Мои друзья, активисты неформальной группы «Екатеринбург за Свободу», собрались отметить день рождения Надежды Савченко.

Я намерена была присоединиться к ним из сочувствия к Надежде и в целях мониторинга общественных событий, который веду в большей стапени для себя самой, чтобы быть в курсе общественных тенденций в городе… Но осталась допечатывать в «Мемориале» раздаточные материалы по программе правовой помощи призывникам, которые я должна была передать чуть позже одному из участников этих одиночных пикетов. Приехала я на велосипеде, когда все листовки (в поддержку Савченко — ОВД-Инфо) уже раздали, но один активист, Сергей Зыков, еще стоял в одиночном пикете. В момент моего приезда его стала окружать полиция. Мы (человек 10–12) подождали немного, наблюдая ситуацию с другой стороны дороги, чтобы не нарушить его ОДИНОЧЕСТВО на пикете, а потом подошли к коллеге, доказали полиции, что он ничего не нарушает.

Полиция уехала, а мы спели у консульства Украины песню, посвятив ее Надежде Савченко, и пошли гулять в Исторический сквер. Прямо на пешеходную часть сквера въехал полицейский автомобиль, и туда затолкали двух самых молодых ребят, сказав, что они похожи по ориентировке на маньяка-насильника (оба? между тем, они сами друг на друга не похожи!). Я стояла ближе всего к ребятам и сказала, что хочу поехать с ними в отделение полиции и посмотреть сама ориентировку и прошу меня взять в автомобиль. Меня довольно грубо оттолкнули, а потом, видя наше общее продолжающееся возмущение происходящим, сказали, что и на меня тоже есть ориентировка по подозрению в преступлении (на маньяка-мужчину?!) и затолкали в полицейскую машину. Впрочем, я не сопротивлялась, естественно.

Мне вменили организацию митинга и руководство оным, видимо, потому, что мои более юные друзья уважительно обращались ко мне по имени-отчеству… Ну, еще я разозлила сотрудников полиции тем, что отказалась подписывать протокол задержания, полный вранья, и давать какие-либо объяснения. Из 9 задержанных 7 отпустили, а меня и того, кто стоял в одиночном пикете (Сергея Зыкова), задержали на 48 часов. Должны были при этом повести на суд на следующий день, но просто из вредности продержали 2 ночи.

Друзья завалили нас передачами вкусной еды, передали спальники, 4 раза приходили члены двух групп ОНК (общественной наблюдательной комиссии). Благодаря этому за время нашего сидения значительно улучшились условия содержания заключенных… Суд назначили на раннее утро второго дня, чтобы никто не успел проснуться (но люди все 2 дня были на низком старте и многие все же пришли на заседания!). Полиция уже стремилась поскорее избавиться от нас, так как мы к этому отделению привлекали слишком много внимания. Провожали нас из отделения разве что не по ковровой дорожке… То, что мы были задержаны не из-за прямых конкретных нарушений, приписанных нам, а именно за поддержку Надежды Савченко, получило подтверждение фразой полицейского, сказавшего при нас своим коллегам, что ведет в машину задержанных «по Савченко» (а вовсе не по поводу нарушенных правил проведения публичных мероприятий!).

Мой адвокат оказался идейным противником Савченко, поэтому его нельзя было заподозрить в предвзятости и ангажированности в нашу пользу, тем не менее, он проявил себя высоким профессионалом и очень четко точными вопросами всё вывел на чистую воду — все противоречия, точнее, полное вранье полицейских протоколов… Весь процесс мы записали и расшифруем на днях — это того стоит. Выяснилось, что это был вовсе не митинг, а одиночный пикет и после него — прогулка, что я не была организатором и руководителем, что мы не выкрикивали лозунги на несанкционированном публичном мероприятии, а я не раздавала листовки, которых у меня не было… Меня по решению суда освободили из-под стражи, но признали участником несанкционированного мероприятия и оштрафовали на 10.000 р. (при этом других «участников» вообще освободили от административной ответственности еще в полиции сразу после задержания, признав, что не было самого события правонарушения!)! Мы, естественно, будем штраф обжаловать. Суд над моим «подельником» Сергеем Зыковым перенесли на 19 мая.

