Финляндия предоставила политическое убежище активисту «Другой России» Алексею Девяткину и журналистке Дженни Курпен, покинувшим Россию, опасаясь уголовного преследования по делу о массовых беспорядках, якобы имевших место 6 мая 2012 года на Болотной площади. Этому предшествовало долгое и тщетное ожидание политического убежища в Киеве. Дженни Курпен рассказывает о собственном опыте и делится собственными соображениями.

В первых числах октября мы наконец-то смогли покинуть Украину, где пробыли без малого полтора года, и поселились в небольшом городе на юге Финляндии. В действительности, сегодня и сейчас больше всего хочется забыть навсегда о безвозвратно потерянном времени, проведенном на положении заложников у потерявших страх украинских и ооновских чиновников. Однако сразу оговорюсь, что в Киеве остался не только ужас, голод, нищета, отсутствие работы и документов, беспредел чиновников Миграционной службы и УВКБ ООН, но и друзья. Там остались люди, которые нам помогали с первого до последнего дня нашей жизни там, люди, которые искали и находили для нас жилье, деньги и еду, поддерживали по-человечески, создавали для нас среду обитания и, в конечном итоге, не дали сойти с ума в изоляции и отчаянии.

Теперь, когда эта часть нашей истории позади, следует передать опыт тем, кто находится в самом начале пути. Разумеется, все, о чем я пишу — строго то, что прошли именно мы, а не третьи лица. Эта информация может пригодиться как находящимся в тяжелых раздумьях о том, стоит ли совершать этот шаг и пускаться в путешествие, так и тем, кто уже его сделал. Подчеркиваю, что далее речь пойдет не о теории, а сугубо о практике, поэтому все иные аспекты проблемы, такие, как моральный, юридический, правозащитный, политический и прочие, я сознательно выношу за скобки.

Итак, начнем с самого начала. Эмиграция начинается не после пересечения границ, а непосредственно в тот момент, когда вы только начали обдумывать саму возможность уехать. В особенности этот тезис касается тех, в отношении кого уже началась какая-либо активность со стороны правоохранительных органов, как то повестки на непонятные вам следственные действия, приглашения или вызовы на профилактические беседы, обыски, несанкционированная слежка, прослушивание средств связи, досмотры транспортного средства или «случайные» проверки документов по ориентировкам. Не буду лишний раз останавливаться на деталях, поскольку всякий, у кого есть основания опасаться, сам знает, чего ждать и в связи с чем. Обладатель, например, такого набора обстоятельств уже имеет основания задуматься: активист со стажем (особенно состоящий в организации или движении), многократно задерживался ранее, имеет непогашенные штрафы, устойчиво неприязненные персонифицированные отношения с сотрудниками центра «Э», задержан 6 мая 2012 года, близко знаком с одним или несколькими фигурантами дела. Если этот список отягощен уже имеющейся судимостью, а особенно по одной из ныне популярных статей УК РФ (212, 213, 318), то ваша ситуация не оставляет места для сомнений. Если вы уже являетесь фигурантом уголовного дела — подозреваемым или обвиняемым, — но находитесь на подписке о невыезде или домашнем аресте, игнорируете следственные действия или судебные заседания, находитесь в местном розыске — вы все еще имеете некоторую возможность уехать.

Если вы уже приняли решение, то постарайтесь ни с кем не делиться, ни с товарищами по организации, ни с друзьями, ни с родителями. Причин, как минимум, две: во-первых, если знают двое — знают все, во-вторых, все перечисленные группы людей с большой вероятностью могут быть допрошены, и лучше не отягощать близких лишними знаниями, которыми они могут в стрессовой ситуации не вполне правильно распорядиться.

Вы решаете, куда вам поехать. И с этого, конечно, начинается самое интересное. Разумеется, если у вас есть загранпаспорт и виза в страны ЕС и вы еще не в розыске, то вы просто покупаете билет на любой транспорт и уезжаете. То же самое, но по более сложной схеме вы можете сделать, если подозреваете, или даже знаете, что уже поданы в местный розыск. Тогда вам нужен человек с машиной, загранпаспортом и визой, который готов рискнуть своим временем ради вас.

Однако, как показала практика, это сценарии единичные, почти фантастические. Подавляющее большинство вынужденных эмигрантов не имеют действующих документов на момент выезда. Это обстоятельство полностью закрывает им возможность попасть куда-либо за пределы недлинного перечня стран, для въезда в которые загранпаспорт не требуется. Осознав это, вы начинаете выбирать. Выбор у вас специфический, даже смешной: Казахстан, Беларусь, Киргизия, Украина. Киргизию, Казахстан и Беларусь вы вычеркиваете автоматически, остается Украина. Не будучи глубоко и серьезно осведомлены о внутренней ситуации в Украине, вы по старой памяти считаете ее «свободным, независимым государством, одной ногой находящимся в Евросоюзе». И это ваша (и моя, разумеется) первая и самая серьезная ошибка. Украина была и остается открытой территорией для любых действий спецслужб — от российского Центра «Э» и ФСБ до чего угодно еще, вплоть до разведок различных государств. Украина тесно взаимодействует с различными спецслужбами в сфере депортационных и экстрадиционных процессов, в том числе и вполне официально.

В связи с этим главный совет такой: если у вас есть хотя бы малейшая возможность выбора — ни при каких обстоятельствах не уезжайте в Украину. Но поскольку я оказалась именно в Украине, то рекомендации будут связаны именно с этой страной.

Прежде всего, вам следует определиться, с какой целью вы уехали: отсидеться, переждать некую острую ситуацию, попытаться получить статус беженца в Украине или в какой-либо третьей стране. В первом случае вы должны помнить, что легальное пребывание без необходимости регистрации на территории Украины составляет 90 дней. Если вы не готовы полностью «лечь на дно», то вам следует соблюдать установленные законом сроки. Если вы все-таки решили подать на статус в Украине, то процедура выглядит так: сначала вы должны позвонить в партнерскую организацию УВКБ ООН (Управление Верховного комиссара по правам беженцев) — ХИАС по телефону 044 4531653. Целью беседы будет назначение вам конкретных даты и времени, когда вы приедете в их офис, где с вами проведут первичное собеседование и помогут грамотно составить заявление в Миграционную службу Украины, а также собрать весь необходимый пакет документов. Таких встреч в ХИАСе будет 2–3. Затем там вам выдадут лист с картой и адресом Миграционной службы г. Киева. В назначенный день вам надо будет приехать по адресу ул. Попудренко, 54 желательно рано утром, чтобы иметь запас времени и успеть зарегистрироваться с первого раза (нам удалось зарегистрироваться лишь с третьего, поскольку в течение рабочего дня сотрудникам удается «отработать» не более трех человек).

Подробности нашего прохождения этой процедуры были мной ранее описаны здесь. При регистрации в Миграционной службе и принятии вашего дела к производству по процедуре у вас должен быть изъят «на хранение» ваш паспорт — единственный удостоверяющий вашу личность документ. Процедура, как правило, по закону длится до 18 месяцев (фактически — сколько угодно), и все это время вам предстоит быть стопроцентно бесправными. Взамен паспорта вам будет выдан «документ», который называется «Довiдка» (справка). Это сложенный пополам лист бумаги формата А4, о котором в государстве Украина не знает абсолютно никто, кроме некоторых сотрудников милиции и погранслужбы. Вы должны четко осознавать, что без паспорта, имея на руках только пресловутую «довiдку», вы не сможете ни заключить договор аренды жилья, ни обратиться к врачу, ни получить денежный перевод в банке, вы также не сможете свободно перемещаться по Украине на поездах.

Следующая важная рекомендация, которая поможет вам избежать многих проблем, которых не избежала я: скажите в Миграционной службе, что ваш паспорт утерян или украден, оставьте его у себя и используйте при необходимости. Разумеется, проще использовать эту версию, если в Украину вы въехали на машине, но с другой стороны, даже если вы въехали на поезде и у вас есть миграционная карта, это не лишает вас возможности «утерять» паспорт.

Следующий совет касается ваших личных данных, которыми вы делитесь с Миграционной службой, и в целом стиля и содержания вашего общения с ней: никогда и ни при каких обстоятельствах не указывайте в материалах своего миграционного дела адрес вашего фактического проживания — всегда указывайте другой. Указанный адрес может принадлежать вашим друзьям и знакомым, которые смогут подтвердить факт вашего проживания у них, при этом не став объектом интереса СБУ (Служба безопасности Украины) и не пострадав от него. Старайтесь минимизировать, насколько возможно, объем информации, которую вы раскрываете в процессе ваших собеседований. Как можно более четко артикулируйте причину вашего отъезда — преследование или высокую вероятность преследования по политическим мотивам со стороны правоохранительных органов РФ. Ни на минуту не забывайте, что имеете дело с государственной структурой, тесно и напрямую связанной как с СБУ, так и со спецслужбами России. Ведите себя так, как если бы были на допросе. Старайтесь говорить только о себе и не упоминать в своем рассказе других имен, поскольку все, что будет вами сказано там, в дальнейшем может быть использовано в оперативной работе в отношении ваших знакомых и вообще любых людей, которым, возможно, придется уезжать позже вас. Не доверяйте сотрудникам Миграционной службы никогда и ни в чем. Впрочем, никакой необходимости в открытом конфликте с ними нет.

Если же вы все-таки отдали свой паспорт, то вам нужно знать, что вместе с «довiдкой» вам обязаны выдать расписку о том, что ваш документ находится в Миграционной службе, и не отдавайте его до тех пор, пока расписка с подписью начальника не окажется у вас в руках.

Вместе с тем вы должны знать, что до наступления судебной стадии в рассмотрении вашего дела, вы имеете право брать свой документ на 1–2 дня. При этом вы должны будете написать два заявления на имя первого заместителя начальника Миграционной службы по г. Киеву; в первом заявлении вы напишете просьбу о временной выдаче вам паспорта в связи, например, с необходимостью получить денежный перевод, во втором — что вы просите прекратить в вашем отношении процедуру соискания статуса. Второе заявление — ноу-хау чиновников службы и является незаконным, поскольку в случае повышенного интереса к вам на период выдачи паспорта вы формально не состоите в процедуре, на вас не распространяется защита Конвенции и ваше положение на территории Украины крайне уязвимо.

После того как период первичных собеседований окончен, наступает самая длительная фаза — ожидание решения. В каждом конкретном случае промежутки времени между собеседованиями различны, как и весь период непосредственно до принятия решения (в моем случае решение было получено через 10 месяцев ожидания). Единственное, что в этом уравнении известно заранее и наверняка, это то, что вам, как и ста процентам других россиян, в убежище откажут.

Примерно через полтора-два месяца с момента регистрации дела в Миграционной службе на вас выйдут сотрудники киевского офиса УВКБ ООН (ваш действующий контакт им передаст ХИАС). Вам назначат день и время первого собеседования (ул. Лаврская, 14). Таких собеседований у вас будет тоже 2–3. Затем УВКБ ООН на длительное время выпадет из вашего поля зрения. Все ваши последующие встречи будут иметь скорее характер профилактических бесед, в ходе которых вам не будут оказывать никакой помощи, а лишь станут объяснять, что вы ведете себя плохо и неправильно, и если не одумаетесь, то вас выведут из процедуры и перестанут заниматься вашим делом.

По поводу вашего взаимодействия с УВКБ ООН вам следует изначально усвоить основные принципы и алгоритмы работы этого офиса:

1. Негласная позиция УВКБ ООН — не оказывать помощь российским беженцам (за исключением выходцев с Северного Кавказа).

2. УВКБ ООН прилагает все усилия для того, чтобы разные беженцы, даже из одной страны происхождения, не имели контактов друг с другом, не имели возможности общаться между собой, не могли обмениваться информацией и делиться мнениями о работе УВКБ ООН, а также принимать какие-либо общие решения по отстаиванию своих прав в Украине.

Несмотря на это, мне все же удалось наладить связь с 7–8 другими беженцами, в том числе и не российскими. Ситуации у всех были идентичные — никакого развития событий по их делам со стороны УВКБ, никакой помощи со стороны офиса и никаких надежд на изменения.

3. УВКБ ООН больше всего на свете боится негативных упоминаний в паблике, будь то ваши записи в личных блогах или в СМИ (как украинских, так и российских). В связи с этим в случае, если ваши отношения с офисом обострятся (а это обязательно случится), то вас начнут при помощи угроз и шантажа вынуждать замолчать и перестать общаться с прессой, а также критически отзываться об офисе в интернете. В УВКБ ООН есть целая служба, занимающаяся мониторингом упоминаний в СМИ. Запрещая вам общаться с прессой, УВКБ всегда будет апеллировать к вашей безопасности, в то время как единственная мотивация, которая движет сотрудниками офиса — давно известный принцип «нет человека — нет проблемы». Иными словами, пока вы не существуете в медиапространстве, вас нет в Украине, вас нет в процедуре УВКБ ООН, вас нет вообще. Это дает офису возможность поступать с вами так, как они поступают с абсолютным большинством искателей убежища, — потерять ваше дело, забыть, что оно зарегистрировано, не заниматься им, а при каждом проявлении вашей активности говорить вам, что ваше дело не настолько важно, чтобы им заниматься.

4. Не менее важно знать, что сотрудники УВКБ ООН как в лице рядовых сотрудников организации, так и в лице начальства — Олдриха Андрисека и Ноэль Калхун, будeт при каждой встрече «брать вас на понт» и рассказывать вам, независимо от уровня сложности вашей ситуации, что дело у вас пустое и оснований рассчитывать на переселение у вас нет. Вам будут говорить, что у вас не было оснований уезжать из России, поскольку там «развивающаяся демократия» и «действуют все правовые институты, присущие демократическому государству», что вы имеете в распоряжении все юридические инструменты, чтобы «доказать свою невиновность в суде».

Наши проблемы в отношениях с УВКБ ООН начались в тот день, когда мы провели пикет памяти трагически погибшего Александра Долматова у посольства Нидерландов в Киеве. Дело в том, что на акции присутствовали журналисты всех ведущих украинских изданий, а сотрудники посольства вышли к нам и пригласили зайти внутрь и спокойно поговорить и о случившемся в Голландии, и о наших требованиях к правительству их страны, и о нашей собственной ситуации в Украине. Выйдя из посольства, мы устроили импровизированную пресс-конференцию, в ходе которой журналисты спрашивали нас не только о содержании разговора с сотрудниками, но и о наших проблемах. А проблем было много, и УВКБ ООН эти проблемы полностью игнорировало. После пикета (спустя 5 месяцев с момента регистрации в УВКБ) мы были вызваны в офис, ошибочно полагая, что наши дела сдвинулись с мертвой точки и разговор будет об этом, и, ничего не подозревая, явились туда. Оказалось, что нас ожидала неприятная нравоучительная беседа о том, что мы не имеем права говорить о своих проблемах в паблике. О результатах работы по нашим делам мы не услышали ни слова.

Важный совет в начале взаимодействия с УВКБ ООН: сразу спрашивайте контакты «Рокады» — партнерской организации УВКБ ООН в Киеве. Эта организация обязана предоставлять вам помощь в виде продуктов, при необходимости — одежды или средств на ее приобретение, а также лекарств, частичной оплаты снимаемого вами жилья и расходов на обучение ваших детей, если таковые имеются. Замечу, что о существовании «Рокады» сотрудники УВКБ ООН сообщили нам спустя полтора года нашего пребывания в Киеве и за полторы недели до нашего отъезда в Финляндию. Подчеркну, что никакой помощи никогда и ни от кого, кроме друзей, за проведенные в Киеве полтора года мы не получали.

Следующая пауза в общении с УВКБ продлилась еще 5 месяцев, в течение которых нас не вызывали в офис и не интересовались, как обстоят дела. Единственный контакт, имевший место в этот период, — наш звонок на «экстренный» номер офиса по поводу преследования одного из нас оперативными сотрудниками СБУ. Ответ настолько поразил наше воображение, что повторять этот опыт мы не стали. Дежурная сотрудница на «экстренном» телефоне в 20.30 вяло сообщила нам, что рабочий день закончился, что помочь она ничем не может, что может посоветовать прямо сегодня и сейчас снять несколько разных квартир и разъехаться.

Итак, через 10 месяцев с момента регистрации дела мы получили отказы в статусе беженцев в Украине. В соответствии с процедурой мы должны были зарегистрировать жалобы на отказ в суде низшей инстанции — Окружном административном суде г. Киева (ул. Командарма Каменева, 8). Для написания жалоб мы должны были прибегнуть к помощи юристов, чьи услуги предоставлял ХИАС.

Здесь важно заметить, что большинство юристов ХИАС не будет вдаваться в подробности ваших дел, не будет заниматься подготовкой к процессу, не станет обсуждать или согласовывать с вами свои действия и выяснять вашу позицию.

Так было и в моем случае — моим адвокатом стал случайный человек, не тот, с кем я подписывала договор за 7 месяцев до этого. Впервые мы увиделись в день, когда я приехала в ХИАС забирать написанную жалобу, второй раз — уже в суде. Никакого обсуждения наших действий просто не было. На судебном заседании адвокат произнесла заученный универсальный, ничего не значащий текст на украинском языке, далее я выступала самостоятельно, поскольку никакого отношения ни к обстоятельствам моего дела, ни к существу проблемы позиция адвоката не имела. Как и ожидалось, суд мы проиграли, что, впрочем, не вызвало у меня никаких особенных эмоций, поскольку все решения вплоть до Верховного суда по нашим делам были уже давно приняты.

В связи с этим подчеркиваю, что вы должны постараться пообщаться с разными адвокатами и выбрать себе наиболее подходящего (я рекомендую Антона Максимова и Галину Бочеву.) Советую также сразу ходатайствовать о предоставлении вам переводчика на каждое судебное заседание, иначе суд пройдет без вашего участия вовсе.

Вы также должны отдавать себе отчет в том, что после прохождения всех судебных инстанций Украины от Окружного административного до Верховного суда вам необходимо сделать все возможное, чтобы успеть подать жалобу в ЕСПЧ на финальное отказное решение. Это ваша последняя страховка от экстрадиции в случае розыска, поскольку за 18–20 месяцев ваш федеральный розыск успеет превратиться в запрос Интерпола, от которого вас уже ничто не спасет, поскольку УВКБ ООН, как уже говорилось ранее, не занимается защитой россиян. Именно поэтому офис заинтересован в вашей абсолютной непубличности и отсутствии ваших имен в инфопространстве Украины и России.

Благополучным итогом нашей истории мы обязаны именно принципу тотальной публичности и прозрачности нашей ситуации от начала и до конца. Только благодаря активному общению с прессой Украины, России, Франции, Финляндии, Нидерландов, Германии и США мы смогли привлечь внимание стран Евросоюза и таким образом получить защиту и от России, и от УВКБ ООН. Именно так удалось оказать серьезное воздействие на руководство УВКБ и заставить его прекратить провокации в отношении нас и ряда других искателей убежища и выполнять свои прямые обязанности.

Однако, несмотря на, казалось бы, всеобъемлющую поддержку и содействие, которые мы получали от предоставившей нам статус Финляндии, УВКБ ООН все-таки попыталось реализовать интригу в последнюю неделю нашего пребывания в Киеве. Под предлогом того, что принимающая нас страна не успела закончить все приготовления к нашему приезду, УВКБ попыталось выслать нас в транзитный центр на Филиппинские острова, в г. Манила. Характерно, что сотрудники офиса так спешили избавиться от нас и отсечь от возможности передачи информации, что не успели даже формально подготовиться к встрече, посвященной обсуждению филиппинского варианта. В ходе встречи мы не получили ответов ни на один значимый для нас вопрос, как то условия пребывания в транзите, режим проживания, степень свободы перемещений, наличие связи с внешним миром, прививки и медицинская помощь на месте. Было очевидно, что со стороны офиса решение уже принято и обсуждения имеют лишь характер пустой формальности. Поскольку для планировавшей нас принять Финляндии поведение УВКБ ООН также было абсолютно понятным, то решение о перелете было принято в срочном порядке, сугубо из соображений безопасности. Последние сутки в Киеве мы провели в ожидании любого рода провокации УВКБ, организованной руками местной СБУ или обычной милиции.

Вчера на шествии был в группе безопасности шествия и шёл немного впереди колонны, так, на всякий случай. Рядом шёл этот бравый полковник (cпасибо Косте Бородину за фото). Глаза с прищуром, разговаривает с добродушной полуулыбочкой, примерный служака, отец командир, радеющий за своих сынков (сотрудников ОМОНа), и открыто ненавидящий тех, на чьи деньги содержится, и кого по Закону должен защищать, т. е. нас с вами…

Так вот, шли рядом, и он улыбаясь так, как бы невзначай:- Какие на хер они политзаключённые, правильно, что сидят, и будут сидеть…
Я говорю ему: — Не надо фигню (сказал, конечно, по-другому) такую говорить. Говорю, сам был на Болотной 6 мая 2012 года и всё видел своими глазами. Эту неоправданную жестокость со стороны полиции и ОМОНа. Своими глазами видел избиение ни в чём неповинных сограждан, пришедших на разрешённое мероприятие.

Он мне говорит, я тоже был на Болотной 6 мая, и тоже всё видел своими глазами. Как эти провокаторы (мы с вами, друзья, мирные, безоружные граждане) били древками (полые трубки под партийные флаги) полностью защищённых силовиков. Я отдал приказ на рассечение толпы и жёсткого задержания самых активных. Как он пояснил мне — Это мои сынки (ОМОНовцы), и я не позволю, чтобы какие-то уроды (это мы), даже дотрагивались до них…

Я говорю, что своими действиями он показал свой непрофессионализм, отдав команду избивать безоружный народ, вместо того, чтобы сработать на упреждение, и задержать лиц, провоцирующих столкновения, тем самым выполнив возложенную на ОМОН функцию — охрана общественного порядка, и пресечение попыток сорвать разрешённое властью мероприятие. Он ответил — Я работаю не на упреждение, а по факту, меня не волнует, кто зачинщик и кто провокатор. Увидел 6 мая 2012 года возможность возникновения нештатной ситуации, отдал приказ на силовое воздействие. Я ему — Пострадали от ваших сотрудников ни в чём не повинные люди, пришедшие на согласованное мероприятие — женщины, пожилые люди, молодёжь…

— Ну попали некоторые под дубинки, ничего страшного, в следующий раз думать будут куда ходит и кого слушать… бараны (это мы с вами). Я говорю, не стыдно за 6 мая? Он мне — Не-а. Я отдавал команды и реагировал по факту… То есть я говорю, стреляй, а потом будем разбираться среди трупов кто прав, кто виноват??? Полковник — Это издержки. Ну я же не отдал приказ применять оружие… Мы защищали Родину… — От кого? — я спросил. — От тех людей, за счёт которых вы существуете и кого обязаны согласно Закону защищать? Полковник — Нет, нас содержит государство, а вот кто ходит на такие мероприятия, это бездельники и в основном безработные, они вот точно налоги не платят, значит и не они нас содержат…, — Уверенны?, спрашиваю. — Конечно отвечает… Напоследок спросил — Справедливо ли схватить и посадить ребят, за спровоцированную ситуацию, и вместо того, чтобы искать первопричину происшедшего на Болотной, решили устроить показательный процесс, нахватав абсолютно посторонних людей. ….Я служу более 30 лет, мне этих….политзаключённых (с кривой улыбочкой), не жалко. Если посадили, значит есть за что. Сами виноваты………

Полиция с народом????? Давно уже пора менять кричалки. А то бред получается………

P:S Не разжигаю, и не подстрекаю. Просто практически дословно, передаю наш разговор…….Выводы делайте сами….

Мой брат, Дима Литвинов, гражданин США и Швеции, входит в число активистов «Гринпис», известных ныне как Arctic 30. Arctic 30 — это 28 активистов «Гринпис» и два журналиста-фрилансера из 18 различных стран, которые с 18 сентября 2013 года находятся в тюрьме в российском городе Мурманске в ожидании суда по делу о пиратстве. В России, как и везде в мире, обвинение в пиратстве является весьма тяжким и карается лишением свободы на срок до 15 лет.

Впервые услышав об их задержании, я сперва подумала что российское правительство использует свою власть, чтобы попытаться послать «Гринпис» сигнал устрашения. Для активистов не редкость попасть на несколько дней за решетку, в своей деятельности они сталкиваются и с другими способами подавления. Однако с развитием событий становилось все более очевидным, что речь идет не просто о строгом предупреждении, но о чем-то более зловещем, вроде незаконных задержаний активистов, которые регулярно имели место в Советской России и, к сожалению, стали обычным явлением для российских граждан в последние годы.

Хотя Дима и стал первым из членов нашей семьи в моем поколении, кто был заключен в российскую тюрьму за свои убеждения, в нашем роду это определенно не первый случай. Наш отец, Павел Литвинов, был диссидентом в Советской России и во многом выступал решительно против политического курса, в том числе против вторжения в Чехословакию в 1968 году. Из-за этой деятельности он был заключен в тюрьму и затем сослан в Сибирь, где они стали жить с моей матерью и Димой, и где родилась я. В 1974 году наша семья была выслана из Советского Союза и принята США, с 1980 года мы являемся гражданами этой страны.

Димин дед по линии нашей матери, Лев Копелев, был активистом в предыдущем поколении. После службы в русской армии во время Второй мировой войны наш дедушка попал в лагеря ГУЛАГа на десять лет за то, что выступал против зверств красной армии в отношении мирного населения Германии. «Преступление» моего деда заключалось в том, что он проявил гуманизм и жалость к немцам и поставил под сомнение политику Советов.

