдел, хотели заставить писать объяснительные, но узнав, что мы несовершеннолетние, лишь сфотографировали наши паспорта и нас (лично я закрыл лицо).

Как узналось позже, мужчины, сидевшие в аудитории без формы, — сотрудники Центра «Э». Вели себя особенно нагло и по-хамски.

Затем нас всех погнали на второй этаж. Составили под копирку рапорты на меня и еще одного человека и выслали ждать в коридоре на диванчике приезда инспектора по делам несовершеннолетних. Ждали еще полтора часа. На то, что мне было необходимо принять антибиотик, всем плевать.

По прибытию инспектора меня пригласили в кабинет. Началось с формального опроса: место жительства, дата рождения и т. п. Спустя 10 минут приехала мама, которую в отдел сначала отказывались пускать. Все сотрудники не стеснялись у участников митинга спрашивать, «сколько заплатили».

Инспектор заявила, что каждому студенту и школьнику выплачивали около тысячи рублей за участие, этим, по ее словам, хотели повысить численность мероприятия. Якобы у следствия есть доказательства, и скоро будет расследование.

Когда мне дали прочитать рапорт, с удивлением обнаружил, что мне вменяется 19.3: неподчинение законным требованиям сотрудника полиции. На мое вполне закономерное возмущение, мне сказали, что неподчинение в моем случае — то, что я не ушел с Марсового поля, когда сотрудники полиции говорили об этом в мегафон. Инспектору все равно, что я мог находиться на другом краю поля и не слышать это. Подписал несогласие с обвинением в протоколе.

После еще нескольких формальностей нас отпустили и по, напоминанию адвоката, пообещали в течение 5 минут сделать ксерокопии протоколов. Ждали в итоге полчаса.

Ксерокопии рапортов отдавать отказались. Говорят, нужен «письменный запрос, и уже потом мы его рассмотрим».

В общей сложности, наше «лишение свободы» с момента задержания до освобождения составило 8 часов 20 минут. Родителей вызвали в школу на беседу с директором.

Савва Карпов, Москва: у России должен быть хозяин

Меня задержали одним из первых — потому что у меня была листовка. Ко мне подбежал ОМОНовец, вырвал и скомкал листовку, схватил за руку и перекинул остальным. Я решил не сопротивляться, мне заломали руки и оттащили к автозаку. При задержании у меня выпали и потерялись ключи.

Я был одним из первых «поселенцев» автозака. Затем туда стали сваливать ребят, часто сильно избитых и несовершеннолетних. Некоторые вообще не понимали, что происходит: их задержали за флаг с надписью «Вперед, Россия!». Они, видимо, были с реконструкторского фестиваля. Один 13-летний мальчик, очень напуганный, повторял:

— Как? Где? Куда вы меня везете?

— В ОВД «Рязанский».

— Что? В Рязань?

Рядом стоял автозак, я видел, как рядом с ним одного задерживаемого прямо серьезно били. В наш автозак людей запихивали постепенно, одним из последних — Ильдара Дадина. В автозак набили 23 человека, было тесно.

Нас привезли к ОВД и оставили в автозаке. Мы видели, что стоим рядом с ОВД. Минут через 15 мы начали чего-то требовать: кто-то хотел в туалет, кто-то хотел пить. Нас еще поудерживали, после того, как мы начали раскачивать автозак, начали выпускать в туалет.

Менты в ОВД были недовольны: это не мы вас задержали, а ОМОН, вас к нам привезли, мы должны вас оформить, но не знаем, как это делать. Наша хата с краю.

Такое ощущение, что у них было указание держать нас до последнего, чтобы мы не попали на метро. Я вышел одним из первых, а практически все остальные опоздали на метро. И это — окраина, Рязанский проспект. Меня выпустили в 00:20, остальных — по одному, примерно через каждые десять минут.

Причем постоянно говорили:

— Мы сейчас вас отпустим.

— Сейчас — это когда?

— Ну вы нас поймите, у нас протоколы…

Менты пытались вести идеологические споры, но зарядка у них была не так высока, как у активистов. Кроме «я теперь получаю хорошую зарплату» и «у России должен быть хозяин», я ничего от ментов существенного не услышал. Мент, который со мной говорил, понял, что у него не хватает квалификации читать нам воспитательную беседу, и прекратил разговор.

У нас не изъяли телефоны. У кого-то телефоны сели, у меня был полностью заряжен, и я звонил в ОВД-Инфо. Мы записали все фамилии, в том числе несовершеннолетних. Менты начали кричать, что «мы нарушаем закон», «используем данные несовершеннолетних, чтобы звать их на несанкционированные акции». То, что несовершеннолетних задерживали, таская по асфальту — у одного была содрана рука — это, видимо, законно.

Менты пытались нам предъявить, что мы нассали в автозаке. Но это товарищ с ободраной рукой пытался промыть рану, там осталась лужица воды. Мы им это объяснили, они вроде успокоились.

Дадин качал права по полной! Его, в числе самых шебутных, потом увезли в ОВД «Нижегородский». У меня при задержании изъяли газовый баллончик и потом не вернули. Причем в ОВД я расписался, что у меня ничего не изымали. Мне сказали, что изымали-то у меня не они, а ОМОН, и его вот прямо сейчас вернут…

Вообще в автозаке на трех ментов было 23 задержанных — были реальные варианты из автозака выйти… Но когда мы заехали на территорию ОВД, то это уже было более затруднительно.

Мы имеем права не давать отпечатки, но менты убеждали нас, что из-за этого они нас еще дольше будут держать. В отличие от Ильдара, я не вступал с ментами в сложные юридические споры, просто говорил, что жду юриста. Когда ко мне приехал адвокат, они использовали все возможности, чтобы его не пускать, но потом вынуждены были пусть его, и вскоре освободили.

Антоний Павлов, Москва: подпортили впечатление от столицы

В Москве хватали всех кого попало, без разбора. Даже за станцию метро или две от места, где был митинг. Меня как раз задержали на входе в метро и составили протокол как и на всех, что я участвовал в митинге и тому подобное.

Плюс ко всему, в отделении полиции — адрес, если не ошибаюсь, Новочеремушкинская 24/2 — при составлении протокола выражались нецензурно и угрожали физической расправой, если я дальше буду задавать столько вопросов. Я спрашивал про все, что, подписывал, что не понимал — отказывался подписывать.

Сотруднику это не понравилось, и он сказал, что дальнейшее мое оформление будет проводить в самую последнюю очередь. В итоге половина людей, прошедшая после меня, вышла из отделения первей, а я вышел самым последним в третьем часу ночи, хотя задержали около пяти-шести часов вечера. Ко всему прочему, я не местный и даже не понимал, где нахожусь, сотрудники не удосужились подумать, что мне делать дальше, если задержать в ОВД после закрытия метро. А мой дом в полутора тысячах километрах, так что идти домой вариантов не было.

Я неоднократно говорил, что болит голова и вообще неважно себя чувствую, все было пропущено мимо ушей. Когда я спросил фамилию сотрудника, который мне угрожал, он соврал (потом через другого человека я спросил его фамилию у его сослуживца). Было еще много неприятных моментов, и в целом впечатление о Москве мне подпортили. Сам я из Краснодарского края, город Туапсе, мне 20 лет.

Р., Москва: я шел в торговый центр

Я с товарищами вышел из метро на Пушкинской площади, мы направлялись в сторону Охотного ряда, в торговый центр. Мы увидели, что сотрудники полиции перекрыли улицу. Мы спросили, как нам пройти, полицейские сказали спускаться в метро. Но в метро было не пройти, и через дворы не обойти — все вокруг было перекрыто. Мы стояли с товарищами у ограждения, думали, это рассосется, и в один момент патруль из человек шести отодвинул ограждение, направился непосредственно ко мне, и, с заламыванием рук, повел меня к автобусу.

Меня посадили в автобус, и там уже были люди. Мы не отъезжали минут сорок, пока не заполнился весь автобус. Нас повезли в ОВД «Восточное Дегунино». Задержание происходило без каких-либо объяснений, права мои не сказали, что я такого правонарушающего сделал — тоже. Не представились. В автобусе не было кислорода, он был полностью запечатан. Форточки открывать отказались.

Нас привезли в ОВД и по два человека запускали в отделение. Нам сказали ждать, пока не составят протокол. Я прочитал протокол, расписался, написал, в чем был не согласен. Нас посадили в какой-то учебный класс в ОВД. В протоколе была написана часть 2 статьи 20.2 (проведение публичного мероприятия без уведомления — ОВД-Инфо). Я взял копию, попросил товарища капитана расписаться, что она верна.

В нем написано: «являлся участником публичных мероприятий, нарушил установленный порядок проведения собраний, митингов, демонстраций, шествий». Формулировка мне не до конца понятна, но они отказывались ее комментировать. По формулировке этой статьи получается, что я вообще организовывал это мероприятие… Кого-то забирали с плакатом, кого-то еще с чем-то, а меня — совсем ни за что, я мирно гулял.

Я знал, что был День России, мы с друзьями шли на Манежную площадь, в Охотный ряд.

Я слышал о мероприятии Навального, слышал, что-то может быть, но не знал, что окажусь в эпицентре. Я не понимал, что вообще происходит. Митинг, в моем понимании, это нечто с публичными выступлениями, а я видел только сотрудников полиции, которые все перекрыли.

Н. Москва, несовершеннолетний: Я просто расспрашивал людей

Я не участвовал в митинге — мне было интересно, я пришел и расспрашивал людей, чего они добиваются. Я начал спрашивать, но через 10 минут появился ОМОН. Толпа начала разбегаться — невозможно было пройти сквозь нее. ОМОН вошел в толпу и окружил нас, не давал выйти. Затем пришли полицейские в бело-серой одежде и начали забирать. Одного человека, я видел, положили на асфальт и надели наручники.

Меня вытащили за шкирку, можно сказать, за воротник, сделали захват и понесли. Они дергали меня за рубашку, я попросил этого не делать. Они перестали дергать, но сделали захват на мою руку намного сильнее. В автозаке мы простояли минут пять, затем поехали в отделение Рязанского района.

Мы приехали к зданию ОВД и простояли в автозаке около полутора часов. Нас не выпускали в туалет, оставили в этом автозаке и чего-то ждали, просто издевались над нами. Только когда мы начали кричать, качать автозак, стучать по решеткам, к нам пришли и сказали: «Ведите себя прилично, и мы вас отпустим». После этого по одному начали выпускать в туалет — в сопровождении полицейского.

Я написал объяснение, в котором сказал, что я в митинге не участвовал. Оно так и есть. Я просто был в толпе. Когда я спросил инспектора по делам несовершеннолетних, могу ли я отказаться от объяснения, ответа я не услышал. Объяснение у меня брали в присутствии мамы. В кабинете было девять человек: четыре несовершеннолетних, один полицейский и родители.

Мои родители написали расписку — или как это называется. Эту бумагу отнесли в комиссию по делам несовершеннолетних. Через месяц они поговорят с моей мамой и решат, ставить меня на учет или нет. Полицейский говорил, что не надо так больше делать, что это отразиться на нашем будущем, но я верю, что все это бред, и нас просто запугивают.

Павел Ч., Москва, записано вечером 12 июня: били, как одного из задержанных

Я вышел из метро, я искал туалет — шел в «Макдоналдс». Я вообще ехал не в центр. Мне приспичило, я выбежал из метро, меня на выходе из метро скрутили. Я не знал, что сегодня акция.

Пока вели среди людей — не били, когда завели в автозак, где не было камер… Били просто — как одного из задержанных. При мне в автозаке был один человек, у него лицо было расцарапано слегка. Меня один раз шокером ударили в бедро и несколько раз дубинкой по ребрам — тычками. Уже в ОВД вызвали скорую. Врачи сказали, есть небольшая гематома, ничего серьезного, госпитализация не требуется. Мы пока сидим в ОВД, протоколы нам не дают, мурыжат нас уже третий час. Не ясно, что будет дальше.

Почему били именно меня — не знаю, я не сопротивлялся. Мне плохо до сих пор.

Сашунь, привет, опять попал под раздачу, определили на отдых трудоголика. Кратенько опишу происходящие события, данные мне судьбой. 24.05.2017 приходит мне по почте послание из местного СК о том, что в отношении меня возбуждено уголовное дело по ст. 150 ч. 1 УК РФ — ну я как-то недопонял, что это такое, ну и перед этим заметил, что дня три за мною ведется слежка (как в кино). Я решил разъяснить ситуацию и сам съездить в СК, разобраться, что почем. 25.05.2017 как чувствовал неладное, подбил все делопроизводство, приготовил к отправке писем 15 по разным вопросам в разные органы, написал жалобу в прокуратуру об отмене постановления о возбуждении уголовного дела по основаниям того, что я не общался с теми несовершеннолетними братьями, которых якобы я привлекал к преступлениям.

Разъясняю тебе, что эти два брата живут в начале улицы, где мой сгоревший дом, по жизни в деревне они фуфлыжники, мало с кем общаются, как живут, я даже не знал. Года два назад у них током убило мать, отец у них ушел и семьи давно и их не касался, ну и два года они, наверное, жили как-то сами, я об их существовании даже никогда не думал. Так вот они, не знаю, как и за что пока, были взяты ментами, им вменили 11 эпизодов краж по статье 158, стрельбу по 213 и оружие по 222 УК. Ну вот 2 месяца их было не слышно не видно, а я даже не знал об их истории — а вот сейчас и обнаружилось, где они и что они — ну, наверное, так как они беззащитные сироты — мусора попрессовали, и они дали показания, что я их учил совершать кражи, и они мне отдавали половину награбленного, а в двух случаях даже я участвовал с ними в ограблении магазина. Я, конечно же, сомневаюсь, что они могли совершить все эти 11 краж, так как дерзости у них нет, валенки по жизни, гвоздя забить не могли. Но тем не менее, все складно сложили менты, и они подписали, одного братца закрыли, а второго взяли под охрану и где-то прячут менты.

Ну так вот 26.05.2017 я собрался сам ехать в Усмань с этим вопросом, и меня как раз на эту дату вызывал по повестке в ментовку следователь по какому-то делу, где я потерпевший — то ли по сгоревшему дому, то ли по краже пилорамы — чему я удивился. Собираясь выезжать в Усмань, заметил, что в 9 часов утра машина, которая вела за мной слежку, уже находилась в кустах напротив дома. Обычно они подъезжали часам к 12, а в этот день рано. Я сразу понял, что будут меня брать, но не знал, за что.

Ну поехал в Усмань, успел закинуть письма на почту, жалобу в прокуратуру, приехал в ментовку, захожу на порог, навстречу мент. Говорит: «Ты к следаку Артемовой?». «Да», — говорю. «Ее не будет сегодня». Я говорю: «Как не будет, она мне (действительно) утром звонила, уточняла, приеду ли я или нет и говорила, что будет ждать». «Ну нет ее», — говорит.

Ну я развернулся и пошел напротив на остановку, чтоб доехать до СК. Минут десять посидел на лавочке и читай здесь началось кино. Подлетает к остановке, где я сижу напротив ментовки, микроавтобус «Форд» серебристого цвета, оттуда выскакивают два орла в масках, с криками «Лежать, полиция, сука» и тому подобное, подлетают ко мне. Чуть вдалеке был еще какой-то мужик на остановке, глянул на него, он вообще потерялся. Ну меня валят на землю, волокут в автобус этот, бросают на пол, на голову надевают шапку, на руки — наручники, и поехали до ж/д вокзала в Усмани. Там остановились, мне в руку поочередно всунули сначала, как позже выяснилось, ручку пистолета 5.4 калибра, а затем пакет с наркотой. Все это рассовали по карманам, подняли мою голову, разжали рот и залили в рот жидкость граммов 200 на вкус подслащенной воды, пришлось хлебнуть, после этого часа полтора пролежал на полу, после чего вывели на задержание, приехал из СК следователь. Ну, естественно, все по-организованному грамотно составили, и меня закрыли по 91 УПК РФ. 29.05.2017 приходит следак на ИВС и кидает мне уже постановление о предъявлении обвинения по ст. 150 ч. 1 пп. «а, б», ч. 2 ст. 158, ч. 2 ст. 228, ч. 1 ст. 222 УК РФ — таким образом, укомплектовав меня полностью. Проводят обыск без меня у Галки (гражданской жены Осмачкина Галины Ярцевой — ОВД-Инфо) дома и, естественно, там «находят» в моих брюках 11 патронов к пистолету, который у меня «изъяли» во время задержания.

Ну я, естественно, — заяву на ментов о совершении в отношении меня преступления по ст. 126 (похищение человека) и ст. 286 (превышение должностных полномочий) УК. Суд об избрании меры пресечения был 29.05.2017. Ну я, конечно, сильно психанул, им всем предъявил, благо у меня имелись документы, в которых я предупреждал о подобных действиях в отношении меня прокуратуру, ну и еще в знак протеста против подобного произвола, а я уже четвертый человек в Усмани, кому подброс такой делают, я об этом также предупреждал и начальника липецкой полиции, и липецкого прокурора месяца полтора назад.

Я сел на голодовку, уже 4 дня не ем, воду из-под крана так изредка похлебываю, и никто не обращает внимания, хотя везде и всюду я всех поставил в известность. Ну так вот, прокурор на суде, прикинь, — и судья сам был новый председатель суда, и прокурор новый — прокурор заявляет после моего кипиша всего изложенного и обоснованного и в отводах им, и в том, что они являются составной частью криминогенного сообщества правоохранительной системы Липецкой области — встает и заявляет судье отложить рассмотрение дела еще на 72 часа, дабы проверить мои доводы о моем похищении и всем действиям, которым я подвергался.

Ты знаешь, вот эти действия — это целенаправленная, хорошо организованная акция по запугиванию людей, и разрешение на ее проведение принимают высокие чины, не боясь ответственности — ведь действуют нагло и открыто и все всё понимают, а молчат. Тем троим хоть подбросили одни наркотики, а мне накидали от души. Ну сильно духом не упал, злости, конечно, хоть отбавляй, сижу в камере один, ИВС нормальная обслуга тоже. Адвоката дали сами следаки, привезли по назначению из Липецка молодого пацана, ну толку от него, как и от остальных. Его следаки сами возят в Усмань из Липецка и обратно. Судья красавец тоже, я ему отвод забомбил, а он у адвоката спрашивает: «Ваша позиция?». Адвокат говорит: «На усмотрение суда». Судья ему: «Вы че, пришли защищать своего подопечного и не разделяете его позицию? Тогда вам здесь нечего делать». Я ошалел, этот адвокат перепугался, сразу говорит: «Поддерживаю».

Сань, ты че там, по-возможности в Москве помоги, а тут я сам тебя буду в курсе держать, по письмам бумаги отсылать. Надо добиться возбуждения уголовного дела в отношении ментов по 127 и 293 УК ПФ, заявы я подал, но тут это невозможно, примут решение об отказе — вышлю их тебе. Ну и обжалую, конечно.

Да, забыл еще, мусора когда меня похитили, мастерка со мной была и папка черная с документами разными, в мастерке был паспорт, удостоверение ООД «За права человека», водительское удостоверение, права и деньги. Все как и ранее — походу, одна и та же шайка действует — счеты со мной сводят. Когда оформляли на ЖД вокзале, съехался почти весь отдел Усманского РОВД из оперов и начальство — праздник у них был, как люди говорят, во как их достал бумажками — сила в пере есть, оказывается, так что молчать не следует.

Я последнее время что-то сильно писаниной увлекся, за многие дела боролся по обращениям людей и в основном пострадавших от ментов и СК — это и есть основная причина возникновения данного дела. Не так давно, недели две назад, я делал бумаги одной жене пострадавшего в подбросе наркотиков, она с ними ездила в Москву на прием в МВД и Госдуму — посмотрим, стрельнет или нет, но пока все тихо.

Четвертый день на голодовке, пока чувствую себя нормально, на животе пирожок небольшой жировой был — пропадает на глазах — впору писать рецепт, как похудеть.

Я знаю, что поступил опрометчиво, и знаю, что совершил в данной ситуации много ошибок. Далее я расскажу о полиции и о том, как меня и моего друга задержали 31 мая. Я проснулся с утра от стука в окно, ко мне пришел еще один организатор митинга, спал я часа три. Я вышел с ним поговорить, он сказал, что сегодня его вызывали в отделение полиции, и он должен приехать в отделение.

После того, как разговор закончился, он ушел домой. Я потерял связь с ним, а потом узнал что его забрали в полицию, где на него оказывалось давление.

После этого полицейские приехали и ко мне, стали стучаться, вышла моя бабушка, они сказали ей, что они просто хотят со мной поговорить. Моя бабушка им поверила и позвала меня.

Я подумал, деваться уже некуда, и вышел, стал разговаривать с ними через калитку. Они попросили меня выйти, а я согласился, допустил ошибку. Сделал я это, так как поначалу они были вежливы и культурны, говорили, что мне нечего бояться, что на меня не будет оказываться давление, и что их требования законны.

Я знаю, я поступил как полный дурак…

Они настойчиво звали меня поехать с ними. Говорили, что «с тобой просто хотят пообщаться и понять, не из ИГИЛ ли ты». Я настойчиво отказывался. Далее я сказал, что уйду в туалет. Я отошел, чтобы позвонить. Позвонил в Краснодарский штаб Навального проконсультироваться насчёт того, должен я с ними ехать или нет, мне сказали, что их действия неправомерные.

Я вышел и сказал, что поеду только когда на это будут правовые основания. Я думал они не будут применять ко мне силу. И я опять ошибся, они взяли меня под руки. Но я понял что сопротивление бесполезно, не стал сопротивляться. Меня посадили в их машину, ещё со мной решила поехать моя бабушка, они сказали что не против, и взяли её.

Далее мы приехали в отдел, куда меня завели одного и стали со мной «разговаривать».

Я сказал что мои действия не противоречат закону, на что мне ответили: «Был бы человек, а дело найдётся — вот ты сейчас задел тапочком диван, а это уже можно расценивать как порчу имущества».

Или вот еще диалог:
Полицейский: «Ты вчера наркотой обдолбался».
Я: «Нет, я не чего не употреблял».
Полицейский: «А мы по крови проверим».
Я: «Ищите вы ничего не найдёте».
Полицейский: «Если захотим мы найдём».

Я ничем не «обдалбывался», и мне было забавно от того, как полиция пыталась подловить меня за то, что я не делал.

Далее меня проводили для того, чтобы написать объяснительную, я писал её не сам, но писалась она с моих слов, меня полностью допросили о том, кто я, чем занимаюсь, какая цель митинга…

После меня отпустили. Я приехал домой, где мои родственники стали рассказывать о том, что меня скоро посадят, и я не должен этим заниматься, так как мне от этого никакой пользы.

Это был худший день в моей жизни. Я начинающий организатор митингов, но я знаю, что это не последний раз, и что все еще впереди.

Хотел бы обратиться ко всем с советом и просьбой: будьте аккуратнее, не идите на контакт с сотрудниками полиции, чего бы они вам не обещали: всё ложь. С вами не будут просто говорить, вас задержат, даже против вашей воли, вас отвезут в отдел, где на вас будет оказываться давление. Репрессии не изменят того, что люди недовольны жизнью, и они не изменят желание недовольных людей сделать жизнь в нашей стране лучше. По крайне мере, моё точно. Я натерпелся, но для меня это не повод останавливаться.

В новостной ленте крупных СМИ не было никакой информации о митинге против коррупции, поэтому заранее о месте и времени я не знал. Узнал о нем случайно через мелкий новостной канал, когда митинг уже начался. Включил трансляцию в реальном времени на youtube и просто смотрел. И везде была вполне приемлемая картина - люди выходят с заявленной целью, не устраивают беспорядки, полиция не сильно кошмарит митингующих. Смотрел до момента задержания Навального и минут 30–40 еще после. Хотел убедиться, что после задержания толпа не устроит беспорядки. Досмотрел до момента, как ПАЗик с Навальным при помощи ОМОНа и «Росгвардии» благополучно сломил сопротивление толпы и уехал в отдел, а сам Алексей призвал не предпринимать попытки освободить его. Казалось, все почти прилично и корректно - можно, не опасаясь за свое здоровье и безопасность, поддержать митингующих, выразить свое отношение к коррупции и бездействию российской прокуратуры.

План был такой  - пройтись от метро «Тверская» до метро «Охотный ряд» и обратно, не выкрикивать лозунги и не совершать провокационных действий, поддерживать порядок, но вместе с тем не допускать нарушение собственных прав. Но несмотря на это, следующие 15 ночей моя кровать была несколько жестче, чем обычно, телефон, интернет, музыка и душ стали роскошью, а нарушения со стороны правоохранительных органов и судебной системы превратились в обыденность.