В камере было ужасно утомительно НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ. Я читала вслух стихи, которые помню. А Сергей пел песни в соседней камере (нам друг друга было хорошо слышно). Выспалась я на месяц вперед. Приобрела ценный опыт, который оцениваю вполне позитивно.

И «свобода нас встретила радостно у входа» в суд объятиями друзей, которые все два дня дежурили у полицейского участка и около суда… Ради этого стоило поспать на жесткой лавке, честное слово!!!

Спасибо всем за дружбу и поддержку!

Надеюсь, это наше общее чувство передастся Надежде Савченко, поздравить которую в днем рождения мы вышли в этот день в разных городах.

Хочу выразить глубокую признательность Глебу Эделеву («ДПН-Информ») и его другу — адвокату Роману Качанову,
которые постоянно интересовались ситуацией и в значительной мере координировали ее «снаружи», информируя широкую общественность, а также оказали неоценимое содействие в предоставлении достойного адвоката — Владимира Яковлевича Капустина. Очень благодарна зам. председателя ОНК Свердловской области Вячеславу Башкову и всем его коллегам, посетившим нас, и, конечно, самому адвокату Владимиру Яковлевичу Капустину.

У нас вчера открылась выставка «Мы победили». Мы выразили свою позицию по поводу истерии с использованием символов победы, когда день скорби превращается практически в Новый год, в праздник. У нас были инсталляции по этому поводу: что война — это мясорубка, что война — это трагедия. И о последствиях: вот, мы победили — и какой итог, в сегодняшней России мы возвращаемся обратно, во времена Сталина, в тоталитарное общество, где нет свободы слова, где закон попирается. И на этой выставке произошло то же самое.

Я находился в галерее, она была закрыта. Открытие было вчера, мы провели вечер и не обговаривали, будет ли она открываться еще. Постучался человек, я ему открыл — подумал, может, это сосед или посетитель, в эту галерею часто заходят знакомые Петра Войса (хозяина галереи — ОВД-Инфо). Он сказал: «Я хочу посмотреть выставку». Назвался журналистом. За ним вошли все остальные. Они запустили его как троянского коня.

Ворвались люди в штатском, полицейские, не представились, естественно. Среди них был Алексей Окопный из Центра «Э». Шесть таких бугаев. Стали требовать паспорт от меня. Когда я сказал, что паспорт им не отдам, они начали меня в подсобке избивать. Били по животу, по голове, чтобы не оставлять следов. Скрутили меня, забрали ключи, студенческий. В подсобке начали шарить. Когда меня скручивали, я кричал «Помогите!». В соседней комнате были сотрудники полиции при исполнении, был этот журналист — то ли «РЕН-ТВ», то ли «НТВ», — но они даже никак не среагировали.

Они изъяли практически все экспонаты, переворошили всю подсобку, кабинет без присутствия владельца, конфисковали процессор компьютера. Потом опечатали помещение, меня отвезли в ОВД, там взяли какие-то объяснения, отпечатки пальцев сняли и отпустили. Туда же привезли все вещественные доказательства, чтобы, как они сказали, после праздников переправить все в прокуратуру. Дальше прокуратура будет думать, что это — экстремизм, оскорбление каких-то чувств, пропаганда.

Это была художественная выставка, мы использовали художественные приемы, то есть никакой идеологической пропаганды здесь не было.

Эта галерея существует с 1989 года, это вторая в России частная галерея, после нее уже Гельман открывался. Мы в легком шоке, особенно я, потому что меня в первый раз избивают сотрудники Центра «Э» в подсобке. Но мы будем бороться против этого беззакония и произвола.