Я хорошо помню, как, просматривая старые семейные фотографии, удивилась, откуда взялся этот зернистый черно-белый снимок Димы. Конечно, на фотографии был молодой дед. Посмотрите на эти два фото:

Я могла бы углубиться в историю семьи, но сейчас я пишу вам потому, что Дима, мой брат, заключен в мурманскую тюрьму за протест против бурения в Арктике и изменения климата, а ведь он выступал в защиту нашей планеты и ее обитателей в течение почти двух с половиной десятелетий. Как можно видеть, Димина деятельность — продукт его характера и воспитания. Борьба за правду в его крови, так он был вскормлен. Дима начал работать с «Гринпис» в Бостоне, когда ему было 28 лет. Однако вскоре в «Гринпис» распознали Димину одаренность, его интеллект, харизму, умение формулировать. Эти таланты (наряду с владением русским языком) были востребованы в «новой России» 1990-х, открывавшейся миру. Поэтому они с женой и трехлетним сыном переехали в Москву, где Дима стал медиа-директором российского отделения «Гринпис». С тех пор он без устали работал, разрабатывая кампании по сохранению чистоты планеты, просвещая и вдохновляя людей по всему миру, но с особым акцентом на России. Последние 23 года Дима с семьей жил в США, России и, наконец, в Швеции, вырастил троих детей, младший из которых несовершеннолетний и еще живет дома.

Мой брат — активист во всех смыслах этого слова. В последние годы здоровье моей матери ухудшилось, в прошлом году она перенесла обширный инсульт. Дима приехал в Лос-Анджелес, чтобы помочь мне заботиться о моей матери; моя мать, дочь и я жили здесь с 2004 года. Летом 2010 года моя мать была пугающе близка к смерти и отказывалась от медицинской помощи. Я позвонила Диме в тот момент, когда он был на акции где-то во Франции — попросила его приехать как можно быстрее. Он сказал: «Хочешь, чтобы я бросил машину на обочине, узнал как добраться до аэропорта и вылетел в Лос-Анджелес первым самолетом?» Мой ответ был — да. Он приехал в течение 36 часов.

Я рассказываю об этом, потому что активизм — это действие, направленное на что-то важное и значимое. Будь то защита и помощь окружающей среде или семье — на Диму можно рассчитывать в деле, которое надо сделать без жалоб, без опрометчивости, не помышляя о собственной выгоде. Когда призываешь Диму к действию, он решителен и тверд.

Я знаю, что Дима не единственный человек, которому не все равно, который считает своим долгом действовать. Я понимаю, что остальные члены Arctic30 — мужественные люди, все мы хотели бы видеть себя такими. Они рискуют своей жизнью и идут на большие жертвы, чтобы изменить ситуацию в этом мире, донести то, что должно быть услышано, они усердно трудятся, чтобы что-то изменить. Дима и остальные — не пираты и не хулиганы. Они активисты и борцы за сохранение нашего природного мира для будущих поколений.

Пожалуйста, помогите мне, помогите нам в нашей кампании за освобождение моего брата и 29 других смельчаков, несправедливо брошенных в тюрьму в России.

Оригинал: My brother Dima Litvinov

Сегодня, в день солидарности с Дмитрием Литвиновым, ОВД-Инфо публикует запись интервью, взятого Андреем Рогожиным и Ильей Кузнецовым в октябре 1995 года для телевизионного проекта «Компания экологического телевидения». Спустя несколько дней после записи «Компания экологического телевидения» была закрыта и материал в эфир не попал. 18 лет спустя его публикация кажется символичной.

«К этому времени за нами шло около четырех военных судов… нам было приказано остановиться. Поскольку мы еще находились в международных водах, мы это сделать отказались и попросили разъяснений. Разъяснений нам не дали… Нас окружили, открыли огонь перед судном, заставили застопорить ход, На борт к нам вошли пограничные войска и всех арестовали» — рассказывает Дмитрий о событиях более чем 20-летней давности. Время идет, но ничего не меняется?

Ссылка на полную версию интервью (51 минута).

Я родился в России. Когда мне было 12 лет, в 1974 году, нашу семью выгнали из страны за антисоветскую агитацию и пропаганду. После этого я жил в Америке, жил в Европе, жил в Южной Америке и постепенно начал как-то входить в экологическую работу и более или менее естественным путем пришел в «Гринпис».

В «Гринпис» я начал работать в США, в Бостоне. Работал я — ходил от двери к двери, стучался и рассказывал людям о «Гринпис», собирал деньги на организацию и пытался их как-то активировать, чтобы они или подписывали петиции, или писали письма правительству, в общем, каким-то образом заставить их тоже принять участие в этом деле. И, как все остальные ребята, которые в этой группе работали — мы все мечтали об акциях. Мы все мечтали делать крутые гринписовские акции — Муруроа, Тихий океан, «Rainbow Warrior», корабли — мы все этим жили. И вот в один прекрасный день, это было в 1990 году, сижу я в нашем офисе в Бостоне, и ко мне подходит один из координаторов кампаний, женщина, которая занималась кампанией за безъядерные моря, подходит она ко мне и говорит:

— Дим, а ты же вроде по-русски понимаешь?

— Да, — говорю, — понимаю.

— Слушай, а вот не хотелось бы тебе… сесть на судно, поехать на Крайний Север, где ты, возможно, будешь подвергаться действию радиации, возможно, очень-очень низким температурам и скорее всего тебя там арестуют?

— С удовольствием, — сказал я, — конечно.

И вот таким образом я в первый раз попал в Россию, или в то время еще в Советский Союз, от «Гринпис». В 1990 году судно MV Greenpeace пришло на Север — в Мурманск и в Архангельск, мы провели там где-то около недели и после этого пошли на Новую Землю, чтобы проводить протесты против ядерных испытаний.

Наше судно пришло в Мурманск — это был первый заход иностранного судна в Мурманск, Мурманск был до этого закрытым портом. И вот представьте себе такую ситуацию, что в город, который никогда не видел иностранцев, вдруг приходит судно, на котором нарисована большая радуга, написано «Greenpeace», и двери открыты: людей приглашают на борт, с людьми хотят разговаривать, им хотят рассказывать, их хотят выслушивать и говорить именно о том что, в общем, у них у всех где-то болит, но они настолько затюканы, настолько задерганы, настолько боятся об этом даже упоминать что им в голову не может прийти, что об экологических проблемах можно говорить вслух! А вдруг оказывается, что не только можно, но нужно и вообще это как-то принято и хорошо, и всем это интересно! Вот это было для меня очень сильным впечатлением — как стояли громадные очереди на наше судно, все причалы были буквально заполнены, люди приходили и просто взахлеб рассказывали и про подводные лодки, которые там у них сидят и медленно распадаются на куски, и про ледоколы, и про Кольскую атомную станцию, и про все что угодно — в общем, все, что у них наболело, — они хотели про это рассказать.

Но это был 1990 год. Это было уже начало конца или даже, скорее, конец конца. И, по-моему, наша роль в этом была довольно интересна, потому что мы были этаким катализатором для местного экологического движения, которое после нашего прихода там действительно возросло. Когда мы пошли на Новую Землю, мы взяли из Мурманска троих ребят с собой на судно. И перед уходом все нам, конечно, желали добра, но все думали, что мы, конечно, дураки, что до Новой Земли мы не дойдем, что нас туда просто не пустят, что этого не может быть. И как-то не верилось им, что мы можем бросить вызов этому чудовищу — ядерным военным силам — и выиграть, и победить. И поэтому, когда мы пришли к Новой Земле, когда мы таки высадили группу, которая дошла до места испытаний, и когда после нашего ареста поднялась такая большая буча на западе, что им пришлось нас освободить, и когда через месяц после нашего прихода Горбачев объявил мораторий на ядерные испытания — вот это была, по-моему, не только победа для «Гринпис», но и очень важный урок для людей на Севере, в Мурманске, — что действительно можно противиться и выигрывать, можно добиваться громадных побед.

Теперь о самом офисе. В то время в Советском Союзе уже существовал «Гринпис СССР» — работа главным образом проводилась на Украине, в Киеве. В Москве был поддерживающий офис, но он кампаний не проводил.

После похода к Новой Земле я понял, что в России обязательно нужно делать «Гринпис», что это очень важно — и не только для «Гринпис», не только для спасения природы, но и для того, чтобы дать людям почувстовать свою силу, дать им почувствовать, что они могут противостоять и побеждать. После этого я провел еще несколько интенсивных месяцев работы с проблемами, связанными с ядерным оружием здесь, мы были во Владивостоке, были на Камчатке в местах базирования атомных подводных лодок, и более или менее во всех этих местах я сталкивался с тем же самым — что все знали, что ситуация страшная, все знали, что эта ситуация влияет на них, на их детей, все знали, в чем причина этого, но никто не верил, что они могут эту причину искоренить. Поэтому, когда я приехал сюда уже в конце 1991 года, чтобы работать постоянно, для меня одной из самых важных задач было показать людям, чего можно добиться.

В 1992 году исполнительный директор «Greenpeace International» попросил меня как человека уже с каким-то опытом проведения кампаний на западе, а также с русским языком и вообще имеющего культурные связи с Россией приехать сюда и помочь в это время уже российскому офису создавать кампании, то есть построить какие-то направления работы.

И, приехав сюда, я начал думать, с чего бы начать. Думал я не очень долго, потому что мне на голову обрушился Сосновый Бор. В марте 1992 года на Ленинградской атомной станции в Сосновом Бору произошла очень серьезная авария. Первое, что мне пришлось делать месяца через два после пеерезда сюда, это давать примерно 50 интервью в день на эту тему. И вот тут я нашел довольно интересную формулу работы: я понял, что одна из самых крупных, самых важных составных частей силы Минатома — это секретность, закрытость информации. Ну, это как любое преступление — оно может совершаться в темноте, но как только ты светишь на него прожектором или фонариком, то это преступление гораздо труднее совершать. И я нашел очень хорошую формулу: «Гринпис» как источник правдивой информации. То есть не просто протест — то, к чему я более или менее привык на Западе, — а именно как источник информации. Поэтому наши первые кампании в «Гринпис» — это были работы именно по этой формуле: мы находили преступления против природы, скажем так, мы собирали информацию из самых разных источников, и у нас как у международной организации была возможность интерпретировать информацию с помощью специалистов, которые находились совершенно в другой стране. То есть, скажем, я приезжал в Сосновый Бор или в другое место, где происходил разлив нефти, собирал информацию на месте, приезжал обратно в Москву, эту информацию проводил через наших специалистов в Лондоне и получал более или менее объективный взгляд на то, что там в действительности произошло. Это было что-то новое, это была новая формула, потому что до «Гринпис» этого никто не делал. Возможно, какая-то информация с мест поступала, но она, как правило, проходила только через местные власти или местных экологов и не интерпретировалась. Никто действительно не знал, опасно это, не опасно, насколько опасно, — это была работа как бы не специалистов. А с другой стороны, звучали рассуждения, длинные теоретические рассуждения экологов на Западе, которые своими глазами ничего не видели из того, что происходит здесь. И вот это смещение, эта комбинация дала нам какую-то силу.

Итак, наша работа здесь началась с антиядерной кампании. Думаю, что со мной, в общем, согласятся довольно многие люди, занимающиеся этой проблематикой, вообще экологией в России, если я скажу, что радиационные загрязнения и ядерный комплекс — это, пожалуй, одна из самых серьезных проблем для России. Недаром Алексей Яблоков говорит, что даже если закроются все химические заводы, все химические предприятия, даже если перестанут вырубать леса и вылавливать всю рыбу у берегов России, все равно Россия никогда не станет настоящим членом мирового сообщества, пока не закроется последняя атомная станция.

Наша работа поначалу была направлена на атомные станции, на выявление проблем, как я уже упоминал, а также на попытки внедрить новые источники энергии. Например, мы провели семинар в Верховном Совете, для двух комитетов, о возможностях использования газовых турбин в виде замены атомных реакторов. Семинар прошел довольно хорошо, и тут я столкнулся с такой интересной ситуацией в России: я в первый раз увидел длинную руку Минатома, скажем так. Я в первый раз понял, что Минатом — это не просто отдельно министерство со своими ведомственными интересами, которые оно, конечно, будет защищать, а что-то, что может проникать более или менее во все правящие структуры. Не буду называть имен, но депутаты, с которыми мы работали, просто боялись выступать на этом семинаре с критическими комментариями.

Следующий шаг в развитии этой кампании был довольно логичен: мы рассмотрели атомные станции, проанализировали уровни опасности и в чем они заключаются, и пришли к выводу что довольно важный элемент опасности — это отходы. Это один из ключевых элементов атомной энергетики с точки зрения того вреда, который он может нанести. И мы стали рассматривать вот этот комплекс проблем, связанных с отходами, и просто по логической цепочке вышли на предприятия, перерабатывающие отработанное ядерное топливо — на «Маяк», на Томск и на Красноярск, где эти планы тогда только развивались [судя по всему, Литвинов имеет в виду производства по переработке ядерных отходов, размещенные в закрытых городах Томск-7 (ныне Северск) и Красноярск-26 (ныне Железногорск) — примечание редактора]. Интересно, что в этот момент мы могли использовать море имевшейся у «Гринпис» информации об этой технологии, потому что к этому времени «Гринпис» на международном уровне очень много работал с такими заводами — во Франции, в Англии, в США — так что информация о степени опасности этой технологии у нас была. И тут мы нашли более или менее новую формулу работы — это работа с местными группами: есть мы получали информацию от наших ребят за рубежом, переводили ее на русский язык и передавали ее представителям или экологам, группам в тех местах, где эти заводы существуют. Таким образом они получали качественную информацию, а информация — это сила, это оружие, это инструмент, которым действительно можно вершить дело. Они довольно действенно использовали эту информацию и уже могли оказывать давление на местные структуры власти, а также и собственно на правительство России.

Где-то к концу 1992 года я почувствовал, что антиядерная кампания… Ну, она идет, она уже развивается. Мы к этому времени наняли двух ребят, которые помогали мне заниматься этим делом, и я стал смотреть, куда же еще можно развиваться. В это время меня пригласила международная компания, занимавшаяся морской экологией, на что-то вроде слета всех координаторов компаний, занимавшихся проблемами морской экологии во разных странах мира. Главным образом, чтобы порасспрашивать меня о России и о ситуации здесь, потому что российский рыболовный флот — один из самых крупных в мире. Я, честно говоря, очень мало об этом знал. Но, приехав туда, я понял что это, конечно, важное направление, что этим нужно заниматься. И, вернувшись обратно в Москву, я стал копать, и волосы у меня вставали дыбом — что же такое происходит с этим сектором? Собственно, и со всеми остальными ресурсными секторами происходило подобное, но что же происходит с рыболовством, если эта громадная монополистическая, монолитная структура выжила с советских времен, со времен социализма совершененно вне разнузданного капитализма? Эта структура осталась тем же самым монополистом и монолитом, каким она и была в советские времена. Я сейчас говорю о Комрыбхозе, конечно. Ведь эта организация, которая практически контролировала, в те годы особенно, рыболовный флот, одновременно контролировала морскую инспекцию и науку. То есть одни и те же люди решали, где можно ловить, сколько можно ловить, выдавали сами себе лицензии на вылов и следили за тем, чтобы они же, так сказать не выходили за рамки этих лицензий. Получалось, как если лису поставить сторожить курятник. Ну и результаты, конечно, были страшные, я думаю, уже более или менее известно, что собственно морские запасы в России в совершенно катастрофическом положении. Что же делать? Мы применяли, с одной стороны, уже более или менее проверенные методы, испытанные на ядерной кампании, — то есть пытались получить информацию и предоставить ее широкой общественности, мы также пытались использовать работу с местными группами. Но тут мы столкнулись с довольно серьезной проблемой — ведь большая часть флота базируется очень далеко от Москвы, на Тихом океане, на Крайнем Севере — в общем, доступ туда был довольно сложен. И мы решили попробовать работать в Москве, работать на правительственном уровне — это была первая серьезная попытка лоббирования. Через несколько месяцев у нас уже были установлены связи в разных структурах в Москве — как в парламентских, так и в правительственных — с людьми, имеющими какое-то отношение к этому вопросу. Для прорабатывания деталей наняли очень хорошую девочку, Ладу Емельянову, вообще из лучших, кто здесь у нас когда-либо работал, — и дела пошли. В какой-то момент у нас были настолько хорошие отношения, скажем так, со структурами в Минэкологии, что мы могли получать более или менее достоверную информацию о нарушениях и сами передавать ее в международные структуры. Ведь рыболовство — это проблема международного масштаба, она контролируется ООН, определенными международными соглашениями.

В то же время мы по просьбе «Greenpeace International» работали и с проблемой китобойства. Россия здесь играла не ключевую роль, скорее, роль как бы посредника. Тем не менее, используя все те же контакты, мы смогли добиться того, что информация о роли России была предана гласности, и в результате этого мы смогли оказать давление на правительство, так что оно заняло позицию во время международной конвенции о китобойстве, чтобы спасти исчезающие популяции китов [речь идет об очередной конференции Международной китобойной комиссии, на которой страны — члены Международной Конвенции о регулировании китобойного промысла решают судьбу китобойной индустрии; в 1986 году был введен международный мораторий на коммерческий промысел китов, и с тех пор страны-сторонники добычи китов ежегодно «бьются» за его отмену — примечание редактора].

Еще в 1992 году к нам пришли как бы отзвуки нашей прежней работы в Мурманске. Когда мы там были в первый раз, к нам приходили люди и рассказывали — мы даже не знали, насколько это можно серьезно воспринимать, — об атомном ледоколе «Ленин», который в 1960- годах, по их рассказам, сбросил два аварийных реактора в море. То есть у них произошла авария, когда они были в море. Реактор начал плавиться. Не зная, что делать, они подорвали дно судна под реактором и просто сбросили их на морское дно. Когда мы в первый раз об этом услышали в Мурманске, мы просто не поверили своим ушам, думали — люди преувеличивают, как такое может быть? Но, тем не менее, такие сведения нельзя оставлять совершенно без внимания, и мы продолжали это более или менее копать в рамках нашей антиядерной кампании. И чем больше мы копали, тем больше мы понимали, что это не только правда, но лишь маленькая частица правды. Что в течение многих лет Советский Союз, ну, или Военно-морской флот Советского Союза, так же как и гражданский флот, сбрасывал радиоактивные отходы… Просто брал и сбрасывал их в воду! Сбрасывал их в море!

К 1992 году картинка была уже довольно ясной. Я должен сказать, что уже в это время в течение многих лет существовал запрет на сбросы отходов в моря. И, соответственно, мы поняли, что Советский Союз и Россия его нарушали и, видимо, продолжают нарушать. Но как это доказать — с одной стороны, и как сделать так? чтобы какая-то помощь была оказана, потому что в это время Россия была уже в довольно тяжелом экономическом положении для того, чтобы эту проблему устранить? По каким-то причинам, видимо, внутриведомственным, никто признавать этого официально не хотел. И для того, чтобы добиться этого признания на Лондонской конвенции [«Конвенция по предотвращению загрязнения моря сбросами отходов и других материалов 1972 года», или «Лондонская конвенция» — одна из первых глобальных конвенций, направленных на защиту морской среды от человеческой деятельности, действует с 1975 года; ее целью является содействие эффективному контролю за всеми источниками загрязнения моря и принятие всех практически осуществимых мер для предотвращения загрязнения моря сбросами отходов и других материалов — примечание редактора] нам нужно было это доказать, но как это докажешь? Мы можем говорить сколько угодно, что радиоактивные отходы сбрасывались в море, показывать какие-то документы, но если на официальных встречах российские официальные представители будут говорить: «Нет, это не так», — то ни к чему это не приведет. Нам нужно было… такое доказательство, которое нельзя было бы опровергнуть. И поэтому мы решили задокументировать эти сбросы. В 1992 году мы взяли судно, наше судно Solo [MV Solo — один из кораблей Гринпис, использовался организацией в период с 1990 по 1995 годы, представлял собой океанский буксир постройки 1977 года, модернизированный, оснащенный вертолетной площадкой и лабораторией специально для работы в качестве исследовательского судна Гринпис — примечание редактора] и снова направились к Новой Земле. В этот раз с подводной камерой, для того чтобы попытаться заснять места сбросов реакторов. Когда мы подходили к 12-мильной зоне — к территориальным водам вокруг Новой Земли — к этому времени за нами уже шло около четырех военных судов, военных кораблей. И нам было приказано остановиться. Поскольку мы еще находились в международных водах, мы это сделать отказались и попросили разъяснений. Разъяснений нам не дали, но приказ был повторен, однако мы продолжали его инорировать и спустили две шлюпки для того, чтобы начать съемки. Нас окружили, открыли огонь перед судном, заставили застопорить ход, на борт к нам вошли пограничные войска и всех арестовали. Мы не смогли заснять эти реакторы. Но тот факт, что судно «Гринпис» не допустили к местам сброса, говорил сам за себя. И через две недели после того, как нас арестовали, Ельцин издал указ, учреждающий специальную комиссию для расследования вопроса об этих сбросах, и назначил главой этой комисси Алексея Яблокова. К следующей сессии Лондонской конвенции, которая контролирует вопросы сброса в моря, отчет этой комиссии был готов, и в первый раз Россия признала, что эти сбросы действительно производились и что проблема существует, и таким образом было по крайней мере открыто окно для того, чтобы начать эту проблему устранять.

В 1993 году, если не ошибаюсь, мы начали работу с лесами. Работа эта началась более или менее автоматически — как результат наших поездок на Дальний Восток. Мы ездили туда по двум вопросам: как в рамках кампании, посвященной рыболовству, так и в связи с подводными лодками. И когда мы там были и встречались с местными экологами, то стало понятно, что действительно существует очень большая проблема, схожая по своей структуре с проблемой чрезмерного вылова рыбы, — проблема с лесами. Леса, по крайней мере дальневосточные, как мы тогда поняли, уничтожаются очень быстрыми темпами. И тогда открылась наша кампания, посвященная лесам, которая, на самом деле, развивалась уже после моего ухода и, насколько я знаю, принесла очень большие плоды. Об этом, наверное, лучше не я буду рассказывать, потому что меня уже не было в офисе, когда она действительно пошла с силой.

Ну, и последняя кампания, которую я организовывал в офисе, это была кампания против торговли отходами. Эта кампания была… как бы это сказать… мы не думали об этой проблеме как об одной из самых важных проблем в России. Это была часть нашей международной работы, это была как бы поддержка работы «Гринпис» во всем мире, потому что… Ну, чем силен «Гринпис»? Тем, что мы можем работать на глобальном уровне, и это дает нам возможность заниматься вопросами, которые никто не может тронуть. Просто именно из-за того, что мы в 30 странах можем работать — во всем мире практически. И одна из таких вот тем, которые никто не может тронуть, это торговля отходами. Потому что можно, конечно, в каждом отдельном случае как-то этим заниматься, но чтобы действительно все это закрыть, прекратить это безобразие, то есть перевоз отравляющих веществ, отравляющих отходов из одной страны, где они производятся, в другую, где они из-за экономической ситуации принимаются, это очень трудно сделать на местном уровне. И для поддержки этой работы мы запустили кампанию против торговли отходами здесь, в России. Эта кампания, на самом деле, очень благодарная, ее очень легко проводить. Особенно в странах, принимающих отходы, потому что это… Ну, ежику понятно, что принимать дерьмо из-за рубежа — это плохо. Так что единственное, что нам нужно было сделать, — это вот это дерьмо найти. Найти и показать. И после этого можно было уже говорить о проведении законов, запрещающих ввоз, уже можно было говорить о том, чтобы то, что было ввезено, вывозилось обратно, и так далее.

К 1994 году у нас в офисе существовали эти пять кампаний, и я почувствовал что я сделал то, что хотел сделать здесь, — я создал кампании в этом офисе, и думаю, что результаты более или менее видны — «Гринпис» здесь продолжает расти.

Очень важный, принципальный вопрос: как «Гринпис» начал принимать деятельное участие в ликвидации последствий экологических катастроф? Насколько я знаю из истории, впервые это произошло как раз при тебе, когда была крупная атомная авария в Томске. Можно прямо с этого примера начать.

Как я уже сказал, одной из стратегий нашей работы был, как бы… сбор правды. Именно в рамках ядерной кампании, где тайна — один из главных инструментов Минатома. И авария в Томске была очень ярким примером того, как эта стратегия воплощалась в жизнь. Когда мы в первый раз услышали о том, что-то произошло, мы сразу же воспользовались всеми своими каналами информации — в это время у нас их было уже немало — для того, чтобы получить более полную картинку. И у нас шел такой как бы футбольный матч, или скорее волейбольный, с Минатомом: они говорили одно, мы им тут же доказывали другое, и они были вынуждены снова повторять заявления, но уже в более мягкой форме. То есть, скажем, первое заявление, сделанное Минатомом, заключалось в том, что там, собственно, ничего не произошло. «Здрасьте! — говорили мы, — а вот у нас тут документик из такой-то и такой-то местной организации, который показывает, что был действительно серьезный взрыв!» — «Ну хорошо, что-то там произошло, но это был, собственно говоря… ну, не взрыв». — «Ну здрасьте! — говорили мы, — вот у нас из другого источника вот такая информация, которая показывает, что было разрушено здание». — «Ну да, ну, были взрывные элементы, конечно, действительно, здание было разрушено — но выброса-то не произошло никакого». — «Здрасьте! — говорили мы, — а вот у нас документик, который доказывает, что были зарегистрированны повышенные уровни того-то и того-то». — «Ну да, верно, действительно, выброс все-таки происходил», — говорил нам на это Минатом. И вот такого типа обмен репликами происходил в течение примерно недели. В конце концов нам это очень надоело, и мы послали команду в Томск, чтобы уже своими глазами воочию убедиться, посмотреть, что же там действительно происходило, и после нашей поездки оттуда Минатом признал всю правду или по крайней мере ту часть правды, которую мы привезли оттуда. То есть им пришлось признать, что действительно произошла очень серьезная авария, что было серьезное разрушение целого здания, что произошел большой выброс, что произошло загрязнение большой территории, что пришлось переселять людей.