Сразу отвечу на два самых популярных вопроса. Вопрос первый (абсолютно абсурдный)  - «Почему ты вышел за Навального?». Ответ — я шел на митинг против коррупции во власти, мое требование, как и требование других участников — инициирование прокуратурой расследования сведений о коррупционных схемах из фильма ФБК «Он вам не Димон». Вопрос второй (очень здравый) — «Почему ты пришел на Тверскую, ведь власти не согласовали это место, предложив парк Сокольники?». Ответ — организатор митинга объявил, что органы власти предложили альтернативное место проведения спустя 10 суток с момента получения заявки на митинг, что является нарушением предельно допустимого срока (по закону альтернативное место проведения митинга должно быть предложено не позднее трех суток). Тут сработало чувство справедливости и желание, как это ни парадоксально, защитить закон (он предписывает в данном случае считать затребованное организаторами место разрешенным) - именно поэтому я пошел на Тверскую, а не в Сокольники.

В целом прогулка почти удалась — я шел в плотном людском потоке, фотографировал кордоны полиции, ОМОНа и вертолет. Услышал разговор случайных прохожих:

— Что у тебя тот иностранец спросил?

— Он спросил, против чего мы митингуем.

— А ты что ответил?

— Что нам запретили иметь более одного медведя на семью.

Мне оставалось пройти еще около 500 метров, чтобы оказаться в метро и отправиться домой, но тут полиция поставила жирный крест на моих планах — перекрыли Тверскую улицу. Самое логичное было пробираться дворами на Страстной бульвар с тем, чтобы зайти в метро на станции «Чеховская». Немного прошелся по Козицкому переулку, нырнул во дворы и вышел через арочку на Страстной бульвар. Спасительное метро теперь метрах в 80 справа от меня, но там же справа я вижу спины полиции — они теснят толпу, и мне совсем не хочется оказаться среди этих людей. Я хочу просто подождать, пока ряды полицейских продвинутся дальше и мне откроется доступ к метро. Через минуту ко мне подходят правоохранительные органы, начинают толкаться, пытаюсь поговорить.

— Прекратите меня толкать. Представьтесь и объясните, что вам нужно?

— Иди вперед. Ты что, не понимаешь?

— Я хочу остаться тут. Представьтесь, кто вы. Я задержан?

Случилось чудо — от меня отстали. Но ненадолго, далее подошли омоновцы — они уже не говорили, просто молча толкали до тех пор, пока не пропихнули через кордон полицейских к людям, которых оттесняли.

Там меня ждали тычки дубинками, привычные требования идти вперед, молчание в ответ на требование представиться. Начали скрывать лица от камеры телефона. Чувствуешь себя эдаким барашком — впереди стадо (люди), позади пастухи (силовики), которые требуют идти вперед и тычут в тебя дубинками. Время от времени происходили задержания — я не видел сами моменты задержания, видел только, что людей выводят откуда-то из глубины толпы и конвоируют в автозаки. Обстановку в какой-то момент разрядил маргинальный товарищ лет 60-ти со стаканчиком пива — он вышел перед строем полиции и прокричал «Путин - педофил! Смерть педофилу Путину», ОМОН сработал четко — через несколько секунд его повалили и унесли в автозак. Никаких других выкриков и провокационных действий я не видел. Да их и не могло быть, основной контингент — молодые люди интеллигентного вида, без алкогольных напитков, плакатов и прочего.

В какой-то момент прозвучало требование в мегафон сойти с проезжей части на тротуар — я, как и большинство, выполнил это требование. Тут же на тротуаре образовалось значительное скопление людей, затем меня окружил ОМОН, начали толкаться, на мое требование представиться старший ответил «В автозак захотел?», я ответил «Нет», он отдал приказ о задержании. Я сказал, что самостоятельно дойду до автозака, и мне не стали выкручивать руки, просто сопровождали, держа за рукав пальто. Возле автозака ОМОН передал меня полиции, все это время никто не представлялся и не называл причины моего задержания. В кузове автозака было двое: парень лет 20–22 и тот самый маргинал  -  он уже засыпал, растянувшись на лавке. Минут через 10–20 к нам завели еще одного парня лет 20. В таком составе мы и отправились в ОМВД «Красносельский».

Доставили нас к семи вечера, затем около часа держали в автозаке перед входом. Это время мы провели, объясняя полицейскими, чего хотели люди, пришедшие на Тверскую. Весь наш длинный разговор можно сократить до следующих реплик:

— И зачем выходили? Любой воровать будет, у кого власть, ничего тут не сделаешь.

— Нужно менять систему: сделать так, чтобы абсолютная власть не сосредотачивалась в одних руках, чтобы была система сдержек и противовесов, чтобы власть была сменяемой.

Затем нас завели внутрь. И тут хочется огромное спасибо сказать юридической поддержке, которую нам оказывало ОВД-Инфо. От них мы узнали о своем праве отказаться от дактилоскопии и фотографирования, узнали, что лучше писать в протоколах, а позже получили адвокатов. Мы сидели в комнате вместе с полицейскими из автозака, беседовали с ними обо всем произошедшем. Я в какой-то момент поинтересовался:

— Рапорта вы писать будете?

— Да.

— Но меня ведь ОМОН задерживал, а не вы… Хотя бы писать того, чего я не делал, не станете?

— Не станем.

Они и не стали, написав в рапортах формулировку «сопротивление при задержании не оказывал». Вместо них это сделал сотрудник ОМВД. Он составил протокол «под копирку», игнорируя рапорта сотрудников, которые хоть и не задерживали, но находились в районе места задержания и теоретически могли все видеть. В результате в протоколе, который должен был составляться на основании рапортов, появилась формулировка «активно сопротивлялся при задержании, вырывался», а также «выкрикивал лозунги», хотя в рапортах не было ни слова об этом. Объяснить причину задержания и ознакомиться с делом нам соизволили только после полуночи. Далее обещали скорый суд утром и любезно предложили проследовать в обезьянник.

Обезьянник — это такая камера, в которой из мебели есть только сооружения из досок, похожие на ящики — именно на них вы и спите. Причем не когда хотите, а только ночью — днем матрас у вас забирают и спать на жестких ящиках становится проблематично. На следующий день суда не было. Друзья и активисты принесли нам не менее семи пакетов с продуктами, но дежурный выдал лишь малую часть от всего - хватило, чтобы утолить голод. По словам дежурного, все остальное поместили в холодильник и выдадут «потом». Ага, поверили… День пролетел за игрой в данетки и прочие словесные игры. На следующее утро началась отправка в суд.

Отдельно хочется упомянуть процесс доставки. Рано утром нас будят и отправляют, попутно возмущаясь требованию посетить уборную и выдать пакеты с продуктами. Ну да ладно — мы уже привыкли к роли бесправных хомячков…

— А что насчет наших продуктов?

— Какие еще продукты? Ничего на вас нет.

— Нам сказали, что положили пакеты с продуктами в холодильник, верните их нам.

— У нас тут нет холодильника, собирайтесь быстрее.

На суде у меня было два защитника. До меня уже прошло множество процессов, и мы знали, что скорее всего дадут 10 суток административного ареста. И все же мы были настроены оптимистично: уповали на положительную характеристику с работы, наличие нарушений со стороны сотрудников при задержании, явные противоречия в рапортах и протоколах. Но мне дали не стандартные 10, а 15 суток — максимально возможный срок по данной статье. Возможно, именно наличие не одного, а сразу двух защитников сыграло свою роковую роль — нечего было так наглеть.

Дальше — доставка в отдел и отправка в спецприемник № 1 — именно там мне и предстояло провести оставшийся срок ареста. По дороге гуглим картинки и описание нашего нового «дома»: выглядит неплохо, точно лучше, чем обезьянник. Прямо перед заездом в спецприемник его посетил Федотов Михаил Александрович (советник Президента РФ по правам человека). Когда он выходил, меня как раз принимали — видно было, что этот человек пользуется уважением у служащих спецприемника. После его ухода сотрудники ведут себя подчеркнуто вежливо — вот она та самая система сдержек и противовесов на живом примере… Немножко пообщались с сотрудниками:

— Ну и чего ты за Навального вышел?

— Я не за Навального, мне коррупция не нравится. С ней нужно бороться, еще нужно, чтобы ваши коллеги не лгали в протоколах, как в этот раз было.

— Ну, с этим не сделать ничего, пойми. Увольнять, что ли, всех? Полицию распускать?

— Нет, конечно, куда вам идти, если распустить…

— То-то и оно — вы это все затеваете, а о нас даже не думаете…

Камера или «хата» рассчитана на 14 человек: в ней находятся семь двухъярусных кроватей, умывальник, туалет, общая тумбочка. Встречали меня восемь пар любопытных глаз, окружили, молчат — немного не по себе даже стало. Но в реальности все были настроены доброжелательно, мне помогли расположиться — выбрал верхнюю койку над добродушным дагестанцем Гаджи. Среди здешних обитателей был один человек якобы из команды ФБК. В действительности это был звукач, которого ФБК просто взяли по договору подряда на время проведения youtube-трансляции акции. Его схватили в офисе ФБК вместе с постоянными работниками фонда. Когда было уже за полночь, в камеру стали одного за другим заводить других «политических». Знакомились, делились историями задержания, суда, новостями.

С наступлением утра жизнь потекла своим чередом: мы вникали в лагерный распорядок, общались, играли в интеллектуальные игры (словесные, шашки, шахматы, эрудит), шутили. В спецприемнике была сносная пища на 2, сотрудники вели себя достаточно корректно, водили звонить (на звонки отводится 15 минут в сутки). Существенным недостатком камеры было отсутствие работающей вентиляции, ввиду чего некурящие арестанты подвергались круглосуточной табачной атаке. Особенно хочется поблагодарить активистов и друзей, которые приносили продукты, одежду, книги, игры, открытки со словами поддержки, зарядки и аккумуляторы для мобильников. Я успел прочитать «Одноэтажную Америку» Познера, «Искру жизни» Ремарка, «Зону» Довлатова и начал читать «Поправку 22» Хеллера.

Во время заключения почти все подали на апелляцию в вышестоящий суд, но это был все тот же фарс, что и предыдущий судебный процесс. Мне повезло чуть больше, чем остальным: в суд ехал закованным в наручники и не в автозаке, а в полицейском форде с мигалкой. Говорю это без малейшего сарказма, так как моя доставка в суд и обратно прошла феноменально быстро. Уже в спецприемнике, после апелляции, по дороге в камеру включаюсь в разговор фельдшера с полицейским.

Фельдшер:

— А кто мне дверь в кабинет откроет?

Полицейский:

— У нас тут вся власть принадлежит дежурному. Так что это к нему

Я:

— Вся власть принадлежит дежурному… Хорошо, что он у вас хотя бы сменяется ежедневно.

Смеемся…

Остальные дни в спецприемнике проходили достаточно однообразно, атмосфера походила на подростковый лагерь — у нас даже вожатые (надзиратели) были. Из веселых моментов запомнились пошлые анекдоты Николая (попал в спецприемник за нахождение в состоянии алкогольного опьянения, сопротивление при задержании) и момент, когда нам включили радио, а из динамика послышалась песня Эдуарда Сурового «Мы сидим без Дим».

Обстановка поменялась, когда почти все «политические» были освобождены, а мне оставалось отбыть еще 5 суток. После этого в камеру заселили обычных арестантов: кто за вождение без прав или в нетрезвом виде, кто за наркотики, кто за хищение. Срока более 10 суток не было ни у кого из них. Были среди них и ранее осужденные лица, в том числе за убийства и кражи. Темы разговоров сменились, конечно, но атмосфера в нашей камере по-прежнему оставалась доброжелательной. За пару дней до освобождения мне то ли в шутку, то ли всерьез предложили стать «смотрящим за хатой» — я любезно отказался, сославшись на скорое освобождение и на то, что нам не к чему выстраивать тут обстановку реальной зоны.

Чем огорчен больше всего: тем, что наделенные властью люди массово «срезают углы» при исполнении, заставляют своих подчиненных идти против совести и присяги. Чему рад: новым знакомствам, интересным мыслям, прочитанным книжкам, возможности пообщаться с обычными ментами, услышать их мысли. Чего хотел бы: вовсе не «крови», разборок и наказаний, а кропотливой и эффективной работы над ошибками системы.

Список подмеченных нарушений

До задержания

— игнорирование требований представиться

— применение физической силы (толчки, тычки дубинкой, удары ногами по голени)

Во время задержания

— не представлялись

— не объясняли причину задержания

— не перечисляли права

Во время составления протоколов и рапортов

— рапорта составляли полицейские, которые не участвовали в задержании

— время и место задержания в рапортах указаны неверные

— в протоколе административного задержания содержатся сведения, противоречащие рапортам

— причина задержания была озвучена спустя более трех часов после доставления в отдел

Во время нахождения в отделе

— «пропали» передачки (продукты)

— отклоняли требование предоставить возможность написать заявление о пропаже передачек

На суде

— не учитывались смягчающие обстоятельства (характеристика личности, отсутствие судимостей)

— не учитывались значительные расхождения сведений, содержащихся в протоколе административного задержания и рапортах

В спецприемнике

— в камере отсутствовал информационный стенд с правилами содержания арестованных и их правами

— в камере не работала вентиляция

Я посмотрел видео Навального и понял, что это просто верхушка айсберга. Коррупцией, к сожалению, пронизаны все сферы жизни обычного человека. Друзья у меня не оппозиционных взглядов, пассивные в политическом плане. На митинг я поехал один.

Я приехал и увидел, что люди просто идут от Тверской к Охотному ряду. Иногда они начинали хлопать, и я не понимал, что происходит, а потом смотрю — человека ведут с заломанными руками. Это хлопали тем, кого задерживают.

Потом ОМОН рассек толпу, людей начали вытеснять с Тверской. Я смог дойти до «Чеховской», там лестница есть, я на нее встал и просто смотрел на людей. Потом решил пойти уже с митинга, спустился, и внизу меня задержали. Подошли, взяли под руки и потащили к автозаку. Полицейский у автозака стал кричать, мол, «ноги на ширину плеч», потом начал бить меня по ноге.

Захожу в ПАЗик, там люди уже общаются между собой. На митинге никто не делал ничего противозаконного, закинули всех, кто просто под руку попался. Я в окно смотрю, а там полицейский изображает, как он кого-то дубинкой бьет (видео есть в распоряжении редакции — ОВД-Инфо), и ОМОНовцы все смеются.

Когда Кулий у нас образовался в автозаке, стало очень весело. Он все время шутил про полицейских, всех развлекал. Позитивный парень. Я так понял, он не отчаивался. Потому что у нас в автозаке был другой парень, он все сидел, и у него лицо такое было, как будто сейчас заплачет.

ПАЗик развернулся, но все не ехал. Кулий начал называть водителя «Гагарин», потому что космонавт, в шлеме. Говорил: «Эй, Гагарин, давай, трогаемся! Погнали, ямщик!» Кстати, он упомянул, что он запорожский казак и что два раза убегал от полицейских, а на третий раз они его увидели и закричали: «Вот тот мудак рыжий!» — и поймали. Рассказывал, что видел, как пожилого мужчину бьют, и что пытался его защитить от ОМОНовца.

Пока мы ехали, Кулий все кричал на полицейских. Ему несколько человек говорили: «Что ты так кричишь, вдруг тебе статью какую дадут, зачем нагнетать». Ну, он вроде прислушался, перестал.

Нас довезли в ОВД «Богородское». Там забор, колючая проволока. Боятся, видимо, что к ним перелезут, или это чтоб сотрудники не убегали с работы.

У нас сразу начали забирать телефоны. Самым последним из автозака выходил Алексей Миняйло, он стал просить сотрудников представиться и объяснить причину задержания. Они ему не отвечали и завели обратно в автозак. Где-то через минуту мы слышим: «Ааа, помогите, бьют!» И мужчина, такой лысый, в пиджаке, подходит к ПАЗику и говорит: «Выпустите его». А нам говорит: «Что вы все молчите? Сейчас так всех и начнут прессовать по одному». Кулий как самый бойкий начал требовать у сотрудников, чтоб они выяснили, чего он кричит. Сотрудники ему ответили, что он просто на публику играет. Он там так и сидел один все время.

Потом от нас отделили 10 или 12 человек и оставили в «Богородском». А нам ничего не говорят, мы стоим, 25 человек, и Кулий начинает полицейским затирать: «Вы тут за 15 тысяч рублей в месяц работаете, а знаете, сколько в Канаде полицейские получают?». Это его коронная фраза была, он весь вечер во всех отделениях всем полицейским говорил, мол, «знаете, сколько в Канаде полицейские получают? Это вам не 20 тысяч, как тут (полицейские в Канаде получают от 50,674 до 82,108 канадских долларов в год — ОВД-Инфо). Мы ради вас стараемся, на митинги ходим, отстаиваем позицию гражданскую. Что вы эту власть защищаете? Сегодня она вас использует, а дальше пинком под зад. Вот вы нас задержали, но мы же не преступники, ничего не сломали, никого не убили». И один полицейский говорит: «Да, ты прав, но приказ есть приказ».

Четыре часа мы стояли, свои истории рассказывали. Кулий говорил, что завтра поедет машину покупать. Предлагал полицейским достать проходки на спектакли в театр, сказал, у него связи есть. Полицейские заинтересовались, но отнеслись недоверчиво и отказались. Может, он это делал, чтоб они помягче к нему относились. Говорил, что ГИТИС закончил (высшее театральное учебное заведение — ОВД-Инфо). Он еще говорил, что ему надо ехать на дачу. У него там собака, вроде мастино неаполитано, ему кормить ее надо.

Спустя четыре с половиной часа к нам подошли двое полицейских и сказали, что мы поедем в другое отделение. Минут через десять-пятнадцать нас завели в автозак. Мы заходим, у Миняйло спрашиваем: «Нормально все?» Он: «Да-да, все нормально». Сказал, что ничего страшного не произошло (по словам Миняйло, полицейский схватил его за шею, «применил болевой прием» и отпустил после того, как активист закричал — ОВД-Инфо).

Нас повезли в «Метрогородок», там десять человек у нас изъяли, и мы поехали дальше в ОВД «Гольяново», там тоже места не оказалось. Потом нас привезли в ОВД «Ивановское», но не говорили, где мы. Кто-то из ребят узнал у прохожего. Пошел снег.

Нас завели в отделение, посадили в актовый зал. Следователи приехали где-то в полвторого. Из зала нас вызывали по одному в коридор оформлять протокол. Я плохо помню этот момент, потому что после девяти часов задержания голова начинает отключаться, не понимаешь ничего. После оформления протокола звали к следователю. Сотрудники Следственного комитета спрашивали: «Как ты оказался на митинге? Зачем туда ехал? Почему не ушел, когда услышал предупреждения, что там несанкционированный митинг?» Давления следователи не оказывали, скорее пытались как-то втереться в доверие, говорили, что машину перевернули, а одного сотрудника убили.

В итоге я сказал, как есть: проходил мимо, налетели двое сотрудников, не представились, не объяснили причину задержания, возили нас по всем отделениям. Следователь все это записала, хотя поначалу просила это пропустить.

Возможно, на Кулия завели дело, потому что у него внешность такая яркая, сложно спутать. И еще перед тем как нас оформить, начальник ОВД сказал сотрудникам: «Их оформлять по 20.2 часть 6.1 (участие в несанкционированном митинге, создающем помехи функционированию объектов жизнеобеспечения — ОВД-Инфо). Всех сфотографировать и взять отпечатки пальцев». И нас повели фотографироваться. Я спросил сотрудника, можно ли не снимать отпечатки, и он сказал, что можно, но надо написать заявление, что отказываюсь от отпечатков. Я написал и выяснилось, что от фотографирования тоже можно отказаться. И кто-то говорит Кулию: «Может, нафиг, не фотографируйся? Нафиг тебе это надо?» Он говорит: «Да ладно, ничего страшного». Наверное, они просматривали фотографии, смотрели, кто там себя активно проявлял. И когда его увидели — о, вот он, короче, пытался дедулю защищать, давайте его раскрутим. Возможно, это тоже сыграло.

Там у них была неразбериха, они распечатали административный кодекс и полицейский читает: «20.2 6 — что-то тут, — говорит, — от ста тысяч штраф. Чего-то я не понял, что за штраф такой бешеный. Пойду спрошу». И пошел у начальника, спросил, что за штраф-то вообще, такая сумма? Начальник сказал не по части 6 оформлять, а по 6.1. Тот смотрит, что там от десяти до тридцати тысяч штраф, и говорит: «От десяти тысяч? Чего такие конские цены?» Начальник говорит: «Да нефига на митинги ходить». Потом сотрудник оформил протоколы доставления, задержания и выдал нам квитки, что какого-то числа в Тверском суде будет заседание по рассмотрению дела. Отпустили нас только в шесть утра.

В суде мне десять тысяч присудили. И как я понял, я не могу апелляцию подать, только штраф выплатить, потому что признал вину.

• После задержания на акции Кулий уже предстал 28 марта перед судом. Его оштрафовали по ч. 6.1 ст. 20.2 КоАП (участие в несанкционированном митинге, повлекшем создание помех функционированию объектов жизнеобеспечения). Кулия повторно задержали 4 апреля на даче, 6 апреля у него состоялся суд по мере пресечения. Его взяли под стражу и поместили в СИЗО «Водник» на два месяца. В интервью телеканалу «Дождь» он сказал, что не является сторонником Навального и выходил «за то, чтобы финансировали культуру, выступал против зверских цен в магазинах». Кроме того, он рассказал, что спускаясь со ступеней памятника Пушкину, полицейский упал на пожилого человека, и когда люди бросились его поднимать, на них накинулась Росгвардия. Ему инкриминируют резкую боль в локте полицейского.

Я шокирован был, что Кулию за то, что он на плечо полицейскому руку положил, могут дать реальный срок. Такой пацан вроде хороший, никого не убил, не ударил, просто руку положил и, как они пишут, сжал плечо, чем причинил боль сотруднику полиции. То есть они ищут любую зацепку. Скоро, видимо, до того дойдет, что нельзя будет в сторону сотрудника полиции смотреть, чтоб, не дай бог, своим взглядом не оскорбить.

Увидев вот это все изнутри, только какой-то трусливый человек скажет: «Не-не, я буду дома сидеть». У меня даже брат и мама, все, кто через это со мной прошел, все начали интересоваться политикой. На митинги это не останавливает ходить.

Исторические корни с этим районом у меня еще от бабушек и дедушек. Они жили на Ивановских бараках. Там родились мои родители. Рядом с парком «Дубки» я родился, на улице Марины Расковой. Потом родителям дали квартиру в Отрадном, но в этом районе оставались родственники. Здесь я даже больше времени проводил, чем в Отрадном.

Потом я вернулся в этот район жить. В Великую Отечественную мой дед пошел добровольцем и пропал без вести, и в парке стоит памятник погибшим воинам — можно сказать, и ему тоже. Мои дети здесь родились, в этом парке они сделали свои первые шаги. Получается, с парком связана вся жизнь.

О возбуждении на меня уголовного дела я узнал случайно. Мне об этом рассказал человек, которого вызывали в качестве свидетеля. Мне самому об этом никто из полицейских не позвонил и не сказал. Второе подтверждение, что дело против меня возбуждено, я получил позже, когда в полиции писал очередное заявление. Меня увидела следователь и сказала: «На вас заведено дело, когда понадобится, я вас вызову». Никакого письменного подтверждения мне не дала. Первый раз допросили в конце августа.

Меня пытаются выставить хулиганом, хотя очевидно, что я не пришел конкретно 12 мая похулиганить, а я там находился каждый день — и не я один. Мы препятствовали именно нарушению закона. Мы вызывали полицию, просили, чтобы составили протоколы, писали жалобы — мы действовали всеми доступными законными методами. Мы пытались отстоять закон, который наглым образом нарушался.

Мы встречались с муниципальными депутатами, они нам говорили, какие нужны документы. Мы собрали более восьми тысяч живых подписей… То есть мы пришли похулиганить, а перед этим — подписи собрали, подали заявки на прием к мэру и его заместителю, отнесли письма к президенту… О хулиганстве не может быть и речи.

Заказы по работе я мог обрабатывать дома, потому мог активно участвовать в защите парка. Естественно, много заказов я потерял, потерял часть работы. Первый раз на защите парка «Дубки» я появился в марте 2016 года, числа девятого. С тех пор безотлучно там был, только когда меня на скорой увозили в больницу. В апреле ЧОПовцы зажали мне ногу машиной, в другой раз сотрудники полиции меня пытались запихнуть в машину, ударили по ноге и сломали ее. Я провел 10 дней в Боткинской больнице. По числам уже точно не помню. В апреле еще были столкновения, меня увозили в травмпункт.

Сотрудники ЧОП повредили мне ту же правую ногу, которая почти заживала — на 16 апреля был назначен контрольный снимок. После этого я еще месяц проходил в ортезе. Есть один фигурант в моем деле, Монастырский — прораб. Он утверждает, что белый и пушистый, ни к кому никогда не применял силовых мер воздействия. Оказывается, он меня взял под руку и пытался чуть ли не спасти мою жизнь, убирая меня от движущегося транспорта. Хотя все прекрасно знают, что, по правилам дорожного движения, если перед транспортом есть пешеход, транспорт обязан остановиться, пропустить пешехода. Почему транспорт двигался? Прежде, чем двигаться, он должен был убедиться, что дорога свободна.