По моему глубокому убеждению, с дурными законами необходимо бороться единственным способом — не соблюдать их. Просить у власти разрешения провести массовый митинг или шествие, выражающие протест против власти, издающей дурные законы, и согласиться на пикет с плакатиками, оплевываемыми проходящими мимо «патриотами», — это позор, более того — и это главное — замораживание массового характера оппозиции к дурной власти. Власть, учуяв слабину, порожденную отсутствием мужества и стойкости, отбросила оппозицию на задворки не только города, но и времени, и в результате ее протест не возрастает, а ослабевает. А нужно просто, пользуясь Конституцией, оповещать власть о предстоящем марше или митинге и призвать выйти на улицы вне зависимости, как к этому относится сама власть. Вспомните конец 80-х. Вначале выходили десятки, жертвующие свободой, потом сотни, тысячи, десятки тысяч и в конце миллион на Садовом кольце. Массы сломали хребет советской власти, массы остановили танки на Садовом кольце, массы готовы были взять в руки заготовленное оружие, чтобы защитить отвоеванное.

С этими мыслями мы с Игорем Царьковым приближались к Болотной площади, игнорируя жалкий пикет, оскорбляющий наше политическое достоинство. Впереди, оглядываясь во все стороны, медленно шла старушка. «Вы что ищете?» — «Где тут Болотная площадь?» — «А вам зачем?» — «Хочу помолиться за заключенных». Я не мог удержать слез. Она шла к людям помолиться. Может быть, ее внуки оказались за колючей проволокой, и она принимала скопление людей за молебен, полагая, среди многих ее молитва быстрее достигнет ушей Бога. «Бабушка, вы не оглядывайтесь на те купола за кремлевской стеной, они осквернены, вон молитесь на купола на Софийской набережной». Мы пошли дальше. Да что такое, опять старушка, маленькая, сгорбленная, морщинистая, ну, прямо грибочек, а седые волосы перехвачены желто-голубой лентой. «Иду со всеми, чтобы кровь не лилась». Я не стал расспрашивать, не выдержал бы, разревелся. Может, ее внуками Путин играет в солдатики на Украине.

Площадь заставлена автобусами, новенькими, чтобы пяди не осталось для протестантов. Тут же дежурят автозаки, готовые к утрамбовыванию своих внутренностей. На пятачке против мостика влюбленных понемногу собираются люди, все больше пожилые. Но пока их меньше, чем ментов и омоновцев. Встречаем знакомых или знакомимся. Вот одинокий, должно быть, татарин, стоит в сторонке. Знакомимся. Ведь здесь все свои, одной крови. Оказывается, специально прилетел на митинг (заметьте, не на пикет) с Екатеринбурга. Оля Кашкарова потом рассказала, что его задержали, ночью отпустили, он тут же улетел в свой город и утром вышел на работу (она с ним созвонилась). Сергей, под 80, ходит, вибрируя — знаете, такая старческая тряска. Из шестидесятников. Не пропустил ни одного митинга. Приходим с ним к общему философическому заключению: мол, в России все течет, и ничего не меняется. Саша, обвешанный фотоаппаратами, старый знакомый. Говорит, если все заснятые им снимки и видео сложить в один ряд, то ими можно обмотать экватор, но эта его работа напоминает ему сизифов труд. Я задумался и пришел к выводу, что это тоже философическое заключение.