Уже после этого Министерство экологии направило свою комиссию для расследования?

Совершенно верно, и уже после нашего возвращения другие структуры — Госатомнадзор, Комитет по чрезвычайным ситуациям — направили комиссию на расследование. Нет, вру: комитет к тому времени туда уже один раз слетал, вернулся и, собственно, ничего там особенного не нашел, а потом они послали новую комиссию.

И из вашей деятельности, связанной с этим инцидентом, выросла стратегия работы «Гринпис» при крупных экологических катастрофах?

На самом деле, эта стратегия родилась еще в Сосновом Бору. Потому что туда мы тоже поехали после аварии. Вообще эта работа не только с Россией связана. В принципе, одна из основных философий «Гринпис» основывается на том, что ты должен быть там, где происходит какая-то несправедливость. Ты должен быть там для того, чтобы засвидетельствовать это и чтобы предотвратить это, защитить своим телом. Именно поэтому мы посылаем судно на Муруроа, именно поэтому мы входим в зону ядерных испытаний в Неваде, именно поэтому мы сами приходим и затыкаем своими телами, скажем, сброс ядовитых отходов на какой-нибудь фабрике. Именно поэтому мы открыли в Антарктике базу «Гринпис», когда боролись за защиту Антарктики. Так что это было не ново для организации, но, возможно, это было ново для России.

Какие еще, между историей с «Томском-7» и событиями в Коми, были крупные события, катастрофические события, потребовавшие мобилизации всех ваших сил?

«Томск-7» был в 1993-м. А история в Коми была уже в 1994-м… Такого масштаба событий у нас, пожалуй, не было, но в Коми это была не первая наша поездка на разливы нефти — еще в 1992 году мы были в Сургуте, где тоже свидетельствовали об очень крупном прорыве трубопровода и большом разливе. Ну вот, пожалуй, я бы сказал, что, в основном, это делалось в рамках нашей ядерной кампании. То есть именно в рамках ядерной кампании проводились такие вот поездки для расследований на местах, а также в рамках кампании по разоружению. Еще до Томска мы были в Чажме. Чажма — это полуостров под Владивостоком, где в 1985 году, за год до чернобыльской аварии, произошел очень крупный взрыв на атомной подводной лодке. Взорвался реактор, снесло крышку реактора, убило несколько человек сразу, и большое количество радиоактивных веществ было выброшено в атмосферу. Слава Богу, шел дождь, то есть до Владивостока это облако не дошло, оно вылилось на этом полуострове. Посколько это был военный полуостров, то об этом никто не говорил, осколки графита и топлива были просто зарыты в яму в земле — людям об этом не сообщалось. Слухи об этом, конечно, ходили, но фактов никто не знал, и мы — наша экспедиция — поехали туда, очень нудно все расследовали и нашли то место, где были зарыты эти отходы. Мы провели там замеры, нашли документы не совсем гласные, которые мы огласили, то есть правда об этом в конце концов тоже вышла наружу.

Ты уехал в Швецию. Что ты испытал, переехав? Какое у тебя ощущение возникло, когда ты вернулся из российского «Гринпис», где прошли вот эти ломовые три года, в такие, в общем, довольно стабильные, уровновешенные условия работы западного офиса? И как ты смотрел на работу «Гринпис» здесь, в России, уже оттуда, как ты видел события, которые произошли за этот последний год, без тебя?

Какие у меня ощущения в Швеции после России? Конечно, очень скучно! То есть, как говорится, в России не весело, но здесь не скучно. Я просматривал свой календарик недавно за 1993, что ли, год и просто глазам не верил — сколько же я всего делал и на каком уровне, и как это было классно, что в один и тот же день, не знаю, была встреча с помощником президента, через полтора часа после этого — несколько европарламентариев, после этого — интервью CNN!.. Ну, работали мы на очень высоком уровне. А в Швеции мы работаем не так. И потом, конечно, проблемы в Швеции несравнимы с проблемами в России. Иногда мне бывает немножко стыдно, что я, приехав из России, гляжу в голубые наивные глаза шведов и говорю: ваши реакторы такие опасные! То есть мне, конечно, там скучновато. Но, с другой стороны, я все равно чувствую себя частью всей организации «Гринпис» во всем мире. И я причастен, конечно, к работе в России — это же тоже часть моей работы или часть меня.

Что я думаю о том, что «Гринпис» делал с тех пор, как я уехал? Молодцы! Работают вовсю. Хорошо бы, конечно, чтобы было больше возможностей открывать новые кампании, новые направления, возможно, даже новые конторы, но пока, к сожалению, просто финансовых возможностей нету. Что меня очень радует — это что все время растет число членов «Гринпис» в России. Это во многих странах является очень важной составляющей нашей работы — мы можем говорить о том, что представляем большой процент населения, что говорим не только за себя, а за многих. И я очень рад тому, что здесь это тоже растет. Ну, скучаю я, конечно! Завидно мне было очень, когда, скажем, в Коми ребята ездили или когда сейчас слышу, как Гис [Эдуард «ГИС» Гисматуллин, в 90-е годы работал координатором акций Гринпис России — примечание редактора] говорит: «Я вот на Алтай собрался», — я бы тоже на Алтай с удовольствием съездил. То есть скучаю я по бездорожью и по тяжелой работе, и по глубинке здесь — все-таки какой-то кайф в этом есть! Ну и кроме того, возвращаясь к тому, с чего я начал, — здесь очень много есть чего делать. И это то, что нужно делать. И мне немножко обидно и завидно, что это делается без меня.

Дима, а скажи, пожалуйста, вот что ты думаешь о правовом аспекте работы «Гринпис», на который в последнее время делает в значительной степени ставку Иван [Иван Блоков — сменил Дмитрия Литвинова на посту координатора кампаний российского офиса в 1994 году; в настоящий момент — директор по кампаниям Гринпис России — примечание редактора] «Гринпис» как мощный инструмент создания правового общества, гражданского общества, правового государства? Ведет ли «Гринпис» такую работу на Западе, или это там уже пройденный этап, она уже сделана?

Это очень здорово, что Иван этим занимается! Это действительно то новое направление, которое я не разрабатывал. Видимо, действенное. Я думаю, что это вносит лепту не только в экологическую работу, а вообще в развитие российского общества, то есть учит людей использовать законы. Я помню, как однажды в Ванине встречался с представителем местного комитета по земле — кажется, так называлось, — который мне жаловался на то, что у них военные отобрали землю, огородили ее и поставили солдата, хотя земля, собственно, принадлежит не военным, а им. Я говорю: «Ну так вы же правительство, вы же сила. Это ваша земля, идите скажите, чтобы они убирались». — «Ну как же я им скажу, там же солдат стоит?» — «Ну что, приди с милиционером, арестуй солдата!» И как-то для него это было очень чуждо — эта концепция, что у него есть право и что закон на его стороне. Так что то, что Иван сейчас прорабатывает это направление, — это очень здорово. На Западе это тоже, конечно, делается, но, как правило, этим занимается не «Гринпис». На Западе это уже настолько развито, что существуют другие структуры, которые это автоматически проделывают, иногда мы тоже используем законы, суды, но это отнюдь не основной наш инструмент, а здесь, я думаю, это может быть очень действенным инструментом нашей работы.

Дима, а если резюмировать твой рассказ об этих трех годах одной фразой — что принес «Гринпис» в Россию своей работой? Что, по-твоему, самое важное, первое, что у тебя всплывает? Что изменилось в России? Вот сейчас «Гринпис» — неотъемлемая часть некоей демократической действительности в России, но что именно он принес?

Это очень трудно сказать одной фразой. Очень много разных вещей… Какую-то новую возможность остановить уничтожение, дать людям силу противостоять уничтожающим структурам. Что-то вроде этого, но это, конечно, не совсем то. Гораздо больше, чем это. Трудно ответить одной фразой. С одной стороны, «Гринпис» создал возможность для отдельно стоящего человека противостоять разрушению, с другой стороны — он показал структурам власти, что они не всесильны. Пожалуй, это самое важное.

Ты мог бы рассказать более подробно о твоем проекте сбора видео со всех атомных заводов?

Это часть нашей работы, мы пытались вообще осветить проблему ядерной энергетики. Мы это делали все время кусками: заснимем то атомную станцию, то завод переработки отходов, и нам хотелось сделать это как-то более полно, чтобы была видна целая картинка, поэтому мы решили послать группу сразу в несколько мест, организовать поездку и таким образом создать целостную картину того, что же происходит в атомном секторе. Ну в общем, я думаю, что в принципе нам это удалось. То есть мы засняли все — от строящихся станций, Ростовской, где казаки буквально с шашками наголо шли на строющуюся станцию с требованием «А ну нам директора!», до уже разрушающихся реакторов в Белоярске, где нам совершенно цинично говорили: «Ну, а нам-то что? Вот выгрузили мы топливо, вот оно лежит там — пусть расплывается, нам все равно! У нас реакторы больше не работают — они заглушены». А местные люди нам говорили: «Ну да, конечно, хорошо, чтобы здесь не было атомной станции, ну, а жить-то нам на что тогда, я извиняюсь?» То есть, я думаю, мы действительно увидели целую картину того, что происходит в этом секторе.

Как вам удалось получить разрешения? Это совершенно потрясающая вещь.

А, ну это уже отдельный вопрос. Разрешения мы получали разными путями, иногда просто нахрапом, наглостью. Помню, когда мы на Ленинградской снимали, мы просто приехали туда с камерой, встали у двери и потребовали директора на коврик вот сейчас! Вот сейчас он нам нужен! Приехали представители международной экологической организации и требуют, чтобы он показал нам свое производство! И после двух часов внутрителефонных разговоров и после того, как мы засняли какую-то группу японцев, приехавших на ту же станцию — видимо, тоже каких-то атомных экспертов, — нас провели. Начиная с этого и заканчивая более тонким подходом. В общем, более или менее все, что мы хотели заснять, мы засняли, во все места, куда хотели попасть, мы попали.

Дима, как ты считаешь, что вообще изменилось за последнее время?

Я хочу добавить кое-что к тому, что мы говорили о разнице между Швецией и Россией. Довольно важная разница — это разница в отношении к власти. В Швеции властям доверяют. То есть если правительство что-то говорит, то это правда, это просто не может быть неправдой. Мало того: если есть какие-то правила, то нарушать их как-то неприлично, не принято. А здесь же, скажем, если мне кто-то что-то из правительства говорит, то, на самом деле, моя первая реакция — это недоверие, нужно самому проверить. В Швеции остутствие этого мне очень не нравится.

Очень важный вопрос: как начали проходить акции? Насколько я знаю, первая нашумевшая акция была в мае 1993-го, то есть это все началось не сразу.

В мае 1993-го это у нас что было? Минатом, что ли? Минатом. Нет, до этого две акции были у английского посольства. Я бы не сказал, что это была первая акция. Я думаю, что первая акция, проведенная в России, по большому счету, это был наш поход к Новой Земле.

Расскажи, пожалуйста, об акциях в России: о психологии, о правовом аспекте, о том, кто и как это делает.

Давай, не я на этот вопрос отвечу, это ты с Гисом поговоришь, потому что он гораздо лучше меня может все это описать, просто потому, что он координатор акций, и он это знает и чувствует лучше меня. Я все-таки смотрю на акции с точки зрения западного человека. Я вижу акции как часть демократической игры. И я думаю, что «Гринпис» на Западе тоже видит это так. А в России, для каждого человека лично это гораздо более серьезный выбор — идти мне на акцию или нет. Просто потому, что в течение многих-многих лет здесь было так страшно противостоять, что даже если ты не ожидаешь, что тебя действительно арестуют-посадят, но где-то в подкорке у тебя все-таки сидит, что это может произойти. Но я могу сказать еще такую вещь: во время наших акций отношение со стороны милиции, например, гораздо более вежливое, чем в многих странах, где я участвовал в акциях. Здесь меня ни разу не били палкой по голове, как это делалось, скажем, в Америке. Когда наше судно захватили у Новой Земли, то нам ограничили доступ на мостик и все-такое, но аппаратуру нам не ломали, как это делали, скажем, французы в Муруроа. Так что со стороны властей, в общем, я бы сказал, отношение было гораздо более приличное, чем во многих других странах.

Как тебе кажется, как будет развиваться дальше ситуация? Во-первых, вот эта вот дезинтеграция экономики, которая произошла, и распад структуры по частным компаниям — как это должно повлиять на работу «Гринпис»? Если раньше у «Гринпис» был один враг — государство-монополист, — то сейчас у него много разных врагов, каждый из которых тянет в свою сторону — «Газпром», Минатом, огромное количество частных компаний. И второй аспект, конкретно относительно Минатома: сейчас ведь опять, как бы, идет виток обострения?

Обострение очень, на самом деле, страшненькое происходит. В начале недели был проведен обыск и, видимо, арест в офисе группы «Беллона» [Экологическое объединение «Беллона — некоммерческая общественная организация, образованная в 1986 году в Норвегии, с 1990 года работает в Мурманске, с 1998 года — в Санкт-Петербурге. В 90-е годы ряд сотрудников организации подверглись преследованию со стороны российских спецслужб в связи с их активной расследовательской деятельностью — примечание редактора]. Сегодня я узнал, что один из наших местных ребят в городе Северодвинске, который занимался теми же вопросами, был арестован или по крайней мере задержан, и у него тоже был произведен дома обыск. То есть Минатому явно очень надоели экологи, и он явно пытается использовать старые добрые силовые методы, чтобы прекратить то, что он расценивает как вмешательство в свои дела.

Что касается распада структуры на частные компании, то я думаю, что действительно одно из важных направлений — это создание действующей юридической системы, которая могла бы контролировать все эти мелкие организации или компании, которые сейчас, собственно, управляют экономикой страны. Это то, что существует на Западе…

Михаил Косенко — один из обвиняемых по «Болотному делу», следствие считает его виновным по ст. 212 (участие в массовых беспорядках) и 318 (применение насилия в отношении представителя власти) УК и требует отправить его на принудительное лечение. Amnesty International признала Косенко узником совести.

Самая большая ценность в стране — это свобода. Именно этого большинство населения нашей страны в той или иной степени лишено. В первую очередь это касается заключенных. Огромное количество людей в тюрьмах и лагерях сидит ни за что, и никто им не поможет… И те, кто сидит за совершенное преступление, не заслуживают тех условий. Как говорят сами заключенные, никто не смог восстановиться после заключения. Тяжело положение психически больных в заключении, самое тяжелое для них — галоперидол, запрещенный препарат. От него побочные эффекты и много смертных случаев, он вызывает мышечные судороги и скованность, ощущается боль.

Наш народ привык страдать, в России строится восточная модель общества — несвобода в обмен на сытую жизнь. Власть строит свою пропаганду на материальных показателях: потраченных деньгах и их результатах. Не в деньгах счастье — древняя мысль, хотя и оспариваемая сейчас. Счастье — в свободе людей. Есть множество стран, где материальный уровень ниже, чем в России, но уровень удовлетворенности жизнью значительно лучше. Наш народ привык жить бедно, и ему незначительный достаток кажется значительным достижением.

Свобода — это независимость от зла. Реальные возможности… У нашей страны огромные возможности и для их реализации нужны свободы разного рода, а их нет или они ограничены. Свобода средств массовой информации… Главное из них — телевидение, и на нем существует цензура, которая запрещена.

Власть навязывает журналистам на телевидении свою стратегию. И поэтому для оппозиции пикеты, митинги, шествия столь важны. И на этом поле власть решила побороться с оппозицией. Митинги и шествия, организуемые властью, не производят впечатления и власть пошла путем создания всевозможных помех. Власть решила, что это она определяет место проведения митингов, хотя в законе сказано противоположное. Оппозиция хочет провести митинг на одной площади, а власть навязывает другую. Наше общество, привыкшее к нарушениям закона, это не сильно волнует. Затем власть использует создание помех, неудобств, моральное давление, стремясь сделать митинг неэффективным, ограничивать площадь проведения митинга, как это было 6 мая 2012 года.

Резко ограничив площадь проведения митинга, в отличие от согласованной, незаконные свои требования власти считали законом. Потому что власть думает, что закон — это она и есть. Когда в давке несколько десятков человек прорвали оцепление, власть решила, что теперь она вправе разогнать несколько десятков тысяч человек, пришедших на митинг. Власть своей тактикой, действиями политически мотивированными, постоянно вызывала раздражение людей, которые давали отпор незаконным действиям. Власть нарушает закон, а когда получает отпор, строит из себя законника со своей 318-й статьей (применение насилия в отношении представителя власти — прим. ред.). Омоновцы воспринимали демонстрантов как своих врагов, значит их предварительно так настроили, жестко действовать, жестко реагировать. Представителями закона омоновцы на Болотной площади явно не являлись. Действия омоновцев на Болотной площади были политически мотивированы их начальством. Это было политическое противоборство. Демонстранты шли с протестом против несправедливых выборов… Требование справедливых выборов — самое справедливое требование. Власть против честных справедливых выборов, потому что тогда она уйдет. Власть состоит в значительной мере из некомпетентных людей, из людей, нарушающих закон. Нужна ротация власти, а не вечное пребывание единственного режима. С нынешнем режимом России не справиться с серьезными задачами, которые в будущем будут неизбежны.

Огромные усилия, которые порой демонстрирует власть, в сочетании с низкой эффективностью приводят к результатам значительно меньшим, чем могли бы быть. За всю историю нашей страны власть ни разу не передавалась оппозиции по закону. У нынешней власти много антирекордов: самое высокое потребление в мире героина, то же самое с алкоголем. И такая власть компетентна? Она должна оставаться вечно? Люди, которые против нее протестуют, не правы?

Часто сторонники власти говорят, что больше страной управлять некому. Это сомнительно. В России бездна талантливых и волевых людей и пройти во власть они могут только при честных и справедливых выборах. Я хочу поблагодарить всех, кто меня поддерживал, адвокатов, сестру, всех, кто приходил на эти заседания. Что касается моей вменяемости, то прошу суд считать меня вменяемым.

Я вчера вечером вернулась из Мурманска. Я ездила туда, чтобы встретиться со своим мужем Андреем Аллахвердовым, который находится в СИЗО № 1 города Мурманска по обвинению в пиратстве, вместе с остальными членами команды Arctic Sunrise. Конечно, для нашей семьи это полная неожиданность, мы никогда в таких ситуациях раньше не были, и вообще мы очень мирные люди. Поэтому в начале я как-то совсем потеряла дар что-либо понимать, но потом я решила, что самое главное — просто поехать и как можно скорее с ним увидеться, чтобы и его поддержать, и самой немножко понять, что там к чему.

В воскресенье я вылетела в Мурманск, в понедельник с утра я сходила к пяти утра занимать очередь, чтобы передать передачу, какие-то вещи из дома, хоть что-то теплое и какие-то гигиенические принадлежности, какие-то базовые продукты. С утра я все это передала и сразу начала заниматься получением разрешения на свидание. Получила у следователя разрешение на свидание, тоже это все не так просто, но все-таки удалось.

После этого с этим разрешением я отправилась в СИЗО передать разрешение, чтобы мне назначили время. Там мне сказали, что на самом деле вся очередь расписана вплоть до 10 октября и вряд ли я смогу увидеть своего мужа. А я прилетела на два дня, у меня нет возможности жить в Мурманске все это время. Поэтому я на следующий день опять рано утром поехала туда, мне посоветовали опытные люди, что бывают так, что люди, которые записались на свидание, вдруг не приходят по какой-то причине. Тогда можно на их место пройти. Я поехала по-раньше, объяснила свою ситуацию, попросила, чтобы если кто-то не придет, мне дали возможность увидеться. У меня взяли документы и как-то даже ничему не препятствовали. Мне сказали ждать, и я ждала-ждала-ждала, и вдруг меня вызвали, сказали, давайте ваш паспорт, я отдала паспорт, меня провели за такую железную дверь с решеткой. Там я отдала все свои вещи, всю сумку, телефон, все-все-все. Только мне оставили, разрешили взять, бумагу и ручку. Провели по такому коридору, там решетки такие, справа и слева решетки металлические, и охранники с овчарками, с собаками. Они их прямо так держат на коротком поводке, знаете, ощущение такое, как будто ты в кино каком-то, в дурном фильме участвуешь. Я пошла по этому коридору и там такая маленькая комнатка, в ней четыре кабинки, как раньше на Центральном телеграфе было для звонков по междугородним линиям. Очень похоже.

Меня провели в кабинку и там за стеклом я увидела своего мужа, Андрея. Он был очень рад, улыбался, и мы с ним разговаривали через стекло. По трубкам. Слышно было нормально, мы проболтали все эти полтора часа. Конечно, это было здорово, с одной стороны, если абстрагироваться от самого контекста. Проговорили мы полтора часа, после чего они просто отключили слышимость, и стало ничего не слышно, вот собственно и все.

Меня больше всего волновало, как он в этих условиях может существовать. Потому что человек совершенно не из этого мира. Он, конечно, в армии служил когда-то, но все-таки тюрьма и армия немного разные вещи. Он обычный москвич, человек интеллигентный, который любит с книжечкой на диване, вкусно покушать, ну и так далее. Поэтому меня это очень беспокоило, но он сказал, что условия, в принципе, приличные, он не жалуется на них, приходят какие-то проверки и следят, чтобы все там соблюдалось. Он сказал, что существовать, в принципе, можно. С ним там в одной камере находится два уголовника, про них он тоже сказал, что ребята нормальные, «у меня с ними вполне хороший контакт». Они там все делят на всех, то есть вот эту передачу, которую я передала. Я спросила, не слишком ли много, потому что я 20 килограмм привезла — он говорит, нет, что ты, у нас тут все на троих, быстро улетает. Я спросила, едят ли они вот эту тюремную еду — он сказал, что в принципе да, едят, только они ее очень сильно сдабривают майонезом, потому что это делает хотя бы как-то возможным для употребления.

Что еще? Книги им не разрешают. Там есть тюремная библиотека, но видимо там какая-то уголовная литература, учебная, религиозная — но не художественная. Книги он пока не брал, сказал, что там есть телевизор, который работает не очень хорошо, но в принципе понять можно. По этому телевизор им показывают Первый канал, второй канал и НТВ. Поэтому он сказал, что посмотрел всю ту грязь, которую на них выливают, впечатлился, но его это тоже особо не беспокоит сильно, потому что понимает, что это те каналы, от которых сложно ожидать объективной информации.

Мы с ним согласились в том, что больших иллюзий не питаем, может быть все, что угодно. Слишком долго мы этого не обсуждали, потому что зачем себя тешить какими-то напрасными надеждами, когда понятно, что это от нас не зависит. Понимаете, здравый смысл в этой ситуации — он не действует. Можно сколько угодно рассуждать — как это так, невиновных людей должны отпустить, но мы просто не теряли с ним время на обсуждение каких-то вот таких очевидных вещей, потому что нам надо было много о чем с ним поговорить. Зачем травить себе душу? Мы все прекрасно понимаем, что ожидать можно все что угодно.

Он сказал еще, что действительно тяжело переносить — это полную изоляцию. Нету никакого контакта с внешним миром вообще. Нету ни общения с другими членами команды, потому что их всех по разным камерам рассадили. Нет никакого контакта с родными, ни с кем: я ему передавала четыре письма, записки, через разных людей — ни одно он не получил. И сам он тоже передать ничего не может. Он сказал, что изолятор свое название оправдывает, то есть он себя чувствует в полной изоляции вообще от внешнего мира. И это ему конечно беспокойно. Он просил, чтобы и адвокат почаще заходил, такая просьба. Потому что когда адвокат приходит, он хоть какую-то информацию получает.

Разговор записал Алексей Доронин. Аудио-версия разговора.

Читайте также:
Пираты XXI века
Что такое пиратство?

Хочу рассказать про мои попытки добиться справедливого и законного расследования почти аналогичного эпизода, который имел место 6-го мая 2012 года на Болотной площади.

В тот день я уехал с Болотной площади на «Скорой Помощи», которая отвезла меня в Сокольническую больницу зашивать голову после удара полицейской дубинки.

Я был далеко не самым избитым в тот день, но я был «избитым со справкой», плюс к этому я еще прошел в тот день по всем оперативным сводкам как «заявивший в больнице, что был избит полицейскими». Два этих факта дали мне возможность официально считать себя потерпевшим и в последствии пытаться добиться от следственных органов расследования данного эпизода. Но все оказалось не так просто…

Для упрощения повествования, все дальнейшее изложу по пунктам и в хронологическом порядке:

Май 2012

• 6-го мая согласованный митинг на Болотной площади был жесточайшим образом разогнан полицией, сотни людей были избиты и задержаны.

Июнь 2012

• После первых арестов по Болотному делу я написал заявление о преступлении совершенном в отношении меня сотрудниками полиции и отправил его через интернет приемные в ГосПрокурату РФ и Следственный Комитет РФ. Так как никакой реакции не последовало, то в конце месяца я подал заявление на личном приеме в Следственном Комитете РФ.

Июль 2012

• Я был вызван на допрос во «Второй отдел по расследованию особо важных дел» при СУ г. Москва. Следователь Русакова очень подробно обо всем расспросила. Была объективна, не мотивирована и производила впечатление человека, который честно делает свою работу.

• Вместе со следователем Русаковой я прошел экспертизу в «Медицинском Экспертном Центре при ГУВД Москвы». Факт нанесения травмы был подтвержден.

• Потом я был вызван на допрос в качестве свидетеля в группу расследования по «Болотному делу» при Следственном Коммитете РФ. Задавали стандартные вопросы про организаторов митинга, про беспорядки, про лидеров протестного движения и прочее.