Есть прекрасное видео, на котором показано, как меня ударом руки этот самый Монастырский сбивает с ног, я падаю, ударяюсь головой. После чего меня увозит скорая, и пять дней я провел, опять же, в больнице Боткина с сотрясением головного мозга. Монастырский же выставляет себя белым и пушистым, что это его избили. Зная его прошлое — он десантник, подготовленный военный… И я якобы мог нанести ему травмы.

Судя по материалам дела, я ударил его по руке, а боль у него как-то перешла в шею — это совершенно непонятно. На приобщенных к делу видео видно, что я стою, а на меня первого нападают. Я никого не трогаю, ничего не выкрикиваю, а не размахиваю костылями, как написано в деле.

В уголовном деле — эпизод от 12 мая. На нас напали ЧОПовцы — на меня и женщин. К тому моменту мне повредили ногу во второй раз — и неизвестно, что еще со мной могли сделать. Я только что месяц отходил в гипсе, я испугался за свое здоровье и воспользовался газовым баллончиком. Не то, что он у меня был в руках, он у меня был убран далеко в куртку. Это отражено в деле, я не просто достал и начал применять, а предупредил, что его распылю. Они не прекратили свои действия, я и воспользовался. Мои действия не рассматривают как самооборону, хотя экспертиза показала, что мои действия не могли спровоцировать длительный ущерб для здоровья.

Мы пытались помешать завозу материалов на стройку. Мы знали, что у них не было документов. На каком основании туда завозили бетон, когда бетонные работы были запрещены? ЧОП — и это отражено в деле — попытался сделать прорыв до приезда полиции. Если у вас все документы в порядке, почему вы полицию не дождались, чтобы показать им документы?

2 апреля в районе 5 часов утра неизвестные активисты вывесили баннер напротив белорусского посольства с надписью «Свободу! белорусским анархистам» через дорогу от посольства — чтобы его хорошо было видно из окон. Я снимала его со стороны главного входа в здание, возле которого как раз стояла полицейская будка.

Я подбежала к парадному крыльцу всего на несколько секунд раньше полицейского. С самого начала было понятно, что я едва ли смогу избежать общения с ним, но я не считала это проблемой. Для полицейского ситуация, конечно, неприятная, но я-то не могла рассказать ничего интересного. Помню только, что активисты были в черном. Еще помню, что лиц не было видно. Они связались со мной через секретный чат в телеграме.

Проблемой стала малознакомая камера в руках, а, точнее, то, что я не воспользовалась имевшимся в запасе временем, чтобы получше освоить ее. И даже когда полицейский из будки стал рассказывать своим подъехавшим коллегам, что я сначала помогла повесить баннер на заборе, а уже потом перебежала дорогу и стала фотографировать его, я продолжала больше переживать о том, что фотографии, скорей всего, получились отвратительными. Причем баннер висел не меньше 10 минут — полицейские догадались снять его, когда из посольства уже выбежали его возмущенные сотрудники.

В ОВД Басманном я довольно быстро от руки написала объяснение, и пока все-таки задержавший меня старший лейтенант Роман дописывал рапорт, пара других сотрудников полиции пыталась понять, почему на моей камере нет ни одной фотографии. Они долго ее крутили, щелкали на разные кнопочки, вращали фокусировочное кольцо, вчитывались в буквенно-численные надписи, но на дисплее светилось одно и то же: «Вставьте карту памяти».

Вскоре мне отдали фотоаппарат и оставили меня ждать. Через несколько часов за мной прибежал бешеный от злости старший лейтенант Роман:

— Ты! Быстро пошла за мной. Мы идем в уголовный отдел.

Пока мы шли, я начала вызванивать на помощь. Я была измотана, и ситуация обострилась так внезапно, а Роман при этом так упорно игнорировал мои вопросы, что меня стала охватывать болезненная тревога — я чувствовала, что начинается паническая атака. В конце концов со мной заговорил напарник Романа, когда меня уже завели в отдельный кабинет:

— Уже поймали двух твоих сообщников! Они признались, что это ты организовала акцию. Если ты не признаешь вину, мы заведем на тебя уголовное дело!

Роман сел за компьютер и быстро напечатал и сунул мне какую-то бумагу: «Подпиши». Сквозь подступающее удушье я отказала ему, реакция оказалась бурной:

— Совсем о**ела, что ли? Это же 51 статья, читать не умеешь?! Тупая…

К этому моменту я совсем перестала справляться с панической атакой. Я просто согнулась пополам, сидя на стуле, и пыталась дышать, пока Роман приказывал мне «не вы**ываться»: говорит, надо было глаза сильнее потереть, тогда смотрелось бы натуральнее.

Когда от приступа у меня уже начало жечь легкие, я попросила вызвать врача.

— Пока не подпишешь, скорую не вызовем. Давай, я жду, — Роман надеялся, что я испугаюсь. Моя тревога, конечно, давно стала неконтролируемой, но возникшее удушье не вызывало у меня никаких опасений, в отличие от сомнительных документов, которые меня заставляют подписать под угрозой уголовного дела. Так что я просто сосредоточилась на том, чтобы вдохи отдавали меньшей болью в груди. Так я и сидела, задыхаясь, пока Роман материл меня.

В какой-то момент его напарник решил, что у меня приступ астмы, и все же вызвал скорую помощь. Ему не удалось скрыть досады, когда врачи сообщили ему о настоящей причине моей бешеной одышки.

Едва врачи привели меня в чувство и уехали, ко мне прибежали двое молодых парней в штатском. Настойчиво доказывая мне, что они на моей стороне, ребята рассказали, что специально проверили все документы моего дела (дела?!) на наличие нарушений. Все, по их словам, было в порядке, кроме одного: я почему-то не подписалась под объяснением, напечатанным с моих слов. Добрые полицейские дважды переспросили меня, когда я, едва не срываясь на крик, сказала, что я все написала собственноручно, еще только попав в отделение. Тут мне стали звонить журналисты. Я как можно громче стала рассказывать им о происходящем, и вскоре поверх рапортов уже лежало мое объяснение. Протокола не было. Оставалось только подписать обязательство о явке.

Я позвонила трем разным правозащитникам, чтобы узнать, можно ли подписывать этот квиточек. Параллельно добрые полицейские, едва не срываясь на визг, рассказывали мне, что из-за меня они опаздывают домой к голодным детям, при этом поднимая дикий шум каждый раз, когда я пыталась поговорить по телефону. В итоге я повторно позвонила одному из правозащитников. В четвертый раз меня убедили, что, кажется, полицейские действительно больше не хотят сваливать на меня, удачно подвернувшуюся, ответственность за политическую акцию и теперь пытаются просто замять дело. Я подписала.

На улице уже было светло и тихо. Отойдя подальше от отделения, я стала рыться по карманам. Паническая атака сопровождалась дереализацией, так что у меня запросто могла пропасть карта памяти от фотоаппарата, которую я спрятала, когда Роман еще не успел вызвать подкрепление. Фотографии вышли правда дурацкими. Утешает лишь то, что кто-то облажался гораздо сильнее.

Ранее появилась информация о том, что 21 апреля во время обыска в колонии представители специального подразделения ФСИН в изоляторе колонии избили Непомнящих и еще двоих заключенных — Руслана Вахапова и Евгения Макарова. За день до этого Непомнящих поместили в ШИЗО колонии на 7 суток:

«Итак, нечто вроде отчета о непроделанной работе.
Два дня, проведенных в основном в отстойнике, именуемом «помещением для приема передач», ИК-1 в Ярославле. Почти впустую.
Во всяком случае исполнить предписание Европейского Суда по правам человека в отношении обеспечительных мер по срочному Правилу 39 ни мне, ни Якову Ионцеву из «Общественного Вердикта», представляющего интересы Руслана Вахапова не удалось: руководство колонии так и не предоставило нам возможности встречи с нашими подзащитными.

Не совсем уж впустую, потому что работавшему вместе с нами адвокату С. Каменщикову все же удалось накоротке встретиться с Ваней Непомнящих. И только с ним, хотя ордера у него были и на Руслана Вахапова, и на Евгения Макарова. Как удалось и чего это стоило — чуть ниже, потому что сперва о самом главном: все ребята живы, и после 21-ого к ним больше насилие не применялось.

По словам Сергея Каменщикова, Ваня выглядит нормально, бодр и не сдается. И всем передает приветы.

И вообще сейчас ситуация замерла в некоей неустойчивой точке: с одной стороны, тюремщики очевидно не решаются ничего предпринимать, сильно напуганные незамедлительной реакцией на свои такие привычные и всегда сходившие им с рук без последствий бесчинства и совершенно неожиданной для них публичной оглаской, а с другой, не хотят сдать назад, опасаясь, что отступив раз, им придется отступать и дальше. А потому они «включили тормоза» по всем направлениям, какие только возможно. При этом пытаясь вести с ребятами — напомню, по-прежнему сидящими в ШИЗО — переговоры. На тему «не раскачивать ситуацию». Но насколько я понимаю, все они — точно могу сказать только про Ивана (потому что только с ним и удалось переговорить) — не собираются отказываться от своих прежних заявлений, при этом не собираясь специально обострять ситуацию. Такая реакция явно не устраивает тюремщиков, но… но вот огласка, блин! И ситуация в ступоре.

При этом одна проблема реально есть: ребята сидят в ШИЗО впроголодь — на сладком чае и хлебе. Неделю это не страшно, но у них таких недель уже как минимум по две, и никто не даст гарантий, что по выходу они не получат еще столько же за очередное «нарушение». Тем более, что начальство колонии их опасается выпускать в отряды из ШИЗО — а вдруг что будут мутить?

Здесь ситуация патовая: еду им приносят, но в пробитых мисках, из которых по тюремным правилам едят только «опущенные» — и они есть из них отказываются. На все претензии Уполномоченного по правам человека Ярославской области начальство колонии издевательски (хотя формально и справедливо) отвечает, что «посуда отвечает гигеническим нормам». А что человеческим — насколько уж могут быть человеческими «нормы» в тюрьме — никак не отвечает, так это не их забота. Формально да, но вот только формально.

Какие-то врачи у них были 28 апреля. Говорю «какие-то» потому что никто из них ребятам не представлялся, своих заключений им не озвучивал, а потому удостовериться, что это был реальный осмотр, и что врачи были не из системы ФСИН, а «гражданские» (равно как и в том, что это реально были врачи) невозможно — а требование медицинского освидетельствования именно не подчиняющимися ФСИНу врачами было одним из основных в решении ЕСПЧ. Тем более, что по словам Вани, к нему приходили две женщины, а по словам омбудсмена, начальник колонии ему повествовал о целом ряде специалистов, явно превышающих числом цифру «два».

Ну, а теперь, после самого важного, о мытарствах. Во вторник нас промариновали с Яковом Ионцевым до 18:00, после чего отказали, заявив, что приложенное постановрение ЕСПЧ без печатей (!!!) — кто не знает — они вообще все без печатей и их подлинность удостоверяет размещение на официальном сайте ЕСПЧ. Озверев, мы остались на среду, договорившись, что с нами поедет адвокат С.Каменщиков с ордерами. Почти пять часов ожидания, заполненных непрерывными звонками по всем мыслимым и немыслимым инстанциям. Итог: через два с лишним часа от адвоката потребовали выписать новый ордер на Ваню Непомнящих, потому что поданный-де был «неправильный» — в нем было «Яросл.обл.», а критически необходимым вдруг стало чтобы «Ярославской области». Переписал и спросил про остальные — «Остальные не надо переделывать» (хотя там тоже была «Яросл.обл.«). Еще два часа ожидания и адвоката пускают к Ване. Но без фото-, видео- и аудио аппаратуры. Меня — категорически нет. Переговорив с Ваней он спрашивает про остальных — „Выходите, пишите снова ордера как надо — и подавайте заново!“. И уже понятно, что не успеваем к концу приемного времени, блин! А о Якове Ионцеве — „не пропустим“. А наш допуск, причем именно нас поименно и с фото-видео — еще одно требование ЕСПЧ.

После этого была встреча с омбудсменом (не скажу, чтобы особо полезная) и встреча со следователем, которому только вчера (!) поступило дело по избиениям 21 апреля. Следак еще его даже не успел посмотреть, так что наш разговор тоже особо содержательным тоже не назовёшь, разве что поставили его в курс, что просто так на тормозах спустить будет непросто.

Что теперь дальше?

Ну, само собой, очередная срочная жалоба в ЕСПЧ. Тем паче, что deadline по первой — завтра, 4 мая. А практически всё проигнорировано. И мы не устанем добивать наш Минюст через Страсбург. Настолько не устанем и не надоест, что рано или поздно достанем Минюст, ФСИН и т. д. вниз по цепочке. Беда в том, что это — время.

Конечно, подаем в суд, оспаривая законность взысканий и помещения в ШИЗО. Конечно, еще после 9 мая снова поедем в Ярославль.
Конечно,… ладно, не буду раскрывать всего, что уже придумали и еще придумаем.

И ребят мы вам не отдадим на тихую расправу.

Так что, господа сволочи, мёд у вас кончился от слова совсем. А проблемы себе на голову вы множите собственными руками. И мы в этом добром деле (в умножении ваших проблем) вам поможем. От души поможем. Мало не покажется.

Потому что война».

Недавно, когда я праздновал свое освобождение, на празднование пришла журналистка. Я начал рассказывать, как все было, а она такая: «Да это все неинтересно, лучше расскажите, а правда ли к вам следователи приходили?»

Ну, в общем, не задалось интервью. Следователи… Следователи ко всем приходили. Да, строго говоря, это незаконно, вот только всем на это посрать. А вот эмоции… эмоции бесценны. Но, увы, современным журналистам нужны не эмоции, а повод для скандала, который все равно ни к чему не приведет.

Вообще, в последнее время есть легкое ощущение ненужности. Даже за решетку обратно захотелось. Там я был нужен всем. На свободе — десятки постов, сотни репостов, тысячи лайков, десятки тысяч комментариев… По ту сторону решетки — люди, которым была нужна моя помощь, как психолога, чтобы справляться с паникой, унынием и дурными мыслями. А вот вышел я на свободу и снова стал никому не нужен. Клиентов нет, позавчера соскочила последняя, даже в гости не зовут. Вроде я все еще всем друг, но кое-кто уже неделю бегает по разным поводам от того, чтобы со мной потусить.

Но хватит жаловаться на жизнь на свободе, пора жаловаться на жизнь по ту сторону решетки.

В тот день я дважды убедился, что демократия не работает. Один раз люди проголосовали, что после того, как мы дошли до Кремля, нужно идти обратно на Пушку, хотя я был против, но пришлось идти со всеми. Другой раз люди проголосовали за то, что нужно не стоять на тротуаре, а прыгать в самый замес. Хотя я снова был против, пришлось пойти со всеми.

Сцепки — самое дурное и глупое, что придумали в оппозиции. Никогда в них не участвуйте. От заметающих вас ментов они не спасут — дубинке нет дела до сцепившихся руками людей, если этих людей не два ряда (а такого, увы, нет). А вот скорость и увертливость здорово снижают. Поэтому вместо того, чтобы повышать шансы остаться на свободе, сцепки эти шансы лишь снижают.

Многие, кого винтят менты, после рассказывают, что они орали «всех не посадите!», или «пошли на**й!», или еще что-то. Может, кто-то и правда говорил это, но лично я буду честен. Я сказал всего одну фразу, правда раза три, а может и пять. «Пожалуйста, только не бейте, я сделаю все, что скажете!»

Гордость гордостью, а дубинка дубинкой. Впрочем, фраза меня не спасла, пару раз дубинкой в пах и по пузу я все же получил. Несмотря на то, что в том состоянии был готов сделать все, что скажут, лишь бы не огрели. А вы говорите сопротивление… Уж лучше бы сопротивлялся, дубинкой все равно получил, а так хоть мог бы рассказывать, как ответил им что-то героическое. Если все равно получаешь дубинкой, так есть ли разница, что говорить?

Вообще, мысль «если все равно репрессируют, то чего сдерживаться» была главным выводом из всех последующих событий. Но обо всем по порядку.

В автозаке было норм. Мы с друзьями (по многочисленным просьбам имен не называю) сидели, как короли. Мужики впереди столпились у двери, чтобы менты решили, что автозак переполнен, и нам больше никого не совали, мы же сидели сзади, как белые люди, обсуждали юриспруденцию и политику.

Наконец, нас привезли. Стали отбирать мобилы и паспорта, по словам присутствовавшего в автозаке юриста — абсолютно незаконно, но разве ментов убедишь, что для них есть какой-то закон? Один из товарищей отказался отдавать мобилу. Менты уединились с ним в автозаке наедине и стали делать болевые заломы.

В ОВД «Богородское» отгрузили десять человек. Один оказался несовершеннолетним, его отдали маме. Один из ментов постоянно к нему при**ывался, мол «вот и на**я тебе эта революция, тебе же сейчас отметку в деле поставят, и ты ментом стать не cможешь», но честно говоря, глядя на эффективность их работы, можно сказать, что парню очень повезло, что он уже не сможет стать одним из них.

Семь ментов не могли три часа написать девять рапортов. Не потому, что тянули время, по разговорам было понятно, что они очень спешат домой, где их ждут жены и ужин. Просто рапорты они писали не на тех, кого реально задерживали, а на кого жребий упадет. И не за себя, а за кого настроение будет. Итог:

«Так, Серега, я за тебя рапорт написал… Что, блядь, ты тоже за себя написал?! На**я, блядь?! Ладно, рвем, заполняем заново! Так, Андрюх, я на этого Лутина рапорт написал… Что значит вы трое тоже на него писали?! Так, блядь, рвем и пишем заново!»

Этот семиголовый дракон с одним мозгом на все головы занимался этой работой три часа. А вы удивляетесь, чего у нас преступность высокая, с такими стражами порядка — не странно.

К слову, у меня сейчас перед кроватью висит фотка с моего задержания. И ведет меня совсем не тот мент, что писал на меня раппорт. Фактически, единственное доказательство, которое было на суде против меня — абсолютно незаконно. Но всем по**й. А вас следователи интересуют… Лучше бы поинтересовались, хрен ли суд придает значение не имеющим законной силы писулькам, а не куче свидетелей, которых сумели найти мои адвокаты, чтобы доказать, что сопротивления я не оказывал.

На фоне того, что творилось в «Метрогородке» по словам знакомых, у нас условия были райскими. В двухместной камере было всего четыре человека, а не восемь, как в «Метрогородке».

Мы дали друг другу погоняла. Я был Драконом (из-за плаща), еще один парень, что только что из армии, был Солдатом, третий — Проводом (высокий и худой, к тому же айтишник), последний — Малой (ему было 18, он был младше всех). Впрочем, хотя Малому было 18, остальные были не сильно старше его, Солдату и Проводу было по 20 лет. Одному мне было 27, за счет чего я быстро стал «паханом» в нашей камере. :)

На следующий день 9 утра быстро превратились в 11. Затем — в полдень. В 14 дня. В 16… К 18 стало окончательно понятно, что никуда мы уже не поедем. Мы будем ночевать здесь еще одну ночь. Нас всех охватила паника. Все это время нас кормили уже ставшей меметичной «перловкой с говнятиной» и другими сухпайковыми продуктами. Хорошо хоть под вечер передачки принесли. Но до того было ощущение, что о нас все забыли. Нас заперли здесь, мы пробудем тут не пойми сколько. К нам не пускали даже адвокатов, не давали звонить (один звонок за те два дня, что мы там проторчали). Мы были отрезаны от внешнего мира, с нами могли сделать все, что угодно. А самое худшее — просто забыть здесь навсегда.

Малого охватила истерика. Он орал и плакал. Провод и Солдат сжались в позу эмбриона и тряслись. Меня самого охватила паника. Я не знал, что делать. Наверное, впервые в жизни я понимал, что вообще ничего не могу сделать. Я заперт здесь, и никакие мои действия не помогут мне освободиться. Вытащить меня можно извне, а там, вполне вероятно, все обо мне уже забыли. Кому я там вообще нужен?

И тут случился тот прорыв, ради которого я и пишу этот пост. И эта история важнее, чем какие-то там следователи.

Я осознал, что такое быть волшебником. Это даже когда нет никакой надежды, когда ты ничего не можешь сделать, чтобы хоть как-то изменить ситуацию, все равно делать все что можешь, как бы бесполезно это ни было, делать все, чтобы выбраться, бежать по направлению к цели. И тогда случается чудо.

Я вспомнил, что я психолог, и используя разные виды терапии, вывел Малого из истерии, заодно научив справляться с паническими атаками в будущем. Пока я терапировал его, вид того, что даже Малому становится лучше, вывел из паники и остальных. Принесли передачи, все скопом (мне принесли штук шесть, люблю своих друзей), мы даже отослали кое-что в другие камеры (им принесли куда меньше, чем нам). Я начал координировать парней, как что и куда. Слушать бытовые проблемы и думать, как их решить. После того, как у одного из наших случился обморок, менты стали ходить как шелковые, чем мы также воспользовались для улучшения бытовых условий.

В итоге через несколько часов мы осознали, что сидим практически как за шведским столом, нас водят в туалет и даже на улицу, когда мы захотим, чай приносят, и вообще, для того, чтобы почувствовать себя мажорами, не хватает только плазмы на стену и джакузи. Стали обсуждать квантовую физику и читать «О, дивный новый мир». Всего за несколько часов такие вот разительные изменения. Просто потому, что я совершил чудо, начав делать хоть что-то, хотя надежды не было никакой.

На следующий день нас и правда отвезли в суд. Повидал друзей, узнал, что в соцсетях у меня уже орды фанаток, что постоянно интересуются, «как я там и чем помочь» (жаль, после освобождения все эти фанатки куда-то исчезли).

Адвокат у меня попался на редкость бездарный. Он не написал ни одного письменного ходатайства (хотя даже я знаю, что их нужно минимум три), даже свидетелей пытался вызвать устно, за что ему судья сделала втык, справедливо спросив: «Вы вообще давно адвокатурой занимаетесь, что таких базовых вещей не знаете?» Не использовал мои справки о здоровье, перепутал рекомендательные письма с работы (вместе с моим дав судье письмо другого человека), на речи мямлил… Короче, мне дали 12 суток, а не 10, как всем остальным. Потом он еще и в апелляционной жалобе мою фамилию указал неверно, что является грубейшей ошибкой.

После суда мы провели пять часов в неотапливаемом автозаке. Как вы помните, в тот день шел снег. Нас держали в автозаке, так как не знали, куда везти. Система дрогнула. Она думала всех запугать, дав всем сроки, но оказалось, что людей банально некуда сажать. Все забито. Что, конечно, показывает слабость Системы и неизбежность ее краха.

Нас повезли на Петровку. Стало стремно. Все-таки это уголовный изолятор, а не административный. Впрочем, оказалось, что место новое не только для нас, но и для персонала. Им выделили под административщиков крыло буквально в тот день, на коленках, они сами не понимали, что здесь и где, и как вообще тут работать.

С нами в камере сидел мужик из неполитических. В тот день он присел за пьяное вождение без документов. Но в ходе разговоров выяснилось (не сразу, он долго отмалчивался), что недавно он освободился после того, как отсидел десять лет за «причинение особо тяжких, повлекших за собой смерть по неосторожности». Вот так двух политических посадили с бывшим уголовником. Впрочем, мужик оказался очень хороший, душевный, мы с ним быстро задружились, он нам рассказывал, как вести себя на зоне, ежели что. Попросил ему, кстати, помочь с ревностью (он беспокоился, что его дама ему сейчас изменяет), что я с удовольствием и сделал (решительно, два клиента за пять дней отсидки — прям вылитый Виктор Франкл, пусть и в масштабе, к счастью).

В отличие от ОВД, кормили на Петровке вкусно. Ну, не ресторан, обычный уровень столовки, но столовки хорошей. Воды только мало давали. А из передачек ее зачем-то всю вытаскивали, хотя по правилам не должны. В итоге у нас были склады роллтонов из передачек, а вот воды — кот наплакал. К приемам пищи, когда мы просили у ментов новую воду, старой уже вообще не оставалось.

Насчет следаков… Да, приходили. Не представились, из какого органа — не сказали. Один был толстый и лысый, очень типажный, прям из сериала про бандитов, другой моложе, коротко стриженный, с волчьими чертами лица. Говорят, был и третий, я его не видел.

Меня почти не прессовали, я ролевик матерый, сыграл парня, который оказался там случайно, они поверили. А вот тех, кто пытался по 51-й отмазаться, тех прессовали. Моему сокамернику, по его словам, даже болевой зажим сделали. И психологически давили, обещали жизнь сломать, в ПНД сдать, младшего брата под органы опеки (хотя, казалось бы, мать-то их жива), ну и все в таком роде. Мрачно, короче.

В пятницу, едва мы успели позавтракать (а некоторые не успели, о чем потом очень жалели), нас повезли в суд.

Тут надо вернуться к моему адвокату. По правилам нам положены 15 минут звонков в день. Так как на Петровке менты грамотные, не то, что в ОВД, где звонков не давали, тут это право соблюдалось железно. Казенных телефонов нет, поэтому звонить давали со своих. И интернет работал.