Мы с Игорем, обвешанные белыми лентами, словно священные древа, передвигаемся от кучки к кучке. Все больше молодежи. Забегали менты, обеспокоенные равенством сил. Вот с мостика спускаются толпы, сбежавшие с блок-поста пикета. Равновесие нарушается. Похоже, полиция выходит на тропу войны. Замелькали томагавки, слышны боевые кличи рупоров: «Граждане, расходитесь, митинг не санкционирован», — и дальше рефреном. Народ безмолвствует. Никто не сдвинулся с места. Засуетились репортеры. В информационный век их становится всё больше. Скоро они заселят всю планету. Интересно, кого они тогда будут снимать?! Впрочем, я их понимаю, сам был таким суетливым, не помню, на кого работал: то ли на Южно-Африканский Союз, то ли на Альфа-Центавру. Мы с Игорем успели дать интервью «Рейтеру»: если они успели снять момент, когда нас упаковывали в автозак, сюжет, можно сказать, удался, и гонорар обеспечен. Нас с Игорем будут созерцать в Южно-Африканском Союзе и на Альфа-Центавре, поскольку в России радиоволны заглушаются шумом патриотических березок. И вообще, к слову пришлось, шум отечества нам сладок и приятен.

Наконец, омоновцы перекрыли истекающий людьми мостик, а менты занялись огородным делом: выдергивали людей, как репку, и складывали в решетчатые корзины на колесах. Я никак не мог понять, каким принципом они руководствуются, выхватывая людей из толпы. «Вон того в белой рубашке!» — слышу микрофонный голос. Смотрю, стоит парень, спокойно наблюдает за охотой на ведьм, ленточек на нем нет. Подбежали четверо и поволокли, за парнем следует дорожка, оставляемая граблями его ног. Понял — белая рубашка, запретный цвет. «Позор, позор!» — это боевой клич с противоположной стороны, увы, безоружной. Удивляет жестокость, с которой выхватывают людей. Вот ухватили Сергея и поволокли в автозак. Молюсь, чтобы его не прихватил инфаркт по дороге. Вон догоняют подростка. Догнали. Мало тренировался малый. С размаху швырнули в гостеприимно распахнутую дверь автозака. Вокруг бегают общественные счетчики, считают, скольких упаковали. Упакованные автозаки отъезжают, подкатывают новые. Я тоже считаю — около сорока. Но сбиваюсь со счета — не успеваю вертеть головой, чтобы охватить всю панораму срежиссированного театрального действа. Вижу кучку репортеров вокруг Льва Пономарева. Его не хватают — авторитет, много ненужного шума накануне театрализованных торжеств по поводу взятия штурмом то ли Берлина, то ли Дебальцево. Мы с Игорем ждем своей очереди, отодвинув подальше Олю Кашкарову от наших украшенных опасным цветом фигур (у Оли больные руки). Репортеры тоже понимают, что подходит наша очередь, и сосредотачиваются вокруг в готовности. И точно, пришел и наш черед. Но, видя, что я с клюшкой, поддерживаемый под руку заботливым Игорем, вежливо предлагают пройти. Я усиленно хромаю, навалившись беспомощно на Игоря, демонстрируя телеоператорам безжалостность системы. Тоже театральное действие. Сопровождаемые полицейским эскортом оказываемся перед ступеньками дверей автозака. Ага, тут тоже можно продолжить роль. Мои ноги теряют способность сгибаться в коленях и никак не могут нащупать, куда ступить. Мне угодливо помогают люди в черном. Оказавшись в салоне, я вновь приобретаю способность нормально передвигаться.

Ба, знакомые все лица: Елена Глушко, Оля Мазурова, Оля Трусевич, Нина Фальковская. Учителя, медики, гуманитарии, одним словом — пятая колонна. У всех смартфоны и ноутбуки. Нас бурно приветствуют, снимают и тут же передают информацию в Белый дом Обаме: мол, гони деньги на выкуп плененных. Знакомимся с незнакомыми. Среди нас член-корр Академии наук с другого города (не буду называть его имя и название города, а то по возвращению домой он обнаружит, что со вчерашнего дня добровольно уволен в звании младшего научного сотрудника). Ввели человека, сразу вызвавшего подозрение, — вот оно, профессиональное чутье. «А вот и провокатор!» — голос из салона. — «Я провокатор? Докажите!» Почуяв неладное, попросился назад, уверяя, что журналист, и демонстрируя какую-то карточку, никак не похожую на удостоверение журналиста, уж в этом я разбираюсь. Его вывели. Теперь здесь все свои, не считая ментов в кабине, откуда доносился мат — обычная лексика патриотов. Женщины стали орать на них, требуя пользоваться менее украшенной лексикой, и чтобы не слышать ее, запели. И так с песней покатили по Москве в поисках свободного приюта для нас, так как все ОВД были переполнены. Как все знакомо по 80-м годам, когда мы с Игорем и нашими единомышленниками совершали многократные автозаковские экскурсии по Москве, которые заканчивались 15-20-суточным отдыхом в «пансионате» «Березки» (так мы нарекли это гостеприимное заведение), где мы отказывались от его изысканной кулинарии, предпочитая медицинское голодание ради похудения.