• Получил информацию от следователя Русаковой, что мое дело у нее забирают и передают по подследственности в «Следственное Управление по району Замосковоречье».

Август 2012

• Бы вызван на допрос к следователю Смирнову в Следственное Управление по району Замосковречье. У данного следователя объединили все заявления от пострадавших на Болотной площади и от правозащитников. Смирнов вел допрос довольно претенциозно, пытался оспорить все показания.

Сентябрь 2012 — Март 2013

• Много раз пытался добиться от следователя Смирнова хоть какой-либо информации — возбуждено ли уголовное дело или нет. Все время получал ответ, что еще идет доследственная проверка, что материалы на проверке в СК, что он ждет резолюцию от СК и прочие отговорки.

• Получил от «комитета 6-го мая» очень четкие фотографии и видеоролик с моим эпизодом, где хорошо видны лица полицейских, напавших на меня.

• Написал обращение в Следственный Комитет РФ о недопустимо долгой доследственной проверке и о том, что у меня есть фотографии напавших на меня полицейских. Никакой реакции не последовало.

Апрель 2013

• Следователь Смирнов сообщил мне по телефону, что он вынес «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела», копию которого я могу получить.

• Данное постановление представляет собой 25-ти страничный документ, который объединил все полученные полицией заявления: от меня, Навального, Пономарева, Юдина, Борщева и других, знакомых и незнакомых мне людей. Никакой конкретики, передергивание фактов, бесконечное цитирование законов, никакого расследования, откровенная ложь, как минимум, в отношении меня. Я принял решение оспорить данный документ.

• При помощи адвокатов по Болотному делу 29 апреля 2013 г. я подал:

• Жалобу (№ 1) в Замоскворецкий суд на следователя Смирнова (ст.123, 125 УПК РФ) с требованием аннулировать данное постановление и вернуть дело на новое расследование. На этом этапе я планировал приобщить фотографии полицейских для их розыска.
• Жалобу (№ 2) на следователя Смирнова в прокурату (123, 124 УПК РФ) с аналогичными требованиями.

Май 2013

• В конце месяца был получен ответ на жалобу № 2 из прокуратуры (от и.о. заместителя межрайонного прокурора Кондратенко А.А.), в котором говорилось, что отказ в возбуждении уголовного дела полностью соответствует законодательству. Данный ответ был дан в нарушении 124 ст. УПК, в которой говориться, что прокурор обязан по жалобе выносить постановление (а не писать письмо). И, естественно, сама тема жалобы никаким образом не было исследована со стороны прокуратуры. Принял решение подать жалобу в суд на Прокурора, написавшее данное письмо.

Июнь 2013

• Была подана жалоба (№ 3) в Замосковрецкий суд на прокурора Кондратенко, который позволил себе нарушение закона при рассмотрении жалобы № 2.

• Состоялось 1-ое заседание по жалобе № 1. Судья Сусина Наталья Сергеевна заявила, что она не готова к заседанию, потому что она не получила от прокуратуры результатов проверки по моей жалобе. Представитель прокуратуры заявил, что они только накануне вечером получили материалы из СК РФ и попросили отложиться. Отложились.

• 2-ое заседание по жалобе № 1 не состоялось, потому что судья неожиданно «ушла на приговор» никого не предупредив. Было назначено время 3-го заседания.

• Заседание по жалобе № 3 было назначено, но не состоялись в связи с тем, что меня забыли проинформировать о дате заседания. Судья — Ковалевская Татьяна Вячеславовна.

Июль 2013

• Состоялось 3-е заседание по жалобе № 1. Судья Сусина заявила, что она опять не готова, так как она получила материалы из прокуратуры только в день заседания. Эти материалы представляют собой 7 томов и ей нужно время с ними ознакомиться. Эти 7 томом — весь материал, который собрал следователь Смирнов за полугода работы. Результатов проверки от прокуратуры не поступало. Заседание перенесено на середину августа.

• Рассмотрение жалобы № 3 не состоялось в указанное время по странным обстоятельствам. Ожидая приглашения у зала судебного заседания я заметил, что в кабинет судьи прошел следователь Смирнов — автор постановления об отказе в возбуждении дела. Через 20 минут вышел секретарь и сообщил, что заседания не будет, судья очень занята другими делами и, тем более, она не готова рассматривать дело, т. к. у нее нет никаких материалов из прокуратуры. Перенесли тоже на середину августа.

Итого, в ближайшей перспективе мы имеем:

• 15 августа, 17.00, зал 404, 4-ое заседание по рассмотрению жалобы на следователя Смирнова С.Е. в порядке ст.ст.123, 125 УПК РФ. Судья Сусина.

• 20 августа, 10.00, зал 203, заседание по рассмотрению жалобы на прокурора Кондратенко в порядке ст.ст. 123, 124 УПК РФ. Судья Ковалевская.

В соответствии с частью 3, статьи 125 УПК РФ, судья проверяет законность действий объекта жалобы в течении 5 (пяти!) суток с момента ее подачи в суд. Я подал жалобы 29 апреля, рассмотрения еще не было. Очень хочется все бросить, но будет стыдно перед ребятами с Болотного процесса. Очень стыдно. Поэтому, пока есть возможность, буду продолжать.

Благодарю господ С. Миненкова, С. Давидиса и Т. Прилипко за моральную поддержку и юридическую помощь.

Когда мы поднялись, я забрал у парня листовки и положил в свой рюкзак. Ко мне тут же подбежал полицейский и перегородил мне путь, и попросил предъявить удостоверяющие документы. На мой вопрос, какое основание, он сначала ответил мне, что у него ориентировка, как вы понимаете это была банальная ложь. Я отказался предъявлять документы выдвинулся к выходу. Полицейский схватил меня за руку и сказал, что никуда меня не отпустит, вскоре он вообще решил меня задержать и надеть на меня наручники. Я поднял шум, и тут же подошли люди. Обращаясь к людям, я сказал, что меня задерживают не за что. Все тут же стали спрашивать у полицейского, что случилось. В этот момент он придумал, что я, оказывается, раздавал листовки, что оказалось ложью номер два, затем он обвинил меня в том, что я хулиганил.

Вскоре, поняв, что не справляется со мной, он позвал второго полицейского, и все повторилось, опять потребовали документы, опять начали задерживать, опять обвинили в раздаче листовок, хулиганстве и уже ругани матом. :)

Заломав мне руки, они привели меня в отделение, где стали звонить своим коллегам и рассказывать что я стоял в переходе, что раздавал листовки и прочую муть. Говорили, что все записано и что у них есть доказательства. В итоге ко мне приехали друзья, узнав, что я в беде, и после проверки моих документов меня отпустили. Здесь выяснилось, что я все-таки ничего не нарушал.

Итого. Обвинить человека в том что он не делал, сфабриковать улики, постоянно добавлять новую ложь и обманывать обычных людей абсолютно нормальная, повседневная практика. Достойны ли полицейские доверия? Я думаю, нет. Если вы видите, что человека задерживают, не торопитесь его осуждать, вполне возможно, он просто не понравился полицейским или у них плохое настроение.

Смысл именно в том, что они врут всем и это для них абсолютно нормально. Им не составит труда на 180% поменять то, что они говорили. Полицейские сегодня — двуличны и крайне циничны.

Сегодня служба доставки, винтившая нас с ОккупайМэрии, удивила даже меня до оторопи!
Как Вам такой диалог?

— Куда едем-то, в какой отдел?

— Не знаем… будь моя воля, я бы вообще вас всех немедленно отпустил!

— Во как?

— ДА, потому что мы вас полностью поддерживаем, вы все правильно делаете, в стране беспредел и с ним надо бороться!

— Так, а зачем, пардон муа, тогда такой херней занимаетесь — винтите честных граждан вместо того, чтобы протестовать???

— Потому что мы — РАБЫ! — честно и горячо ответил уже другой космонавт (!!!!!!).

Ну, прикиньте…
Отвечаю:

— Ребята, так ведь нужно по капле выдавливать из себя раба, как завещал великий Чехов!

Молча опустили глаза… После этого, конечно, мне уже даже несколько совестно было нахальничать, но упустить такой случай я никак не могла (еще меня слегонца подзадорил болторез, который показал мне в углу автозака Зимбовский; какие предусмотрительные — ишь, припасли, контора помнит, что он любит приковываться%))).

В общем, как только автозак остановился, я начала во все горло верещать в окно «СВОБОДУ ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫМ!», «СВОБОДУ УЗНИКАМ 6 МАЯ!», «ПУТЛЕР БУДЕТ КАЗНЕН!», распевать «Стены рухнут!» и проч.

Прохожие останавливались, какой-то парень подошел вплотную меня заснять из-за решетки, разумеется, украшенной белым бантиком;).
Пилицейские НИКАК не реагировали — хоть обкричись;)). Улыбались «в усы», да и все;). В том числе когда я курила прям в решетку — НИ СЛОВА ПРЕТЕНЗИЙ!

На выходе я усомнилась: «Ребят, а вы откуда — неужто 2 таки оперполк? Быть такого не может!»… Как ни странно — он самый, родимый, кому ж еще быть… вот ведь, бывают же и там разные смены!;))

Потом нас отвели в тот самый актовый зал, где в углу висят портреты Ягоды, Ежова и Берии, оттеняя умильную фотовыставку труда и досуга современных последователей. Там у нас вежливо взяли документы и куда-то унесли, служба доставки осталась с нами «загорать» и ждать. Много беседовали о современной и прочей политике… Короче, провели политинформацию;). В ходе которой сотрудники нам доверительно и словоохотливо сообщили, что всего лишь 3 космонавта по «заслугам» с 6 мая 2012 года получили по квартирке в Москве — а раздули, мол, из этого историю потому, что это было озвучено из зомбоящика.

Я рассказала поучительную историю про отлуп широкой сетевой общественности Игорю Ибатулину (терпиле Гаскарова) — не одобрили, слегонца повозмущались для порядку%()…

Потом мне что-то стало скушно, менты все не шли и не шли писать протоколы… Я нашла себе забаву: орать с 3 этажа ОВД «Тверского» вышеупомянутые лозунги, много прочих интересных. Орала, как труба иерихонская — чуть не устроила внизу аварию — потому что машины внизу резко тормозили, о*уевая, граждане останавливались, как вкопанные, и смотрели вверх, выпучив глаза… Вот тут я шибко пожалела, что у меня не було с собой никаких листовок. Вот бы побросать — шикарно было бы!:))

Тут ко мне подошел один из собеседников в форме и, стесняясь, очень деликатно сказал: «Екатерина, я вынужден попросить Вас отойти и закрыть окно, а то нас накажут, извините…" Я извинила, т. к. все равно уже голос сорвала за 5 минут отрыва;))))))).

Потом нас так же культурненько оформили, написав в протоколах кой-какую пургу (копи-пастом с протоколов Протестных гуляний, судя по тексту; ну, намедни не забыть бы отсканить;)) — установка палатки, за которую нас реально свинтили, при этом и вовсе не была упомянута;).
Единственное, когда я порекомендовала неопытной депутатше писать в объяснении сразу «С протоколом не согласна, задержание противозаконно» — мне с легкой досадой попеняли, что это не мой протокол, и типа нечего тут подсказывать. Ну, тут я возбухла по-серьезному: «Вас не спросилась, чего мне кому говорить, и ты мне, мент, рот не затыкай, не имеете никакого права!».

В общем, отпустили нас тютелька в тютельку через 3 часа или чуток пораньше, расстались почти друзьями — до скорых новых встреч;))) — при этом при вручении копий протоколов нас убедительно попросили в следующий раз винтиться ПОРАНЬШЕ, очень желательно в рабочее время, а то у них из-за нас, у бедняжек, опять сверхурочная работа вышла;)… Я обещалась передать по протестным группам их скромную коллективную просьбу, чего и делаю;)).

ОВД-Инфо публикует рассказы активистов о задержаниях рядом с Кремлем 20 апреля 2013 года.

Ирина Калмыкова: «Мы проводим каждую неделю прогулку на Красной площади в защиту политзаключенных. В прошедшую субботу была проведена очередная прогулка. Люди с белыми ленточками пришли на лобное место. Поднявшись на ступеньки мы пели и размахивали ленточками».

Алексей Давыдов: «В субботу 20 апреля, как у меня принято, я пришел на Манежную площадь, чтобы принять участие в одиночных пикетах в поддержку узников 6 мая. Заодно участвовал в распространении доклада Бориса Немцова „Жизнь раба на галерах“.

С самых первых минут появления на площади участников пикета возникло обильное количество сотрудников полиции, проявивших к нам пристальное внимание. Они не отходили от нас ни на шаг, какие-то люди в штатском снимали нас на видеокамеры.

По завершении пикетов мы решили прогуляться по Красной площади с белыми лентами. Так как все публичные акции в этом месте запрещены, мы заранее договорились, что у нас не будет никаких плакатов, и мы не будем выкрикивать никаких лозунгов.

Мы спокойно дошли до лобного места, возле которого остановившись, стали общаться друг с другом. В руках у нас были белые ленты».

Ирина Калмыкова: «Двое активистов Левого фронта развернули фото Удальцова с надписью „Свобода“. Их сразу задержали. После этого подошел пожилой мужчина и развернул белый лист бумаги А-3. Полицейские подскочили его задерживать».

Екатерина Рыжова: «Сначала задержали двух ребят с фотографией Удальцова около Лобного места, а потом еще шестерых, которые просто стояли около автозака.

Алексей Давыдов: «Один из участников движения Солидарность взял в руки… чистый лист белой бумаги формата А3. И тут, как в знаменитой речи Мельниченко, мы стали свидетелями того, что уровень маразма в нашей стране превысил уровень жизни: сотрудники полиции решили задержать этого человека. Звали его Владимир Ионов, ему за 70 лет, и почти все сотрудники полиции годились ему ни то чтобы в сыновья — во внуки. Несмотря на это, полицейские, не представившись, не объяснив причин задержания, грубо схватили его, и чуть ли не волоком отвели в автозак».

Екатерина Рыжова: «Мы, возмущаясь наглыми беззаконными действиями, кричали „Позор!“ И все, у кого были белые листы, достали их и стали держать над головой. Один знакомый даже сходил и купил белую вату, для усиления абсурдности поведения сотрудников».

Ирина Калмыкова: «Люди стали мешать полицейским провести незаконное задержание. И тогда полицейские задержали в жесткой форме и этих людей. Не долго думая, граждане стали доставать чистые листы и подымать их. Человек двадцать держали чистые листы, конституцию, закон о полиции — кто что мог достать.

Ну у многих листов не было. Тогда Алекс Сидонов побежал в ГУМ, чтобы приобрести листы. Но там тоже их не оказалась. И он купил сладкую вату».

Екатерина Рыжова: «Мимо проходящие прохожие и даже иностранцы с удивлением спрашивали, что происходит, а мы им объясняли, что людей задерживают за то, что они ходят гулять на Красную площадь с белыми лентами, белыми листами. Они искренне удивлялись происходящему».

Ирина Калмыкова: «Все стояли с листами, полиция не реагировала. Потом Надя Митюшкина на своем листе написала „Третий закон Ньютона F-12=F-21“. Полиция долго рассматривала, но мер не принимала».

Екатерина Рыжова: «Когда появилось множество белых листов в наших руках, полицаи притихли, не зная, что с нами делать. Но через какое-то время они всё-таки не выдержали и стали задерживать».

Ирина Калмыкова: «Бородин долго общался по телефону, но приказ о задержании не давал. Потом граждане стали в круг, окружив лобное место, и одна активистка на асфальте мелом написала „свободу узникам 6 мая“. Мы долго стояли, полицаи не видели надписи, и тогда она с другой стороны написала: „путин- вор“. Мы еще постояли немного и решили пройтись, когда Бородин отдал приказ задерживать. Полицаи, как услужливые собаки, кинулись в толпу. Люди прикрывали друг друга и не давали полицаям провести задержание. В результате нас задержали 16 человек. Всех подряд».

Алексей Давы дов: «Возмущенные нелепым поведением полиции, мы также вытащили листы чистой белой бумаги и подняли и х вверх. Некоторое время нас никто не трогал. Но повышенное внимание граждан и иностранцев к нашей группе вывело полицейских из себя, и задержания возобновились: активистов стали хватать, выворачивать руки и уводить в сторону припаркованных неподалеку автозаков. Маразм крепчал. Один из сотрудников полиции схватил меня за плечо, вцепился в лист бумаги, и спросил: „что там у тебя?“, увидев, что лист девственно чист, спросил у сотрудника: „что с ним делать, у него ничего нет, отпускать?“ „Ну и что?- буркнул его коллега, — это не повод, забирай“. Так я вместе с другими участниками движения „Солидарность“ и другими активистами оказался задержан за…не знаю за что».

Сергей Кочетков: «К сожалению, мое участие в данном мероприятии было весьма не продолжительным. Опоздав, я оказался на Лобном месте к моменту, когда начали заполнять второй автозак, где я и оказался через 5 минут после появления.

Задержание (а точнее похищение) происходило при полном правовом беспределе. Сотрудники полиции не представлялись, не объясняли причину задержания, они просто выдергивали людей из рядов протестующих и препровождали их в автозак. Делали они это относительно корректно и без особого энтузиазма. Тех, кто не хотел идти сам, несли на руках, рассматривая это нежелание как „сопротивление сотрудникам“.

В автозаке собралась хорошая компания из 16 человек, многие из которых мне знакомы по предыдущим акциям. Всю дорогу, от Красной площади до ОВД Якиманка, мы распевали песни революционной направленности, кричали антипутинские речёвки и украшали автозак белой символикой. В общем, провели время весело и с пользой».

Екатерина Рыжова: «В ОВД „Якиманка“ произошёл следующий казус. Те сотрудники, которые нас стали оформлять, вначале решили составить протоколы по статье 19.3 КоАП мне и еще двум моим друзьям, а с остальными провести профилактические беседы. Но выяснилось, что нет тех сотрудников, которые доставляли нас в отдел. А те, кто принимал нас, не могут составить протокол о доставлении. Ну и наши ребята, конечно, решили „подлить масла в огонь“, напугав сотрудников ОВД тем, что в суде им придется рассказывать, как они нас задерживали (а они ведь нас не задерживали!). Поэтому, поматерившись между собой, „дружный“ дежурный коллектив полицаев решил провести с нами проф.беседы. Хотя именно такие беседы проводили не они, а мы с ними».

Сергей Кочетков: «Как выяснилось, в участок нас доставили для профилактической беседы. Менты писали протоколы, а мы их беседовали, объясняя, что служба в оккупационной полиции не есть хорошо. Сложилось впечатление, что они это и сами понимают».

Алексей Давыдов: «Привезли нас в ОВД Якиманка. Я надеялся, что хоть там мне объяснят причины задержания. Но нет, там было не до нас, так как сами сотрудники не знали что с нами делать. Они мучительно решали (около 4 часов), как с нами быть. В итоге сошлись на том, что нам надо провести профилактическую беседу, и отпустить. О чем благополучно написали в рапортах. Времени на саму беседу уже не осталось, и нас вывели на улицу, где нас ожидали наши товарищи, пришедшие нас поддержать. О законе среди сотрудников полиции в этот день так никто и не вспомнил…»

Сергей Кочетков: «Уже через полчаса после нашего задержания у ворот ОВД Якиманка появилась группа поддержки. Нам подвезли воду и всеми любимые „госдеповские“ печенюшки. А еще через пару часов, та же группа поддержки встречала нас как героев (на мой взгляд не оправданно, но все равно приятно)».

Смотрите также:

Фотографии Людмилы Сизовой

Фотографии Елены Ростуновой

Фотографии Александра Макарова

Видео Грани.ру

Задержания на Красной площади, видео (часть 1)

Задержания на Красной площади, видео (часть 2)

Транспортные внутренности стилизованы под нечто среднее между католической церковью и зоопарком. Стоят коричневые лавки, а на окнах решётка мелкая. Никогда б не подумал… в такси маршрутном сижу, короче. Знаете, скоро все такси бесплатные станут. Маршрутное такси оппозиционера называется.

Рядом люди. Добрые, уверенные, спокойные. Крепкие духом люди. Уххх! Ажно вибрацию чую и — комфортно. Приятно, когда не хухры-мухры, а каждый знает, почему он здесь. Твёрды люди как та скала в Петропавловске-Камчатском, откуда французов сбрасывали, когда они ещё до демократии не доросли.

Виталий Заломов напротив сидит. Ура, давно хотел познакомиться. Мужик в годах, но позитивный и свежего ума, что редкость. Приятно. Где в наше время достойных людей сыщешь? Обрыдло мне с серостью контактировать. До тошноты доходит: «не надо дразнить спецслужбы!», «я в Банке России работаю, мне нельзя!», «ой, погода какая плохая, метель!». А хорошая погода, зимне-весенняя. В самый раз.

Виталий говорит «чтобы потом внутреннее „я“ не мучило, что промолчал и мер посильных не принял». Но сей вопрос я давно для себя поуладил, хотя, конечно, за изучение памятника Жукову никогда меня не брали. А за гуляние по улицам неоднократно. За просто так. С 2000 года. Зловонная эпоха с тех пор в будущее протянулась. Ну, думаю, завсегда полезно твёрдость духа потренировать. Сам с собою соревнуюсь, интересно. Нужно для чего-то. Давно вела меня судьба через разные стычки с ментами, обтёсывала. В жизни, в бизнесе, на ровном месте, ну, короче, опять прихватили, гы. Значится «за политику», хотя не объясняют, а я просто Жукову памятник разглядывал.

Нынче в России просто так хватают. Все уже всего боятся. Фашистская страна, чё. Какая-то женщина листок мне в руку сунула, за 2 минуты до группы захвата. Я даже развернуть не успел, сложенный листок был. Даже не знаю, чья фотография. Если это пикетирование, тогда вилкою медвепуту в глаз. На обеде каком-нибудь воткните ему, пожалуйста. Ежели на обед кто к нему захаживает.

Пустили бесплатные эти маршрутки до «Китай-города». Это не метро, а ОВД, специальная такая гостиница, временного расслабления. Почасовая, отдых с комфортом на 180 минут. Ну ладно. Клетка добрая, просторная, улучшенной планировки, специально для политических. Ну, супер, живём! Для заселения лучше прихватить ксерокопию паспорта.

А я же символы повсюду наблюдаю. И вот что думаю. Жуков это тот, который путь к победе костями выкладывал. Вообще народ не жалел. Если у памятника Жукову собираться, значит победу над медвепутом — нашими судьбами бесчисленными обеспечивать придётся. Трупами Кремль забрасывать. Не подходит вообще нам Жуков, послушайте умных людей, вот хоть меня. А если в Болотный тупик захаживать, то заглохнет сие телодвижение. Я на год вперёд знаю порой, чего случится.

А как сказал Мхатма Ганди? А он сказал «кто в тюрьме не сидел, тот Родину не любит». Вот так прямо и сказал. Или написал. А шестеро нас, мужики, но и девушка одна, Катя. Плечико дивное оголила, второе тоже оголила. Ой, как приятно, да всё приятней, уффф. Во, думаю, бонус в дополнительности. Кто искренне вороватых медвепутинцев не любит, а за правду выступает, сей плечиками наслаждается Катечкиными.

Потянулся вниз изгиб, глаз мой вообще залип.
Все тесёмки послетели «это ажно с той недели, —
пояснила, — не нарочно», смотрится на диво сочно!
Пусть, короче, зависть гложет,
тех, кто погулять не может
сказочным весенним днём,
не боясь и не тайком,
по Москве заснеженной,
оккупированной многочисленно избыточными бестолковыми полицейскими, которые уже через час… жаловались НАМ В КЛЕТКУ, что зарплату им не прибавили, а наоборот, после объявленного повышения как-то всё само собой поурезалось, о как, надо же. И в материальном плане стало жить им похуже, нищенствуют, бедняги. Жертвы режима, хе.

Мы их с собою позвали, по Москве в выходные гулять. А чтоб вороватые любители медвепута слюною совсем подавились добавлю, что Катечкина кофта сниспадала ниже уровня, приемлемого для политической статьи 2013 года. И что я там увидел, рассказать могу только при личной встрече во время гуляний в поддержку политических узников медвепута. Но даже и полицейскому расскажу, ежели выходной свой потратит.

За плечико и разговорились. Я расколупывал Катечку на вопрос осознанья бытия, а чудесница плечиками размахивала да в несознанку соскальзывала. Символический подход Катя раскритиковала, ить зачем много думать и осознавать, а лучше это дело чувствовать. Я пояснил, что нельзя манкировать логически-символическим подходом, этому ж целое полушарие у каждого человека посвящено, даже у медвепутинца тупорылого вороватого. Другое дело, что не у всех мозги работают, а Катя всё «зачем?» да «зачем?». Там ещё Антон сидел и встревал, ну он даже в вопросе 2-й мировой войны не очень разбирался плюс верил свято в конспирологическую теорию, уффф. Лучше бы меня послушал, больше вышло бы пользы. Это к вопросу о качестве публики, рискующей выйти на Красную площадь в начале ХХ века погулять, сбор у памятника Жукову, 14:00, при себе иметь белые ленты. Разнородная публика собирается, короче, но храбрость героев объединяет всяко.

Виталия Заломова первым увели. «На расстрел? Я первый!» Говорю же, кремень-человечище. Но тут оно самое время подумать, как ты будешь себя вести в случае расстрела. Не, ну бывает же на свете? Творится в нашей стране полноценное чёрт-те чё. Всюду мафия ворует медвепутинская, совсем человеку жить не дают. Уличный бизнес запретили. Малый бизнес запретили. Ходить по улицам запретили. Памятник нельзя разглядывать! Лет через 5 могут расстреливать начать. Ну вдруг?! Могут, конечно. Лично ты к стенке — первым или последним выползешь?