В четверг, в полдень, когда были мои 15 минут звонков, я увидел, что Валентин Карелин написал на фейсбуке пост «У Олега Лутина завтра суд, кто адвокат — не знаю». Мой телефон уже разряжался, да и 15 минут кончались, и в последнее мгновение я успел написать «У меня ужасный адвокат!». Валя тут же взялся за дело, нашел контакты моих друзей и родителей и за сутки набрал огромную папку документов, что меня сажать никак нельзя, я самый больной, добрый и полезный для общества человек на свете, и вообще, я физически не мог находиться там, где согласно рапорту меня задержали (мне и правда указали не тот адрес, где задержали), вот кстати, легион свидетелей и документов об этом, даже фотография имеется.

В итоге, мало что сама судья сказала «Вы, Валентин Вячесловович, один из лучших защитников, которых я встречала», так мне и скостили срок с 12 суток до 5! И в тот же день я вышел на свободу! Ну, правда, на три часа позже, чем положено по решению суда, но вышел! Повидав, как людей в суде держали в замкнутых «стаканах» без единой отдушины по семь часов, а на замечание «тут не работает вентиляция, не могли бы вы ее включить» менты отвечали «нет, так и задумано», и все это время без еды и воды. Но все же вышел.

Сейчас у меня странное ощущение. Первую неделю после отсидки я был всем нужен, мне писали, мне жали руки, со мной хотели встретиться… Сейчас все вернулось на круги своя. Я снова живу пустой жизнью никому не нужного человека. Хотел бы я вернуться в тот ад ради того, чтобы снова быть нужным такому большому числу людей? Определенно, да.

Я горжусь тем, что я преодолел весь этот кошмар. Меня часто спрашивают, пойду ли я снова на митинги, буду ли принимать участие в разного рода политической активности. И мой ответ — да. Не только потому, что своими глазами увидел, что эта система прогнила насквозь, держа в заложниках не только нас, но и самих ментов, и ее необходимо деконструировать. Не только потому, что сдаваться после всего этого было бы подлостью. Не только потому, что мои идеи прошли проверку практикой, и теперь я знаю, что все это время был прав, а защитники режима, с их паранойей на тему «иностранных государств, лихих 90-х и жидомасонсого заговора» — нет (мы уже живем хуже, чем в лихие 90-е, а иностранным государствам дела до нас нет, только бы мы перестали проливать чужую и свою кровь). Но в первую очередь потому, что я понял. В эти ужасные дни я ЖИЛ. ЖИЛ полной насыщенной жизнью. Жизнью, истории о которой буду рассказывать еще годы (если их не вытеснят раньше новые, еще более крутые истории). Жизнью, которой можно гордиться. И которой я горжусь.

Стоит ли пять дней кошмара того, чтобы принять себя, осознать, что ты действительно стал героем? Определенно, оно того стоило.

Потому что лучше гнить в серой тюрьме, чем в серой беспросветной жизни, в которую я начал снова погружаться сейчас. Потому что лучше не иметь лишнего стакана воды и чувствовать запах параши, что находиться в той же камере, что и ты сам, но знать, что ты нужен людям, причем людям по обе стороны решетки, одним — как психолог, другим — как символ, чем спать на удобной кровати, но видеть, что ты никому не нужен, никто не пользуется твоими услугами, никто не зовет тебя в гости, даже напротив, постоянно переносит возможность с тобой затусить.

16 апреля в городе Волгограде около 10:30 на улице ко мне подошли три сотрудника полиции в форме. Вместе с ними был один человек без формы, который обратился ко мне: «Ты Семен?» Вслед за этим меня доставили в отдел полиции № 4. Там лейтенант полиции Алексей Диденко составил рапорт, где объяснил доставление в отдел необходимостью «установления личности и причастности к совершенным преступлениям». Реальная причина состояла в том, что начальник полиции потребовал, чтобы он отложил все и занялся мной. Сообщать, кто тот человек без формы, назвавший мое имя, никто не стал.

Меня продолжали удерживать в отделе полиции в течение трех часов несмотря на то, что устанавливать мою личность не требовалось, так как было известно, кто я, а также учитывая, что полицейскими довольно оперативно (менее чем за полчаса) была получена информация из базы, где видно, что я не нахожусь в розыске и не причастен к каким-либо преступлениям Во время пребывания в отделе у меня сканировали отпечатки пальцев на «Папилоне» (электронная система дактилоскопирования), требовали паспорт и пытались вырвать из рук, а также провели досмотр вещей и личный досмотр, так и не выдав, несмотря на неоднократную просьбу, копию протокола. При досмотре сержантом Станиславом Скворцовым, помимо двух понятых, присутствовали два оперативника. Один из них — Станислав Капитанчук. В ходе беседы с ним подтвердилось, что в отношении меня нет никаких дел, однако он пытался выяснить, когда я приехал и когда планирую уехать из Волгограда, с какой целью приехал, где остановился, с какой целью фотографировал в городе, а также требовал выдать диктофон и фотоаппарат, чтобы в чем-то убедиться.

На все его вопросы я отказался отвечать, а также выдавать ему то, что он требовал. Поскольку оснований для удержания меня в отделе не было, а также истекли три часа, которые полицейские еще как-то могли объяснить «установлением личности», я встал и пошел к двери. Тогда Капитанчук вскочил со стула, схватил меня за руку и потребовал вернуться. О применении силы сразу же сообщил дежурным отдела полиции и дежурному ГУВД Волгоградской области. После этого инцидента решетку открыли и я смог выйти из здания отдела полиции.

Произошедшее связываю с деятельностью по защите прав человека. В последнее время основной причиной для подобного внимания со стороны правоохранительных органов является участие в протестной активности, но я не имею к ней отношения.

26 марта около 16:30 какие-то люди в костюмах сотрудников полиции скрутили меня у выхода из метро «Чеховская». Противоправных действий я не совершал, законных причин для задержания не было, оно прошло с многочисленными нарушениями ФЗ «О полиции» (не представились, не назвали основание для задержания, не предупредили о применении физической силы, применили физическую силу без законных оснований). Несколько раз я спрашивал, почему меня задерживают, в ответ меня били и орали: «Заткнись, & #@%ь! Язык вырву!».

Примерно в 17:40 нас доставили в ОВД Богородское, там всех незаконно обыскали и незаконно изъяли мобильные телефоны. Телефон не отобрали только у меня, потому что я его спрятал в трусы и отказался отдавать. Сотрудник полиции хватал меня за пах и угрожал: «Сейчас я тебя отведу в автозак, и ты у меня там штаны снимешь». Он отвел меня в автозак, схватил за шею и применил болевой прием. Мне стало больно, я закричал. Этого оказалось достаточно, чтобы отстоять свои права, благодаря чему я оставался на связи еще несколько часов. Тем не менее, полицейские продолжали угрожать. Отдельно доставляли фразы из серии «Вот сука, мы к тебе по-человечески, а ты!». А также типичные в таких случаях реплики: «Ты что, & %@#№, самый умный?», «Я тебя, сука, урою!», «Сколько тебе за это заплатили?».

По закону к 19:30 полиция должна была отпустить всех, так как основания для ограничения нашей свободы так и не назвали. Тем не менее, в Богородском ОВД нас продержали примерно до 21:00 (все, кроме меня, мерзли на улице более трех часов). После этого часть людей оставили в ОВД, а остальных повезли дальше — меня и еще девять человек выгрузили в уже печально известном ОВД Метрогородок примерно в 21:40.

«Ах, как хочется ворваться в Метрогородок!»

В Метрогородке перед нами выступил начальник ОВД, который сказал, что все мы знали, на что шли, видит, что мы люди взрослые и сознательные, поэтому он верит, что мы будем вести себя цивилизованно и порядочно, чтобы нас как можно скорее оформили и отпустили. Речь была воодушевляющая, но впоследствии выяснилось, что начальник ОВД — лжец, лицемер и преступник. По его указанию, сотрудники ОВД:

1. Не допускали к нам защитников (по закону, задержанный имеет право на защитника с момента задержания), лгали им, что нас в ОВД нет. Защитников начали пускать только после того, как Валентин Карелин добился приема у прокурора. Но даже после этого пустили не всех и не ко всем.

2. Отказывались принимать жалобы и ходатайства.

3. Запрещали передавать нам еду, воду и лекарства.

4. Принуждали к сдаче отпечатков пальцев.

5. Намеренно создавали дискомфорт (я услышал обрывок телефонного разговора, в котором шла речь о том, чтобы нам не давали спать).

6. Принуждали к даче показаний по уголовному делу о массовых беспорядках (с 22:00 до 07:00 допросы и следственные действия запрещены законом).

7. Не снабжали питьевой водой в достаточном количестве (за 34 часа в ОВД мы получили по 0,7 литра питьевой воды).

8. Разместили 10 человек в две ужасно душные темные двухместные камеры, так что спать приходилось на полу (на циновке из картонных коробок из-под рационов, на последнюю ночь выдали два матраса) и по двое на одноместном деревянном настиле без белья валетом в позе «69».

9. Не отпустили нас из-под стражи по истечении 48 часов (держать нас после этого у полиции не было вообще никакого права).

10. Кроме того, начальник ОВД солгал, говоря, что нас отпустят, а нас продержали в ОВД около 34 часов.

Не менее важно, что в соответствии со ст. 27.3 КоАП административное задержание может быть применено в исключительных случаях. В нашем случае необходимости держать нас в КПЗ не было:

• Вменяемые нам правонарушения носили незначительный характер.

• Мы не представляли общественной опасности.

• У нас не было мотива избегать правосудия.

Всем нам выписали одинаковые протоколы с одинаковыми рапортами (часто заполненными одинаковым почерком), вменяя нам неподчинение законным требованиям сотрудников полиции и прорыв оцепления (ст. 19.3 КоАП). Это было ложью: оцепление никто из нас не прорывал, никаких требований сотрудники полиции не выдвигали. Рапорты писали не те сотрудники полиции, которые нас задерживали (что является грубейшим нарушением). В делах было огромное количество ошибок и процессуальных нарушений. Стоит отметить, что после митингов дела всегда фабрикуют именно так, но в нашем случае фальсификации носили еще более явный и неприкрытый характер, чем обычно, что потом все же сыграло нам на руку в суде.

«Есть такая профессия — родину зачищать»

В камере мы коротали время, как могли: читали стихи современных (и не очень) поэтов, лекции про систему юстиции в РФ и организации будущего. А еще мы пели песни и много шутили. Настроение в целом было довольно бодрое.

В свое время Иван Ниненко мудро заметил, в органах у нас работает не зло, а злишко, которое жалко, а не страшно. И мы имели возможность убедиться в 100%-ной справедливости его слов. Например, весь день 27 марта с нами общался некий Павел — юный лейтенант, которого мы прозвали Маленьким Геббельсом за непримиримое отношение к врагам Рейха (то есть нам), отказ предоставлять нам питьевую воду под лживыми предлогами («в ОВД нет чайника», «есть, но он в закрытой комнате», «в открытой, но я не могу им пользоваться, это чайник начальства», «я могу им пользоваться, но у меня нет времени», «а зачем вам чайник, пейте из-под крана, я в армии пил из-под крана»), и карикатурно злой взгляд.

Во время моей встречи с защитником Валентином Карелиным он сказал, что сделает все, что прикажет начальник ОВД. «Похвальная преданность!», — отчеканил Валентин.

Кормили нас сухими пайками. Состав:

• Перловая каша с суррогатом говядины. Ее мы ели давясь, от безысходности, и прозвали «перловка с говнядиной».

• Печеночный паштет (кажется, съесть его никто так и не рискнул).

• Галеты (съедобны!)

• Повидло в пакетике (съедобно!)

• Соль, сахар.

• Концентрат киселя (съедобен!)

• Майский чай в пакетике (в отсутствие воды, видимо, предполагается рассасывать под языком).

В одном из наборов Мише Медовщикову попалась банка говяжьей тушенки. Когда Миша попросил Павла её открыть, Павел весьма удивился и сказал, что раньше не просили. «Видимо, глотали целиком, запивая из-под крана», — сострил Миша. На вкус тушенка оказалась тоже весьма суррогатной. По нашему общему мнению, пара упаковок доширака была бы здоровее и полезнее суррогантной перловки и мутного паштета.

27 марта днем к нам подселили азербайджанца Эльтана, которому грозила депортация. Мы довольно быстро нашли общий язык (хотя по-русски он говорил мало) и поддержали его, как могли. «Не важно, в тюрьма ты или нет — важно Аллах!», говорил он, и не согласиться с ним было невозможно. Благодарил за стихи. Вечером ему принесли передачку (в отличие от нас, ему ее допустили), и он щедро нас угощал. Когда нас повезли в суд, прощались мы с ним как братья.

«Если человек совсем невиновен, суд может смягчить наказание. Может даже условно дать!»

Утром 28 марта нас погрузили в автозак и отвезли в Тверской суд. Там-то и вскрылась спасительная ошибка метрогородковцев: доставившие нас сотрудники сказали девушке, руководившей фальсификацией протоколов в ОВД, что нас задержали на Сретенском бульваре (в действительности — на Страстном), и это перекочевало во все протоколы, что перевело нас в подсудность Мещанского суда. А он-то, видимо, не был проинструктирован настолько жестко, как Тверской, который давал арест на 8–15 суток почти всем. Сфальсифицированность дел была очевидна невооруженным глазом, а знакомые в органах рассказывают о том, что полиция ходит в вазелине, потому что такого количества грубейших ляпов не было уже давно. В итоге судья давал задержанным только штрафы (без ареста на 8–15 суток, как почти во всех случаях статьи 19.3, рассматриваемых в Тверском суде).

Тут отдельно важно отметить, что на Сретенском бульваре никакого оцепления не было, но, тем не менее, российский суд признал, что Олега Лутина задержали на Страстном бульваре, а Михаила Медовщикова — на Сретенском. А теперь смотрим на фото, на котором видно, что Медовщикова и Лутина задержали вместе. Но по документам — одного на Страстном бульваре, другого — на Сретенском. Вот такой вот российский суд!

В моем деле вскрылось столько нестыковок, откровенных фальсификаций и процессуальных нарушений (которые судье предварительно изложил мой защитник Валентин Карелин), что судья вернул дело на устранение недостатков. Устранения недостатков не случилось (истекли сроки, было необходимо мое присутствие, законных оснований для его обеспечения у полиции не было), суд был в пятницу. Судья был в ярости на сотрудников (за то, что так облажались) и на меня (за то, что я не помог сотрудникам устранить недостатки в сфальсифицированном ими деле, надо же), но присудил минимальный штраф (нельзя, все-таки, попереть против коллег по цеху). Так как никаких изменений в деле нет, то, думаю, удастся его развалить даже в России, а в ЕСПЧ подать жалобу на незаконное задержание.

В это же время на западном фронте

Пока я находился под стражей, моя героическая жена Мила и защитник Валентин Карелин совершали возможное и невозможное. Даже я, привыкший к самым творческим подходам в борьбе с произволом госорганов, немного офигел, когда увидел пакет документов, который Валентин с Милой приготовили для суда (включая характеристику от священника) и узнал, что Валентин добился приема у прокурора в неприемное время, а Мила просила и добилась рассказа о нас на РБК-ТВ и еще много где.

В целом, пока выглядит так, будто Валентин — самый компетентный, изобретательный и энергичный защитник, участвовавший в работе по 26 марта. В числе прочего, ему удалось в ходе апелляции добиться освобождения Олега Лутина, ранее осужденного на 12 суток. Это чрезвычайно редкий случай! Остальные апелляции в тот же день успехом не увенчались. Все его подзащитные (изначально Лутина защищал адвокат «Открытой России») отделались лишь штрафами. В общем, всячески его вам рекомендую.

Сейчас мы бодры и полны решимости в законном порядке наказать полицейских, превысивших полномочия, а также обжаловать решения судов в вышестоящих инстанциях вплоть до ЕСПЧ. Всем мальчишам-плохишам устроим искрометнейший ататат! В законных, разумеется, рамках, и не мести ради, а улучшения системы для.

Особо опасный свидетель

Утро выдалось неважное, звонок в дверь, свет фонарей в лицо, полтора десятка неизвестных лиц, тыкающих в меня автоматами, а затем тыкающие уже меня самого носом в пол. Чего-то подобного стоило ожидать после массовых протестов. ФСБ, Центр «Э», СОБР (Росгвардия) — как я узнал позже, в моей квартире собрались все.

На вопросы никто отвечать не собирался. Выводили меня четыре бойца СОБР. А вот внизу, в машине первый прилив адреналина уже прошел, и я заметил, что меня бьет мелкая дрожь. Везли нас неизвестно куда. А дома тем временем шарили волосатые ручки оперативников. Уже на подъезде начала вырисовываться дальнейшая ситуация: «беседы» с ЦПЭшниками, допрос, попытки завербовать, требования свидетельствовать против друзей.

Когда завели в кабинет, все стало приобретать стандартные формы, «хороший эшник Ваня», который предложил чаю, после моего отказа говорить с ним и давать показания начал становиться все хуже. Меня ставят в упор (позу для обыска) у стены, где я так и останусь стоять следующие семь часов. Периодически мне будут раздвигать ноги, «дабы не расслаблялся».

Лишь к 14 часам ситуацию изменил следователь (по особо важным делам) явившийся допросить меня. Я, наконец, сел на стул и узнал, что я свидетель. Учитывая все происходившее, это было неожиданно. Все это было похоже на шутку, на ум пришло: «Мы рождены чтоб Кафку сделать былью». Однако следователь по-прежнему сидел с невозмутимым лицом, а оперативник ЦПЭ Иван, после моего вопроса начал кричать, что он православный и «не потерпит».
После допроса я уже ощущал себя свободным человеком и даже согласился поехать на экспертизу. Добровольно.

Свободен, но не точно

Экспертиза была, а еще было довольное лицо эшника Ивана, которые отвез меня в 9 отдел полиции и, пошептавшись с дежурным, нарисовал мне 19.3. В награду за стойкость и принципиальность на допросе. Я попал в спецприемник, из которого меня периодически катали эшники до отделения и обратно. Никто никому не сообщил, несмотря на мои просьбы, меня искали в отделениях и ИВС.

В это время я узнавал много нового от эшников: что по анархистам работает целый отдел и меня считают лидером, достойным отдельного оперативника (он читал мне мою биографию), что вся информация пошла в СМИ, а также, что я могу заработать себе пенсию на сотрудничестве (или же при отказе заработать поездку в спецприемник Усолья-Сибирского).

Нашли меня уже через двое суток, вычислив методом исключения суд, в который меня доставят. До суда я провел еще четыре часа, дремав в КПЗ 9 отдела, и слушая чей-то довольный разговор по телефону: «Качал права, а сейчас три часа посидел и поплыл». Плыть было особенно некуда, ребята рано радовались.

Судье Беловой оказались не нужны свидетели, понятые и ходатайства защитников, она подтвердила мою виновность и отправила на 10 суток в спецприемник, куда меня отвозили эшники, ликуя и обдумывая, как они будут это событие отмечать.

Стране нужны защитники родины, а не бунтари

В спецприемнике дежурные встретили расспросами: «Дак ты что, революцию хочешь?». Пара следующих дней были полны посещениями разных людей, из которых фурор в приемнике произвел лишь областной уполномоченный по правам человека, создавший на остальные два дня атмосферу почтения к моей персоне среди персонала спецприемника. В камере материализовались правила распорядка и книжка с правами арестованных. Когда ко мне заводили соседа, меня просили не учить его плохому, «ведь стране нужны защитники родины, а не бунтари».

Впрочем, ничего страшного в спецприемнике нет, за исключением не самой вкусной еды и скуки, которую после суда я развеивал занятиями английским, физическими упражнениями и несколькими книгами.

Конец посиделкам положил областной суд, в котором проходила апелляция, и судья отправил дело на пересмотр в суд первой инстанции. Тем не менее, несмотря на отмену приговора, судья сделал еще одну бумагу для сотрудника полиции, в которой говорилось, что свои 10 суток мне все же нужно отсидеть. В спецприемнике такому повороту не обрадовались, для них я стал огромной занозой, от которой нужно было поскорей избавиться и дежурный очень ретиво начал изучать материалы дела, дозваниваться до судьи и узнавать трактовку решений. На радость, сотрудникам спецприемника судья истрактовал «доставить для отбывания 10 дневного срока», как «отпустить до решения суда первой инстанции», что и было выполнено в тот же момент.

Мораль

Несмотря на все последние события, надо мной по-прежнему висит «дамоклов меч» как продолжения 10 суток, так и возможно чего-нибудь новенького. Ко всему этому я в принципе готов. Все это не конец и дальше будет только интереснее, моя история длинная, но кроме меня во всем этом замешано еще 15 человек, как свидетелей, так и родственников пострадавших от этого бреда.

Естественно, пост во «ВКонтакте» стал лишь формальной причиной для сбора колоссального количества данных об анархистах, а время операции дало возможность убить двух зайцев, сорвав ассамблею «Совета несогласных», которая должна была пройти 9 апреля.

Публичность, которая идет вокруг этих событий, не пугает сотрудников, осуществивших этот театр. Причина проста: для них это возможность запугать максимальное число «потенциальных экстремистов». И это могло бы сработать, если бы все эти события заставили меня и товарищей залечь на дно и забыть про всю деятельность, но этого не будет.

Все только начинается.

Моя история началась на «Белорусской», где за короткий промежуток времени я успел со своей девушкой пройтись по площади, выпить кофе, встретиться с друзьями, дать интервью «Русской службе ВВС» и пообщаться с сотрудниками полиции, которые, увидев свернутый плакат у меня в руке, попросили его развернуть. Формально по времени тогда шествие еще не началось (было около 13.40), видимо поэтому сотрудники прочитали плакат, пожелали удачи и хорошего дня.

Поскольку я договорился с некоторыми друзьями встретиться в 14.00 у памятника Маяковскому, мы двинулись по Тверской в центр (плакат я не разворачивал). На Триумфальной площади мы ждали опаздывающих, успели сфотографироваться, а потом ко мне подошел сотрудник полиции, представился и спросил, что у меня в руке? Я сказал ему, что на данный момент это просто свернутая бумага, но не отрицаю: когда начнется акция, я разверну свой плакат. Он попросил, как и полицейские на «Белорусской», развернуть лист. Я уточнил, просит ли он меня это сделать, он ответил утвердительно. Я развернул, он прочитал текст и сказал: «Пройдемте». Я спросил: «На каком основании?» На что получил ответ: «Тебе там все объяснят».

Поскольку ситуация была абсолютно нелепой и забавной, я решил не спорить с ним и прошел в автозак, где у меня отобрали телефон и рюкзак и посадили за решетку. В автомобиле уже находился один человек, ему я сказал фразу, которую мы вспоминали потом еще десять суток:«Сейчас 14.10, к пяти часам уже дома будем». Я рассказал ему, что нас не имеют права задерживать более трех часов, поэтому в крайнем случае в 17.10 просто уйдем. В автозаке было еще два дружинника и два полицейских, которых мы так застыдили, что они покраснели, повернулись к нам спиной и боялись пошевелиться и что-то сказать.

Примерно в 15.30 автозак двинулся по направлению к Пушкинской, по дороге к нам, за решетку, пустили разгоряченных сотрудников, которых перевозили из одной точки в другую. Они общались о том, как здорово они поработали, сколько свинтили народу, какие они молодцы, что спасают родину от революционеров.

На Пушкинской меня и второго задержанного (Александра) перевели в другой автозак, где уже было по меньшей мере два десятка человек. Ехали как в общественном транспорте в час пик.

Привезли нас в ОМВД по Мещанскому району, где основную группу людей посадили в комнату и оставили. Протоколы начали составлять только в пять часов, когда мы с Александром уже собирались уходить, так как три часа были на исходе.

Толком нам ничего не объясняли, когда адвокат Анастасия смогла к нам наконец-то пробраться, мы были счастливы, так как почти все были задержаны впервые, и никто не знал, как надо себя вести.

Для оформления протоколов собрались, как я понимаю, все работники ОМВД, они устроили настоящий конвейер. В одном кабинете люди, не имеющие отношения к нашему задержанию, составляли рапорта, в другом заполняли протоколы, в третьем давали нам листы для объяснения, в четвертом снимали копии. Из-за такой суматохи протоколы составлены с множеством нарушений. К слову, в 22 часа мы еще оформляли бумажки. Тогда стало понятно, что нас оставят на ночь. Потом приехали сотрудницы следственного комитета и вызвали всех на допрос в качестве свидетелей по уголовному делу о нападении на полицейского.

Размещать в камерах нас стали ближе к двум часам ночи, когда все документы были оформлены. Забрали вещи, телефоны, ремни, шнурки; выдали так называемое постельное белье — по факту просто две марлевых тряпки, которые можно было в целях соблюдения хоть какой-то гигиены положить на койку в камере, а также доширак и бутылку воду каждому. Как мы заметили позже, доширак был просрочен, чему впрочем удивились и сотрудники.