Место для нас нашлось в Красносельском ОВД. Женщины тут же вынудили командира взвода извиниться за мат. И тот, извиняясь, объяснил свою языковую несдержанность стрессовой ситуацией при его работе. Ему рекомендовали сменить работу, где бы он мог общаться с людьми на чистом русском языке. Надо сказать, что женщины — а их было большинство в нашем автозаке — не упускали любую возможность подловить ментов в их правовом невежестве и тут же хором набрасывались на них, от чего я испытывал колоссальное удовольствие, каждый раз разражаясь смехом.

Мы с Игорем прекрасно понимали, что сажать нас не будут — зачем давать повод накануне торжеств иностранным журналюкам лишний раз клеветать на демократичную Россию? Перед нами разложили какие-то бланки и попросили написать объяснения нашего преступного поведения, после чего сразу же отпустят. Игорь поднялся и громогласно потребовал от них извинений за неправоправное задержание и убрать охрану от выхода, в противном случае мы прекращаем с ними всякое формальное общение. Я добавил, что в свою очередь требую от них письменного объяснения за их правонарушительные действия. Мы не прерывали связь с внешним миром, передавая приветы друг другу. Самое приятное было от Бори Беленкина из Мемориала: «Вот, суки, и тебя взяли». Саша Черкасов, который тщательно следил за процессом, рьяно подбадривал нас. Тимоша, мой внук, сожалел, что он не с дедушкой, а дедушка радовался, что он здесь не со мной. Таня Кудрявцева тоже пожелала быть вместе с нами. Понимаю, сколько бы типов в черном с номерными бляхами могли бы появиться в фейсбуке.

Для меня было новостью, что теперь протоколы мы должны были писать сами на себя (объяснения), подтверждая данные предъявленными паспортами. Новые времена, новые песни. Прежде протоколы оформляли сами милиционеры, требуя подписать любую ахинею, которую они туда вносили. Мы никогда их не подписывали и не предъявляли паспорта, а обыскивать они не имели права до суда, хотя знали каждого из нас наизусть. Помню, как они однажды вышли из положения: взяли меня за ноги, подняли и трясли до тех пор, пока не вывалился паспорт. С тех пор я застегиваю карманы.