Было странным присутствие молодой девушки. Они же обычно не думают, девушки. Да? Они же приземлённые? Постепенно я уразумел, что Катю привело сюда искреннее желание поддержать товарищей, невинных граждан, совестливых и смелых, захваченных медвепутом поганым на мирной демонстрации 6 мая 2012 года в качестве заложников из народа. Мы с вами на свободе, а они в тюрьме сидят. Непорядок. Поводом для их захвата послужила ФСБ-шная, как теперь выясняется, провокация. Это как Сталин, чтоб дважды напасть на Финляндию, обвинял в агрессии Финляндию. Конверт, между прочим, за 2 недели до нападения Сталин в газеты рассылал. Требовалось в надобный час открыть сей конверт и обнаружить, что ба… Финляндия на нас напала! А мы СССР защищаем, Финляндию бомбить летим, ага, да.

Будто бы действительно легкомысленная девушка, но чувствовать умеет. Славно сие, но и любопытственно. На жизненные её решения оказывало влияние нечто, что называла она «ощущение». Что (или кто), в свою очередь, управляет этим ощущением, рассмотреть толком не успел, ибо выяснилось, что натальное Солнце Кати в 4-х градусах от моего Сатурна, что замечательный американский астролог Стивен Арройо называет самым подходящим аспектом для партнёрства и брака (даже без учёта плечиков). Но Катя поспешила меня огорчить: 2 месяца назад замуж она вышла. Вот беда. Но не успел я в требуемой степени огорчиться, как выяснилось, что сразу же и… РАЗВЕЛАСЬ. О как.

Не знал, что оппозиционная деятельность настолько вдохновляет. Но едва достигла наша интрига кульминации, как… увели Катю. На самом интересном месте… 3 часа пролетели как 3 минуты.

Катя, если тебя не расстреляли, сообщи мне точное время и место твоего рождения, гороскоп составлю. И в друзья ко мне стукнись, плиз (в очередной раз на 30 дней мне эту функцию заблокировали).

Ты мне очень понравилась;)

Завтра, 14 марта в 14.00 часов в Тверском Суде города Москвы федеральный судья Сташина объявит приговор Стасу Позднякову, обвиняемому в «применения насилия в отношении представителя власти». Воображение любого нормального человека сразу нарисует в голове образ буйного громилы, который напал на скромного, честного, маленького полицейского, стойко исполнявшего свой героический долг. И я бы так представил себе эту ситуацию, если бы не был ее свидетелем от начала и до конца.

Про массовые задержания у перекрытого входа на Красную площадь, которые происходили 1 апреля 2012, было написано уже много. Я там тоже был со своей женой и ее подругой. Походили, посмотрели, поиграли в ручеек, поводили хоровод, дали интервью немецкому телеканалу, никакого экстремизма, все очень весело и позитивно — День Смеха все-таки. Потом начались массовые «хватания» людей и помещения из в автозаки. Автозаки подъезжали и отъезжали, как автобусы в час пик от конечной остановки. Так получилось, что я оказался в одном автозаке со Стасом.

Это вообще был очень интересный для меня день, я сделал для себя массу новых и позитивных открытий. Я познакомился с очень правильными людьми, такими как: Надя Митюшкина, Лена Букварева, Юра Емельянов, Денис Юдин, Артем Айвазов, Стас Поздняков. Это прекрасное приобретение. Со всеми ними я поддерживаю отношения до сих пор.

Я был крайне удивлен абсолютной некомпетентности, неорганизованности, беспомощности, необразованности сотрудников полиции, а так же их уровню хамства. Такое ощущение, что кроме грубой силы и статуса «неприкосновенности» у представителей власти в арсенале нет ничего. Вы можете представить себе картину, когда 8 человек в течение 3 часов пытаются написать элементарные (как мне кажется) документы по задержанию и доставлению в ОВД 12-ти человек и у них ничего не получается? И я бы не мог, а теперь могу. Складывалось такое впечатление, что ручку, как инструмент письма, они видят в первый раз. А ведь все задержанные вели себя очень миролюбиво, сразу показывали документы, отвечали на вопросы, т. е. помогали, как могли.

Я не мог себе представить, что продержав людей в ОВД более 3-х часов (это я еще не учитываю все то время, когда нас катали по городу и бесконечно держали у ворот ОВД), не оформив ни одного протокола, полицейские будут активно препятствовать выходу незаконно удерживаемых граждан, то есть самым грубейшим образом нарушать те законы, которые они сами обязаны и защищать. Теперь могу.

Я не мог себе представить ситуацию, когда полицейский, грубо хватающий Стаса Позднякова за куртку, бьющий его потом кулаком в лицо, потом сам же и обвинит Стаса в так называемом «насилии над представителем власти». А это не шутки, не десять тысяч штрафа и не 15 суток изолятора. Это до 5-ти лет лишения свободы. Теперь могу.

Раньше я не мог себе представить ситуацию, когда все полицейские, как один, лгут в своих показаниях и во время следствия и на суде. Рассказывают про какое-то мистическое пятно в области уха потерпевшего от удара, который якобы нанес Поздняков. Лгут про то, что нас держали в ОВД не более 3 часов, а затем всех отпустили, проведя профилактическую беседу. Демонстрируют лживые записи в журнале задержаний, где написано что около 20.00 мы все были освобождены, а я лично находился там до 23.00 и, если бы не помощь правозащитника Бабушкина, сидел бы там и сидел. Теперь могу.

Я не представлял себе, что судья во время опроса свидетелей будет больше интересоваться их белыми ленточками и их участию в оппозиционной деятельности, чем беспристрастно исследовать обстоятельства дела. Я не представлял себе, что прокурор просто заявит, что все полицейские говорят правду, потому что они говорят одинаково, а все свидетели со стороны защиты врут, потому что они заинтересованные лица и оппозиционеры к тому же. Теперь могу.

Я очень надеюсь на оправдательный приговор в отношении Стаса Позднякова (во что верится с трудом, видя заинтересованность судьи в обвинительном исходе дела), ну или хотя бы на наказание, не связанное с реальным лишением свободы.

Призываю всех прийти завтра, 14 марта в 14.00 в Тверской Суд (зал 20, 3 этаж) и поддержать Стаса!

В начале 2013 года Адмиралтейский суд все же напомнил о себе. Пришла повестка, что меня вызывают туда на судебное заседание. Я решил защищаться своими силами, поскольку статья, по которой проходили все участники митинга, не была «расстрельной» и не грозила пожизненным заключением. К тому времени стало известно, что Следственный Комитет основной версией смерти Григория Кочнева признал самоубийство. Неужели все наши старания были напрасны?

Взяв с собой паспорт, я направился по знакомому адресу — набережная Обводного Канала 132. Около зала заседания было несколько человек, среди которых были мои сокамерники. На двери канцелярии висели списки «подсудимых» и меня вскоре должны были вызвать. «А где Алексеев?» — спросила у собравшегося народа незнакомая мне девушка. Я обозначил свое присутствие. «Ну так подходите сюда, мы готовы предоставить вам защиту».

Девушку звали Лена и вместе с адвокатом по имени Динар они представляли общественную организацию, которая БЕСПЛАТНО защищала всех людей, проходящих по этому делу. Как я выяснил Динар и Лена ни копейки не получали за свои труды и, немного отступая от темы, хотел бы пожелать, чтобы все участники этого процесса внесли посильную помощь в непосильный труд этих людей, они каждый день слушали в суде по нескольку дел, которых было немало — всего около 60-ти штук.

Мы быстро с ними заполнили все необходимые доверенности и ходатайства, в результате чего у меня неожиданно появился адвокат. Он провел со мной небольшую консультацию и вскоре нас позвали в зал судебных заседаний.

Этот зал представлял прямоугольную комнату, в конце которой восседал мировой судья. Он был довольно молод и неплохо упитан. Здоровый румянец играл на его лощеных щеках. Ростом он был невысок и внешне немного похож на… Дмитрия Медведева, короче типичный «мальчиш-плохиш». Справа за столом суетились секретарши, а рядом с ними находилась клетка для особо опасных преступников. Но я к таковым скорей всего не относился и поэтому занял свое место на трибуне напротив судьи. Он начал заседание какими-то дежурными словами типа «встать, суд идет» и т. д.

Потом стал задавать мне разные вопросы и в нужный момент я сообщил, что у меня только что появился адвокат, и мне хотелось бы ему передать слово. Динар, ссылаясь на разные статьи КОАП, тут же попросил судью перенести заседание, чтобы успеть выстроить нашу линию защиты. Судья спросил меня, почему я только сегодня прибег к услугам адвоката, а не обзавелся им ранее. «Так получилось», — таков был мой ответ. Это исчерпывающее объяснение вполне его устроило, и заседание было перенесено на конец февраля.

На выходе Лена, которая тоже присутствовала в зале, сказала, что через пару дней мне надо сюда приехать, чтобы сфотографировать в канцелярии свое дело и передать ей с Динаром эти фото для ознакомления.

***

Через пару дней, вооружившись фотоаппаратом, я опять направился на Обводный канал. Около зала суда были знакомые все лица и грустный молодой человек, который никак не вписывался в эту компанию. Но о нем расскажу чуть позже. Зайдя в канцелярию, я попросил свое дело. Довольно любезная секретарша выдала мне его. Впервые в жизни мне пришлось держать в руках папку с надписью «Судебное дело Алексеева Александра». Но, как говорится, все в нашей жизни случается впервые: первые шаги, первая любовь, первое судебное дело.

Папка была довольно пухлой, я насчитал около 50-ти листов. Неужели наши злодеяния тянули на такой внушительный объем? Заняв место за соседним столом, я начал ее фотографировать. «Повернитесь, пожалуйста, ко мне лицом, я должна видеть, что вы там делаете», — вежливо попросила меня секретарша. «А что может случиться?» — спросил я. Она объяснила, что случаи бывают разные, вплоть до того, что подсудимые попросту съедают свои дела. Я сказал, что только что пообедал и кушать его не собираюсь, и, закончив фотосессию, вышел в коридор.

Там шли жаркие споры по поводу лжесвидетельствования, из которых я понял, что незнакомый мне молодой человек является сотрудником полиции и пришел на очередное судебное заседание по делу о митинге давать свидетельские показания, которые не соответствовали действительности. «Как ты мог согласиться на такое, это же преступление, тебя начальство специально использует, чтобы засудить ни в чем не повинных людей», — говорил ему Динар. Но достойный представитель полиции угрюмо молчал. Ответить на довольно серьезные обвинения адвоката ему было просто нечего.

«А что бывает за лжесвидетельство?» — спросил я у Динара (сотрудник полиции естественно слышал наш диалог). «Обычно за это черти в аду на сковородке жарят», — ответил он. Сотрудник полиции еще больше погрустнел от такой мрачной перспективы и, решив разрядить обстановку, я поинтересовался: «А попроще нет наказания?» Динар ответил, что за такое в земных условиях можно получить около трех лет.

Нашу душеспасительную беседу прервали из зала суда, вызвав всех на очередное заседание. Динар с Леной предложили мне тоже поприсутствовать на нем, чтобы воочию увидеть весь судебный процесс. А он заключался в том, что Динар пытался представить разные доказательства невиновности своего подзащитного, а судья с ловкостью футбольного вратаря парировал их, а точнее просто отфутболивал. Динар уже начал выходить из себя от такой несправедливости и пару раз получил от судьи предупреждение.

Когда же судье по фамилии Коваль надоело слушать своего оппонента он начал… читать какие-то бумаги, лежащие у него на столе. Складывалось впечатление, что Динар выступает для своего подзащитного и для нас. Судья же его попросту не замечал и занимался своими делами. Ему бы еще в руки кубик Рубика и получилась бы сцена суда из фильма «Покаяние». В конце концов, Динар не выдержал и попытался сделать судье отвод, мотивировав это тем, что процесс политизирован, ангажирован, и судья действует по чьей-то указке сверху. Судья это спокойно выслушал и удалился в отдельную комнату для принятия решения или созвона с вышестоящей инстанцией. Через пару минут он вышел и заявил, что «самоликвидации» не будет и процесс будет продолжаться с его участием.

В зал суда был вызван печальный полицейский. Он поведал суду, что задержал подсудимого во время митинга. Подсудимый отвечал, что это неправда и его задерживал другой сотрудник правопорядка. Для процесса это имело очень большое значение. Вот в чем состояла суть лжесвидетельствования, о котором шла речь в коридоре перед заседанием.

Динар стал задавать лгуну разные вопросы, на которые у него просто не было ответа. Он плавал как продукт жизнедеятельности человека в проруби. На половину вопросов он отвечал: «Не знаю, не помню, не могу ответить». Все было как в песне у Владимира Семеновича Высоцкого: «Онмолчал невпопад и не в такт подпевал, он всегда говорил про другое…«Зрелище было довольно жалкое. Парень оказался между молотом и наковальней. Ясно было, что на это, по сути уголовное преступление, его сподвигло вышестоящее начальство. Иногда судья прерывал этот допрос, чтобы не ставить полицейского в совсем уж неудобное положение. А когда дело дошло до видеопросмотра задержания, то дела лгуна-полицейского стали совсем плохи. На видео было видно, что подсудимого под руки ведет не он, а некий майор.

«Ты знаешь кто это?» — спросил Динар. «Мой начальник, майор Воробьев», — последовал ответ. «Майора Воробьева в студию как участника задержания моего подзащитного!» — потребовал Динар. Тут уже самый «заряженный» судья не смог бы ему возразить. «Заседание переносится, в суд вызывается новый свидетель и участник задержания майор Воробьев», — таков был вердикт.

Вот так горе-полицейский вынужден был «сдать» с потрохами своего начальника. За что наверняка получил благодарность и почетную грамоту.

***

Через две недели я вновь пришел в суд и увидел, что там ничего не изменилось. Те же яйца — вид в профиль. Сначала я посетил процесс своего сокамерника. Судья с той же легкостью на корню зарубил все доказательства невиновности, которые ему предоставлял Динар. Потом произошла сцена, которую надо показывать по ТВ под рубрикой «Так судить нельзя» или «Судейство, которое мы потеряли». Хотя было ли оно когда-нибудь?

Динар сделал «плохишу» замечание, за то, что тот во время его (Динара) выступления подписывает какие-то исполнительные листы и даже не обращает внимание на своего оппонента. В ответ на этот выпад «плохиш» обиделся, как будто буржуины лишили его бочки варенья и вагона печенья и пошел в ответную атаку. Фигурировали дежурные слова про «оскорбление и неуважение к суду» и прочая дребедень. Смысл был в том, что посторонние дела не мешают ему следить за процессом. Короче, возомнил себя судья Коваль Юлием Цезарем. Тот тоже мог одновременно делать несколько дел.

Потом со стороны Динара последовали вполне заслуженные обвинения судьи в предвзятости, личной финансовой заинтересованности и прочих смертных грехах. Но нашем «плохишу» было все равно, как говорится «хоть плюй в глаза — все божья роса». Он все эти выпады попросту игнорировал и выписал подсудимому штраф в 20000 рублей.

Кстати, во время просмотра видеозаписи, сделанной полицией, была слышна их фраза: «Плевать на этот закон….». По всей видимости, речь шла о 31-ой статье нашей Конституции. Это тот редкий случай, когда все поверили нашей полиции, поскольку ее сотрудник был прав на все 100 процентов. Им было глубоко плевать на закон, причем настолько, что они не стесняясьпередали свою запись с этими словами в суд.

Мое заседание проходило по такому же сценарию. Больше всего напрягало то, что к судье надо было обращаться «Ваша честь». Обращение «Ваше бесчестие» ему подошло бы больше. Я ограничился нейтральным: «Уважаемый суд». Из двух зол пришлось выбирать меньшее.

Дальше стали происходить просто мистические вещи, не поддающиеся объяснению. Мой рапорт о задержании вверху страницы подписал прапорщик Иванов, а внизу он почему-то превратился женщину, и там стояла фамилия Иванова. Причем было видно, что буква «а» была дописана и ни о какой ошибке не могло идти и речи. Судья так и не смог объяснить или прокомментировать это чудесное превращение. Все было как в фильме «Собачье сердце». «Вы кто мужчина или женщина?» — спрашивал профессор Преображенский у человека, пришедшего к нему домой. «Какая разница, товарищ!» — последовал ответ. По всей видимости, судья Коваль придерживался именно этой версии. Были бы рядом Ургант с Цекало, то они бы ему доходчиво объяснили — большая разница.

То что было указано в рапорте абсолютно не соответствовало видео, которое мы просмотрели вместе с судьей. Задерживали меня одни люди, а рапорт составляли другие — это же полная хрень! С таким рапортом можно было сразу идти подтираться в сортир, который находился в подвальном помещении этого суда.

Была сплошная ложь и выдуманные обвинения. Правдой был о только то, что меня задержали на Пионерской площади и все. Ну да ладно, сам черт судья этому Ковалю. Влепил он мне, как и всем остальным подсудимым штраф 20000 рублей и получил в самом конце заседания порцию бурных аплодисментов от присутствующих в зале за свой очередной заказной приговор.

По большому счету 20000 рублей никак не изменят жизнь подсудимого в худшую сторону. Ну, а если на кону будет стоять 20 лет реальной тюрьмы и тебе попадется такой же «перец"как этот Коваль? Получается, что все мы ходим не под богом, а вот под такими «плохишами»,которые одним росчерком пера могут попросту перечеркнуть всю твою жизнь. Таисия Осипова и Алексей Пичугин знают об этом не понаслышке.

Следующей остановкой в этом деле будет моя апелляция, которая уже будет слушаться в районном суде, откуда я и продолжу свой репортаж.

P. S. Напоследок хочу сказать еще пару слов о Динаре с Леной. Как я уже говорил, всю свою работу по защите обвиняемых они выполняли безвозмездно, а ежедневное общение с такими типами как судья Коваль отнимало у них немало нервных клеток, которые, согласно исследованию врачей, не восстанавливаются. Я бы сравнил их работу с небольшим подвигом, который они совершают каждый день по расписанию Адмиралтейского суда города Санкт-Петербурга.

Берегите себя.

1 марта 2013 года

В середине декабря все интернет-пространство взорвало сообщение о ДТП на КАДе, после которого один из участников устроил себе публичное «харакири» со смертельным исходом. Да, в нашей непредсказуемой жизни бывают всякие ситуации, но чтобы после незначительной аварии посреди бела дня человек наносил сам себе пять ударов ножом в грудь? Это вызывало, как минимум, недоумение.

Потом стала поступать информация, что вторым участником ДТП был начальник колонии, где Григорий Кочнев недавно отбывал свой срок, появились слухи о людях с востока, которых видели на места инцидента, а когда стало известно, что из пяти злополучных ударов три пришлись прямиком в сердце и Следственный Комитет заявил о самоубийстве, волна всенародного гнева вылилась на просторы всемирной паутины. Многие форумы, ЖЖ, ВК, стали заявлять о сокрытии истинных причин этой трагедии. Вердикт был однозначен — все, о чем нам сообщают средства массовой информации, — ложь. Это не самоубийство. Григорий Кочнев был кем-то убит на месте злополучного ДТП.

Через какое-то время и масс-медиа стали говорить об этой версии, но народ уже было не остановить. Предлагалось устроить акции памяти в разных местах Санкт-Петербурга, и в итоге выбор пал на Пионерскую площадь перед ТЮЗом, на которой уже неоднократно происходили всевозможные митинги.

Утром 23 декабря, получив «санкцию» жены на посещение этого мероприятия, я поехал в сторону Витебского вокзала, оставил около него свою машину и направился к ТЮЗу. Уже на подступах к нему было видно многочисленное присутствие полиции. Конечно же, они были в курсе планируемой акции, да и никто из организаторов своих намерений не скрывал. Вся информация о ней была доступна в интернете.

***

Придя на площадь, я немного расстроился — народу было, откровенно говоря, мало. От силы человек 300. Не густо для такого резонансного дела. Казалось, что представители правопорядка превосходили нас по численности. Были много сотрудников прессы, в том числе радио и телевидения. Мелькали микрофоны с логотипами «100ТВ», «Россия», «Эхо Москвы». Народ охотно делился журналистами своими соображениями по этому делу. В отличие других митингов не было ни обличающих транспарантов, ни пламенных речей, ни лозунгов, ни воинствующих призывов. Был день памяти погибшего человека.

Слово взял отец Григория Кочнева. Он довольно четко, без лишних эмоций изложил свою позицию. Оставалось только удивляться, откуда у человека, на которого 6 дней назад свалилось непоправимое горе, нашлись силы, чтобы в присутствии многочисленных телекамер и микрофонов описать все то, что он испытал за эти дни. Он рассказал, что Григорий недавно освободился из мест заключения, где у него не было ни с кем конфликтов. Что имел семью, растил двух дочерей, учился в институте и никаких мыслей о суициде у него не было и быть не могло. Имеется справка от судмедэксперта, о том, что это не было самоубийством. Ну не может человек сам себя ударить 4 раза ножом в сердце. Это просто физически невозможно, если только ты не заслуженный мастер спорта по «харакири». Но в Следственном комитете, по всей видимости, решили, что Григорий обладал этим званием и способен на такой непосильный для обычного человека поступок. Ну да бог им судья.

Спустя минут 10 после начала собрания события на площади стали принимать немного угрожающий характер. Появился довольно упитанный полицейский с мегафоном и монотонно-заунывным голосом стал причитать: «Граждане, данный митинг не согласован с властями города, просьба разойтись». Но, похоже, он разговаривал сам с собой, его никто не слышал. Вскоре рядом с ним возник его коллега с видеокамерой и стал снимать всех присутствующих на площади. Мелькали люди в штатском, они с угрюмыми и хмурыми лицами ходили между митингующими, фотографировали их и также снимали все происходящее.

Зануда-полицейский напрягался со своими призывами около 10 минут, после чего его коллеги перешли от слов к делу. Нас очень быстро стали окружать люди в черном, причем все они крепко держались за руки. Казалось, что бойцы вполне видимого фронта начнут вокруг нас Новогодний хоровод, но это только «казалось». Через считанные секунды мы были окружены, как немцы под Сталинградом. Деваться было некуда. Около минуты мы спокойно простояли в кольце, после чего нас начали потихоньку выдергивать из этого черного круга. Ко мне подошли двое полицейских и предложили проследовать с ними.

Я согласился с их убедительными доводами. Они взяли меня под руки и стали выводить из круга. «Можешь докурить сигарету», — сообщил один из них (я курил во время задержания). «Спасибо и на этом», — ответил я. До автобуса мы проследовали молча. Повсюду щелкали вспышки фотоаппаратов, мелькали корреспонденты с микрофонами, которые пытались получить у задержанных самые свежие комментарии на происходящие события. «Люди добрые, помогите, происходит незаконное задержание», — этот призыв мне напомнил крик возмущенного Кирпича из «Места встречи….», когда Глеб Жеглов крутил его в трамвае. Но пламенный монолог никого не вдохновил и молодой человек, слегка посопротивлявшись, вскоре оказался в одном из автобусов, которые неподалеку ждали своих незаконопослушных пассажиров.

В целом задержание прошло очень спокойно и без всяких эксцессов. Люди с достоинством и с чувством выполненного долга тихо садились в полицейские каталажки, знакомились, обменивались впечатлениями.

***

Около нашего автобуса стоял отец Григория Кочнева. Его полиция не трогала, и мы надеялись, что у них хватит совести отпустить его. Надеялись не зря, видимо что-то шевельнулось в душе у нашей полиции или они получили приказ сверху, но отца и жену погибшего забирать не стали, хотя формально имели на это полное право. После того, как наше авто заполнилось, мы двинулись к одному из ближайших отделений.

Вдоль Загородного проспекта стояло множество машин с цветографической раскраской, из чего можно было сделать вывод, что полиция подготовилась к этому дню на «отлично». Только их действия «по жизни», а не «по закону» мы все квалифицировали на твердую «двойку».

«Товарищ лейтенант, а вам не стыдно за то, что вы сейчас делаете?» — обратился к нашему сопровождающему один из задержанных. Лейтенант хранил гордое молчание. «Да не ответит он тебе ничего, пусть сначала форму снимет, потом и говори с ним», — последовал ответ от другого задержанного. Лейтенант что-то хмыкнул в ответ в знак согласия с этой фразой.

Нас привезли в близлежащее отделение полиции. В автобус зашел невысокий коренастый капитан и спросил у нас есть дети до 18 лет и взрослые, которым больше 50. Таких людей предполагалось отпустить. В нашем автобусе оказалась семья из трех человек. Мама и папа вроде бы подходили под этот возрастной ценз, а вот их сыну было уже 25 лет. То есть родители могли быть свободны, а он должен был подвергнуться задержанию. Родители заявили, что без сына они никуда не пойдут и вместе с ним готовы понести заслуженное наказание. Капитан сказал: «Хорошо, с вами разберемся позже» и стал с охраной выводить нас из автобуса. Больше эту достойную семью я не видел, из чего могу сделать вывод, что капитан их отпустил.

Всех задержанных завели внутрь участка. Нас посадили в коридор и стали собирать документы, те, у кого с собой не оказалось паспортов, звонили домой и просили их подвезти. К «звонку другу», вернее подруги, а еще вернее жены пришлось прибегнуть и мне. Я был краток: «Меня задержали, нахожусь в милиции, буду не скоро, привези паспорт, но только российский, не заграничный». На том конце послышалось возмущение: «Какого черта? Ты что-нибудь натворил?» Я ответил, что вел себя хорошо, просто у нас в стране такие законы. Даже группу стариков в парке могут задержать за массовое несанкционированное сборище при игре в домино или шахматы.