Ко мне в камеру сначала привели парня, которого поймали на угоне машин, а потом, когда его увели, привели таджика без регистрации. Кстати, им «белье», доширак и воду не давали.

С самого утра понедельника мы ждали суда. Минут за 40–50 до выезда нас посадили в автозак, но выехали из ОМВД мы только после того, как прошла новость, что суд над Навальным закончился. Зато, когда выехали, сразу включили мигалку и погнали в суд по встречке. В суде для каждого задержанного нашелся правозащитник, но ни указания на ошибки в протоколах, ни показания свидетелей, ни видеозапись с моим задержанием не убедили судью. Самым достоверным доказательством он счел рапорт сотрудника. Конечно, время по видеозаписи определить трудно, но памятник Маяковскому от памятника Пушкину отличить можно; пусть на видео зафиксировано мое задержание не с самого начала, но уж транспортным средствам на пешеходной Трицмфальной площади я точно мешать не мог. В общем, лживый рапорт от первого до последнего символа судья признал правдивым и приговорил меня к 10 суткам и 10 тысячам штрафа. Из 13 человек, привезенных из ОВД «Мещанского», 11 получили по 10 суток, было два исключения — 7 и 12 суток.

В автозаке после суда мы ждали, пока выведут всех арестованных. Мы подсчитали, что в общей сложности тот, кто вышел из суда первым, провел до выхода из машины около 12 часов взаперти.

Поскольку мы были одними из первых, нам повезло отбывать свое наказание в спецприемнике номер 2 на Мневниках. Про него я много рассказывать не буду, так как очень подробно написано тут: http://tsarkov-peter.livejournal.com/22011.html.

Уточню лишь, что обращались с нами крайне аккуратно, общались вежливо, шли на уступки и снисходительно относились к «косякам». Через пару дней дежурная по своей инициативе устроила дополнительную камеру для некурящих, что было для нас просто счастьем, нам пытались заменить перегоревшие лампочки, питание улучшилось после нашего приезда, а порой эта суета вокруг нас доходила до предела: например, как-то утром в камеру зашел замначальника спецприемника и сказал: «Доброе утро! Как вам спалось?».

В целом, время пролетело очень быстро. Мы играли в монополию и шахматы, читали друг другу стихи на иностранных языках, обсуждали литературу, историю и, конечно, политику.

Так получилось, что в каждой камере спецприемника были «политические». Другие арестанты, освобождаясь, покидали камеру со словами: «в следующий раз я тоже на митинг выйду», а значит, наше время было потрачено с пользой.

Не знаю, чего хотели добиться власти. Такими условиями они вряд ли кого-то могут запугать, это все-таки не тюрьма, тут сидишь в интеллигентной, приятной компании. А вот теперь они получат совсем обратный эффект. Лично у меня очень много друзей, которые раньше вообще не интересовались политикой, их на выборы-то — не то что на митинги — было вытащить невозможно. А теперь они видели видеозапись моего задержания и полностью лживый рапорт. Каждый сказал, что на следующий митинг обязательно выйдет, потому что это уже совсем беспредел. Так что на мой, обывательский, взгляд, эти аресты не уменьшат протестные действия, а увеличат.

Одним из более тысячи человек, вытянувших счастливый билет в автозак во время протестов 26 марта в Москве, был мой возлюбленный.

I. Митинг

Мы шли от Белорусской. Кроссовки на фонарях, медленное автомобильное движение, кто-то высунул кроссовки из окна авто и кивает нам. Чем ближе к Тверской, тем больше народу. Машины гудят. В какой-то момент омоновцы и гвардейцы стали выстраиваться в шеренги между тротуарами и проезжей частью — правда, от Пушкинской движения все равно не было, дорога перекрыта снегоуборочной техникой, ОМОНом, Росгвардией и автозаками.

В какой-то момент народные гуляния превратились в народные стояния, — так было много людей. Время от времени раздавались крики «Позор!» — очевидно, на чье-то задержание — но происходящее видели, наверное, лишь те, кто стояли вблизи, люди с вертушки и с бельэтажей. Ну и школьники на фонарях, конечно.

У подземного перехода на станции метро «Тверская» движение на тротуаре было, но очень плотное. Мы шли, как обычно, взявшись за руки. Прямо перед нами ОМОН выхватил из толпы парнишку — думаю, я слышала бы, если б тот что-то громко кричал, но его голос был слышен мне лишь в тот момент: «Зачем вы меня забираете? Я же ничего не сделал!». ОМОНу никто не препятствовал, но люди приостановились и стали кричать «Позор!». Кричали и мы, причем я громче Андрея, стояла ближе к ОМОНу, и заодно сообщила им, что они не защитники России. Но взяли его.

Кто-то еще сказал вслед что-то типа: «Они что, забирают только парней с хипстерскими рюкзачками?». Фото автозака на моем телефоне, сделанное минуту спустя задержания, датировано 15:25. Спустя пару часов стало известно, что Андрея с другими задержанными доставили в ОВД «Академический». Я поехала туда.

— Из и в отделение курсировала немолодая женщина с большими многоразовыми сумками из Ашана.

— Вернувшись из продуктового, куда я заходил погреться и перекусить, я увидела, что перед воротами ОВД стоит еще одна девушка: у нее тоже кого-то забрали.

— Мне удалось дозвониться до ОВД-Инфо и выяснить, что в ОВД «Академический» работает их юрист.

— Несколько минут спустя Андрей вышел на связь и скинул мне номер юриста, Анны Барвашовой. Та сказала, что протокол задержания всё ещё составляют — да и вообще, идите сюда, тут никто не кусается.

Оказалось, это не так просто. Женщина на проходной пускать нас не хотела. «Проявите настойчивость и харизму, — щебетала Аня по телефону. — Скажите, что вы идете писать заявление на ее, например, неправомерные действия. Она обязана вас пропустить». Ну, я не юрист, мне на тот момент было известно только, что держать людей в ОВД должны были не более трех часов, и под этим предлогом, убедив даму, что я не ввожу ее в заблуждение («У нас не зал ожидания»), я попала в отделение. Вторую девушку цербер пропускать отказалась, и та согласилась остаться на проходной.

Пришла, отогрелась, написала заявление, подала, получила талон, поднялась к задержанным. Они спорили с мусорами в количестве двух-трех штук ровно о том же, в чем была суть моего заявления: прошло сильно более трех часов, а их не отпускают. И никаких бумаг не дают. Действие происходило на третьем этаже, на втором была другая группа задержанных, и, по словам полицейских, это замедляло процесс. Никак ускорять его они не собирались, и, похоже, вся их функция сводилась к тому, чтобы стеречь задержанных. Когда какой-то сухой мужичок хотел выйти — то ли идти совсем, то ли пойти на второй этаж ускорить процесс — человек в форме силой не давал ему пройти. Так и сидели.

Уже поздним вечером их перевезли в ОВД «Гагаринский», чтобы типа побыстрее отпустить. Мы с юристами подъехали чуть позже, и там тоже были сложности с проходом. Хорошо, что рядом оказалась девушка с машиной — та самая, с короткими волосами, в оранжево-желтых одеждах, которую так эпично несли в автозак несколько полицейских в тот день. В ее машине я и ждала, пока меня не вызвали как защитника (по их идее, на защитника должен быть запрос).

Аня потребовала, чтобы тебя пустили, а потом ушла за тобой. Тебя должны были просто так пустить. Это примерно как закрытие Красной площади 2 апреля под предлогом репетиции, потому что кто-то хочет устроить несанкционированный митинг, власть боится, что люди выйдут и их прогонят. Никто не ожидал, что так много людей выйдет, — комментирует Андрей.

Оттуда нас отпустили только в половину второго ночи.

Прилагаю фото с первой страницы протокола задержания, и вы можете видеть, насколько он лживый и безграмотный. Мы слышали, что они «пишутся под копирку», но можно же пол, например, изменить и без опечаток писать? «Охотноый ряд». В этом обвинении всё — ложь. Андрей не кричал лозунги, а «Позор!» — это не лозунг (лозунг, согласно словарю — призыв), на проезжую часть не заступал (там же ОМОН с автозаками), руками не размахивал, прекратить идти по улице у него никто не требовал, ну и так далее — не упирался в асфальт, не цеплялся за других (за меня, разве что, до задержания).

Кроме того, ничего о лозунгах мне не удалось найти ни в законе о митингах, ни о ФЗ-65 о внесении в него изменений. Зато во втором документе есть прекрасная ст. 20.2, п. 3:

— Действия (бездействие), предусмотренные частями 1 и 2 настоящей статьи, повлекшие создание помех движению пешеходов или транспортных средств либо превышение норм предельной заполняемости территории (помещения), — влекут наложение административного штрафа на граждан в размере от тридцати тысяч до пятидесяти тысяч рублей или обязательные работы на срок до ста часов.

Это очень любопытные строки. То есть если людей слишком много по нормам, а ты с этим ничего не делаешь — например, не уходишь — тебя уже могут привлечь. Если эти ребята захотят развлечься, они могут пойти в час пик на платформу метро «Библиотека имени Ленина» и там выдернуть столько народу, сколько им будет угодно. А точнее, можно просто стоять там — и тебя заберут, ты же мешаешь движению пассажиров.

Мне трудно судить, но девушка-в-оранжевом уверена, что затягивание процедуры — это психологическое давление. Андрей говорит, следователь выражала недовольство количеством бумажной работы и, следовательно, митингующими. Ну что тут скажешь. Не задерживайте людей ни за что — не будет вам лишней работы.

II. Суд

5 апреля прошло судебное заседание, по результатам которого Андрею присудили штраф в 20 тысяч рублей. Я выступала свидетелем. Разумеется, будем обжаловать в ЕСПЧ.

Из замеченного:

— суд был назначен на 13:45, но на это же время в тот же кабинет поставили еще кого-то, поэтому вызвали Андрея только в 14:39, и примерно в 15:40 заседание закончилось. Эта история напомнила мне штампованные на сотни задержанных протоколы: сначала что-то напишем, а там разберемся. Это — неэффективное управление, отжирающее ресурсы всех сторон;

— юрист ОВД-Инфо и «Руси сидящей» Сергей Шаров-Делоне подтвердил, что ничего незаконного мы в тот день на Тверской не делали: даже если кричали вдруг лозунги, то для этого и выходят на митинг, а он был легален;

— судья настаивала, чтобы я смотрел на нее, слушая г-на Шарова-Делоне и отвечая ему, что выглядело странно, так как судья сидела почти ровно напротив, а юрист — слева и почти сзади от меня. Неожиданная коллизия судебного этикета, о которой не подозреваешь, смотря киносцены судебных процессов;

— штраф тоже выписали от балды, по его мнению (до этого обычно давали 15 тысяч, то есть что влияет на размер санкций, неясно);

Этот дедушка, — замечает Андрей, — Сергей Шаров-Делоне, выглядел сильно уставшим. Он засыпал, когда молчал. Видимо, беседа — его способ бороться со​ сном. Он на заседании сказал, что у него до шести часов суды, а после поедет на школу защитников и до 11–12 там будет. Мне с одной стороны грустно, что я никак не могу помочь, а с другой — он вызывает у меня сильное уважение.

Некоторые блогеры обвиняют Навального и ФБК в том, что те не обеспечили должной юридической поддержки задержанным. Подлые обвинения, на мой взгляд: во-первых, откуда они могли знать, сколько народу придет и сколько будет задержанных? Такие цифры для всех стали сюрпризом. И во-вторых, ФБК и ОВД-Инфо и их партнеры — крутые и молодцы, потому что они эту поддержку как раз и обеспечили, причем бесплатно. А потом и бесплатные консультации и защитников в суде. Огромное спасибо им и тем, кто рублем своим поддерживает их труд.

Наш протест не встретил поддержки у матерей. Они помнят совок и шальные пули, умертвившие их друзей в 91-м году. Им плевать на протест, они хотят только одного: чтобы их дети были живы и не сидели. Их можно понять.

III. Вот так.

Закончу юмореской ютуб-юзера «Голос Южных»:

— в ментовке звонит телефон! — кто говорит? — неДимон! — что вам надо? — два наряда! у меня под окном народ, матюки про меня орет, и про мой домик для утки! а это, скажу вам, не шутки! — а куда мусоров присылать? — Москва, Тверская, дом пять, их там уже целая куча, пришлите ОМОН получше, бабок, женщин и малых детей газом травите быстрей! — ну, а если народ не уймется? по ним же стрелять придется? — а вас это разве смущает? — а премию пообещают? — да ладно, доплатим ч’утку, спасите меня и утку! — боюсь нам Господь не позволит! — не ссыте, Кирилл все отмолит, он главный у нас по грехам,- и вам ли не п***й, ментам? — да п***й, пойдем разгонять! — запомни, Тверская, дом пять! а я полетел в Тоскану, вина бутылку достану! а то уже сводит живот, непросто щас грабить народ!

В Следственный комитет мне посчастливилось попасть после одиночного пикета 2 апреля на Петровке, 38. Там я выступала против пыток в спецприемнике задержанных 26 марта.

Меня и еще 6 человек забрали в ОВД «Тверской», там оформили протоколы по административке 20.2 ч.5. И, пока мы сидели в актовом зале, нам сказали, что сюда едет следователь пообщаться с нами. Я уже читала про то, как общаться со следователем, и была готова дать отпор с требованием повестки и юридического статуса. Когда протоколы нам вручили, мы спустились вниз и собрались уходить. Но нас не выпускали, сказали, что без общения с СК нас не выпустят. К тому времени уже приехали адвокаты (потому что Сергея Ожича следователь пыталась незаконно и с угрозами допросить без адвоката), и они пытались урегулировать вопрос со следователем.

Мы считали (я, Ильдар Дадин, Сергей Ожич), что задерживают нас незаконно и пусть следователь шлет повестку, а мы уходим. Но адвокаты нам передали, что если мы откажемся брать сейчас повестку, то к нам сегодня ночью придут с обысками. Мы даже и на обыски были готовы — лишь бы не идти на уступки этому беззаконию. В итоге адвокаты уговорили нас, и мы подписали повестки о явке в СК 4 апреля в качестве свидетелей по неизвестному мне уголовному делу.

Как они выбирают свидетелей — это большой вопрос. Очень было похоже, что им просто нужно завести побольше уголовных дел и переквалифицировать свидетеля в подозреваемого, а там и в обвиняемого.

На допрос я пошла с адвокатом. Конечно, я нервничала. Мой допрос был в 15:00. Мы вошли к следователю, и она попросила паспорт, потом стала спрашивать анкетные данные: где учусь, работаю, и прочее.

Она говорила чуть ли не дружелюбным голосом, пытаясь наверно, втереться в доверие. Но задушевные беседы со следователем исключены. Я на очевидные вопросы отвечала, а про учебу и работу рассказывать не стала — знаю, как они это используют. Да и имею я право не рассказывать о себе те данные, которых нет в паспорте. Она зачитала постановление о возбуждении уголовного дела в отношении неизвестных лиц за призывы к массовым беспорядкам.

Незаметно для меня следователь начала задавать вопросы по существу дела. И первый вопрос сбил меня: откуда вы узнали об этой акции? То есть предполагалось, что об этой акции я знаю. А уточняющие вопросы следователь задавать не разрешила, сказав, что вопросы здесь задает она. Тогда я объявила, что считаю дело политически мотивированным и решила пользоваться своим правом, данным мне 51-й статьей Конституции, потому что вопросы казались мне провокационными. А потом и вовсе начались вопросы, которые касались лично меня: чем занимаюсь в свободное время, в каких организациях состою, есть ли аккаунты в соцсетях, и с какой целью я их использую. Любой ответ на этот вопрос мог бы мне повредить. А уж про способности нашей власти шить дела из воздуха я наслышана. Мне даже показалось, что меня допрашивают не как свидетеля, а как подозреваемого, потому что вопросы были не об уголовном деле, а о моем отношении к нему.

Следователь была очень возмущена, грозилась вызвать на повторный допрос, пыталась давить («вы так на каждый вопрос будете отвечать?», «вы отказываетесь давать показания?») и придиралась по мелочам, пыталась написать в протоколе, что я отказываюсь давать показания. Но этого допускать нельзя, потому что за отказ свидетеля от дачи показаний предусмотрена уголовная ответственность.

На все вопросы, кроме анкетных данных, я пользовалась 51 статьей Конституции. Вопросов было 10–12. Мы с адвокатом выверили каждое слово в протоколе прежде, чем подписывать.

Следователь была явно не удовлетворена результатом допроса, что не смогла выбить из меня показания для формирования уголовного дела на меня или моих друзей, скажем. Когда знаешь свои права, это значительно облегчает взаимодействие с органами. В итоге нас всех предупредили о повторном допросе в центральном аппарате. Жду повестки.

В редакцию ОВД-Инфо поступило письмо председателя набережночелнинского отделения Татарского общественного центра Рафиса Кашапова, приговоренного к трем годам колонии за публикации в соцсети «ВКонтакте». В них выражалось мнение о внешней политике России, действиях президента Владимира Путина и нарушениях прав крымских татар. В своем предыдущем письме из колонии Кашапов рассказывал о пытках и унижениях, которым подвергаются заключенные. В феврале его перевели из колонии в лечебное учреждение — ФКЛПУ Б-18, которое расположено под Ухтой в поселке Дежнево. В письме Кашапов рассказывает об условиях нахождения в тюремной больнице. (Текст подвергнут незначительной корректорской правке, исправлены орфографические и пунктуационные ошибки.)

Начну это письмо чисто из личной моей тюремной жизни, где раньше я отбывал срок наказания. Сотрудники ФСИН по Республике Коми в отношении меня действовали жестоко, грубо нарушая мои Конституционные права, чтоб для их репрессивной системы я был «послушным» мальчиком, но они ошиблись — о том, что человека можно сломать физическим и морально. В подобных тяжелых ситуациях истинным призванием может быть только одно — найти самого себя и всем вам желаю того же…

6 февраля 2017 года меня этапировали из ИК-31 ЕПКТ города Микунь, на ФКЛПУ Б-18 (тюремная больница) города Ухты, тут меня, опять же, по традиции полностью изолировали, но уже от больных заключенных, так что сижу в одиночной камере один, на прогулку водят в основном в ночное время одного, как в образе «шайтана», чтоб я ни с кем не встречался, говоря короче, полный покой и тишина, как будто я нахожусь в космическом аппарате, оторванном от Земли, чем очень благодарен представителям доблестной тюремной «жандармерии» XXI века!

Помню, еще в прошлые времена в тюремных камерах было намного «веселее», тогда бегали тараканы, мокрицы, мыши, крысы, а пауки неспеша строили себе дома (по старым тюремным обычаям заключенные не убивают пауков), но нынче их не видать вообще, неужели их несчастных тоже затронула кризисная ситуация в России или они нашли богатых клиентов в зарубежных странах, а может они вымерли из-за разных причин — однако, как ни гадай, в камере мёртвая тишина.

Абсолютную тишину также дополняет отсутствие информации с воли, когда у сотрудников Б-18 просишь о новостях в России и во всем Мире, они молчат. Тюремный режим им запрещает вести разговоры с заключенными, этот факт доказывает, что между людьми создана системная болотная тишина, в то же время, где болото, созданное природой, всё иначе, тишину нарушают красивое пение птиц и крики диких животных…

Когда находился на ИК-19 города Ухты и на ИК-31 ЕПКТ города Микунь, тюремные врачи усиленно «лечили» меня от черепно-мозговой травмы и внутричерепного давления, приходилось вместо хлеба «кушать» одни и те же таблетки в течении 11 месяцев, в результате чего заработал себе язву желудка и низкий гемоглобин.

Прибыв на Б-18, первым делом обратился к врачам с просьбой, чтобы быстро вылечить эти болезни, мне нужны овощи, фрукты и средства народной медицины, они мне в ответ сказали, что тюремный режим всё это запрещает. Недавно я был в шоковом состоянии, переживал, что заразился чесоткой, мучился около 10 дней. Оказывается, это была аллергия: аллергические действия от таблеток, позже врачи с этим инцидентом разобрались.

Вот так обстоят дела с питанием, во время завтрака, обеда и ужина еду арестантам высокий строгий интеллигентный парень, весь в белом, когда он подает едут через «кормушку», иногда с улыбкой говорит «приятного аппетита». В это время перед едой получаешь приятное ощущение, как будто ты не сидишь в тюремной камере, а где-то в элитном ресторане, однако о качестве и в вкусе еды открыто писать не буду, а не то еще останусь голодным…

Смешное историческое событие: на второй же день мне сотрудники Б-18 дали изношенную старую «фронтовую телогрейку» (фуфайку). Если эту телогрейку сфотографировать и фотографию отправить в клуб знатоков «Что? Где? Когда?», несомненно, они никогда не разгадают «возраст» телогрейки.

Какая бы ситуация ни была в местах лишения свободы, правду можно выразить многими способами, пробивая тюремные стены истины, однако душой свободный человек, где бы ни находился, всегда должен знать и помнить, за что его несправедливо наказывают и за что его награждают.

Гордый «ак барс» (белый барс) всегда охотится один, а беспомощные барашки всегда пасутся стадом. К счастью нас, свободных и гордых людей, немало, я от души благодарю всех борцов за справедливость, которые, рискуя своей жизнью, активно принимают участие, поддерживая морально и духовно меня и тех, кто находится в местах лишения свободы. Пока Вы есть — истина и справедливость будет существовать.

Я планирую отправить заявление в прокуратуру, чтобы узнать мой процессуальный статус, а также на каком основании уже более месяца удерживаются мои вещи: ноутбук, два телефона, флэш-карты. Мне до сих пор не предъявлено обвинение.

Я опубликовал брошюру о том, что у народов Крайнего Севера издревле были люди с различной сексуальной ориентацией, гендерной идентичностью. Я ссылаюсь на работы исследователей Степана Крашенинникова, Фердинанда Врангеля, Георга Стеллера, которые открывали Камчатку, исследовали повседневную жизнь народов севера. В брошюре я пишу о чукчах, ительменах и коряках. Но для краевых властей, видимо, эта тема табуирована.

В нашем гомофобном государстве в принципе не положено, чтобы такие темы поднимались, а тут речь идет о том, что это были именно традиционные формы сексуального поведения. Судя по свидетельствам, этого не стеснялись в 1843, 1870 годах. Соответственно, это никакие не «навязанные европейские ценности». Моя брошюра уже разошлась по всей стране, я не претендую на то, что являюсь каким-то исследователем, но эта брошюра — прорыв для ЛГБТ-сообщества России.

В феврале мне позвонил оперуполномоченный Центра по противодействию экстремизму Камчатского края:

— Здравствуйте! Мне нужно с вами поговорить.

— Я догадываюсь, о чем мы будем разговаривать.

— Раз так, то вообще хорошо. Вы правда единственный, кто занимается защитой прав ЛГБТ на Камчатке?

— Представьте себе, я один.

Я приехал к оперативнику на следующий день, 12 февраля в Петропавловске-Камчатском Николаем Алексеевым был запланирован гей-парад. Меня опросили на этот счет, я сказал, что никакого отношения к гей-параду не имею. На этом должно бы все закончиться, но оперативник сказал:

— Некоторые одиозные дамы написали на вас заявление, что у вас в квартире лежат агитация и лозунги для гей-парада.

Я посмеялся над этим. Он попросил проехать осмотреть мою квартиру. Я не силен в уголовном праве, со мной такая ситуация впервые. Да и я человек открытый, мне скрывать нечего. Я согласился. Они осмотрели квартиру, конечно, никаких лозунгов не нашли, но забрали ноутбук, два телефона и флэшки. Они мне обещали, что проверят и вернут в течение двух-трех часов.

Я, наивный человек, поехал к ним. Там на меня давили психологически: что мою брошюру признают экстремистской, что я должен идти на сотрудничество со следствием. На данный момент, как пояснили Информационному агентству «Кам24», прошла доследственная проверка и данные направлены в Следственный комитет для принятия процессуального решения.

С меня взяли якобы «подписку о невыезде», я подписал такую бумагу. Я уже потом посмотрел и понял, что это неофициально, такая форма давления — дела-то пока нет. Телефоны, ноутбук и флэшки все обещают отдать, но так пока и не отдали. Параллельно опрашивают моих знакомых, тех, кто со мной работал, ищут на меня какие-то данные.

Варя Михайлова:

Последние несколько лет в Петербурге не согласовывают митинги. К этому уже все привыкли, и у нас даже сложилась традиция альтернативных мероприятий — так называемых народных сходов: люди без символики, флагов и звукоусилительной техники приходят на Невский проспект и просто общаются, иногда поют песни, а те, кто принес плакаты, распределяются в цепочку одиночных пикетчиков по Невскому проспекту. Полиция при этом последнее время вела себя достаточно корректно — и даже если задержания бывали, они обычно были скорее мягкими.

Анастасия Некозакова:

В целом это больше общение, способ выразить свое отношение к проблеме, показать, что ты солидарен, как было, например, когда пытали Дадина. Люди вышли на Садовую, потому что нельзя не выйти. Очень унизительно, что ты подаешь, обиваешь пороги, а потом все равно не согласовывают. Это не уведомительный порядок. Люди отходят от этого унижения, понимая, что это совершенно не работает. Отвоевывают себе публичное пространство.