Женщин, заполнивших анкеты, тем не менее не отпускали, как было обещано. Подозреваю, издеваясь, удерживая до тех пор, пока остановится транспорт, а там как хотите, хоть ночуйте на улице. Одна девушка, имени не знаю, умоляла отпустить ее, она живет за городом, а последний автобус отправляется в полпервого ночи. Не снизошли. Ей стало плохо, вызвали «скорую». Как стало известно позже, ее рвало, и она потеряла сознание. Может, была в положении. Отпустили только член-корра — у него билет на самолет. Он попрощался, оставив нам с Игорем визитки. Положение смешное. По протоколу в милиции должны были вести разъяснительные беседы с нами. Получилось наоборот. Вели разъяснительные беседы с ними. И надо сказать, довольно умно-убедительные — все-таки высшее образование. Полицейские выглядели жалко-беспомощными. Переключили внимание на нас, угрожая оставить нас на трое суток, снять отпечатки пальцев для опознания и пр., а мы их крыли юриспруденцией. Милые женщины, вполне разделяя нашу позицию, были обеспокоены нашей судьбой. Не решаясь уговаривать нас, обратились за помощью к внешнему миру. Ко мне обратился Лев Пономарев, предлагая снизойти, ведь на свободе мы капля за каплей преодолеем их. Я понимаю позицию Льва, по-человечески ему жаль нас — свои ведь, кровные, — но согласиться с ним не мог, как мы не соглашались с ним в 80-е, с лозунгом «Вся власть Советам!», в то время как мы ратовали за разделительную структуру власти. Он пожелал нам с Игорем сохранить себя для борьбы. Наконец к нам прорвался адвокат, Виталий, опять же преодолев барьер правового невежества. Он не мог не согласиться с нашим непреклонным принципом поведения. И в требовании к полицейским освободить нас ссылался на закон, дышло которого те повернули в свою сторону. Они долго вращали его, пока Виталий не вышел из терпения, и пригрозил им устроить общественный скандал, который превратит торжественный звон праздничных литавр в какофонию: как, мол, воспримут арест иностранные гости, приглашенные на торжества. Мы попросили Виталия увести женщин, из солидарности стерегущих нас у входа в ОВД, и попрощались с ним.

Мы понимали, что социальные сети уже переполнены информацией о задержанных, что «Комитету 6 мая» уже известны их списки, кто в каком автозаке и в каком ОВД. Так что вычислить нас было не трудно. И полицейские этим занялись, пока мы с Игорем мирно беседовали, завидуя нынешнему поколению, обладающему такими средствами информации, не то что в наше время, когда мы вынуждены были расклевать листовки по всему городу, призывая прийти на митинг. Наконец, они вычислили Игоря и сверили со своей базой данных. Пригласили каких-то узбеков в качестве понятых подписать составленный ими протокол и обратились к Игорю: «Вы свободны! Можете идти!» Игорь обхватил меня за плечи и сказал, что он не уйдет отсюда, что они могут вынести его только на руках, если им удастся оторвать его от Молчанова. Полицейские молча приняли это к сведению и вновь склонились над компьютером. Я понимал их затруднения, сочувствовал им — обо мне в сетях столько противоречивой информации, которая не может совпасть с базой данных. В одной только Википедии неверно указаны мой день рождения, место рождения и места проявления моих многочисленных профессий, а в других сетевых источниках и того хуже. Выковыряли из интернета мое фото. «Это вы?» — «Нет, не я. Здесь изображен русский, а я чукча». Зашел начальник ОВД и сказал: «Хватит возиться, кончайте с ним!» Довольно двусмысленная фраза: то ли казнить, то ли на все четыре стороны. Подозвали узбеков, те на чем-то расписались, и мы, прихватив тяжелейшие пакеты с продуктами, которые доставила в ОВД группа поддержки, вышли за ворота, пожелав полицейским спокойной ночи. Москва спала, грезя демократическими снами. Мы поджидали заказанное такси, как вдруг прямо у ворот остановился шикарный черный автомобиль. Из него вышел молодой человек и три девицы. Я, предполагая, что это наши, подошел к ним и спросил: «Вы с Болотной?» Меня не поняли, и после короткого объяснения молодой человек объявил: «Я патриот!» — и брезгливо отошел. Игорь взял меня под локоть: «Ты что, не понял, это ведь дядька-мамка привез ментам проституток на субботник». — «Какой субботник ночью?» — «Сам догадайся». Я подумал и догадался. Отстал я в понимании современного сленга.

Такси увезло нас к Игорю. Мы чувствовали себя свободными в несвободной стране.

Оригинал

Шествие, организованное КПРФ, было запланировано на 14 часов, сбор участников начинался с 13.30 в сквере Дальзавода. Я вышел из дома в 12.45, намереваясь встретиться в центре города с несколькими товарищами и вместе направиться на мероприятие, где планировал выступить и сообщить новости о ситуации с нарушением прав школьников поселка Преображение.