Мы все гадали, нас отпустят сегодня, составив протоколы, или оставят на ночь. Верить хотелось, конечно же, в лучшее, но все наши радужные мечты решительно пресек молодой человек, которого звали Дмитрий. Он не в первый раз оказывался в таких ситуациях и заявил, что, скорее всего, всех оставят на ночь. Нас по очереди стали вызывать в допросный кабинет, где мы диктовали свои личные данные. Полицейские оказались довольно любопытными людьми. Они хотели знать о нас все: как зовут, где родился и крестился, почему женился. Адреса, телефоны, место работы — все для них представляло довольно жгучий интерес.

После предоставления всех этих сведений начался личный досмотр. Изымали все: ремни (чтобы арестант не повесился в камере), шнурки (см. предыдущий комментарий), мобильные телефоны, сигареты, зажигалки и даже мелочь из карманов. После этой процедуры нас стали распределять на ночевку по «аквариумам», которые из себя представляли прямоугольные помещения 2 на 5 метров с прозрачной входной дверью. По периметру стояли деревянные шконки шириной около 50 см. Над входной дверью был маленький видеоглазок. За всем происходящим в камере наблюдал «Большой Брат» в соседнем кабинете.

В одном из «аквариумов», куда меня поместили, было 7 человек, в том числе и Дмитрий, которого в участке прозвали «Главный». Он был довольно компетентен во многих вопросах, за что и заслужил такое прозвище от полицейских. У него с собой было 2 мобильных телефона. Один из них он сдал на хранение, а второй сумел пронести с собой в камеру и связь с внешним миром мы держали через него. Он перезванивался со многими заключенными во всех отделениях полиции. Как выяснилось, задержано было всего около 60 человек, которых распределили по 4 адресам. Благодаря стараниям Дмитрия буквально через полчаса после помещения в «номера» у нас были баулы полные едой: колбаса, сыр, ветчина, сосиски, майонез, хлеб. Когда жена привезла мне паспорт и спросила у дежурного можно ли что-нибудь передать из еды, то он только посмеялся ей в ответ: «Да у них там жратвы на неделю вперед хватит».

Несмотря на эти передачи, Дима сообщил, что по закону нам положен горячий обед. Буквально как в сказке «По щучьему веленью…" в 17–00 около наших дверей стояли 2 пластиковых бадьи. В одной из них была солянка, с виду похожая на кислые щи, в другой макароны по-флотски, которые были похожи на самих себя. «А в тюрьме сейчас макароны», — сразу же вспомнилась крылатая фраза из «Джентльменов удачи». Также дежурные за свой счет купили нам одноразовую посуду — тарелки, вилки, ложки. Вы верите в это? Нет? А зря, это чистая правда. Они принесли нам даже салфетки. Видимо, у нас был какой-то особенный статус. Правда, на мой вопрос: «А компот?» последовало многозначительное молчание. Наверное, это было уже слишком. Для нас достаточно было «первого» и «второго».

Маленькая заминка заключалась в том, что не было глубоких тарелок и поварешки. Как разливать и из чего есть «щи-солянку»? Вместо тарелок и поварешки смышленые стражи правопорядка предложили нам использовать… одноразовые стаканы. Я встал на раздачу. Было очень не привычно, даже с учетом армейского опыта. Глубоко зачерпывать стаканом не получалось, поэтому все мясо оставалось на дне бадьи, о чем мне пожаловались возмущенные заключенные: «А чего ты нам мясо не докладываешь?» После моих объяснений все смирились с отсутствием оного в их тарелках, вернее в стаканах. Еда была довольно вкусной, и мы поблагодарили дежурных за предоставленный обед.

Теперь можно было и поговорить. Для начала от одного из ЗК прозвучал неожиданный вопрос: «Скажите, а среди нас есть сторонники «Единой России». Кубрик недовольно загудел: «Как о нас такое могли подумать, конечно же нет». Легкий напряг спал, теперь говорить можно было обо всем. Народ был абсолютно разный, с разными убеждениями и взглядами на жизнь, но негативное отношение к партии власти было общим для всех. Больше политики мы особо не касались, да и зачем обсуждать то, что и так было ясно как 2×2. Мы разговаривали, шутили, смеялись, и удивленные полицейские никак не могли понять, почему у нас такое бодрое настроение.

Вскоре в наш отдел подъехали адвокаты, в камеру к нам пожаловал депутат Госдумы, пожелал всем удачи и обещал взять наше дело под личный контроль, заглянул председатель Общественного Совета при МВД, чтобы узнать нету ли у нас каких-либо жалоб. Претензий особых не было, кроме туалета, в котором не было ни бумаги, ни света, ни воды, короче не было ничего, кроме ржавого, немытого очка. Не было даже защелки на дверях. Хотя она была не нужна, поскольку дверь оставляли открытой, чтобы свет из коридора хоть как-нибудь помогал корректировать свои действия. Вместе с этим общественником к нам заглянул какой-то полковник и менторским тоном сообщил нам, что он может всех отпустить по домам к своим женам и любовницам, если мы в добровольном порядке сдадим отпечатки пальцев и сфотографируемся для их архива, или же в противном случае можем просидеть здесь до 48 часов. Четверо согласились «отпечататься», а 9 человек отказались.

Они потом еще несколько раз заходили к нам и задавали вопрос — надумали мы или нет, но наш ответ был однозначен — нет. На довольно сомнительную сделку с полицией, даже в обмен на свободу, никто идти не хотел. Я сразу же вспомнил историю, как пару лет назад на работника НТВ завели уголовное дело, используя его фото и пальчики из архива, которые появились там после распития им спиртных напитков в неположенном месте. Ему вменяли грабеж районного судьи! У этой особы какой-то бомбила-таксист украл сумочку. В отделе вытащили архивное фото этого парнишки и решили все повесить на него. Он наиболее подходил под описание преступника. Далее под каким-то предлогом его вызвали в милицию, а там эта свинья опознала в нем своего грабителя!!! Его уже хотели «закрыть», но тут в дело вступились народные «правдорубы» — блоггеры и работники НТВ. Парню за грабеж светило 7 лет тюрьмы. Чудом удалось его выдернуть из лап этой системы. А потом оказалось, что он и машину-то водить не умел, какой из него бомбила? Но в отделении, где заводилось дело, этот факт, похоже, никого не смутил. Умел или не умел, какая разница? Решили, что он должен сидеть, так что ж на такие мелочи внимание обращать.

И в свете такого беспредела нам добровольно предлагают сдать свои отпечатки и фотографию.

***

Кроме разговоров между собой мы с интересом наблюдали за жизнью в полицейском участке. Порой нам казалось, что не мы сидим за стеклом, а люди в форме. Под вечер в отделение привели молодого человека лет 20. Он был в легкой обуви, шортах, летней футболке, руки его были испачканы в крови. Парнишка был «вмазан» по полной программе. У него был стеклянный взгляд «в никуда», он плохо стоял на ногах и вряд ли соображал где он находится. Шорты у него были одеты «наоборот». Вместо ширинки свисал обвисший зад, а сзади поблескивала молния. Может у молодежи нынче такая мода? Ему вызвали «Скорую помощь» сотрудники которой начали его осматривать, но вдруг он вскочил, стал размахивать руками и орать какие-то ругательства в адрес врачей, которые от него шарахнулись в сторону. Тут же пришли строгие полицейские и сообщили ему, что так вести себя нельзя. Но парню было все равно на кого орать. Он еще немного побуянил и потом так же резко обмяк и сел на стул. Хорошо, что его не поместили к нам камеру, а отпустили восвояси. Такой невменяемый наркоман — не самое приятное соседство.

Так же мы имели диалог с дежурными по поводу нашего задержания, они нам говорили: «Парни, а нахрена вам это надо было, чего дома-то не сиделось, чего вы добились? Устроили геморрой и себе и нам». Я поведал им историю про убийство в Москве болельщика «Спартака» Егора Свиридова. Подозреваемых в убийстве Егора задержали в тот же день, но спустя некоторое время почему-то отпустили на свободу. Футбольные фанаты вне зависимости от клубной принадлежности вышли на улицы Москвы и устроили там настоящий погром, с требованиями привлечь к ответственности убийц их товарища. Власти увидев такой «кипeш» слегка обос…ались, в результате чего суд вернул подозреваемых обратно за решетку и в итоге они получили реальные сроки за это убийство. Вот и мы хотим добиться примерно того же по делу Кочнева. К тому же на его месте мог очутиться любой из нас, так что это наша общая беда, просто она не постучалась еще к нам в дом. Возражений на мое объяснение не последовало, да я думаю они и так все прекрасно понимали, но по долгу службы не могли быть с нами достаточно откровенны.

Удивительно, но они шутя называли нас «политическими», хотя ни о какой политике ни на митинге, ни в наших с ними спорах речи не шло. Видимо, они догадывались, что на это абсолютно не политическое мероприятие пришли исключительно противники действующей власти. И выступая против этого беспредела, они все в глубине души выступают против нашей политической верхушки. Сторонников же Единой России я не видел и не слышал. Видимо, эти люди прекрасно понимали, что они смотрелись бы довольно таки глупо на этом народном собрании. К тому же на эти проблемы, как и на все то, что происходит в нашей стране, им, скорей всего, было глубоко наплевать.

Из дома пришла довольно любопытная новость. Максим на занятиях имел довольно бледный вид, поскольку знал обо всем, что произошло. Воспитательница стала допытываться у него в чем дело и он «раскололся». Рассказал о том, что его папу «замели» в воскресенье в милицию. Воспитательница была довольно продвинутым человеком и знала о митинге и задержаниях. Она выразила ему слова поддержки и велела держаться.

***

Около 2 часов ночи мы получили свои протоколы о задержании. Написана там была полная х.ня. В обвинении значились такие слова: «стоял и внимательно слушал обсуждение дела Григория Кочнева, призывал к борьбе с беззаконием». Разве это является нарушением правопорядка? Читать было просто смешно. К тому же из-за орфографической ошибки в нем значилось, что я (как и все мои сокамерники) требовали от народа прекратить митинг и разойтись! За что же нас тогда арестовывали? Надо будет на суде обязательно указать на этот момент.

Из соседний камеры раздавался чей-то возмущенный бас, обращенный к полицейскому: «Да вы что творите, вы люди или нет, как такое вообще можно было написать?» Человек так же выражал свое возмущение полученным протоколом.

Но страсти потихоньку улеглись и надо было устраиваться на довольно некомфортный ночлег. Подушкой служила куртка, простыней — деревянная шконка, а одеялом — довольно спертый воздух внутри камеры. Я практически всю ночь не спал, зато у моих соседей был довольно здоровый сон, изо всех углов слышалось размеренное посапывание.

Утром нас должны были повезти на суд, и поэтому, проснувшись, тут же начали спрашивать дежурных, когда же наконец мы покинем их отделение. Они отвечали, что не в курсе, но как только выяснится что-нибудь, то обязательно нам сообщат.

Около 11 утра к нам зашел старлей и сообщил: «Готовьтесь, скоро поедете». Мы все обрадовались, уж больно нам хотелось сменить обстановку. Но время шло и полицейское «готовьтесь» так и оставалось только словами. Дмитрий держал онлайн-связь с судом, куда доставляли людей из других отделений полиции, и мы получали самые свежие сведения. Кто-то отделывался штрафом от 10 до 20 тысяч, кто-то уезжал на заслуженный предновогодний отдых на трое суток.

Но самое главное было не получить «по максимуму» — 15 дней. Тогда бы Новогодняя ночь запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Немного нас успокоили стражи правопорядка, сообщив, что в случае обвинительного приговора «мотать срок» мы будем не в их тошниловке, а в спецприемнике на Захарьевской, где условия для ночлега были получше. Несмотря на столь мрачные перспективы, никто не сожалел о том, что вышел на этот митинг.

Первым из нас в суд повезли Дмитрия. Оставшиеся недовольно ходили кругами по камере и ждали, когда их тоже пригласят на выход. Я решил всех обнадежить: «Пацаны, даю вам 100% что это когда-нибудь кончится, и мы окажемся дома». Но в этом и так никто не сомневался. Всех угнетала полная неопределенность в данной ситуации.

Время было около 8 вечера, когда всех стали выводить из камеры. Напоследок один из нас решил сходить в бомжетуалет и попросил у дежурного бумагу. Ответ был краток: «Туалетной бумаги нет». На просьбу принести хоть что-нибудь, дежурный приволок пачку пустых протоколов о задержании. На вопрос можно ли взять их на всякий случай с собой в суд он ответил, что это бумаги строгой отчетности и использовать их не по назначению можно только в туалете отделения. «На вынос не выдается», — пояснил он.

***

Хотя районный суд работал до 18–00, судья, похоже, решил рассматривать наши дела до ночи. Нас привезли к дому 132 по Обводному каналу. Там во дворе уже стояла пара машин с задержанными. Началось очередное ожидание, только уже внутри микроавтобуса. Но были рады и этому, уж больно хотелось сменить обстановку. Через какое-то время к нам заглянули две молоденькие девушки: «Ребята, хотите горячего чая?» Отказываться никто не стал. Через несколько минут у нас были две большие бутылки с горячительным напитком и пара очаровательных улыбок в придачу.

Потом появились еще два термоса и 4 или 5 больших пакетов с едой. Там были даже горячие пирожки, чернослив, яблоки, мандарины. «Девушки, а кого благодарить? Кто этот добрый человек?» — спросил я у них. В ответ прозвучало, что это Благотворительный фонд помощи заключенным, а они по их просьбе только доставили продукты к месту назначения.

Девушки еще долго обходили все автобусы и только убедившись, что все напоены и накормлены, исчезли под покровом зимней ночи. Да, прав был поэт: «Есть женщины в русских селеньях….».

Около 11 вечера народ начали потихоньку выдергивать из нашего автобуса в здание суда. Практически все получили одинаковый вердикт. Протоколы о нашем задержании были составлены неверно, и суд отправляет их на доработку. Все свободны!

И стоило городить этот огород: задерживать, допрашивать, охранять, перевозить, чтобы потом убедиться, что наши акты задержания недействительны и отпустить всех домой? Мы были в полном недоумении. Судебная машина где-то дала сбой, запутавшись в своих шестеренках, или восторжествовала некая справедливость? Думаю, что это так и останется тайной Адмиралтейского суда.

Мы попрощались с нашим конвоем. Они все отлично понимали, и порой от них слышались такие фразы: «Поймите, мы здесь не при чем, мы просто выполняем приказы сверху». Но обиды на них никто не держал. Вопросы были к системе, которая заставляет людей выполнять нелепые приказы.

Моя машина одиноко стояла около Витебского вокзала. Я сел в нее и поехал по ночному городу домой.

P. S. Очень хочется верить, что все события произошедшие 23 декабря, хоть как-то помогут установить истинную причину этой трагедии, произошедшей в нашем городе в конце 2012 года, но, к сожалению, эта истина никогда не вернет к жизни Григория Кочнева.

Берегите себя.

25 декабря 2012 года

Продолжение: Судный день. Вердикт — 20 тысяч рублей

То я близко от другого человека (на площади был еще один активист, но далеко от меня), то я не там стою…. Всех их попытки были отбиты, они злились и не знали к чему еще можно докопаться. Уже отчаявшись, один из них вышел из машины и попросил- предъявите ваши документы пожалуйста! По идее, это было самым легким испытанием для меня, -обычная процедура, иногда на пикетах переписывают паспортные данные по три-четыре раза… Я полез за паспортом, ожидая, что сейчас одержу окончательную победу и они уедут. Но! Выяснилось что паспорт я забыл дома. Радости полицаев не было предела. Они засияли, вышедший открыл мне заднюю дверь и предложил- просим проехать с вами для установления вашей личности… Так я оказался в первый раз в ОВД Китай-Город. Туда я еще не попадал.

Меня пробили по базе, отпустив минут через двадцать. Дали совет — нулевой километр относится к Красной площади, там вас опять заберут. Если хотите стоять- стойте у памятника Жукову. Прямо наводку дали, чем я решил воспользоваться (двадцать метров в сторону- не принципиально). Уходя, я обнаружил, что забыл перчатки в машине, которая уже уехала на дежурство. А вот это был удар, стоять неподвижно на морозе, держа плакат голыми руками- хватит ненадолго. Но я решил пойти и встать, что бы у полицаев не появилась новая технология срыва пикетов- отбор перчаток у оппозиции….

Встал у памятника Жукова, стою, руки замерзли. Сил нет. Вдруг ко мне подъезжает та же машина, становится в метрах пяти. опускают стекло, просят подойти и возвращают мне перчатки. Для меня это было очень смешно, а для окружающих -недоумение. Стоит человек, мерзнет, протестует, а ему полиция теплые перчатки подвозит. Уж не подментованный ли он часом? И ведь они могли эти перчатки выбросить и все, но они приехали опять и отдали мне их. (При этом надо вспомнить что мы очень сильно ругались в машине, когда они меня забирали)…

И напоследок- проходившие мимо встречали очень позитивно. Я слышал от кавказцев- Красаучег, слышал спасибо на разных диалектах русского(от южного до интеллигентного московского…. Вообще, могу сделать вывод, основанный на множестве акций — за прошедший год народ стал встречать оппозицию гораздо теплее, все больше понимая, что мы с ними одно целое и пытаемся изменить ситуацию для общего блага. А значит- надо продолжать.

Источник: Facebook Эмиля Терехина

Я не собираюсь жаловаться, ссылаться на свое здоровье или еще что-либо.

Я считаю, что предъявленные обвинения в виде массовых беспорядков мне и другим являются клеветой. Агрессивной стороной был ОМОН. Если смотреть видео, которые показывались на Дожде, то там была такая ситуация: толпа пыталась прорвать оцепление, какая-то часть прорвала, их задержали, а дальше все было спокойно. Все остальные агрессивные действия были со стороны ОМОНа, а не со стороны демонстрантов, потому, что ОМОН постоянно напирал, бросался на людей, хватал их.

Какие обвинения в поджогах имеются ввиду? Какое уничтожение имущества? Имущество там перечисляется следующее: несколько опрокинутых туалетов асфальт, и отобранные у милиции дубинки. Когда массовые беспорядки происходят, то бьют витрины, поджигают машины; ничего этого не было, никакого умысла не было. Когда люди хотят уничтожать имущество, они не идут отбирать дубинки у милиции. Обвинение в массовых беспорядках является клеветой на меня и на всех. Мы должны быть освобождены. Ни в одной нормальной стране терпеть бы такую власть не стали. Путин и все его друзья, те, кто правит этой страной присвоили себе власть нарушая конституцию. [Они] должны уйти.

Никто не виновен из всех задержанных по делу 6 мая. А что касается насилия, то ОМОН насилие и применял. Они применяют насилие, а потом жалуются; и я очень много читал показаний людей, участников демонстрации, я прочитал 5 томов и там только 3 участника: двое себя называют потерпевшими, а один просто свидетельствует за то, что он сказал «Ты будешь гореть в аду», его вычислили и вызвали по этому поводу, чтобы он дал объяснения.

Никакого права винить меня и других участников нет. Мы были правы, мы должны были так сделать.

Я прошу учесть то, что я не бил Козьмина руками и ногами, это является клеветой. И никаких беспорядков на Болотной площади не было. Были беспорядки только со стороны ОМОНа.

Читайте новости о процессе по Болотному делу на сайте Комитета 6 мая Вы можете написать письмо узникам 6 мая с помощью сервиса «Напиши ребятам письмо» на сайте проекта Росузник

В это трудно поверить, но сегодня меня таки судили. Я уж и надеяться перестал.
Судья Семенчонок Е.Н. (женского, как это принято у мировых судей, полу) выслушала мой рассказ о том, как проходило задержание, уточнения моего защитника, спросила, почему время задержания, указанное в протоколе, не совпадает со временем задержания согласно моему рассказу.

Тут тайны нет — между задержанием и составлением протокола было часа полтора катания в автозаке, да и протокол писал человек из ОВД, к самому задержанию отношения не имевший.

В общем, выслушала она нас, сообщила, что суд не видит необходимости в привлечении свидетелей, и ушла принимать решение.

Вернулась минут через двадцать, с текстом на четыре страницы.

Текст вообще веселый — юристы потирают руки и бормочут что-то там свое, про «изумительную практику правоприменения», апелляция грядет, и так далее.

Часть необширных моих показаний, например, была записана просто неверно. Мы сделали на этот счет замечание, но «суд посчитал разночтения несущественными».

Однако меня, человека от юридических битв далекого, но имеющего кое-какие представления о формальной логике, впечатлили два момента.

Во-первых, в постановлении сказано, что слова мои о том, что я шел по улице, подошел к Навальному поздороваться и т. п., «ничем не подтверждаются», в то время как рапорт задержавшего меня сотрудника «составлен без противоречий».

Оно, может, и так, я рапорта не читал, жаль только, что составил его не задержавший меня сотрудник, а совершенно другой человек, но это вовсе ерунда, житейские мелочи.

Но вот про мои слова — я-то привык за слова отвечать — «ничем не подтвержденные», это даже обидно. Сперва «суд не видит необходимости в привлечении свидетелей», а потом — «слова не подтверждаются». Ну как же так? Ну что же вы, Семенчонок Е.Н., ваша, так сказать, честь?

И во-вторых, вот вообще шедевральный ход:

«В ходе судебного заседания личность организатора рассматриваемого публичного мероприятия установить не представилось возможным, вместе с тем, Давыдов И.Ф., участвуя в митинге, шествии, пикетировании обязан был выяснить законность его проведения. Принимая участие в митинге без подачи уведомления, и не проверив значимые для публичного мероприятия обстоятельства (наличие предусмотренного Законом уведомления), Давыдов И.Ф. тем самым совершил противоправные действия».

По-моему, шедевр. Но — то есть даже до вступления еще в силу обновленного закона о митингах, — я, прежде чем поздороваться с парнями на улице, обязан выяснять самостоятельно, законно ли они на улице находятся, и не затевают ли какого либерализму.

Виновен, штраф старинный, человечный, — тысяча рублей.

— Подавайте апелляцию, — сказал(а) судья, сняв уже мантию, то есть, видимо, неофициально, — только зря вы думаете, что вы одни такие умные. Много тут вас таких ходит, я уж насмотрелась.

Как-то даже сыто сказала.

Мы, впрочем, не думаем, что мы одни такие умные. Это нас отчасти и обнадеживает.

Оригинал: блог Ивана Давыдова

6 мая 2012 г. на Тверской улице в Москве сотрудники полиции пресекали «незаконную массовую публичную акцию». «Незаконная акция» представляла собой небольшие разрозненные компании стоявшие по трое-пятеро, ни лозунгов, ни речей, ни транспарантов ни у кого не было, люди стояли у перехода так же как и в любой другой обычный день. Но этот день стал необычным…

«Представители» «власти» вдруг стали налетать на мирно стоящих и беседующих между собой людей, жестко и агрессивно отталкивали и оттесняли от Госдумы немногочисленных собравшихся с помощью высоких металлических сегментов-заграждений с выбитыми надписями «УВД ЦАО». «Законные действия сотрудников полиции» почему-то больше всего походили на провокации против мирных горожан: полицейские спешно сбились в бесформенную неорганизованную стаю и неуверенно и нелепо побежали на людей, держа заграждения перед собой.

Ситуация развивалась стремительно, первое задержание произошло около половины восьмого вечера в районе д. 4 по Тверской. Сначала сотрудниками полиции был незаконно задержан и избит Аркадий Бабченко. Я приблизилась к месту событий и стала снимать задержания на видео. Вскоре Бабченко втащили в автозак и еще через 5–10 минут произошла новая серия задержаний, таких же необоснованных.

Внезапно я почувствовала, как кто-то сильно потащил меня назад за одежду, я отмахнулась не глядя и продолжила съемку. Затем меня кто-то крепко взял за предплечье и стал разворачивать и оттаскивать от автозака. Оглянувшись, я увидела, что это сотрудник полиции, но продолжила снимать. Через 2–3 секунды меня с двух сторон схватили сотрудники ОМОНа и втащили в автозак, который я снимала.

Автозак

Внутри в клетке уже находились Бабченко, Дмитрий Смирнов и еще несколько незнакомых мне задержанных. В предбаннике находились Надежда Низовкина, Татьяна Стецура и еще один незнакомый мне задержанный. Двое сотрудников держали Низовкину со Стецурой за шею, заломив их руки за спину и блокируя возможность двигаться. Кроме трех задержанных и двух ОМОНовцев, в помещении перед клеткой находилась одна сотрудница полиции в форме и еще одна в штатском. Сотрудница в штатском снимала нас и все происходящее на профессиональную видеокамеру.

Перед тем как автозак тронулся сотрудники, удерживавшие Стецуру, начали бить ее головой о поручень у двери, я стала снимать. Сотрудница с камерой стала кричать, что я не имею права на съемку внутри автозака и требовала выключить камеру. Я отказалась, сказав, что я имею полное право фиксировать любые незаконные действия полиции и сообщать о них как представитель СМИ и что мои профессиональные задачи именно это и предполагают. Далее сотрудница попыталась вырвать у меня камеру из рук, но ничего не получилось. Тогда она просто схватила объектив моей камеры и сломала его.

В полуметровом пространстве перед клеткой возникла потасовка. Один из находившихся там полицейских ее пресек, мы расселись по местам. Автозак тронулся. Мы ехали около часа и до последних минут было неизвестно, куда нас доставят. На протяжении всего времени, что мы ехали до ОВД, сотрудница с камерой хамила задержанным, провоцировала агрессивные высказывания и действия и затем снимала это все на камеру. Так, она говорила запертому Аркадию Бабченко, что «ты нищеброд и алкаш, которого вып.ли с работы за пьянку и поэтому обозлился и поперся х.ней заниматься», другому задержанному — «тебе бабы не дают вот и страдаешь х.ней», Стецуре и Низовкиной говорила, что «девушки просто пообниматься захотели с молодыми людьми, вот и пошли нарываться», говорила, что «вы тут все жиды и поэтому работать не хотите, и за вас мы вынуждены работать», «книжки читаете вместо того чтобы работать». Позже вероятно кто-то из коллег позвонил ей и дама произнесла демонстративную речь о том, как ей «все это осто.ло», что «скорее бы закончился рабочий день» и что «ходят тут эти говножуи и права какие-то качают, вместо того чтобы работать». Важно заметить, что антураж сотрудницы в полной мере соответствовал жизненным принципам, речи и общей ее дикости: желтеющая крашенная блондинка лет 30–35 с похабным макияжем, в леопардовом мини-платье, сетчатых чулках и туфлях на каблуках, такая рыночная торговка, мотивированная классовой ненавистью.