Варя Михайлова:

8 марта полиция начала вести себя агрессивно с первых минут. У меня была картина — тантамареска (стенд с отверстием для лица — ОВД-Инфо), и я встала в центре как бы с одиночным пикетом, а остальные девушки встали вокруг меня. Хотя мы не проявляли никакой активности, сотрудники полиции несколько раз предупредили нас в мегафон о недопустимости нарушения порядка проведения публичного мероприятия и даже пригрозили задержанием девушкам, которые прилегли на асфальт, чтобы сфотографироваться с моей картиной.

Когда мы стали петь песню «Хлеб и розы», задержания начались немедленно: четырех девушек выдернули из толпы и потащили к автозакам. Меня тоже попытались задержать, но один из полицейских, ранее переписавший мои паспортные данные, крикнул:

— Не задерживайте Варвару Дмитриевну, у нее одиночный пикет!

И меня почему-то действительно отпустили. Но ненадолго — потому что мы продолжили петь: теперь мы пели гимн протеста — песню «Стены». Когда стало понятно, что нас все равно задержат, мы также начали выкрикивать лозунги: «Россия будет свободной» и «Свобода, равенство, сестринство». В этот момент как раз накинулись на меня: несмотря на полное отсутствие сопротивления с моей стороны меня грубо протащили через толпу и просто закинули в автозак, коленками вперед (на одном колене осталось несколько гематом, которые я зафиксировала в травмпункте).

Когда на меня набросились полицейские, меня крепко обняла Анастасия Ходырева — так крепко, что полицейским не удалось нас «расцепить»: пришлось задержать обеих.

Ольга:

Я услышала, как два полицейских сказали «так, вот этих двух — вяжем» и направились к девчонкам. Взяли их за руки и повели к машине. Я как это увидела, сразу пошла за ними, и в это время я как-то пыталась ухватиться то за девушку, то за полицейского, чтоб предотвратить момент задержания. Тут подлетел полицейский, схватил меня сзади, заключил сзади руки и тоже потащил в машину. И тогда уже моя подруга пыталась меня выручить, и в итоге всех четырех поместили в машину.

Когда полицейский тащил меня в машину, он сзади зажимал мне руки, и я не могла ими ничего делать. Я очень переживала, что мне наденут наручники. Может, у меня какая-то фобия, когда руки зафиксированы, чувствую себя очень беззащитной, очень психологически давит.

Варя Михайлова:

В машине для задержанных нас оказалось шестеро, но мест в ней было только четыре, поэтому двум девушкам все время приходилось стоять: мы падали и бились о стенки на всех неровностях. Везли нас крайне странно: полицейская машина повторила маршрут от Невского проспекта до отделения полиции, потратив на этот краткий маршрут более часа. По прибытии к отделению нас еще больше получаса держали в темной машине, не выпуская.

Анастасия Некозакова:

Меня задержали на Малой Конюшенной, там есть большое пустое место, где никого не было. Мы встали, самба-бэнд начал играть, и вокруг него все превратилось в прекрасный танцевальный митинг. Люди что-то выкрикивали, танцевали, было очень весело, очень здорово. Собралась толпа, которая подтанцовывает, подпевает. Периодически выходит мент с мегафоном и что-то говорит, мент с камерой снимает. Он выходит, уходит, потом опять приходит, что-то говорит, уходит. Видимо, ждет, что ему скажет начальство. Они попытались забрать девушку, и все близлежащие бросились ее защищать. Я видела протесты 2011 года на Исаакиевской, там люди просто стояли, подбегает ОМОН и из толпы хватает по одному и уводит. Никто не сопротивляется, не цепляется руками. А здесь все так друг друга защищали. Кричали «Позор! Позор!» и «Отпусти!». Мент тянет девушку в одну сторону, и сразу прям подбегает толпа, их окружает, и кричат очень громко, склоняясь ему прямо над ухом «От-пу-сти! От-пу-сти!». А там молодые достаточно менты, и видно, как он краснеет, потом начинает дрожать, потом он не понимает, что делать, и на него давят, и он отпускает. Потом он уходит с друзьями вчетвером и по дороге забирает кого-то, ну потому что надо, сказали забрать — надо. Они пытались забрать какую-то девушку, я ее схватила за руку, и потом меня от нее оттащили. Там уже началась какая-то возня другая, я отошла и просто случайно, меня по дороге зацепили. Я думаю, мне надо было отойти чуть подальше.

Надо сказать, что из четверых последних, которых задержали, одна девушка шла на встречу, у нее была назначена у [Александрийского] столпа. Она ничего не знала об акции и в отделе у нас спрашивала, что происходило. Говорит, я пришла, а тут барабаны, весело. А еще двое человек были задержаны после того, как ушли с митинга, зашли в кафе, а потом пошли дальше по Невскому. Подъехала машина легковая, и им говорят: «Вот вы, наверное, были на акции, у вас ленточки такие на пальто, всё, поехали с нами». Ну и они сели и поехали. Небывалое рвение проявили.

Варя Михайлова:

В отделении нас оказалось уже 14 человек — и тут стульев тоже на всех не хватило: некоторые девушки (а также единственный задержанный юноша) стояли или сидели на полу. При этом сотрудники полиции отказывались отвечать на наши вопросы, а также не составляли протоколы о доставлении.

Активистка, пожелавшая остаться анонимной:

Там была девочка (Александра Шелепова — ОВД-Инфо), ее очень жестко тащили до автозака, она была с плакатом, она пассивно сопротивлялась, ее волокли по земле, немного придушили даже. Она говорила, что у нее была асфиксия. Ее увезли на скорой. И еще у девочки (Марии Красновой — ОВД-Инфо) одной был диабет, и ей тоже требовалась скорая помощь.

Ольга:

Полиция была в растерянности, после трех часов мы встали и собирались выходить, стали ломиться в дверь, потому что нас не имели права держать больше трех часов без предъявления протоколов. В итоге полиция еле-еле нас остановила, потому что они неуверенно действовали. Было видно, что это не их инициатива. Как нам сказал один из полицейских: «У нас тут иерархия четкая, которую мы должны соблюдать. И мы не можем делать то, что мы хотим, как нам говорит наша совесть, мы должны делать то, что нам указывают сверху».

У начальника дежурной части тряслись руки. Потому что постоянно был гул, мы смеялись, фотографировались, пытались добиваться своих прав, то есть постоянно что-то говорили, делали. У этого полицейского, дежурного, может, начался стресс какой-то, но у него дрожали руки.

Анастасия Некозакова:

Я очень давно, в принципе, не задерживалась, лет восемь. И могу сказать, что произошли просто гигантские перемены, в первую очередь благодаря техническому прогрессу. Все сразу достали свои планшеты, айфоны, начали вести прямую трансляцию, делать селфи из отдела. Потом начали смотреть, чем закончилась демонстрация, чем закончилось всё это гуляние, что происходит на Дворцовой. Кто-то говорит: «…Вот, я так мечтала в это восьмое марта, спустя сто лет — мы на Дворцовой! Акция закончилась, и вот была бы у меня фотография, что я с людьми, с феминистскими лозунгами на Дворцовой. Так жаль, что не получилось, но круто выглядит со стороны». Ну и, конечно, что ты не чувствуешь паники такой, что тебя оторвали от некого коллективного действия и изолировали. То есть ты полностью включен в процесс. Мы потом стали смотреть прямые трансляции, что происходит снаружи у отдела. Туда тоже подошло человек 20–30, которые там пели песни, пытались войти в отдел.

Так-то, конечно, в отделе ничего не изменилось — всё такие же чудовищные «стаканы», бетонные мешки с деревянными полатями. Чудовищный, конечно, туалет с дыркой в полу, без туалетной бумаги, естественно, не закрывающийся ни на что. Вся эта обшарпанность и убогость — она так и осталась.

Елена Шендера:

Мы впятером пошли к 78 отделу, куда их доставили. Когда мы пришли туда, там уже было достаточно много народу. Было приятно, что столько людей пришли поддержать. Состав поддерживающих все время менялся, за исключением некоторых, особенно стойких. Люди приходили и уходили, так что сложно сказать, сколько всего было людей. Сначала было весело, мы пели песни, а задержанные девушки из-за двери нам подпевали.

В какой-то момент появилось много полицейских чинов, и по лестнице стали подниматься мужчины с надписью «ОМОН» на спине. Какой-то полицейский сказал нам выйти на улицу, поскольку мы не имеем права здесь находиться. Все начали возмущаться и заявлять, что около дежурной части — имеем, и не сдвинулись с места. Тогда ОМОНовцы (впоследствии выяснилось, что это были бойцы Росгвардии — ОВД-Инфо) молча начали грубо выталкивать всех на улицу.

Я представилась сестрой одной из задержанных (все люди — сестры!) и сказала, что пока мне не скажут, когда отпустят мою сестру, я никуда не уйду, и вцепилась в подоконник дежурной части. Мне стали в очередной раз объяснять, что я не имею права здесь находиться, и врать, что я могу прочитать об этом на информационном стенде (я потом внимательно изучила этот стенд и никакой информации по этому поводу не нашла). Кто-то подсказал, что я могу написать заявление. Я попросила бланк. Дежурный мне его выдал, и меня оставили в покое. Пока я делала вид, что заполняю заявление, заскучавшие ОМОНовцы стали спрашивать, кто я такая и чего хочу. И я прочла им чуть ли не целую лекцию о гендерном равноправии. Мне этого делать не очень хотелось, поскольку публика неблагодарная, но когда я замолкала, воцарялась тишина, и все смотрели на меня со знаком вопроса в глазах — приходилось продолжать. Как мне показалось, молодые ОМОНовцы слушали внимательно, а вот двое постарше агрессивно заявили, что это заняться мне нечем, и что у нас в стране уже давно царит равноправие.

Как они внезапно появились, так же внезапно и исчезли. Наши тут же зашли обратно и заняли прежние позиции на лестнице и на площадке у дежурной части. Второй штурм отдела ОМОНовцами был предпринят где-то через час, всех выгнали на улицу, а внутри у двери встал полицейский. Была достигнута договоренность, что будут пускать по три человека погреться. Сначала так и происходило, но потом полицейским, дежурившим у двери, это надоело, и со словами «вам тут не обогревальня» перестали впускать.

Варя Михайлова:

В течение четырех с лишним часов с момента доставления (то есть почти 6 часов с момента фактического лишения свободы) ни один протокол не был составлен. Первый протокол был составлен в 21:00 — как раз в отношении меня. Мне вменяется не только «нарушение порядка проведения публичного мероприятия» (ч. 5 ст. 20.2 КоАП), но и «невыполнение законных требований сотрудников полиции» (ст. 19.3 КоАП). Протоколы очень смешные: в них написано, что я «скандировала лозунги с целью выражения своего мнения и формирования мнения окружающих, слушала и обсуждала проблемы равенства женщин в обществе». Серьезное нарушение, ничего не скажешь.

Анастасия Некозакова:

Нам с Лешей (Ивановым — ОВД-Инфо) еще начальник отделения сказал: мол, вы обвиняетесь по 318-й (статья Уголовного кодекса, применение насилия к представителю власти — ОВД-Инфо). Мы спросили, где документы, в статусе кого мы, что это вообще значит — вы, мол, обвиняетесь, поэтому мы вас оставим. Со слов Динара (правозащитника Динара Идрисова — ОВД-Инфо), там два мента написали рапорты в Следственный комитет на нас с просьбой завести дело по 318-й. Меня выпустили, потому что у меня двое несовершеннолетних детей, меня не имеют права держать по 19.3 больше трех часов. Будет очень странно, если они заведут дело, потому что там никакой 318-й даже рядом не стояло. Но в «Болотном деле» 318-я тоже даже близко не стояла, но у многих она есть, почти у всех. Потому что там у некоторых было написано, что полицейский получил психологическую травму, и этого было достаточно. Поэтому тут мне сложно сказать, но это все же не Болотная, а феминистская акция восьмого марта, странно, если что-то такое заведут.

Варя Михайлова:

Все протоколы, кстати, были составлены без нашего участия, перед составлением протокола нам не была разъяснена 51-я статья Конституции РФ. Все время, что мы находились в отделении, сотрудники полиции препятствовали нашему общению с нашим защитником Динаром Идрисовым, не пуская его в отделение.

Все эти нарушения — а также само наше незаконное задержание — мы, конечно, будем обжаловать.

Анастасия Некозакова:

Все друг к другу проявляли такую солидарность и поддержку, с такой любовью и нежностью относились, это прям очень здорово. Девочки из оргкомитета говорили, что он состоял из разных людей. Можно даже понять по фейсбуку, что есть различные феминистские группы, которые друг с другом не общаются, ругаются. А там вроде присутствовали даже все, и, в общем, были приняты решения, что всё-таки все вместе, что есть общие задачи, общая повестка. И на мой взгляд, то, что люди, которые все время в состоянии некой войны друг с другом, организовали такую массовую и прекрасную дружескую акцию, — это очень круто, я надеюсь, что это и дальше продолжится.

Варя Михайлова:

Я ни минуты не жалею, что пошла вчера на акцию — такой солидарности среди активистов, как вчера, не было много лет. Я слышала, что после моего задержания нескольким активистам удалось избежать задержания, потому что толпа не отдала их полиции. Это круто. Такой солидарности, такого бесстрашия — и такого сестринства! — в Петербурге не было со времен маршей 2011–2012 годов. И эта солидарность внушает силы, вдохновение и веру, что Россия обязательно будет другой. Остается только надеяться, что мы доживем.

Рассказ несовершеннолетней Н.

Мы сидели, общались, вовсю играла музыка. Мы уже собирались уходить, как вдруг кто-то сказал: «О, приехали!» В зал зашло примерно 15 полицейских. Обычных, ОМОН не приезжал. Полицейские встали у всех дверей, чтобы никто не спрятался.

Официально нас задерживали по звонку, якобы, с жалобой на шум. Хотя было только шесть вечера, и за пределами комнаты, где проходил концерт, слышно ничего не было. Пока все это продолжалось, несколько раз в разговорах всплывало, что нас задерживали по инициативе ФСБ, хотя беседы с нами проводили эшники. Нас всех собрали в коридоре и выводили на беседы и проверку документов.

Эшники отказывались представляться. Спрашивали, кто мы, что делаем, правые-левые, и так далее. Эшники эти мне неизвестны, но другие посетители фестиваля их знали. Меня опрашивал мужчина, рост примерно 170 сантиметров, неприметное лицо, большой нос, черные волосы, маленькие глаза.

Меня он спросил: «С какого ты берега, с левого или правого?» Я попросила его предъявить документы, на этом он потерял ко мне интерес, и меня повели в автозак.

Меня увели одной из последних, и так как я была без документов, меня отправили в Центр временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей (ЦВСНП). Мое правонарушение заключалось в том, что я «бродяжничаю», нахожусь в чужом городе без родителей. В принципе, меня и в метро могли задержать и доставить в ЦВСНП.

В ЦВСНП я приехала в районе часа ночи, там меня заставили отдать все вещи, включая бумажные носовые платки. Не знаю, что они с платками делали, но отдавали потом мне их не в тех упаковках, в которых я их оставляла.

ЦВСНП очень похож на школу, только в три раза больше. Внутри очень странные коридоры, видимо, некоторые крылья и этажи закрыты. Нас водили по лабиринтам, наверное, чтобы мы не могли сбежать. ЦВСНП находится рядом с метро «Алтуфьево». Меня туда везли через всю Москву.

В центре икеевская мебель, еда не по вегану, заправляют всем крикливые женщины, постоянно бьющие содержащихся там мальчиков. Не сильно: щелбан, подзатыльник и так далее. Одного мальчика так ударили в колено, что он упал. Не знаю, насколько это было сильно, он не долго хромал. В любом случае, это не то, что нужно делать с детьми.

Дети там содержатся разного возраста. По отделениям их разделяют не по возрасту, а по гражданству. В женской спальне нас было всего двое, но стояло 14 кроватей.

Подъем там где-то в половину девятого утра, душ, завтрак в общей столовой. В столовой по крайней мере три отделения, в каждом едят разные люди. Потом нас уводили в класс — смотреть телевизор. Весь день мы, собственно, смотрели в ящик. Кроме телевизора, кормежки и умывания больше там ничего не происходило. Перед каждым походом в туалет мы должны были выворачивать карманы, трясти обувь — показывать, что у нас ничего нет, мы не вскроемся.

Медицинского обслуживания там практически нет. Температуру, головную боль нужно терпеть. Если станет совсем плохо, увезут в больничку, и тогда срок твоего содержания в ЦВСНП приостанавливается. Там могут держать до 40 дней, потом должны отправить либо в другие учреждения, либо домой.

Моим родителям позвонили еще при задержании. Когда в ЦВСНП приехала мама, ей рассказали, что я тусуюсь с ИГИЛовцами, что если меня еще раз так поймают, то посадят на шесть лет. За что, я не знаю.

Рассказ Сергея Аркадьева, музыканта группы «Бригадир»

Полицейские спокойно сообщили, что по телефону 02 поступило обращение от жильцов дома о том, что в их подвале собралась подозрительная молодежь и начала массовую драку. Примерно через пять минут сотрудники правопорядка, размахивая дубинками и в грубой форме задерживая присутствовавших, сами чуть было не спровоцировали потасовку.

Я должен был играть на этом концерте в составе группы «Бригадир». Для выступления на «Дезертир-фесте» мы специально приехали из Санкт-Петербурга. Собственно, кроме нас успели выступить все заявленные артисты. В основном, это были акустические проекты. Никакого ада не творилось ни на сцене, ни в зале. Все было слишком спокойно и даже скучновато. Сложно вообразить, что-то на этом мероприятии могло заставить пришедших драться между собой. Так же сложно поверить в то, что на поведение собравшихся действительно пожаловались жители здания, в котором проходил концерт. Этот дом является общежитием, в котором проживают преимущественно деклассированные элементы. Двое наших ребят днем хотели остановиться там, чтобы поспать, но быстро от этой идеи отказались, стоило им только увидеть местный контингент — абсолютно все постояльцы были пьяны. Организаторы концерта рассказывали нам, что проводят здесь мероприятия не в первый раз, потому что всем такие концерты всегда по барабану. К тому же звукоизоляция в подвале была хорошей. Музыка в подъезде была практически не слышна.

Но вернемся к дубинкам. Их полицейские достали, когда поняли, что просто так никто в автозаки с ними не пойдет. Нескольких человек они успели огреть — уже позже в отделении один парень рассказывал мне, что ему прилетело, когда он достал камеру. Но количество фото- и видеокамер, которые люди начали включать с разных сторон, как раз-таки заставило полицейских осечься. Дубинками они орудовали немного, и вскоре они им стали мешать. Один блюститель даже потерял своего резинового друга, который закатился под кресло в гримерке. Те, кого он пытался вязать, подали ему утерянную дубинку.

В нашу гримерку полицейские то заходили, то выходили. То просили выйти по-хорошему, пытаясь объяснять свою правоту, то выхватывали людей силой. То говорили, что с нами просто пообщаются на улице, то признавались, что придется проехать в отделение и продолжить общение там. В итоге мы пошли на переговоры, узнали, куда нас везут, уведомили адвоката и договорились о том, что девушка, присутствовавшая с нами в гримерке, останется в помещении, чтобы следить за вещами. После этого мы проследовали в автозак.

В автозаке мы встретились с нашим вокалистом Олегом, которого задержали чуть раньше. Его очень долго безуспешно пытались скрутить сразу несколько полицейских, в итоге Олега записали в буйные и надели на него наручники. В машине был также один из организаторов концерта со свежими кровоподтеками на лбу. Всего в нашу машину, следовавшую в ОВД «Текстильщики», набили 26 задержанных. Еще два автозака направлялись в другие отделения. Находясь в машине, я написал сообщение в Facebook знакомому журналисту, скопировал его и отослал еще паре знакомых работников СМИ. Мне тут же перезвонила новостница «Медиазоны», чтобы получить комментарий. Новость о нашем задержании на сайте «Медиазоны» была опубликована раньше, чем автозак двинулся с места. С журналистами общался не только я — о случившемся уже написали ОВД-Инфо и ряд других ресурсов. Все эти публикации, я думаю, сыграли нам на руку. Но отдельное спасибо стоит сказать работникам Общественной наблюдательной комиссии, приехавшим в ОВД отстаивать права задержанных. Сложно предполагать, что входило в планы полиции, но есть вероятность, что никого не оставили «на сутки» благодаря шумихе вокруг случившегося и действиям правозащитников.

С другой стороны, сотрудники ОВД «Текстильщики» были не рады нашему визиту больше нас самих. Их старший начал свою речь перед задержанными со слов: «У меня дома сломана машина, и я очень хочу ее поскорее починить…" Далее он предложил два варианта развития событий. Либо нас всех допрашивают «сотрудники другого ведомства» и держат нас до вечера следующего дня, либо «сотрудники другого ведомства» общаются только с некоторыми, интересующими их людьми и всех отпускают сегодня же. Сотрудники этого самого ведомства ходили по коридорам взад-вперед, время от времени уводили отдельных людей на беседы, но все задержанные их явно не интересовали. Нам они задавали вопросы в духе «Чего диски не привезли?» и обещали выпустить первыми, чтобы мы успели на поезд. Этого, к слову, не случилось. Еще передавали привет некому Антти, сообщая, что ждут его, чтобы посадить «лет на пять».

Как я уже сказал, на поезд мы не успели. Причем совершенно непонятно, что мешало выпустить нас на 30–40 минут раньше. Никаких протоколов полиция не составляла, никакие подписи мы нигде не ставили. С нас даже не брали объяснительные. Нашу питерскую компанию просто водили из угла в угол, с этажа на этаж, передавали от одного сотрудника полиции другому, время от времени дергали какие-то двери, которые обязательно были закрыты. Я слышал, что подобное делается специально, чтобы измотать и поломать моральный дух задержанного. Но мне кажется, что в данном случае это было частью какого-то общего бардака. Не стоит забывать, что полиция, какие бы деньги в нее ни вбухивали, является государственным учреждением, а что за госучреждение без бардака и бюрократии?

Путешествуя по этажам и кабинетам, мы пересеклись с дамой-полицейской с грустными глазами. Она снимала каждого задержанного в профиль и анфас, устало вздыхая:

— Как же вас много, зачем вас всех привезли?

— Так и мы не понимаем, зачем вы нас сюда привезли.

— Это не у меня надо спрашивать, это надо спрашивать на саааамом верху.

О массовой драке в подвале у метро «Волжская» уже никто давно не вспоминал. На вопросы «Почему мы здесь находимся и что нам вменяется?» проходившие по коридорам полицейские отвечали в духе «Да ничего, сейчас домой пойдете».

В отделении мы пробыли более трех часов. Зачем и для чего — непонятно. Наверное, эти вопросы и правда стоит адресовать на саааамый верх, как советовала женщина с фотоаппаратом. Жалко потерянные билеты на поезд, сорванный концерт и даже немного жаль офицера со сломанной машиной. Уезжал из отделения он поздно и очень грустный — так, наверное, и не починил.

Рассказ Владимира Понимающего, музыканта группы «Политзек»

Еще за несколько дней до проведения «Дезертир-феста 2017» на всяких нацистских пабликах начали появляться посты (в открытом доступе) с предложениями организовать нападение на «антифашистское мероприятие». Все это выглядело смешно и глупо, так как если ты действительно хочешь на кого-то напасть, то лучше об этом не писать во всеуслышание. Это повлияло только на то, что все, кто собирался идти на мероприятие, взяли с собой средства самообороны и были готовы к нападению, которое так и не произошло. И для меня это было очевидно еще по нескольким причинам: во-первых времена уличных драк закончились ещё лет 10 назад, и победили в них менты. Во-вторых 22 февраля, за день до «Дезертир-феста», менты приехали к НБПшникам на концерт и задержали организаторов и часть публики. И я был уверен, что-то подобное произойдет и на этом мероприятии. А не может произойти так, что бы и нацики нападали, и менты приехали всех вязать.

Когда я пришел на фестиваль, часть людей смотрела какой-то фильм, а часть людей тусовалась у входа. Публика — молодая и оголтелая. Но мне с ними было не о чем поговорить, и я занялся настройкой гитары. Через какое-то время проснулась половина состава «Бригадира» (вторая половина укатила гулять по Москве), и мы с ними сидели в «гримерке», трепались за жизнь, шутили шутки, и обсуждали уровень подготовки мероприятия.

Пока мы сидели в «гримерке» и болтали, кинопоказ закончился. Организаторы стали заниматься музыкальным аппаратом. Пришли еще выступающие музыканты, начала выступать группа «Пролетарий», потом играл проект «Торг Неуместен», вернулась вторая половина «Бригадира», начала выступать группа «Доз. А», и все это было так маргинально, что я уже начал думать что даже ментам на этом мероприятии делать нечего. После группы «Доз. А» выступала Ира из группы «Музыка Против». Я давал ей свою гитару на выступление, и сам должен был выступать после нее, так что я покинул «гримерку» и пошел помочь Ире подключиться, а заодно послушать ее выступление.