Около 13 часов на остановке «Покровский парк» возле торгового лотка с пянсе меня остановили два сотрудника полиции в форме (по виду ППС). По недоброй местной традиции они не представились и не предъявили служебных удостоверений, но мне удалось разглядеть номер жетона одного из них, 003 107. Заявив, что подозревают меня в хищении ноутбука и мобильного телефона из магазина, они без понятых и составления протокола произвели личный досмотр и изъяли у меня мобильный телефон и паспорт. Мои требования обеспечить законность процедуры досмотра путем привлечения понятых и составления протокола были проигнорированы.

После обыска подъехала полицейская машина, куда меня и загрузили для доставки в Ленинский отдел полиции. В отделе патруль сдал меня дежурному. Через некоторое время меня отвели в кабинет, где в течение нескольких часов со мной «общались» трое непредставившихся и не предъявивших удостоверений оперативных работников. Мне было сообщено, что некий гражданин Иванов А.Б. написал заявление о том, что был избит и ограблен лицом, чьи приметы полностью совпадают с моими. Примечательно, что в отличие от патрульных, искавших магазинного вора, оперативники расследовали дело о грабеже, Иванов заявил, что с него сняли золотые украшения и отняли деньги. Таким образом, задержали меня по одному делу, а допрашивали по другому. Никаких документов, удостоверяющих реальное существование такого заявления мне предъявлено не было.

Не был предъявлен и сам обвинитель. Мои требования предоставить адвоката, вести протокол допроса, провести опознание в соответствии с нормами УПК, представить Иванова для очной ставки, были проигнорированы сотрудниками полиции. Вместо этого без протокола мне задавали вопросы политического характера о ситуации в оппозиционном движении, о моей личной жизни и личной жизни других активистов оппозиции. За все время допроса не было задано ни одного вопроса касательно якобы расследуемого грабежа. Никаких ответов мной сотрудникам полиции дано не было, а лишь заявлялись требования обеспечить законность и дать мне возможность связаться с членами семьи и юристом.

В конце концов мне сообщили, что якобы показали мое фото Иванову и он меня не опознал как грабителя. После этого мне вернули телефон и паспорт и выпустили из отдела полиции. Никаких документов, свидетельствующих о производимых процессуальных действиях (допрос и опознание), сотрудниками полиции составлено не было.

Задержание было произведено с грубыми нарушениями закона, допрос велся исключительно по политическим вопросам. У меня нет сомнений в политическом характере данного задержания и его связи с моей правозащитной деятельностью в области образования и медицины.

Оригинал

В 8 утра мне позвонила мама, говорит, приехали сотрудники ФСБ, человек пять или шесть, хотят провести обыск в квартире. Провели обыск у моих родителей, потом поехали на квартиру, где живет моя бабушка. Стоит отметить, они вели себя очень корректно и с родителями, и с бабушкой. Потом, когда я приехал, оказалось, что у них прошла информация, что я являюсь «черным копателем», дома у меня находится тротил. Не знаю, почему они так решили.

Действительно, раньше я был членом поискового клуба «Искатель», выезжал на раскопки. В соцсетях была фотография трехлетней давности с раскопок на местах боев, на которой я с болванкой снаряда. В снарядах находится тротил, и у них было предположение, что я копаю тротил.

Адвокат сначала сказал мне не ехать домой, пока всё не прояснится, но потом позвонил отец, сказал, что всё нормально. Я по голосу понял, что это так, и поехал домой. У них был ордер, когда я приехал, я его посмотрел.

Они ничего не нашли — взрывчатки у меня и не было, ни политическую литературу, ни флэшки, ни компьютеры они не изымали. Скорее всего, обыск связан с политической деятельностью — не у каждого бы проводили обыск из-за фотокарточки в интернете.

Они извинились, что потревожили. К проводившим обыск сотрудникам ФСБ у меня претензий нет.