Когда я спокойно сообщила ей, что по факту угроз, оскорблений и нанесения мне материального ущерба (сломанная камера) будет подано заявление в прокуратуру, у нее резко сменился тон с безразлично-хамского на истерический. Она занервничала и стала на меня орать. Стала угрожать мне уголовным делом, сказала, что в отделе к нашему прибытию уже будет лежать готовое заявление о том, что я ее обокрала или что я участвовала в «массовых беспорядках на Болотной площади и нанесла ножевые ранения сотруднику ОМОН».

В ОВД

Затем мы добрались до ОВД «Войковское» и там просидели в автозаке еще полтора часа до того как нас завели в помещение ОВД. Сначала меня вывели и хотели отпустить, звонили куда-то и консультировались, как правильно со мной поступить. Пресскарты я с собой не брала, в связи с чем оформилась по 19.3 КоАП («Неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции») — как все. Низовкину и Стецуру выволокли за шею из автобуса и швырнули через проходную на ступеньки отдела.

Со мной в отделе общались уважительно и осторожно, несколько раз спрашивали, есть ли у меня претензии к сотрудникам отдела. Оформляли очень долго, но водили курить и в туалет по первому требованию. После того, как мне были выданы копии протоколов и рапортов, мне внезапно сообщили, что меня сейчас поведут на беседу с сотрудником ФСБ. Следачка отдела повела меня по темному лабиринту лестниц и коридоров, на дверях я заметила две таблички: «Уголовный розыск» и «Криминальная полиция». Мы зашли в кабинет, где сильно пахло коньяком и сидел за столом некий анонимный сотрудник ФСБ — человек лет 30–33, в штатском, без каких-либо признаков принадлежности к правоохранительным органам. Я спросила в рамках какого процессуального действия мы здесь находимся, поскольку мое оформление уже закончилось и мне сказали, что я свободна. Я попросила сотрудника представиться, показать документ, удостоверяющий его личность и должность и наделяющий его полномочиями меня допрашивать. Сотрудник не представился, документ не показал, объяснив отказ тем, что «не обязан». Далее прозвучала фраза, обращенная ко мне: «Ты хочешь отсюда выйти сегодня? Тогда пиши и подписывай заявление. Образец за тобой на стене».

Образец был такого содержания: «Я, ФИО такое-то, г.р., зарегистрированный по такому-то адресу, отказываюсь от дактилоскопирования, отказываюсь сообщать какие-либо данные о себе и не даю согласия себя фотографировать». Я спросила, какой смысл в этом заявлении, если в нем сообщены все данные обо мне, дактилоскопироваться мне никто не предлагал, поэтому я не имела возможности ни согласиться, ни отказаться, а скан страницы моего паспорта с фотографией у них и так уже есть. Вместо ответа сотрудник повторил: «Хочешь выйти отсюда?». Я написала и отдала заяву.

Сотрудник сделал фотографию моего паспорта на мыльницу, отдал мне паспорт и я ушла. Затем меня повели по параллельному коридору к следующему сотруднику ФСБ на беседу. Мы вошли в просторный кабинет, где за столом сидел некий сотрудник постарше, чем предыдущий, тоже в штатском. Мне задали вопросы: «Откуда узнали об акции 6 мая?», «Почему оказались на Болотной?» (я не была на Болотной), «Где и при каких обстоятельствах познакомились с теми, кого задержали вместе с вами?», «Чем занимаетесь?».

На все вопросы, кроме второго, я лишь усмехнулась. Около 23.40 мне сообщили, что я свободна и я ушла. Так закончилось мое 6-е мая.

Светлана Рейтер, журналист

Меня задержали 8 мая, на Патриарших прудах. До этого я весь день вела трансляцию для «Большого города», и перемещалась с одной точки на другую с Чистых на Маросейку, с Маросейки на Пушку, потом — Арбат, далее везде. В какой-то момент, во время этих гонок, тебя начинает раздражать одно: «Почему надо играть в зарницу? Почему нужно бегать по центру города, если ты не скандируешь лозунги, не носишь плакаты, ведёшь себя предельно вежливо, и ни к кому не пристаёшь?». Поэтому, когда в час ночи остатки мобильного лагеря, основанного ночью на Плевне, и за ночь изрядно деформированного, переместились на Патриаршие пруды, мы с друзьями, числом человек в двадцать, не побежали от ОМОНа, а стояли на месте, и разговаривали.

ОМОН, конечно, выдавил нас с Патриарших поближе к Садовому кольцу. Потом подъехал один автозак, и часть людей поехала в ОВД «Хамовники», а потом остальных (включая меня) отправили в ОВД «Таганское». По городу нас возили недолго, минут сорок. Когда приехали к ОВД, нас два часа держали в автобусе, только выпускали по трое покурить. Одному пожилому человеку, который еще и не спал три дня, стало плохо — но у водителя автобуса нашелся корвалол, обошлось без скорой.

В ОВД у нас переписали паспортные данные, потом нас наспех опрашивали, заполняя объяснительную о «проведённой профилактической беседе о недопустимости посещения несанкционированных митингов». Записали ответы: «гуляли», «общались с друзьями», «отказываюсь отвечать». К ОВД нас привезли в 2 часа ночи, отпустили в 5.30. Вот, в общем, и все.

Надежда Митюшкина, член политсовета движения «Солидарность»

Вечером 8 мая мы пришли на Пушкинскую площадь, стояли разговаривали у памятника Пушкину со стороны дороги втроем с Ниной Фальковской и Еленой Макаровой в отдалении от основной толпы, которая была с другой стороны памятника. В какой-то момент ОМОН стал оттеснять людей, нас тоже окружили и всех троих взяли. Мы пытались добиться объяснения причин задержания, но это было бесполезно. Видели, как задержали Дениса Юдина, сидевшего на лавочке.

Изначально в ОВД Останкино, куда нас доставили, полицейские стали тянуть время, не говорили, какая статья светит. В ответ на это мы отказались представляться до того момента, как нам разъяснят, что мы тут делаем, или пока не приедут защитники. Были написаны рапорта, которые тянули то ли на 20.2, то ли на 19.3. Несколько человек все же согласились оформляться и получили 19.3. В какой-то момент меня позвали на переговоры от лица остальных задержанных с полицейским начальником. Договорились, что мы представляемся, а нам пишут 20.2. Обманули. Первого же человека после этого разговора увели и оформили опять по 19.3. Ну тогда мы отказались уже на совсем без защитников разговаривать. Вскоре приехали члены ОНК, а чуть позже и два адвоката. Удалось не только добиться для не оформившихся статьи 20.2, но и переписать два протокола, уже составленных по 19.3, на 20.2. В ОВД была опробована новая для меня тактика полиции: время от времени заходили сотрудники отдельного батальона, которые нас задерживали, выбирали жертву из задержанных и требовали идти с ними оформляться под угрозой, что иначе напишут сопротивление. Провели мы там более 4-х часов.

Ася Чачко, журналист

Утром понедельника я отправилась на акцию «Белый город» на бульвары. Вышла из метро Пушкинская, прошла по Гоголевскому бульвару, где была назначена встреча «белоленточников», и к своему удивлению, не обнаружила на своем пути ни одного человека с белой лентой или оппозиционным лозунгом. Напротив, меня окружали многочисленные подростки неблагополучного вида с картонными сердцами с надписями «Путин любит всех» на груди. «Не получилось сделать революцию, пойду хоть позавтракаю» — решила я и отправилась в кафе Жан-Жак на Никитском бульваре.

Проезжая часть вдоль бульвара была закрыта для машин ограждениями со стороны Арбата, на дороге перед кафе стоял Немцов в окружении небольшой группы журналистов. Я присела за столик к знакомым и заказала кофе. Вскоре появилась полиция, в мегафон объявили: «Освободите проезжую часть». Люди послушно стали переходить на тротуар. Но не успели они уйти с дороги, как налетели омоновцы в броне и шлемах и стали плотной цепочкой гнать людей в сторону Никитских ворот. Они сметали всех с дороги и с тротуаров, вместе со столиками и стульями, грубо выхватывали мужчин за шкирку и тащили в автозаки. По началу посетители кафе пытались увещевать их: «Мы же просто сидим — кофе пьем, что вы делаете?!" Но разговоры были бесполезны, ОМОН действовал быстро и решительно. Один из них со словами «пройдемте» подхватил меня как какой-то неодушевленный предмет и понес по улице в сторону ТАССа, так что я еле успевала перебирать ногами, чтобы они не волочились по земле. Надо отдать ему должное — когда я сказала, что в кафе осталась моя сумка, он развернулся, отнес меня к сумке и снова потащил прочь от недопитого кофе. Разгромив «Жан-Жак», цепочка ОМОНа отогнала нас и посетителей всех соседних кафе к Никитским воротам, утащив писателя Льва Рубинштейна, главреда «Граней» Владимира Корсунского, двух девочек из «Коммерсанта», Машу Шубину из Ельцинского фонда и еще десяток людей в автозаки. Вскоре, к счастью, всех отпустили, а ОМОН отправился гонять людей на Пушкинском бульваре. А мы остались с чувством, будто к нам в дом ввалились чужие люди, натоптали грязными сапогами, все перевернули верх дном, посуду побили и ушли. Вроде ничего страшного не случилось. Но противно и обидно до дрожи.

Руслан Исламов, гражданский активист

7 мая меня задержали вечером у памятника героям Плевны. Ко мне подошли, спросили, что я там делаю. Услышав ответ, что это их не касается, препроводили в автобус. Набитый задержанными автобус отвезли в Медведково. Людей выводили по очереди из автобуса, и я остался последним. В этот момент у меня случилась словесная перепалка. В разговорах сотрудников я услышал, что мне собираются шить 318-ую статью УК РФ (нападение на сотрудника полиции). К счастью, все обошлось. В ОВД провели профилактическую беседу, взяли объяснения, интересовались исключительно беспорядками на Болотной. Протоколы составлены не были.

Андрей Бабицкий, редактор журнала Forbes

После ужина мы с двумя друзьями отправились на Патриаршие пруды, где находилось в это время около сотни людей, с белыми лентами и без. Через некоторое время большая часть людей разошлась, осталось человек сорок, которых удерживала вместе скорее взаимная симпатия, чем политические мотивы. Все стояли и разговаривали. Через несколько минут пришел ОМОН — несколько десятков человек — и, выстроив что-то вроде живого коридора по направлению к Большой Садовой, попросил уйти с прудов. Мы пошли в сторону просвета Малой Бронной, где стояло несколько автозаков. Сотрудники милиции не знали, чего хотят, но не выпускали никого из нас в сторону Садового. А через несколько минут сказали всем пройти в автозаки, никак не мотивировав свое требование. Все подчинились. Было начало второго 9 мая.

Наш автозак, в котором ехало 19 человек, приехал в «ОВД Пресненское», где мы провели следующие 4 часа. Никаких протоколов не составлялось, каждого приехавшего попросили ответить в письменной форме на вопрос, что мы делали на Патриарших прудах. В четыре утра всех отпустили. Милиционеры были добродушны, и создавалось впечатление (которое не покидает меня до сих пор), что все написанные нами бумаги они просто выкинули и забыли о нашем приезде через 10 минут после нашего отъезда.

Алексей Симутин, инженер-гидротехник и админ самой крупной оппозиционной группы «ВКонтакте» «Народ Против»

7 мая около семи часов меня задержали у метро Китай-город. Это было мое первое задержание, но я знаю, что сценарий классический: подошел полицейский, заломал руку, на случай сопротивления подбежал второй помогать. В наш автобус набили 27 человек. В ОВД «Южное Медведково» мы ехали полтора часа, полицейские по дороге выясняли маршрут, спрашивая его у прохожих. В ОВД я первым делом поинтересовался, за что меня задержали. Мне ответили, что я не задержан. Могу забрать паспорт и уйти? — нееет, протянул полицейский. Целью доставления оказалось взять у нас объяснительные по событиям 6-ого числа. Через два часа, когда нас отпускали, я попробовал добиться каких-нибудь бумаг, подтверждающих мой визит. Не удалось. Двое из нашего автобуса написали жалобы в дежурную часть.

Иван Бабицкий, филолог

Меня задержали около шести утра 9 мая. Винтили всех подряд, кто был на Баррикадной в тот момент. Сначала подошел чин, который раньше обещал, что никого винтить не будут, и сказал кому-то (Навальному?), что надо уходить. Навальный ретранслировал, часть людей сразу ушла к Гоголю, остальные остались убирать мусор или просто ждать.

Скоро омоновцы резко побежали к Навальному и взяли его. Многие люди, в т. ч. я, бежать не стали, поскольку в первый момент было похоже, что остальные их не интересуют. Потом рассыпавшиеся по всему скверу омоновцы свинтили всех подчистую.

Дальше все было стандартно, отвезли в ОВД, там было очень дружелюбно. Всех отпустили.
Со мной в автозаке ехал в том числе и Чепарухин, у него было не очень хорошо с сердцем, но он быстро оклемался, подарил всем диски и пытался взывать к человеческому в омоновцах.

Борис Бейлинсон, программист

7-ого числа днем я гулял на Чистопрудном бульваре. В какой-то момент увидел человек 60, которые разговаривали по кучкам в пол-голоса или вообще стояли молча. Среди них было много журналистов. Рядом был закрыт космонавтами выход на бульвар. Время от времени космонавты заходили внутрь бульвара и по приказу старшего хватали того или иного человека и вели в автобус — не было ни поводов, ни малейшего сопротивления. Один раз люди кричали «позор». Хватали, видимо, за белые ленты и просто неформально одетых. В общем, фантастическая картина.

Через некоторое время люди переместились к находящемуся рядом фонтану, объявили в ответ на беспредел полиции акцию неповиновения — будем стоять, никуда не уйдем. При этом без скандирования, лозунгов и так далее — просто стоять. Подтягивался народ. Полиция через минут сорок устроила зачистку и там — цепью шириной в бульвар всех стали оттеснять к метро, по дороге мобильные группы выхватывали не сопротивлявшихся людей и тащили в автобусы. Так схватили и меня. При этом, лицо полицая я не видел, он сразу же заломал мне руку по максимуму (что-то хрустнуло в плече) и повел меня к автобусу с согнутыми коленями и головой, сопровождая матом и тюремной лексикой. Суть претензий ко мне (я, кстати, не сопротивлялся и собирался мирно пройти в автобус), если перевести на простой язык, сводилась к подозрению в участии в беспорядках на Болотной. Полицай не среагировал на требование старшего вести меня нормально. У автобуса грубо обыскал, посадив ударами по ногам почти на шпагат и затолкнул внутрь. Нас оказалось всего двое, поэтому позже нас пересадили в легковую полицейскую машину. Отвезли в ОВД «Басманное», где с нами пытались провести профилактическую беседу. Получилось скорее наоборот. На бумаге разговаривать я отказался по 51 статье Конституции. Если не считать отморозка, который вел меня к автобусу, остальные полицейские напирали на то, что нам платят деньги за митинги. Похоже, они в это верят.

Филипп Дзядко, главный редактор журнала «Большой город»

Мы гуляли по центру с толпой полузнакомых людей, она становилась все больше, все менее знакомой, она была обаятельной и смелой, не наглой, люди напоминали другу — не ходите по проезжей части, люди говорили друг другу — не надо кричать лозунги, люди были в плащах и под зонтами, около 12 мы пришли к патриаршим прудам, шел мелкий дождь, рассказывали о том кого задержали, кого отпустили, стояли в начале бульвара, появились ОМОНовцы и стали вытеснять людей на проезжую часть и дальше — в переулки — рассеивать толпу, нас было человек 20–30, нас окружили и вели тихо по лужам с Патриарших — к Садовому, мы думали, что сейчас всех выдавят с Патриарших, но нет нас остановили и мы стояли ждали автозаки и дальше еще и еще — пока вся эта группка — с детьми — не вместилась в автобусы и автозаки. Нас отвезли в «ОВД Таганское». оформляли около 3 часов. Полицейские были уставшими. В 5 часов утра мы поехали обратно. Наутро договорились встретиться на Чистых прудах.

Анна Чертова, студентка МГУ

7 мая мы с моим приятелем Илюшей Воронцовым около 21–00 прогуливались у Политехнического музея в поисках вечерней протестной тусовки на Китай-городе. Вскоре мы ее заметили у памятника героям Плевны, начали спускаться в переход, чтобы перейти с Новой на Старую площадь, но тут нас скрутили два омоновца-космонавта: они подхватили Илюшу и потащили, но не могла же я бросить товарища? Схватили они нас просто так, увидев на рюкзаках белые ленточки, так что до места мы, собственно, так и не дошли.

Я особо сопротивляться и не собиралась (по старому опыту — себе дороже), и после короткой перепалки с космонавтом про документы (хорошо бы представиться), сказала ему «ладно» и пошла. Он, тем не менее, довольно бесцеремонно и больно скрутил мне руки. Затем нас закинули в автозак, как и полагается (причем, нас с Илюшей в разные).

Перед отправкой в ОВД полицейские заботливо вывели из автозака прессу и несовершеннолетних. И мы поехали, ехали долго-долго. Что неудивительно, потому что привезли нас в итоге в ОВД «Лианозово». По прибытии оказалось, что в само ОВД нас, видимо, из автозака и не поведут. Мы стали кричать, что у нас тут народ хочет в туалет и вообще это все полный беспредел. После этого откуда-то появился прекрасный полицейский старший лейтенант Роберт Халилов, который объяснил нам, что он сейчас нас и в туалет сводит, и покурить даст и просто воздухом подышать, а в это время они возьмут наши паспорта, пробьют там нечто по базе и нас отпустят. Тем, у кого документов нет, обещал, что запишут данные со слов.

Поскольку мент был ну уж очень хорош, мы решили не воевать и согласились. На мой вопрос, почему нас не ведут в ОВД он сказал, что у них там все забито пьяницами и дебоширами, но если мы очень хотим, то он может нам устроить и такое развлечение. В общем, дальше он действительно водил нас по очереди в туалет, покурить и вообще всячески нас развлекал, минут через 30 нас человек по пять стали отпускать. Мы дождались всю нашу компанию, поблагодарили всех-всех и двинулись искать путь домой (а это оказалось не так-то и просто).

Илья Воронцов, яхтсмен

7 мая, около 20:00, мы с подругой Аней решили пойти поддержать людей, которые митинговали где-то в центре Москвы. Зашли в интернет — узнали, что основная часть народа собралась на Новой Площади. Сели в метро, поехали. Около 20:50 мы вышли из метро «Лубянка» и пошли в сторону Новой площади. У нас на одежде были повязаны белые ленточки. Не успели мы еще дойти до места событий, как из подземного перехода вышли два «космонавта», один из них увидел мою белую ленточку и пошел ко мне со словами: «Молодой человек, пройдемте!».

Они меня схватили за руки и повели в подземный переход, из которого они только что вышли. Аня сзади закричала: «Эй! Куда вы его ведете!» Один из них обернулся, увидел, что у нее тоже белые ленточки и сказал: «И вы тоже, пройдемте!» — и схватил ее. Мой полицейский немного занервничал, потому что остался со мной один на один и, видимо, боялся, что одному ему со мной будет сложно справиться, если я начну сопротивляться. Я начал ему говорить, пока он меня вел: «Представьтесь! Назовите свою фамилию и звание! Назовите причину задержания! Вы обязаны это сделать по закону о полиции!» — ноль реакции. Цель была выяснить фамилию, чтобы потом рапорт не написал другой человек. В прошлый раз (5 марта) мне удалось таким образом заставить одного полицейского (младшего сержанта Савушкина) представиться, но этот молчал как партизан.

Когда он меня вывел из подземного перехода рядом с памятником героев Плевны, я наконец-то понял почему нас задержали: здесь уже полных ходом шел разгон. «Руки на автобус! Ноги шире! Шире, я сказал!», удар ногой по ноге, чтобы я стоял шире расставив ноги, быстрый обыск, и заталкивают внутрь автобуса. Я оборачиваюсь, сказав последний раз: «Назови свою фамилию» — на это меня силой зашвыривают за решетку к другим задержанным. — Там уже «полна горница людей». Звоню Ане: «Я в автобусе. А ты где?» — «И я в автобусе! А ты-то как думал?!" Время задержания 21:00. Смс адвокату: «Меня задержали». Автобус быстро трогается. Я провожу небольшой юридический ликбез среди сокамерников о том, как вести себя в ОВД: требуйте копии протоколов, фиксируйте время составления, какая статья какое может сулить наказание и тому подобное. — Все-таки, это у меня уже третье задержание!

Под вой сирен доезжаем до «Даниловского» ОВД. По дороге пересчитываемся, собираем фамилии тех, кто хочет, чтобы о них написали в интернете и посылаю всю информацию в «ОВД-ИНФО». Когда заехали во двор ОВД, одной девушке стало плохо — потеряла сознание (она гипертоник), закричали, позвали ментов, вывели на свежий воздух — очнулась! Слава Богу! По очереди начали по двое человек всех выводить из автобуса. Сначала несовершеннолетних (их оказалось трое), потом девушек, потом всех остальных. Просидели в автобусе еще часа полтора-два. Наконец дошла и до меня очередь! Выводят, женщина-мент ведет оперативную съемку, снимает лица, когда нас выводят.

В ОВД заводят в актовый зал, менты, которые задерживали, сидят пишут рапорта, менты из ОВД по очереди со всех берут письменные объяснения. Вопросы: где был 6-ого мая (вчера), где был 7-ого (сегодня). Видимо ищут тех, на кого повесить избиения полицейских 6-ого. Закончили брать с меня объяснения в 00:20 — т. е. уже прошло больше трех часов. Менты успокаивают: никаких протоколов не будет, просто берем со всех объяснения «по подозрению в участии во вчерашнем несанкционированном митинге». (с юридической точки зрения, это — бред), и после этого отпустим.

Я уже готовлюсь покинуть это замечательное заведение, как меня подводят к камере, там я с удивлением вижу моих друзей по несчастью, и мент говорит мне заходить в камеру! «Что за фигня?! Три часа уже полчаса назад как закончились?! Отдайте мой паспорт и я ухожу!» Дальше следует небольшое препирательство, после которого мне удается отстоять свое право не заходить в камеру. Адвокат по телефону сказала: Обязательно возьми протокол задержания — он понадобится нам для обжалования факта задержания. Начинаю требовать протокол. — «Протокола нет» — говорит дежурный — «Мы на вас ничего не составляли, вы не задержаны!» — «Как так?! А что же это тогда было как не задержание?!« — недоумеваю я. — «Ты меня не запутаешь! Сейчас я на тебя протокол составлю, а ты потом меня со своим адвокатом засудишь» — проницательно говорит дежурный. Далее следует череда угроз, запугиваний, перехода на личности, в результате мне удается получить номер из книги задержанных — ура! Со всех берут отпечатки пальцев и фотографируют — я пишу отказ — они на это не имеют права. Жалко другим ребятам не успел сказать — их всех в результате «откатали» и сфоткали.

01:30 — выхожу из ОВД, там меня встречает Аня, которую отпустили намного быстрее из ОВД «Лианозово». Друзья встречают на машине, звоню всем, кто беспокоился, пока я был в этом коротком заключении. Пьем чай в кафе, я отмечаю освобождение мороженым. СВОБОДА!!!

На 10 примерно минуте меня свинтили (не сопротивлялся и вел себя вежливо). Не скандировал, не выкрикивал.

Сотрудники полиции не представились, лица не опознаю, а на резонный вопрос «За что?» ответили «Там объяснят».

В автозаке собралось в итоге 19 человек, нам включили печь (просили выключить, но были «неуслышаны»). Мы переписали фамилии задержанных и передали в овдинфо.

Дальше началась комедия. Около 15 милиционеров писали рапорта о нашем задержании — нас в актовом зале было пятеро — ближе всего сидевших к двери автозака. К слову сказать, пожилого 78-лестнего человека пассажиры автозака попросили освободить — и его освободили.

В актовом зале кроме паспортных данных интересовались национальностью. Мой друг Вова Жбанков записался евреем, пото му что нет, и не берут в евреи, а иногда хочется. Забыл спросить — оставил ли он себе документ на память.

В том же актовом зале висели портреты руководителей мвд (как бы оно не называлось) за всю историю Российского государства.
очень выделялись портреты Ягоды, Ежова и Берии. Т. е. не выделялись — такого же размера. Логически объяснить это я могу. По-человечески — нет.

Далее. По рапортам задерживавших меня сотрудников полиции (не уверен, что на суде будут именно они) — я выкрикивал лозунги «Позор НТВ» и «Полицейское государство». А на неоднократные просьбы разойтись отвечал отказом. Попробовал убедить капитана, составлявшего протокол что это ложь, и я имею полное право, если не заленюсь, подать в суд на этих сотрудников. В итоге в протоколе запись изменили (но не в рапортах, конечно!) и поставили 20.2 без комментария по поводу лозунгов.