После «Музыки Против» пришла моя очередь петь песни под гитару. Звукач куда-то пропал. Я кое-как отбалансировал громкость гитары и микрофона, и начал выступать.

На предпоследней песне, прям во время моего выступления, я увидел, что в зале начинает нарастать суета. Но я продолжал играть. Когда я закончил песню кто-то из зала крикнул, что приехали менты. Я сказал: «Ну и что?», и начал играть кавер на Лещенко «Прощай, Прощай». На втором куплете менты были уже в зале и потребовали, чтобы я прекратил играть, и мне пришлось закончить свое выступление.

В подвальное помещение завалилось порядка 10 ментов с дубинками и бронежилетами, и несколько эшников: Женя ФСБ (про него и так все знают), Рыжевато-Лысеющий, Кавказкой Внешности и Носовой Платок (все время прикрывал свое лицо носовым платком). Кажется еще Улыбка был, но я не уверен. Все одеты по гражданке. Чересчур обыкновенно. Обычно люди так обыкновенно не одеваются.

Менты сразу стали говорить, что поступил звонок от жильцов дома, что тут происходит какая-то драка, чтобы все выходили на улицу, и нас доставят в отделение для проверки личности. Мы стали отвечать, что нет никаких оснований для того, чтобы везти нас в ОВД. Что драки тут никакой нет. Что они приехали, посмотрели и могут уезжать.

По рациям говорили, чтобы менты задержали 20 человек и увезли их в отделение. Но мы сказали, что никто никуда не поедет, потому что на это нет никаких законных оснований, и мы готовы подчиниться законным требованиям полиции, но не готовы подчиняться незаконным требованиям, и будем на них жалобы писать в прокуратуру. На что нам отвечали: «Пишите куда хотите».

Вобщем выходить мы отказывались, мотивируя это тем, что драк никаких нет, и законы мы никакие не нарушаем, а правонарушительные органы говорили, что мы должны с ними поехать, потому что мы «непонятно кто» и «непонятно что тут делаем». В клубе нас было человек 70, но мы были раскиданы по разным помещениям. Я, с группой «Бригадир» и еще несколькими людьми был в «гримерке». Много людей было в «концертном зале». В общем там много было разных помещений, и почти везде кто-то был.

Параллельно с «баданием» с ментами звонили журналистам, правозащитникам и всем подряд. Я позвонил своему адвокату Светлане Сидоркиной, и попросил ее приехать на адрес. Светлана — святая женщина, бросила все, взяла такси и поехала на место.

Менты пытались выцеплять людей поодиночке, а мы начинали все это снимать на видео и стараться вернуть людей. Иногда получалось, но чаще нет. Наша группа людей в «гримерке» держалась дольше всех. Олега (вокалиста «Бригадир») еле-еле вынесло 8 ментов. И в итоге в гримёрке осталось 6 человек. По рациям прошло: «Давайте ещё 5 человек и все» и мы поняли, что нас все-таки тоже заберут, несмотря на то, что мы ничего не нарушали. В итоге в «гримерку» зашло еще несколько ментов, и стали просить по хорошему нас пройти. Мы подумали, что если не будет по хорошему, нас отсюда рано или поздно вынесут, и договорились, что они заберут 5 человек, а одну барышню оставят, чтобы она за вещами последила. Так как некоторых людей «выносили» без их вещей. Менты согласились и мы пошли на выход.

Когда я еще с группой людей был выведен на улицу, и нас вели в автозак до ОВД «Текстильщики», эшники увидели меня и сказали: «Этого туда не надо. Пусть идет обратно. Мы его в ОВД «Кузьминки» повезем." Я вернулся обратно в «гримерку», где сидела барышня, которую оставили следить за вещами.

Ко мне спустился Женя ФСБ, и мы начали разговаривать «по душам». Сказал, что мы давно не виделись. Последний раз мы виделись на выставке в лесу, года 2–3 назад. Тогда в лес нагнали тучу ОМОНа. Думали, что там какое-то экстремистское сборище, а там панки-художники обсуждали вопросы экзистенциализма и что лучше: полиамурность или моногамия.

Он задавал вопросы о моей личной жизни: как сын, как жена. Потом начал узнавать о моих политических пристрастиях. Я ему честно рассказал, что я — Антропоцентрист. Рассказал о том, как я вижу этот Мир. Рассказал про Гуманизм. Про Физическое Бессмертие. Рассказал, что если мы с ним будем жить дольше, то через 7–8 поколений встретимся на свадьбе наших 7-раз правнуков и правнучек, и будем вспоминать эту историю как глупость. Женя ФСБ соглашался. Был настроен ко мне дружелюбно. Ну и я был настроен к нему дружелюбно.

Женя спросил меня о судьбе Автономного Действия Социал-Революционного (АД-СР) и спросил меня, общаюсь ли я еще с Круглым. Я сказал, что уже давно не имею отношения к АД-СР, и что с Круглым не виделся уже пару лет, и чем он занимается я не знаю.

Потом Женя ФСБ сказал, что больше всего он точит зуб на Волка. И спросил, общаюсь ли я с ним? Я сказал, что не видел его с той самой выставки в лесу. И это кстати чистая правда. Женя ФСБ сказал, что если я вдруг увижу Волка, чтобы я ему передал, что Женя ФСБ на него очень зол.

Потом Женя стал расспрашивать меня о моих связях с анархическим движением, на что я ответил, что закон я нарушать не собираюсь, избивать или убивать кого-то я тоже не собираюсь. И что я теперь сторонник радикального гуманизма. То есть, если ты не гуманист, то мне с тобой и разговаривать не о чем.

Потом в «гримерку» зашли еще три эшника: Лысеющий, Черный и Платок. Я спросил у Платка, зачем он скрывает свое лицо? Он ответил, что тут были люди, которые ему грозили возмездием. Я сказал Платку, что я раньше тоже скрывал свое лицо. И что он может не переживать, и перестать скрывать свое лицо. Что мы построим Новый Мир, где никто не будет беспокоиться, что с ним может что-то случиться, что в этом Мире все будут открыты.

Лысеющий все думал, что я нахожусь в состоянии наркотического опьянения, и что меня надо везти на какие-то экспертизы. Я ему сказал, что я готов ехать на любые экспертизы, и что они плохо за мной следят, если не знают, что я уже 23 дня рублюсь по-сыроеду, и ничего не потребляю, кроме воды, овощей и фруктов. Они заинтересовались сыроедением. Я рассказал им, каково это быть сыроедом.

И вот уже настал такой момент, когда вроде понятно, что ничего интересного из меня достать нельзя, и вроде эшники только что относились ко мне вполне дружелюбно, и зачем меня везти в ОВД, непонятно. И я говорю, может не надо меня в ОВД везти? Мы же и так уже побеседовали. Адвокат ко мне мой едет. И Женя ФСБ говорит, мол внатуре, может оставим его? Но Лысеющий сказал, что надо меня везти в ОВД. Из этого я понял, что Лысеющий (он, кстати, не старый, я думаю, даже моложе, чем я, просто выглядит старше) по званию, или компетенции выше чем Женя ФСБ.

Барышню оставили следить за гитарами и куртками, а я пошел на улицу. Когда вышли на улицу, я начал звонить Светлане Сидоркиной, чтобы сказать, что меня сейчас повезут в отделение, но она как раз подъехала. На улице стояли менты и еще несколько в штатском. Ей сказали, что меня забирают на 3 часа, для того, чтобы пробить по базе данных и после этого отпустят. Меня повели в автозак. Я был 26 человеком в автозаке до ОВД «Текстильщики», и судя по всему только меня и ждали, так как после этого мы поехали в отделение.

В автозаке я узнал, что есть еще два автозака. один до ОВД «Кузьминки», другой до ОВД «Рязанский». В нашем автозаке были все организаторы и группа «Бригадир». Олег был единственным в наручниках. Мы дурачились, фоткались и радовались, что мы вместе.

В ОВД «Текстильщики» нас выстроили вдоль стены и дали сходить в туалет. Началась обыкновенная ментовская работа. Собрать со всех паспорта. Написать на каждого рапорт. Заполнить на каждого карточку. Отвести каждого отфоткаться. Ментам не нравилось, что им под вечер праздника привезли кучу людей. Они все хотели скорее домой, а скорее не получалось.

Эшники водили на разговор организаторов «Дезертир феста», и что-то у них узнавали. Меня тоже постоянно отводили поговорить и спрашивали меня, косвенными вопросами о моей принадлежности к каким-либо силам.

Спрашивали, общаюсь ли я с «Народной самообороной». Я ответил, что нет. Спрашивали, кто приезжал закрывать «День солидарности с политзаключенными анархистами» в ДК «Делай Сам/Сама». Я сказал, что не знаю, так как я там ничего не организовывал, а меня пригласили как участника. Меня спросили: а кто пригласил? Я сказал, что не могу этого сказать, так как человек, который меня приглашал, не давал мне своего согласия на распространение этой информации. Женю ФСБ такой ответ удовлетворил.

Потом ко мне подошел Лысеющий, а Женя ФСБ ушел кого-то другого опрашивать. Лысеющий стал утверждать, что я как-то получаю деньги от Фонда Розы Люксембург. Я очень этому удивился, а он такой: «Да ладно! Ты же у них проходишь по документам!» Я думаю, по каким это документам я могу у них проходить? Если у вас есть связи с Фондом Розы Люксембург, узнайте, я действительно у них там как-то прохожу, или это разводка эшников, чтобы посмотреть на мою реакцию?

Потом Лысеющий ушел допрашивать кого-то другого. А со мной опять пришел поговорить Женя ФСБ. Все разговоры со мной проходили не в кабинете, а в коридоре. И достаточно по-дружески. Как будто мы знаем друг-друга много лет. Ну, на самом-то деле мы знаем друг друга долго, просто не плотно, а эпизодически. Когда они пришли на работу, я уже был в движухе. По словам Жени ФСБ, он работает с 2007 года. А я уже в 2004 году блокировал здание Государственной думы, выступая против принятия нового лесного кодекса. Так что я для них — Старая Школа.

Женя ФСБ рассказал мне о том, что ФСБ не такая уж крутая организация, как ее малюют. Что есть вот такие опера, как он, которые работают «на полях». А вышестоящие такие же бездельники-чиновники-дармоеды. Рассказал о своей жизни. Сказал, что у него двое детей. Что принимал какого-то чувака, а потом оказалось, что он с ним в соседнем доме живет. Утверждал, что он идейный работник, а не работник за деньги. Говорил мне комплименты, что не сомневается в моей искренности и честности, и что приехали они прикрывать не анархистов-антифашистов, а авторитарных левых. Потом сказал, что так много вопросов к одному из организаторов «Дезертир-феста», потому что к нему приезжал какой-то бурят с тремя самодельными взрывными устройствами. Планировал что-то взорвать и «устроить революцию». Я сказал Жене ФСБ, что надо быть полным дураком, чтобы думать, что можно устроить революцию. Что революция — это как дождь. Его нельзя вызвать. Он сам пойдет тогда, когда сложатся условия для того, чтобы он пошел.

Потом со мной беседовало сразу три эшники: Черный, Лысеющий и Платок. Они уже просто так болтали со мной. Наверное составляли мой психологический портрет. Но мне нечего было скрывать, и сам я человек достаточно открытый. И считаю, что то, о чем я думаю, и то, что я говорю — должны знать все. В том числе и «секретные службы». Платок перестал бояться, что я запомню его лицо. Спросил, почему моя фотка уже висит на ОВД-Инфо? Я сказал, что сделал селфи в ОВД и выложил его в Facebook. Оттуда и взяли. Он спросил, общаюсь ли я с Аллой Фроловой. Я спросил: «А это кто?» Они сказала: «Что ты врешь?» Я говорю: «Не вру. Вы мне объясните». Они показали мне фотографию, и я понял, кто такая Алла Фролова. Сказал, что несколько раз ее видел, но никогда с ней плотно не общался.

Платок начал говорить мне про сотрудничество. Сказал, что коль я такой хороший и добрый, то мне надо приходить с ним на беседы. Я ему говорю: «А что я за это получу?» А он мне: «Так ты за деньги, или Родину любишь?» Я ему говорю, что не собираюсь ходить и помогать ему выполнять его работу. Он же не приходит помогать мне с моей работай. Я его спрашиваю: «Если я фуру буду разгружать, ты придешь мне помочь ее разгружать?» Платок отрицательно покачал головой, но мимо проходил Женя ФСБ, который слышал мой вопрос. Он повернулся ко мне и сказал: «Я приду!»

Женя пошел куда-то дальше, а продолжил общаться с Платком, Черным и уходяще-приходящем Лысеющим о том, чего я хочу. Я рассказал им, что вижу только один выход — это образование детей. Что хочу найти небольшое поселение, или город, где у молодежи всего два пути: «Армия-тюрьма» или «Сразу тюрьма». Провести в это поселение скоростной интернет. Привезти туда планшетов, 3Д-принтеров и прочего современного оборудования, и создать там IT-коммуну по типу «Макаренко 2.0». Вырастить из «бесперспективных» детей профессиональных программистов, IT-специалистов и профессионалов в сфере искусственного интеллекта. И уже через пару лет этих детей будет нанимать «Яндекс» и «Микрософт." Дети получат будущее, компании получат пул профессионалов IT-сферы, а я получу общество с горизонтальной структурой, и этим буду строить Новый Мир. Себя я вижу в роли мотиватора этих детей. Им всего лишь надо объяснить, как учиться, и создать для них среду. Дать им понять, что вместе они могут куда больше, чем по отдельности. Все, что нужно, это немного денег и пару пассионариев.

Черный (самый старший по летам, и, видимо, по званию) понял, что ничего интересующего их я рассказать просто не могу, и что тут больше нечего ловить. Попрощался, сказал, что мы еще увидимся как-нибудь, и уехал домой.

С Платком мы ещё немного поболтали. Выяснили, что я занимался социальным активизмом, еще когда он и не думал заниматься ловлей социальных активистов. Все поняли свое место, и он тоже свалил.

Остались Женя ФСБ и Лысеющий.

И тут по всему отделению передали, что едет общественный наблюдатель с проверкой. Менты начали копошиться. Появился главный мент с одной большой звездочкой на погонах. При параде. Лысеющий отвел его и начал объяснять, какие есть полномочия у общественных наблюдателей. Куда они могут проходить и все такое. В общем, из него получился бы хороший лектор для ОНКшников по поводу их полномочий.

А потом Лысеющий подошел к Жени ФСБ и сказал ему, чтобы тот поднялся на второй этаж, и куда-то на время отошел, так как походу Женя ФСБ «давил» на кого-то из допрашиваемых, и сейчас ОНКшники могут и его опросить. Женя ФСБ скрылся на время, а я остался трепаться с Лысеющим. Когда ОНКшники проходили мимо нас, они спросили меня, не оперативник ли я? Я сказал, что это наоборот меня сейчас опрашивают, и что я — это задержанный. Лысеющий болтал со мной уже нехотя. Интерес ко мне он, походу, потерял.

Потом он ушел, опять пришел Женя ФСБ. Начал говорить, что неплохо было бы встретиться, пивка попить. Я опять напомнил, что я не бухаю. Он предложил обменяться телефонами. Я сказал, что не хочу ему давать номер телефона. Он сказал: «Да ладно, не буду я тебя прослушивать!» На что я сказал, что даже если он и будет меня прослушивать, то ничего нового он обо мне не узнает. Женя ФСБ опять начал говорить о сотрудничестве. Я сказал, что если я вдруг узнаю, что кто-то хочет взорвать бомбу, или убить кого-то, то я его предупрежу, чтобы избежать человеческих жертв. Я сказал ему, что я против убийств. Женя ФСБ поблагодарил меня, и спросил, как ему со мной держать связь. Я сказал, что через Facebook. Он сказал, что у него есть липовая страничка в Facebook, и он даже с нее дружит с Денисом Солоповым. Стал меня спрашивать, общаюсь ли я с ним. Я сказал, что мы никогда особо плотно не общались, и что с Денисом Солоповым происходит я не знаю.

Женя ФСБ опять стал говорить насчет сотрудничества, на что я ему ответил, что буду с ними сотрудничать, если они мне помогут реализовать мне проект IT-коммуны. Женя ФСБ спросил, как они могут помочь? Я ему сказал, что они могут дать денег. Могут прийти в министерство образования и нажать там на кого-то, чтобы в деревню интернет провели. Женя ФСБ сказал, что у них нет таких средств и полномочий, но что бы я ему представил проект IT-коммуны, а он поспрашивает своих друзей-знакомых и может кто-то из них даст мне деньги на реализацию «Макаренко 2.0»

Потом я начал конючить, что уже очень долго тут нахожусь. Что меня пора отпускать. Что я понимаю, что им нужны люди, которые творят насилие, убивают кого-то или взрывают, чтобы те их остановили, написали рапорт о том, какие они герои и получили звездочки и премии. Женя ФСБ сказал, что именно такие опасные люди ему и нужны, но не ради зарплаты и премий, а ради идеи справедливости. Чтобы получить моральное удовлетворение, что злодеи посажены. И Женя ФСБ уже был рад меня отпустить, спросил у Лысеющего, но Лысеющий сказал, что пусть еще подождет. Я не понимал чего еще ждать, и наш разговор с Женей ФСБ продолжился. Он все хотел, чтобы я ему что-то интересное рассказал. Я начал объяснять, что все мои опасные друзья либо на том свете, либо отошли от дел и обывалы, либо сидят в тюрьме. Он спросил: «Ну, вот Сократ твой друг. А какие еще у тебя друзья сидят?» Я сказал, что еще Бученков сидит. Он стал говорить, что Бученков сидит за беспорядки. А я стал говорить, что 1000% это не Бученков переворачивал туалеты на Болотной. Потом Женя спрашивал меня, общаюсь ли я с Гаскаровым. Я сказал, что у них своя политическая тусовка, и что там у них происходит, я не в курсе. Женя ФСБ сказал, что Гаскаров отсидел, потому что защищал человека, который напал на «цветного». Я спросил, а кто такие «цветные»? «Как кто?», — удивился Женя ФСБ: «Цветные — это полицейские. Те, кто в форме». Я очень удивился, что у них принято называть ментов в форме «цветными».

Потом Женя ФСБ начал как-то из далека заводить разговор про Фонд Розы Люксембург, а я ему: «Да что вы с этим фондом ко мне прицепились?» А Женя ФСБ мне: «А тебя что, уже кто-то о нем спрашивал?» Я отвечаю, что да. Мол, уже Лысеющий утверждал, что я оттуда какие-то деньги получаю. А Женя мне: «А что, не получаешь?» Я ему говорю, что пару раз я с ними общался на тему феминизма и антифашизма. А он мне: «Это наверное с Еленой Безруковой?» Я говорю — именно с ней.

Потом прошло еще какое-то время. Сидоркина Светлана сказала, что если через 15 минут я не выйду, то будут писать жалобу, что меня держат больше 3 часов, и меня выпустили.

Рассказ Олега Жукова, музыканта группы «Бригадир»

21 февраля был задержан один из пикетчиков, Иван Танский, на него составили протокол о нарушении порядка проведения публичных мероприятий. На следующий день суд отложил рассмотрение его дела. В тот же день, 22 февраля, другой пикетчик, лидер ставропольского отделения «Молодежного Яблока» Кирилл Бобро был задержан у себя дома. На него составили аналогичный протокол, и на следующий день Ленинский районный суд Ставрополя также отложил рассмотрение его дела, теперь заседание должно состояться 28 февраля.

ОВД-Инфо публикует рассказ Кирилла Бобро о ночи, проведенной в ОВД Ленинского района Ставрополя после задержания.

Это была моя первая ночь в камере. За мирный одиночный пикет, разрешенный по закону и прошедший без нарушений. И очень-очень надеюсь, что последняя). В Ленинском РОВД. После того, как полицейские подкараулили меня под подъездом. По той причине, что я не собирался идти к ним сам без повестки, а на их стук в дверь из дома не вышел.

Привезли меня еще часа в 4 и каждый раз говорили, что минут через 10 отпустят, сразу после оформления протокола. Но в итоге я прождал 5 часов. И только в конце узнал, что домой я в тот день вообще не поеду.

Ночевал в камере с 4 людьми, взятыми либо за нахождение в нетрезвом виде, либо за хулиганство, либо за избиение членов семьи. Камера была полна вшей, клопов и еще чего-то. Спать нужно было прижавшись друг к другу на твердых лавочках в пятнах засохшей крови. Телефон сразу забрали. Выходить в туалет либо покурить — а это была самая большая радость, хотя я и не курю, — давали редко. Я старался не нарушать порядок, поэтому охрана меня не била, а сокамерникам пришлось сложнее.

Одного из них доставили всего в крови, синяках. Но приехавший врач сказал, что он полностью здоров, и уехал. Хотя у человека ниже колена, например, было сплошное мясо, которое слиплось с джинсами. Среди ночи привезли старика, который потом оказался не стариком совсем (всего лишь 45 лет), с криками «я сейчас вздернусь» и попытками повеситься на свитере, за что его побили, и потом он вернулся спокойнее. Кстати, шнурки и любые веревки у всех изымаются, чтобы не повесились и других не задушили. Потом этот старик долго рассказывал про свои «ходки» и разные «хаты», пока его не попытались избить сокамерники, так как он мешал всем спать. От него я также узнал «полезную» информацию о том, как в Ставрополе достать боярку и фунфырики, которые сейчас запретили. От гепатитчика узнал, как достают героин и мак. А вот контуженный из ДНР мыслить адекватно не мог, и поэтому его отпустили домой, так как он пару раз обмочился и был вообще не в адеквате, после контузии малейшая доза алкоголя на него действовала очень сильно. А некоторые шли в камеру даже с радостью, потому что им очень хотелось отоспаться и пообщаться. Обязательная часть разговоров — рассказать, кто где сидел. Я сразу решил говорить только одно — «я политический» с важным видом, так как «похвастаться» еще чем-то я не мог, а произвести впечатление на «пацанов» — это необходимая часть бесед в «хате». Но, кстати, я был скорее рад тому, что был не один, так как одному с клопами в камере, где всю ночь горит свет, прохладно и грязно, можно сойти с ума. А так хотя бы время шло быстрее под разговоры о «ментах — пидара.ах» и других тюремных темах.

Заснуть было невозможно, я проспал примерно час. При каждой попытке заснуть то взгляд ловил клопа, ползущего по мне, то мешал храп и невероятная вонь, а еще старик, который даже во сне хвастался «ходками». Часа в 4 ночи ему стало плохо, он схватился за сердце. Пришедший мент вместо медицинской помощи предложил «пизд.лей» и выполнил свое предложение, но, правда, дал от сердца немного медицинского спирта (и, кажется, это было главной целью «больного»). А вот окровавленному гепатитчику дали только обезболивающее и марлю, чтобы остановить кровь (ничего другого не было).

Под утро даже дали еду. Комок каши с сосиской, я не стал рисковать есть, потому что вилок или ложек не дали, как и помыть руки. Мои новые «кентюрики» совсем не поняли, почему я не рад еде. Больше всего я всю ночь ждал, когда взойдет солнце. Хотя с ребятами я в общем-то подружился, и было иногда даже очень смешно слушать веселые истории и приколы. Утром отвезли на суд. Пока что мой процесс перенесли на 28 февраля.

Сначала фигурантов дела обвиняли только по ст. 167 УК. Затем действия молодых людей переквалифицировали на более тяжкую ст. 213 УК (хулиганство). Однако в Следственном управлении Следственного комитета Москвы посчитали, что своими действиями члены АБТО хотели повлиять на государственную политику. Поджоги были квалифицированы как террористические акты.

Название АБТО придумал один из фигурантов дела Богдан Голонков, прочитав в интернете про «Боевую террористическую организацию» Боровикова-Воеводина — неонацистскую группировку, члены которой были виновны в убийствах мигрантов. Голонков вместе с Ярославом Рудневым, Александром Бокаревым и Кириллом Красавчиковым и осуществили большую часть поджогов, приписываемых АБТО. Участники группы Голонкова поджигали торговые ларьки, принадлежащие кавказцам, и отделения полиции, а однажды подожгли жилой дом, где жили мигранты. В ходе этих акций никто не пострадал. С остальными фигурантами «дела АБТО» — Иваном Асташиным, Андреем Мархаем, Григорием Лебедевым, Максимом Ивановым, Игорем Зайцевым и Ксенией Поважной — Голонков и его соратники были мало знакомы, или незнакомы вообще. Действия между собой группы не координировали.

Асташин, Мархай, Лебедев, Иванов и Поважная провели только одну акцию — накануне дня работника служб государственной безопасности в 2009 году они кинули в окно УФСБ по Юго-Западу Москвы несколько «коктейлей Молотова», подпалив тем самым подоконник. Акцию назвали «С днем чекиста, ублюдки!».

Позже Асташин изготовил некое пиротехническое устройство, которое подорвал под автомобилем Lexus. Машина серьезно не пострадала.

Игорь Зайцев, в квартире которого были задержаны Поважная и Асташин, во время следствия активно давал показания на обоих и настаивал на том, что АБТО существовала как единая организация под управлением Асташина. Зайцев же, единственный из фигурантов получивший условный срок по приговору суда, рассказал о подготовке Асташиным и Поважной взрыва ТЭЦ в Перово. Реальность этой истории подтверждается только явками с повинной молодых людей, которые, по словам Асташина, были выбиты под пытками. Три литра смеси удобрения и краски, которые должны были взорвать ТЭЦ, во время следственного эксперимента даже не воспламенились от огня.

Позже прокуратура посчитала наказание Голонкова и Асташина чрезмерным и подала жалобу в Президиум Верховного суда. 13 декабря 2013 года суд отменил ограничение свободы после отбытия срока наказания для обоих в связи с тем, что на момент совершения преступления осужденные были несовершеннолетними. Кроме того, Асташину снизили срок с 12 лет и 6 месяцев до 9 лет и 9 месяцев в связи с истечением срока давности наступления ответственности по ст. 282 и ст. 280 УК, а также из-за того, что во время суда не была учтена его явка с повинной.

Сейчас Асташин находится в ИК № 15 Красноярского края, в Норильске, и его близкие вынуждены преодолевать огромные пространства, чтобы повидать его. В августе 2016 года Асташин подал жалобу в ЕСПЧ по факту нарушения Российской Федерацией в отношении него права на частную жизнь — этапирование в столь отдаленную колонию мешает его связи с родственниками. 14 февраля 2017 года осужденный пожаловался в Конституционный суд РФ. ОВД-Инфо публикует рассказ жены Асташина Анастасии о том, как бывает непросто добраться до города в Сибири, с которым нет сухопутного сообщения.

В Норильске он сидит с мая 2014. На строгом режиме свидания, как длительные, так и короткие, дают раз в 4 месяца. Два раза в год прилетаю я, один раз — его мама с сестрой.

Путешествовать очень люблю, особенно по таким нетривиальным городам. Когда впервые собиралась на свиданку, не могла оторваться от Google-карт: открывала Норильск и постепенно уменьшала масштаб. Очень впечатляет. Четыре с половиной часа — и ты будто в другом мире, отрезанном от всей страны. Я очень люблю Норильск — метели, -40 за окном, всегда можно поскользнуться и упасть, кодовых замков на дверях в подъездах нет в принципе.

Во-первых, туда не ходят поезда и при всем желании на машине не добраться. Даже заключенных этапируют на самолете. Во-вторых, перелеты по России в принципе не самое дешевое удовольствие, а тем более из Москвы за Урал. В сам Норильск летает пара авиакомпаний. Если пару лет назад еще можно было лететь «Трансаэро» на 3000 рублей дешевле, то теперь цены почти одинаковые. Что «Нордстар», что S7, что «Ямал» просят около 14000 в одну сторону. Дальше уже зависит от сезона, дополнительного багажа и т. п.

От мысли доезжать до Новосибирска или Красноярска на поезде и оттуда уже лететь на самолете пришлось отказаться. Плацкарт существенно дешевле, но вот перелет самолетом из этих городов стоит почти столько же, сколько и при вылете из Москвы. Сейчас уже у меня есть четкий список всех затрат в этом путешествии. Начиная от такси до «Домодедово», заканчивая автобусом в норильский аэропорт «Алыкель». Я исхожу из того, что на длительное свидание мне нужно потратить 60000 рублей. По факту почти всегда выходит немного дешевле, но именно этой суммы точно хватит, какой бы форс-мажор ни случился. Чуть больше половины уходит на дорогу — билеты на самолет, такси до аэропорта, багаж, маршрутка и такси в Норильске. Нужно также потратиться на проживание в течение трех дней в городе. Первые сутки ты просто отсыпаешься, так как рейс всегда ночной, а разница часовых поясов четыре часа. На вторые сутки уже пытаешься перестроиться на местное время, ищешь в местных магазинах то, что нужно докупить, сортируешь продукты по кулечкам, прозрачным пакетам — в этом занятии есть что-то медитативное. На третий день ты обязательно зависаешь в городе, потому что выходишь с длительного свидания днем в 12:00—13:00, а самолет в Москву улетает рано утром.

Главное — увезти из Москвы как можно больше, потому что цены в Норильске такие, что чувствуешь себя провинциалом в столичной «Азбуке Вкуса». Здесь дороже все рублей на 20 минимум. И даже если не брать каких-нибудь помидоров с апельсинами по трехзначной цене за килограмм или питьевого йогурта за 100 рублей, чек все равно заставит тебя прифигеть.

Норильск — это город, где 10 месяцев лежит снег. В этот раз мой самолет должен был прилететь в Норильск в субботу, но женщина, с которой я накануне договаривалась о жилье, сказала, что буду я у нее не раньше понедельника. В принципе, не так уж она и преувеличила. Рейс, который должен был вылетать в 23:30, задержали до 5 утра. В 5 утра зарегистрировавшихся на рейс начали собирать представители авиакомпании — чтобы развозить по гостиницам. Я узнала, что «Алыкель» не работает по воскресеньям. В 10 утра все же дали добро на взлет. Когда самолет стал снижаться в Норильске, стало понятно, что приключения не закончены, потому что дорога из аэропорта перекрыта — а дорога это узкая полоска цивилизации в бесконечной Тундре.​

В «Алыкеле» нас успокоили и сказали, что сейчас подадут три автобуса для нашего рейса. В такую погоду, когда видимость нулевая, по трассе пускают автоколонны до Кайеркана и других городов-спутников. Интернет тут плохой, да и все равно всю актуальную информацию ты узнаешь от окружающих тебя людей — сайты аэропорта и автовокзала не обновляются, телефоны, указанные как контактные, все время заняты. То есть это такое путешествие в прошлое, туда, где нет интернета. Просыпаешься утром и не знаешь, ходит ли что-то по дороге, или она вновь перекрыта. Встречаешь кого-нибудь на улице и спрашиваешь, пойдет сегодня колонна или нет.

Сама ИК № 15 УФСИН Красноярского края в 2016 году пережила ремонт и теперь выглядит чуть цивильнее. Правда, батарей в комнате ожиданий как не было, так и нет, и поэтому пока сидишь и ждешь оформления документов — а просидеть там можно часа три — успеваешь превратиться в ледышку. На длительные свидания запускают по вторникам и пятницам. В 8:30 начинают принимать заявления. Где-то в районе 11:00 выводят тех, у кого свидания уже закончились. После проверки документов тебе дают временный пропуск в колонию. Даешь расписку о том, что ничего запрещенного не проносишь.

Самое неприятное — финальная часть, когда досматривают вещи, которые ты привезла с собой. Вскрывают пакеты с соком, режут батоны колбасы, сыр, протыкают масло, рвут пакетики с шоколадками. Аккуратно собранные и уложенные чемоданы становятся хаосом. После, пока тебя подгоняют и торопят сотрудники колонии, ты пытаешься снова красиво сложить раскиданные полотенца, одежду, выпотрошенные средства гигиены, закрыть пакеты с соком, упаковать сыр и колбасу. Но в целом, как и полагается образцово-показательной колонии, к родственникам относятся хорошо — интересуются, успеваешь ли на самолет, даже пытаются шутить.

В комнатах длительных свиданий все аккуратно и чисто. Два этажа, по восемь комнат на каждом, туалеты, душ. Есть «место отдыха» с телевизором, аквариумом с рыбками и игрушками для детей, за каждой комнатой закреплен свой холодильник, который стоит на общей кухне. Внутри комнаты все просто: три кровати, две тумбочки, шкаф, стол, табуретки и окно. Время на длительном свидании идет очень медленно, даже на фоне первичной эйфории от встречи, когда вы не можете наговориться и вообще ничего, кроме друг друга, не замечаете.

Ваню, как «склонного к побегу», в прошлый раз каждый час дергали на проверку. В это свидание такого не было, только два раза в день его, как и всех заключенных, проверяли по биометрике — снимали отпечатки пальцев утром и вечером.

В пятницу после того, как я вышла из зоны, оказалось, что трасса вновь закрыта — на сутки. Каким-то чудом на следующий день я приехала на автовокзал незадолго до отправления автобуса в аэропорт. За тот день он был единственным, так как трассу вскоре вновь перекрыли. Но на рейс в Москву в субботу из «Алыкеля» я все-таки опоздала и пришлось лететь в Новосибирск — хоть куда-нибудь, потому что в субботу самолетов в Москву не было, а в воскресенье аэропорт не работает. И уже из Новосибирска я села на рейс в Москву.

Каждый раз после дня, проведенного в суде, остро ощущаю свой непрофессионализм, любительщину. Не потому, что делаю что-то не так как защитник, не потому что недостаточно компетентен (наверное, бывает, но на общем фоне «профессионализма» не особо приметно), а потому что после такого дня чувствую себя совершенно выжатым, что неправильно для профи. Но вот сегодня уже несколько часов туплю, не зная как и рассказать…

Защищал Дмитрия Мелаша в Нагатинском суде по административному делу. Редкая (пока) ст. 20.29 КоАП РФ — «распространение экстремистских материалов».

Для защиты дело безнадежное: все налицо. И «правонарушитель» вину признал — а что оставалось делать?

Сразу оговорюсь: к суду никаких претензий — все строго по закону и вообще нормально: защитник (ваш покорный слуга) допущен, ходатайство о времени для ознакомления с делом удовлетворено, «правонарушитель» и защитник выслушаны, явно услышаны, наши доводы и все обстоятельства дела учтены, и итог — штраф в 2000 рублей (а не 15 суток, скажем) — оспаривать не будем. Но…

А вот тут все и начинается. Дело формально передано в суд из ОВД «Зябликово», только вот его ваяли орелики из Центра «Э». Добросовестно ваяли: административное дело было толщиной с добрый том уголовного! Суть его проста: явно для отчетности по выявленным «экстремистам» бдительными эшниками был засечен ролик на страничке «правонарушителя» в «ВКонтакте», в котором он передает привет своему другу, будучи одетым в футболку с логотипом батальона «Азов», являющегося, кстати, официальным логотипом официального подразделения МВД Украины.

А некоторое время назад районный суд во Владимире признал этот логотип «экстремистским изображением» и внес его в реестр запрещенных на территории России. Где этот реестр можно посмотреть — вопрос (а если можно, то не является ли воспроизведение на нем этого логотипа «распространением экстремистских материалов» — еще один вопрос), но с фактом не поспоришь. Потому что добросовестные сотрудники Центра «Э» приобщили к нашему административному делу не просто решение районного суда города Владимир, но и ВСЕ экспертизы, на основании которых это решение было принято!

Из них, в частности, можно узнать, что перед экспертами ставились вопросы, не являются ли столь же экстремистскими… па-па-па-пам! — первая строка гимна Украины, ее государственный герб и еще много чего!

ЕЩЕ РАЗ ПО СЛОГАМ: эксперты по запросу следствия всерьез рассматривали вопрос, следует ли признать экстремистскими (то есть запрещенными на территории России) начальную строку государственного гимна соседней суверенной страны и ее государственный герб! А заодно и официальный логотип официального подразделения МВД этой суверенной страны!

И на основании этих экспертиз РАЙОННЫЙ СУД в ГОРОДЕ ВЛАДИМИРЕ логотип «Азова» признал экстремистским!

Остается ждать, что мировой суд деревни Гадюкино признает экстремистским официальный символ НАТО, ОПЕК или ООН.
Сами понимаете, без бдительности сотрудников Центра «Э» (владимирских, в этом случае) это дело с экспертизами тоже не состоялось бы.

То есть оплачиваемые из нашего кармана вроде как для того, чтобы бороться с экстремизмом…. Блин! И ведь добросовестно пашут: и официальный ответ по идентификации ip-адреса «правонарушителя» из «ВКонтакте» запросили (а тот ему выложил — NB — это вам не Facebook какой-нибудь заморский!) и приложили. То есть поработали!
Побороли экcтремизм по самое немогу!

Татьяна Кульбакина, Мурманск: «И несказанная радость озарила лица легавых»

19 января 2017 года в Мурманске прошла акция памяти Маркелова и Бабуровой. Пикет проходил в сквере на улице Ленинградская возле памятника Жертвам интервенции. Этот сквер с 2013 года считался специально отведенным местом для проведения публичных мероприятий без уведомления. И я была на 100% уверена, что проблем с пикетом не возникнет.

Оказалось, что чуть больше полугода назад были изменены границы «гайд-парка» с чуть более 16 тысяч квадратных метров до пяти тысяч рядом с установленной в парке сценой. Это место находится примерно в 30 метрах от памятника Жертвам интервенции. Но прикол в том, что если набрать в поиске «специально отведенные места Мурманск», то легко найти можно только список от 2013, а чтобы найти обновления, нужно приложить усилия, и лично я их найти не смогла. Так что, даже сомневаясь в том, что «на Интервенции» можно проводить мероприятия без уведомления, я бы все равно убедилась в интернете в обратном. Даже знакомые правозащитники не знали об изменении границ.

В общем, пикет начался около 14.00. С самого начала мы заметили сотрудников Центра «Э», которые активно делали фотки и увеличивались в количестве. Но к нам никто не подходил, что еще больше укрепляло уверенность в законности наших действий. Минут через 20 приехал сотрудник администрации района (кажется, замначальника), который к нам тоже не обращался, а только сделал фото. Минут в 45 появились ППСники, которые, увидев кучу коллег в гражданском, тоже прошли мимо сказав: «Ну, значит, все законно!».

И вот, примерно в 14.55, когда мы уже все промерзли и собирались сворачиваться, к нам подошла толпа копов в штатском и два ППСника. Никто не представился и не предъявил документов. Большую часть из них я не знала и не понимала, с кем говорю, полиция это или администрация. Мы стояли в ряд человек 10, и они также. И начался просто «базар». Кто-то говорит, что мы не в гайд-парке, кто-то — что в гайд-парке, но нельзя у памятника стоять. На вопрос «Мы что-то нарушаем?» мне сначала ответили, что нет, потом — что да. И в этой суматохе совсем было непонятно, что от нас хотят — чтобы мы сменили место, или закончили акцию, или предъявили документы. Аргумент был: «Это гайд-парк, я вам говорю!». А кто это «я», понятно не было.

В общем, мы, пока «базарили», свернули акцию, потому что и так уже собирались уходить. Нам говорят: «Предъявите документы!» Я: «Так мы что-то нарушили?» Мне: «Нет». Я: «Тогда не предъявим!» Мне: «Тогда нарушили!» Другой: «Раз не хотите предъявлять, проедете в отдел». Я: «А если предъявим — не поедем?» Ответ: «Вот теперь все равно поедете». Ах, водевиль, водевиль!

В общем, провели нас к машинам. Мы ехали в «буханке» всемером. Учитывая, что мест там было на пять человек, один ехал на шинах, двое на одном сидении. Привезли и потом не выпускали нас, пока не перекурили.

В отделе собралась толпа. 10 человек задержанных, чуть ли не весь ЦПЭ, ФСБшник, простые полицейские и какие-то начальники. ФСБшник вел себя нагло. Фоткал паспорта. А когда я попросила его документы, достал корочку на 3 секунды, захлопнул, сказал: «ФСБ увидели. Какие вопросы?» Ребята рассказывали, что кому-то он предлагал деньги, кому-то — устроить на работу, чтобы дали нормальные объяснительные объяснения, а не молчали по 51-й статье.

На удивление на наши просьбы пустить нас в туалет реагировали быстро и выводили.

В общем, когда ментам стало понятно, что показания никто давать не хочет и организатора они выявить не могут, они предложили компромисс. Либо они делают 10 протоколов на 10 человек (а это каждому тысяч по 10 штрафа), либо находится организатор, и протокол составляется только на одного (а это максимум 20 тысяч). С нами была пара несовершеннолетних ребят, и я очень волновалась за них, и не хотелось, чтобы те, кто впервые пришел на акцию, сразу получили себе такие проблемы. Особенно те, кто учится еще в школе.

Во время задержания я все время была на связи с другом и правозащитником Сашей Передруком. Я рассказала ему про предложение с протоколами, и он подтвердил, что если я готова, то он будет меня защищать, и мы сможем найти денег на штраф. Так что я взяла на себя ответственность за пикет. И несказанная радость озарила лица легавых.

Участковый, который составлял протокол, сокрушался, что нас по такой глупости забрали, и злился, что понабежало столько начальников. Когда я сказала ему, что штраф по этой статье от 10 до 20 тысяч, он окончательно обалдел и посоветовал отнестись философски. Ха.

В общем, через пару часов после того, как нас задержали, протокол был составлен, объяснительные с ребят взяты (протоколов о задержании им, кстати, никто так и не дал), и нас отпустили восвояси.

Во всей этой истории мне стало понятно, что, когда меня задерживают одну, мне не так волнительно и страшно, как когда толпой. Все время хочется спасти всех, кто вокруг, и полиция этим конечно пользуется. Пока участковый составлял протокол, я каждые пять минут спрашивала про то, не пора ли отпустить ребят, и совсем не думала о себе.

Телефон никто не отбирал, и я давала комментарии СМИ прямо во время составления протокола.

Не знаю как, но копы опять что-то накосячили, и суд, который был назначен чуть меньше чем через сутки, не состоялся и отправил материалы дела на доработку.

Н., Москва: «Поступила разнарядка сколько-то человек забрать»

Когда нас задержали, мы переходили Никитский бульвар, это было в середине шествия, шли в сторону метро «Кропоткинская». Полицейские довольно громко переговаривались между собой по рациям, и мы слышали, как один из них говорил, что поступила разнарядка сколько-то человек забрать. Сколько — слышно не было. Забрали девушку, которая шла перед нами, завернувшись в радужный флаг, а также меня и несколько человек рядом со мной. Когда нас забирали, мы пытались сцепиться, но остальные участники шествия эту идею не поддержали. Одного человека одни ОМОНовцы вытолкали в толпу, а другие — все же забрали.
Рядом с местом нашего задержания стояли автозаки. В одну машину поместили семь человек, в другую — одну девушку. Всех повезли в ОВД «Арбат». За что нас забрали, нам не сказали. В автозак нас заталкивали достаточно грубо. Одного парня так кинули, что он чуть очки не разбил. Мне очень резко пригнули голову, потом болела шея. Минут сорок мы сидели в машине с выключенным светом во дворе ОВД «Арбат» — видимо, они решали, что с нами делать. Затем нас вывели из машины и повели в подвал ОВД, там у них тир — уже было около десяти часов вечера. Они еще очень долго разбирались между собой, как нас оформлять — они раз десять переписывали бумаги, им все время новые указания поступали.
Полицейские требовали, чтобы мы написали объяснительные. Кто-то говорил, что ничего не нарушал, кто-то ссылался на 51-ю статью Конституции. Нам приписали нарушение статьи 20.2 КоАП. Якобы мы шли с закрытыми лицами, хотя, на самом деле, это было не так.
Мобильная связь в тире работала очень плохо — он очень глубоко расположен, на три этажа ниже уровня земли. Было сложно с кем-то связаться.
Правозащитники, когда приехали, следили за тем, как оформляются документы. Полицейские пытались вынудить нас пройти дактилоскопию, правозащитники же сказали, что они даже предлагать нам это не имеют право. Мы заполнили доверенности, чтобы они представляли наши интересы в суде.

До приезда правозащитников полицейские требовали от нас подписать обязательство о явке в ОВД «Арбат» на 11 утра в понедельник. Когда мы вышли из ОВД, решили, что приезжать не будем, так как нам объяснили, что это незаконно.
По закону в суд можно вызвать только повесткой. А такая поездка в ОВД даст им возможность устроить какие-то беседы, постараться вытянуть какую-то информацию, еще что-то придумать. Хотя по закону нас не могли держать больше трех часов, держали нас значительно больше — до часу ночи. (Задержали — в половине девятого.) Мы все расписались, что не получили копии протоколов, и ставили число и время, чтобы это было зафиксировано. Мы также написали, что задерживавшие нас ОМОНовцы не представлялись, забирали нас без объяснений и не дали нам возможности исправить правонарушение — если вдруг его мы и совершали.

Марта Хромова, Москва: «Зачем весь этот цирк?»

Что я хочу сказать по итогам прошедшего антифашистского марша. Во-первых, как вы знаете, некоторым, в том числе мне, так и не удалось дойти до места убийства Стаса и Насти. Потому что сотрудники ОМОН просто подошли и уволокли нас в автозак. Я знаю, что по сети гуляет информация, будто меня задержали за радужный флаг. Это не так, флаг был завязан в качестве платка на шее. Просто, вероятно, у полиции был какой-то план по задержаниям, который надо было выполнить.

Нас держали в автозаке возле ОВД «Арбат», а потом начали забирать по одному. Меня увел на четвертый этаж сотрудник в штатском, который, естественно, не представился и документы свои не предъявил. Далее началось психологическое давление (ну ага, нашли кого давить).

Сначала сотрудник в штатском потребовал, чтоб я писала некое объяснение. Что я должна была ему объяснить — не ясно, потому что ни одной официальной бумаги так и не дали. Протокол о задержании — зачем? О доставлении — зачем? Я сказала, что не собираюсь вообще ничего подписывать, пока мне не предъявят документ, объясняющий мне русским языком, почему я, черт дери, здесь вообще оказалась. Мент решил объяснить на словах (опять же ага, нашел дуру). Среди объяснений было, например, такое — вы участвовали в шествии, которое не было согласовано с мэрией Москвы. Но показать протокол, где вот этот самый бред был бы написан, он, ясен пень, отказался. Потом он кому-то позвонил и начал все-таки писать какое-то сочинение для протокола. Типа 20.2 часть 5, доставили для профилактической беседы, бла-бла-бла.

Попутно были хождения других ментов туда-сюда со скрытыми угрозами в духе «не вы***вайтесь тут, у нас тут не Голландия». Но это ОВД «Арбат», чего ожидать. Я понимаю, что кого-то такое обращение могло бы действительно напугать. Вокруг огромные, наделенные властью мужики, ситуация, прямо скажем, фу. Но! Мы тоже не лыком шиты. Я видела, как всех их бесил мой несмолкающий телефон. Спасибо всем, кто писал и звонил — как мне лично, так и непосредственно в ОВД, и тем, кто приехал к дверям этого ада!

Через какое-то время мент-икс в штатском сообщил, что мы идем вниз и что меня отпустят без протокола. Однако когда мы спустились к проходной, то оказалось, что прежде чем отпустить, они хотят откатать пальцы. У турникета уже стояла великолепная Ирина Яценко с готовой доверенностью на нее, как на моего гражданского защитника, которую я прямо там левой пяткой на коленке и подписала. Когда сотрудники ОВД поняли, что в дело вмешиваются компетентные люди, меня отпустили. Не прямо сразу. После пары-тройки попыток не мытьем, так катаньем все-таки увести куда-то без защитника.

Что я хочу сказать… Нет, я не удивлена тому, что опять беззаконие и задержания. Как мы знаем, повод им не нужен, и правду тут искать бессмысленно. Однако мне непонятно — зачем весь этот цирк? Зачем выдергивать нас с марша поодиночке? Зачем возить в автозаке и угрожать? Зачем врать в отделении, выдумывать какие-то нелепые причины задержания? Если люди уже вышли на этот (или любой другой марш), это значит, что они УЖЕ недовольны вашей блядской системой! Это значит, что они уже понимают, кто превращает нашу жизнь в ад. Такие задержания не сработают. Нас нельзя устранить вот так. Разве что физически. Но и это контрпродуктивно! Поверьте, мы — хуже лернейской гидры. Выцепите одного — придут трое! Вы посадили одного Дадина — к вам пришла целая толпа, которая теперь не дает вам спокойно пытать людей в колониях. Вы задержали на марше семерых — и навлекли рой звонков и толпу, которая пришла к дверям ОВД. Если эти угрозы откаткой пальцев — это такая пугалка, то не стоит стараться. Там, на четвертом этаже ОВД «Арбат», я поняла довольно внезапно одну вещь — что мне ни*уя не страшно. А знаете когда страшно? Страшно, когда я смотрю в кошелек на свою зарплату! Страшно, когда понимаю, что не смогу получить то образование, которое хочу, просто потому что не выживу на стипендию. Страшно болеть и не иметь возможности вылечиться, просто потому что на это нет денег. Страшно, когда иду домой вечером одна, потому что вы — менты — ловите людей на маршах вместо того, чтоб патрулировать ночные улицы. Страшно, когда понимаю, что не смогу заключить брак в своей стране и жить обычной семейной жизнью. Страшно, когда любой, кто мне дорог, под ударом — просто потому что «не той» национальности, «не той» ориентации, «не того» пола или вообще просто так. Вот это страшно — так жить. Поэтому я и другие выходят на улицы. И именно вы, власть имущие, вынуждаете нас это делать. На самом деле у большинства просто нет другого выбора. И все, что можно сказать властям, это перефразировать Достоевского — вы сами дров наломали и спичку бросили. Теперь горите.