Предельно интересно было общаться с капитаном. Фраза, которую он написал в моем объяснении: «Требования разойтись я не мог, потому что был в единственном числе». Минут пятнадцать потребовалось для того, чтобы объяснить, что я после «мог» нужен какой-то глагол. В итоге он признал, что по русскому у него тройка, но все же изменения внес.
Поскольку я как место работы указал «поэт, литератор», некий майор предложил, чтобы я почитал ему стихи. Что я и сделал с превеликим удовольствием. Надо будет в дальнейшем носить с собой книжку.
А так, если не считать потерянного времени (кстати, мой капитан первый протокол написал неправильно и пришлось переделывать, а это время) — все хорошо.

Спасибо всем, кто за меня волновался!

Источник

12 марта 2012

Второй день в СИЗО.

Я и единственная моя соседка Нина спим на железных кроватях в верхней одежде. Она в шубе, я в пальто.

В камере настолько холодно, что мы ходим с красными носами, ледяными ногами — в кровать под одеяло до отбоя нельзя.

Окна до нас законопачены прокладками и хлебными крошками, по ночам небо оранжевое от фонарей.

Я написала, что сняла голодовку, теперь трижды в день пью теплую крашеную воду (чай) с хлебными корками.

Железные тумбочки так страшны, что о их углы кажется можно разбить голову насмерть.

Нина повторяет все время — хуже не будет. Ей 55. Нину взяли за ограбление. Пьяный следователь забрал без протокола все ее вещи и заставил подписать протокол обвинения, не дав его даже прочесть.

Теперь она — грабитель в маске с прорезями.

Она тоже Pussy Riot.

Нина рассказала, что передо мной здесь была Вика.

Ее беременную, надев наручники, изнасиловали в участке, лишь через сутки доставили на осмотр к врачу. Врач не диагностировал ни выкидыша, ни изнасилования. Вику обвиняют в ограблении на неустановленное лицо, так написано в протоколе. Она тоже грабитель в маске.

И, да, тоже в Pussy Riot.

Я по-прежнему не могу спать. Сегодня мне угрожали карцером за плохо заправленное одеяло. В СИЗО, как и в странах Европы не знают, что такое пододеяльник. Но зато здесь каждый служащий знает, что ты — преступник и здесь «за дело».

Нина все время говорит — хуже не будет.

Мы обсуждаем Оруэлла, Кафку и устройство <нрзб> государства. Мы клянем бесправие, но несмотря на мои обнадеживания с цитатами из Фуко, Нина не верит в изменения. Она говорит «И пусть это все, но я не уеду».

Пока врач в СИЗО с гордостью говорит, что ходит на Болотную, пока женщина в форме, которая обкатывает мне пальцы верит в революцию, хоть и находит мирную ее форму бессмысленной. Пока есть все те, кто пишет обо мне, помогает и радуется переменам — я не уеду.

Сегодня первый день, когда я могу нормально ходить.

На прогулке в маленьком квадрате бетонных стен, с ржавой решеткой на потолке я пробегала 20 минут.

В СИЗО № 6 запрещена передача любых книг, единственную — Библию сегодня с утра взяли в пункте приема у моей мамы, но так до сих пор и не принесли.

Хуже наверное действительно не будет.

Ичточник: http://echo.msk.ru/blog/alekhina/871468-echo/

Наконец-то нашлось время рассказать о том, что видел и в чем довелось принять участие 5 марта в центре Москвы в районе Пушкинской/Манежной. Если кратко — гулял.

Волонтерство на митинге

Начну с того, что митинг 5 марта — далеко не первый, в котором я принимаю участие в качестве волонтера (для непосвященных: волонтер — человек, работающий забесплатно, т. е. за идею). так как я с детства дружу с техникой, волонтерю я в группе обеспечения безопасности. В частности помогаю организовать радиосвязь и координацию других волонтеров и групп.

Несмотря на громкое название, это довольно рутинная деятельность. Я простоял все время на рамках на улице Тверская. Сначала в центре. Когда полиция прекратила доступ, переместился на край, что ближе к Кремлю.

В чем смысл работы на рамках? Полиция отслеживает только вопросы безопасности. Запрещены стеклянная посуда, стальные и деревянные древки транспорантов, словом все то, что может потенциально превратиться в оружие. Запрещена звукоусливающая аппаратура (мегафоны и т. д.) В общем, говорить можно долго — становитесь волонтером и сами все узнаете:)

Ребята из группы безопасности также отслеживают содержание плакатов и транспорантов, проход групп провокаторов и т. д. У меня до сих пор карманы набиты ленточками-триколорами. По оперативной информации, провокаторы выбрали их в качестве опознавательных отличий «свой-чужой».

Когда досмотр на рамках был снят, я в группе товарищей переместился в правую часть перед сценой, где собралась немаленькая компания молодежи (в основном школьники) с черно-бело-желтыми флагами и лицами, закрытыми разными повязками, шарфами и т. д. Они назвались русскими националистами. Эта публика временами вела себя агрессивно, мы разговорами разряжали ситуацию.
Короче, наша задача была — сделать проведение мероприятия как можно более безопасным.

Сбор был к 16:00 Погода была мерзкая — дул сильный холодный ветер. Проход на рамках открыли где-то к 17:00 и началась основная работа «рамочников».

К началу митинга в 19:00 я уже порядком продрог, а к его завершению в 21:30 единственно, чего мне хотелось — чашку горячего чая:)

Про сам митинг писать не стану — многие это сделали лучше, подробнее и с фото/видео. После рамок я стоял в толпе «имперских националистов», так что при выступлении персон, вроде Каспарова, слышал только скандирование матерных лозунгов.

По окончании митинга, желание идти «маршем на Кремль» или «затеять драку с полицией» могло возникнуть только у самой «отмороженной» части населения или откровенно неадекватных граждан. Протестующие — люди активные, но не дебилы:) Столкновения были спровоцированы полицией. А вот зачем — загадка.

После митинга

Одним из организаторов митинга была московская «Солидарность». Вообще-то заявителей подобных мероприятий обычно бывает много. Среди них обязательно присутствуют медийные персоны.

Но обязательно есть и человек, на чью голову будут сыпаться все шишки, пойди что не так. Обычно это Надежда Митюшкина. Я радостно согласился на предложение меня обогреть и напоить чаем. Мы погрузились в машины с флагами и другим реквизитом и отбыли. Примерно минут через 10 после нашего ухода начались события, которые подробно и ярко описаны в массе репортажей. Герои дальнейшего повествования в них участия не принимали.
Испив чаю, мы решили прогуляться к Кремлю, так как люди собирались ночью встать вокруг него живым кольцом, взявшись за руки. Всего нас набралось 13 человек:) Время было ближе к 23 часам.
Да, отмечу одну деталь — у всех были белые ленты и счастливые лица, как оказалось это и стало причиной дальнейших событий.

Оставив машины на Ильинке мы убедились, что «любимый лидер может спать спокойно» — Красная площадь была огорожена и бдительные пикеты полицейских сторожили покой страны.
На пути к Охотному ряду нас пытались завернуть к метро «Площадь Революции», но мы отказались. На самой площади Революции было огромное количество солдат, военной техники и… пластиковых кабинок-туалетов. и немного полицейских. окружающий пейзаж напоминал фильмы о Великой отечественной войне: осажденный город готов дать отпор врагу.
Мы шли спокойно, не кричали, плакатов не имели и агитацию не вели.
По улице Охотный ряд шли колонны военной техники со стороны Тверской. А вообще вокруг было пустынно и спокойно. Мы неторопясь прошли к Александровскому саду. Он был закрыт.
Мы двинулись вдоль мимо ТЦ «Охотный ряд» и тут…
Мимо нас галопом пробежали человек пять полицейских. Так как мы шли мирно и спокойно, они пробежали мимо и помчались дальше. Так как вокруг никого больше не было, метров через 50 они затормозили и стали удивленно озираться. Недоверчиво подошли к нам и потребовали документы. Мои товарищи в ответ потребовали озвучить основания для потребования у нас документов. Диалог был примерно следующего содержания:

— Ваши документы!
— А Вы почему спрашиваете?
— Так у вас нет документов?
— Документы у нас есть, а Вы кто и на основании чего Вы спрашиваете наши документы?
— Я — сотрудник полиции, хочу проверить ваши документы!
— Извините, Вашего желания недостаточно. Потрудитесь объясниться, у вас к нам претензии?
— Нет!
— Тогда в чем дело?

И так далее. Задать разумный вопрос на требование(!) предъявить документы полиция расценивает не иначе, как государственное преступление. В процессе разговора вокруг нас начал собираться народ. Появились зеваки с телефонами и журналисты с телекамерами. Самый старший сказал: «Подождите, я сейчас!» куда-то скрылся. Видимо, спрашивать старших товарищей, на основании чего он спрашивает у нас документы. С оставшимися полицейскими диалог был тоже презабавный:

— У Вас к нас есть претензии?
— НЕТ!
— Тогда мы можем идти?
— Нет!
— А почему?
— Приказ старшего по званию!
— А какие основания?
— Мы не знаем.
— А кто знает?
— Старший по званию!
— А он где?
— Он куда-то ушел…
И так по кругу.

Дальше прибежало около 30-ти(!) ОМОНовцев и взяли нас в карэ. Подтянулся и репортер Ракурс-ТВ, которого свинтили вместе с нами.

Толпа вокруг нас густела на глазах. прежде безлюдная Манежка наполнялась зеваками и репортерами. Прибежал старший, представился капитаном Сорокиным (показал корочку) и озвучил тему нашего разговора: мол, мы подозреваемся в причастности к беспорядкам на Пушкинской площади.
Эта версия немного странная, так как, с учетом географического места нахождения, логичнее было бы предположить, что мы «причастны к митингу в поддержку Путина на Манежной», который завершился несколько часов назад. Но, видимо, выражения лиц у «пропутинцев» были несколько иными…
Надо заметить, что было холодно и дул пронизывающий ветер. предложение пройти в пустой теплый МакДональдс, находившийся в паре шагов от нас капитан гневно отверг. Повисла неловкая пауза. претензий к нам не было, оснований проверять документы тоже не было. А приказ свинтить, похоже, был. Капитан с честью нашел выход из положения. Выдав очередное: «Подождите, я сейчас!» он убежал. Как оказалось за автобусом
первым «погрузили» оператора Ракурс-ТВ. За ним Надежду митюшкину. Третьим шел я:) Потихоньку автозак заполнялся. Все происходило неприлично спокойно. ОМОНу это показалось неправильным и несколько ребят получили увесистые тычки.

Диалог плавно перешел в скандал и ОМОНовцы успокоились.

Погрузив, нас куда-то повезли. Мы устроили перекличку и, с удивлением, обнаружили, что нас уже 18 человек:) К первоначальной компании добавился оператор и четверо молодых людей.

Как оказалось, поездка длилась более 3-х часов. Сначала нас привезли в ОВД «Тверское», затем, кажется, в ОВД «Китай-Город», потом в ОВД «Краснопресненское» потом еще куда-то. никто нас «брать» не хотел, никому мы были не нужны. Попытка доехать до ОВД «Басманное» превратилась в увлекательное приключение. Похоже, водитель просто заблудился.

Езда в автозаке мало чем отличается от поездки на обычном рейсовом автобусе. Тепло. Правда, есть несколько отличий. окна наглухо задраены и на них решетки. Свет полицейские не включают принципиально (берегут лампочки?) и ощутимо воняет выхлопными газами. Меня до сих пор не покидает мысль, что газы — неспроста. И это не конструктивный недочет, а искусная «модернизация».
Как правило, народ в автозаках не в пример душевнее, чем в общественном транспорте:)

По дороге мы позвонили юристам «Солидарности» и сообщили фамилии. Статус наш был непонятен. Куда везут — военная тайна. Было ясно одно — планы у полицейских были недобрые…
На втором часу «катания» мы отзвонились в 02, дежурному по городу и дежурному прокурору.

Полиция имеет свои инструкции. Чтобы задержать человека, должен быть составлен протокол задержания. Чтобы его насильно переместить — протокол доставления. Понятно, что выполнив чью-то команду: «Берите всех, там разберемся!», капитан Сорокин нарушил закон. И в ОВД нас не брали, так как «товар» был «контрафактный», т. е. без надлежащим образом оформленных документов.

В конце концов нас привезли в ОВД «Лефортово». К этому моменту нас сопровождал автомобиль с юристом «Солидарности».
на стоянке мотор не глушили. Когда выхлопными газами стало вонять совсем невыносимо, полицейские сжалились и проявили гуманизм — они заглушили мотор.

Прошло 5 минут, 10. ничего не происходило. Мы сидели в темноте, за нами никто не шел. Прошу прощение за подробности, но очень хотелось в туалет.

Примерно через час у автозака вылетело окно (полтергейст?), сотрудники испугались, что мы повылезаем из образовавшегося отверстия и девушек пустили по нужде. Через некоторое время и остальных пригласили в отделение.

Самые продвинутые предположили, что мы задержаны и потребовали адвоката, отказываясь общаться до его появления.

С допуском защитника был отдельный цирк с конями. Как я говорил, машина с адвокатом ехала прямо за нашим автозаком. Но в отделении он никак не появлялся.
Первая версия полиции была6 «А он не хочет сюда идти!» Лукавство было разоблачено немедленно — одним звонком защитнику. Потом нам стали говорить, что адвокат «Вот-вот подойдет!». Но он все не шел. Тогда мы позвонили в ОНК. После их приезда к нам допустили защитника. И оказалось, что н7икакие мы не задержанные, вопросов к нам у полиции нет. А наша напричастность к «массовым беспорядкам на Пушкинской» уже установлена — у полиции свои методы.

Размышления

1. Даже страшно представить, как сложились бы события, если бы нас, к примеру, обыскали. Я был обвешан рациями, как новогодняя елка игрушками (волонтерство на митинге). Карманы набиты разного рода ленточками (отобранными у провокаторов) и антипутинскими значками. Практически у каждого из нас был бейдж «Митинг-организатор» или «Митинг-Безопасность», а у некоторых — несколько. Среди нас был официальный заявитель проведения митинга на Пушкинской площади. «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу…" Бредовая фантазия полицейских о нашей причастности к «массовым беспорядкам на Пушкинской» обрела бы вид твердой уверенности. Почему-то у меня нет сомнений, что газеты наутро пестрели бы заголовками о том, что у стен Кремля поймана и обезврежена группа террористов-любителей (а может и профессионалов, как знать?), успешно организовавших «массовые беспорядки на Пушкинской» и замышлявших какую-нибудь гадость против обитателей уютных Кремлевских кабинетов…
2. Разошлись мнения, зачем полиции все это было надо. Опытные товарищи высказали мысль, что просто была команда расчистить площадки вокруг Кремля «на всякий случай». Мое ощущение — полицейские начальники очень хотели изобразить бурную деятельность. Не обеспечить порядок, а именно изобразить деятельность. При единоначалии и необсуждении приказов, это неизбежно выливается в идиотскую ситуацию, когда капитан Сорокин (думаю, что приличный человек и порядочный офицер) обязан выполнить приказ (задержать супостатов), но для этого он должен сам совершить преступление. В результате, количество граждан в России неизбежно увеличивается:) Такая вот обратная связь:)

Напоследок, завет — не гуляйте ночью в Москве с белыми ленточками возле МакДональдсов — это плохо заканчивается. Их явно финансирует «Госдеп», а власти этого очень не любят!

Источник

Приехал на Лубянскую площадь за полчаса до часа «Х». Здесь уже было два десятка коллег и подходят еще. Стоим ждем. Количество полиции на углу Малого Черкасского к 19–00 растет. Вот какой то капитан, завидев девушку с белой ленточкой на лямке рюкзака, предлагает ей пройти в автобус. Мы обступили. Снимаем. Полицейский видя такое пристальное внимание и уловив настрой окружавших его людей с камерами, предпочел от девушки отстать.

Прессы уже столько, что она не умещается на узком тротуаре. Проходят колонны солдат внутренних войск. Редкие прохожие протискиваются сквозь толпу из полиции и журналистов. Слышаться противоречивые команды в мегафон: «Освободите тротуар!!!» «Освободите проезжую часть». Прохожий с флагом «Единой России» выронил трехцветную ленточку. Поднял и привязал к опоре дорожного знака. Тут же подскочил капитан с вопросом «ЭТО ЧТО ТАКОЕ? ДЛЯ ЧЕГО?». Объясняю, что не хочу, чтобы цвета Российского флага были растоптаны сапогами. Он на секунду задумался и выразил благодарность…

Опять какой то подполковник пытался задержать коллегу из «Ъ» приехавшего на велосипеде, в ярком жилете, на котором белая лента была приколота значком с портретом Прохорова. Только журналистское удостоверение спасло его от задержания. Начали появляться первые активисты «Другой России». Успел заметить, что их уже «вели» от метро сотрудники в штатском и давали наводку офицерам руководившими задержаниями. В какой-то момент со стороны увидел, что началась какая то толчея и засверкали блицы. Я рванулся к автобусу наперерез движущейся группе. Девушку с разорванной картонкой, на которой было что-то написано фломастером, запихивали в автобус с решетками.

Началась давка. «Все смешалось в доме Облонских». В основном в толпе были снимающие журналисты. Послышалась команда «Зачищаем!». Откуда то выскочили ОМОНовцы в шлемах с забралами и грубо начали теснить прессу. Получил достаточно сильный толчок в грудь. Вырвался из разорвавшегося кольца оцепления. Подошел к стоящему старшему офицеру руководящему операцией и в деликатной форме указал на недопустимость действий его подчиненных по отношению к журналистам. В ответ услышал: «БЕРИТЕ ЭТОГО!». Подскочило четыре или пять «космонавтов» схватили за руки, попытались подсечкой свалить на землю.

Ага. Фигушки. Мои сто килограмм, да плюс еще аппаратура. Не так просто это сделать. Кричать я журналист бесполезно. Люди в скафандрах похожи на андроидов, выполняющих полученную команду. Не сопротивляюсь, чтобы не было повода инкриминировать противодействия полиции, да еще и аппаратура на боку. Хоть и казенная, но все ж жалко.

Завели в автобус. Там уже пара задержанных. Девушка вцепилась в решетку и не дает закрыть дверь. Полицейские безрезультатно пытаются разжать ей руки. Раздается голос: «Давай зажигалку» и в полутьме после щелчка загорается огонек. Судя по комментариям, собираются прижечь руку, но видимо моя камера их останавливает. Отзваниваюсь в редакцию. Сообщаю о случившемся. Показываю сотрудникам МВД пресс-карту. Отвечают, что разбирайтесь с начальством. Прошу позвать старшего. Никакого эффекта.

Минут через 10 позвонили девушки из пресс-службы ГУВД. (В Твиттере коллега Сергей Пономарев уже дал информацию о моем задержании). Попросили узнать номер автобуса в котором я нахожусь. Где то рядом находится их сотрудник, который может меня отсюда вытащить. Начинают заносить других задержанных. Опытные активисты делают все возможное, чтобы заблокировать собой вход. Самые захватывающие баталии разворачиваются в тамбуре. Но полицейские все-таки запихивают их по одному. Они в ответ активно сопротивляются. Женщина бьет ногой в спину ОМОНовца с криками «Не трогай моего сына!!!».

Третий закон Ньютона работает. Действию всегда есть равное и противоположное противодействие. Чем активнее сопротивляются оппозиционеры, тем жестче на них воздействуют. Снимаю все происходящее, надо же воспользоваться ситуацией. Коллеги толкаются на улице, а мне задержанных приносят прямо под объектив. Темно. Автофокус в темноте работает отвратительно, даже с подсветкой от вспышки. Меняю флешку. Прячу в карман. Хотя это и незаконно, но могут вытащить из фотоаппарата. Понимаю, что выйти здесь мне уже не удастся, даже при вмешательстве пресс-службы.

В автозаке появляется Евгений Архипов председатель ассоциации адвокатов России «За права человека». Снимал его раньше на пресс-конференциях в ИЗВЕСТИЯх. Отъехали от Черкасского переулка. Задержанные бьют ладонями в железную перегородку клетки, выкрикивают лозунги. В тамбуре остались двое. Их не смогли затащить внутрь, поэтому приковали «браслетами» к поручням. Девушка лежит на сиденье. Над ней трое бойцов, один из которых придавливает её коленом.

Гадаем в какое УВД повезут. Душно. Минут 30 автобус крутится и петляет по центру Москвы, периодически останавливаясь для того, что бы узнать дорогу. Поэтому непонятно, куда едем. Задержанные смеются. Советуют «взять языка». Наконец автобус заезжает в ворота ОВД «Замоскворечье» на Пятницкой улице. Звоню в пресс-службу. Там говорят, что уже предупредили дежурную часть. Начинается выгрузка. Выволакивают без особых церемоний парня лежащего в тамбуре, если бы было у него побольше волос, некоторой части он бы лишился. Потом девушку.

Я выхожу одним из первых. Я не сопротивляюсь, но меня сопровождает сотрудник полиции держа руку так, чтобы в любой момент можно было меня блокировать. Уже внутри офицер в штатском, спросив мою фамилию, провожает на выход. Прохожу мимо привезших нас ОМОНовцев. Они удивленно смотрят на меня. Один спрашивает: «Что это я тут хожу?». Отвечаю, что предупреждал, что отпустить меня надо было раньше. Еще несколько шагов и я на свободе.

(оригинал)

Когда объявили бессрочный митинг (под прикрытием встречи с депутатом от СР Пономаревым), французская радио-журналистка спросила меня — как вы относитесь к идее бессрочного протеста? Планируете остаться здесь до утра? Умиляют меня эти европейцы, право слово. Мне-то после декабрьских событий было совершенно очевидно, что никто не простоит на площади не то что до утра, а даже до полуночи. Нас просто уберут. ОМОНом. И действительно, довольно скоро площадь оцепили, и всем приказали расходиться. Мы ответно проскандировали «Мы не уйдем». Обстановка накалялась. Объявили подготовку к штурму. Мы стали сцепляться и организовывать колонну. Если бы еще не глупые пингвины, которые мельтешили перед нашими рядами и, всплескивая руками, пытались усовестить (!) ОМОН в духе «что вы делаете? Мы ничего не нарушаем. Мы же граждане вашей страны!», то, вероятно, наше сопротивление было бы более эффективным. На каком-то форуме читал: «Умиляет меня это тупое добродушие русских людей. Их уже убивают, а они все спрашивают — вы чего толкаетесь?». То же и здесь. Нас совершенно недвусмысленно предупредили, ЧТО именно с нами сделают. Вот и надо было действовать по ситуации.

46.101.176.220/sites/default/files/styles/media-image/public/o_29?itok=6EZBpuLY» />

ОМОН пошел на штурм. До сих пор нас обычно давили щитами. Сегодня у них не было щитов, только дубинки и электрошок. Видимо, шутки кончились. В первую минуту после столкновения ты чувствуешь себя куском железа между молотом и наковальней. Сцепка еще держит, еще упирается, в какую-то секунду даже кажется — мы устоим!.. Но потом нас отрывает, сносит, скользкий парапет фонтана выворачивается из-под подошв. Краем глаза замечаю кучку людей, которые сели на снег и заново сцепились. Островок сопротивления в водовороте из силовиков. Ухитряюсь, извернувшись, упасть с ними рядом. Меня хватают и притягивают. Сверху падает кто-то еще. И теперь уже я его держу. И вот отсюда, снизу, я вижу голубые всполохи электрошокеров и дубинки, поднятые над нашими головами — для удара?.. Ясно представляется, как они начинают бить по головам. Но ОМОН колеблется. В сидящей толпе слишком много девушек и есть пенсионеры. Люди скандируют «Где ваша совесть?!». Начинают тыкать шокерами в ноги впереди сидящих. А сидящих с краю — отдирать. Хватают парня, которого я держу за плечи. Я не разжимаю рук, нас вместе тащат по асфальту, дергают… немеют пальцы, если бы перехватить чуть поудобнее! Нет времени. Рывок. Еще рывок. Нас отрывают друг от друга, и, подхватив с асфальта, тащат в автозак. Я упираюсь ногами — но это дохлый номер, тут же два омоновца подхватывают за ноги, несут уже втроем. Тот, что держал за плечи, почему-то отпускает, я вишу вниз головой. В запрокинутом небе вижу темные фигуры журналистов, объективы камер. Потом мир переворачивается. Рядом со мной парней со всей силы швыряют на стену автозака. А меня заталкивают внутрь. Там уже сидит человек десять, а через четверть часа будет двадцать с лишним, мы не будем помещаться на скамейках.

И вот мы сидим в машине. А снаружи слышен глухой стук. Это очередного человека припечатывают мордой к автозаку. Удар. Еще удар. И вдруг: удар — и стон. Мы начинам шуметь, стучим по стенкам изнутри. Но соседи начинают нас одергивать — тихо, это бесполезно, в автозаке демократии не существует… Это — осторожность? Прагматичность? Нет, простите, это — трусость. В духе — радуйся, что тебе самому не врезали, и не встревай, что бьют кого-нибудь другого? Новый арестант заходит в автозак уже с окровавленным лицом, и мы передаем ему салфетки.

Едем в ОВД. Стоим там в автозаке три часа. То ли нарочно тянут время, чтобы попозже оформить протокол, то ли действительно не успевают.

В конце концов нас оформляют по КоАПу, 19.3 — Неповиновение. «В особо дерзкой форме», уточняет протокол. Знаете, я полностью согласен и с формулировкой, и со статьей, и не намерен потом на суде отмазываться, что просто шел мимо. Останемся последовательными до конца. Но вместе с нами задержали и людей, которые на самом деле шли к метро. В частности со мной вместе сидела молодая семейная пара, которая возвращалась с митинга домой, к ребенку. У них были белые ленты, и какой-то самодовольный полицай начал читать им нотацию — и вам не стыдно, тэ-тэ-тэ, страну разваливаете. Они ответили — мы не страну разваливаем, а защищаем справедливость, и стыдиться нам нечего. А эта харя вызверилась — в автозак! Так они там еще ДО штурма площади минут сорок сидели. (оригинал)