Про административное дело

11 апреля я выходил из дома. За день до этого меня предупредили, что замначальника ГУВД Ставропольского края Дмитрий Кава по просьбе губернатора дал подчиненным команду меня либо избить, либо посадить на некоторое время, чтобы я не маячил под ногами. Что, собственно, и произошло. В десять утра я вышел на работу. Шел на остановку троллейбусную и копался в сумке. Тут меня толкает человек. Я думаю — ну, мало ли, иной раз шутят так, когда человека не замечаешь, он толкает тебя, и ты смотришь: «О, привет!» Поднимаю голову — человек начинает на меня материться. Я вспоминаю вчерашний разговор и начинаю кричать: «Ой, простите, мне стало плохо, простите, что я вас толкнул случайно». Тут нарисовались его подельники, которые начали кричать, что я матерился, тут же из-за угла появились два сотрудника полиции, тут же меня оформили, хотя рядом находились сотрудники магазина «Магнит», которые видели, что я ни на кого не нападал. Полиция отказалась брать их показания. Я успел взять телефон у водителя КАМАЗа, но в итоге, пока я находился в ОВД, этот телефон был недоступен.

Дальше, как говорится, по накатанной: не пускали адвоката, быстренько меня доставили в суд, судья приехал, слушать не хотел, быстренько вынес решение (семь суток административного ареста — ОВД-Инфо).

После того, как я поскандалил с судьей, у меня случился приступ панкреатита, и они были вынуждены везти меня в больницу. Я там пролежал четыре дня. Ничто не предвещало моей выписки, врачи говорили — минимум семь дней надо лежать, потому что острый панкреатит быстро не проходит. Рядом со мной в палате лежали сотрудники полиции (осуществлявшие конвой — ОВД-Инфо), которых я записывал на видео, переписывал их удостоверения, брал свидетельские показания с соседей по палате о том, что меня охраняли. Потом меня направляют на гастроэнтерологию, лампочку глотать. Туда прибегает замначальника спецприемника по фамилии Сильченко, начинает орать: «Гоните его отсюда!» То есть я еще гастроэндоскопию не прошел, а меня уже выгоняют из больницы. У него уже на руках выписка. У меня стоят катетеры, то есть меня выписали, а иголки из рук не вынули! В итоге опять мне стало плохо, а они — ничего, быстренько меня переложили на носилочки и на «скорой помощи» отвезли в спецприемник. А поскольку парень я не худенький, поднять они меня не могли, два часа я лежал там на морозе — холод, дождь идет, и я в этой холодной машине голый лежу. Потом они с горем пополам меня вытянули из этой машины, затянули на третий этаж. Я тут же объявил голодовку. Они сказали, что срок моего пребывания будет считаться с момента поступления в спецприемник. Соответственно те четыре дня, которые меня охраняли, они отказались считать, то есть трактовали постановление суда уже по-своему, хотя в постановлении суда четко указано, что срок отбывания наказания отсчитывается от момента задержания, то есть 11 апреля 10 часов 50 минут. В итоге я досидел до 10 часов 22 апреля.

Я там написал ряд жалоб о том, что не мог питаться, поскольку у меня гастрит и панкреатит, а они мне жирные котлеты носили. Я ведь объявил голодовку не только потому, что срок ареста продлили. Жаловался, что освещение не соответствует никаким нормам: по правилам освещение должно быть 50 люменов, а там и десяти не было. Антисанитария полная. И еще без конца происходил прессинг: приезжал замначальника полиции города по охране общественного порядка Литвинов Василий Иванович, и они меня с этим самым замначальника спецприемника Сильченко вдвоем прессовали в кабинете и говорили: «Еще раз ты тут появишься, мы тебе ребра сломаем». Я на каждую выходку их писал жалобы, вызывал прокурора, прокурор эти жалобы принимал, но никакие действия не предпринимались.

В итоге был вынужден обратиться к депутату Госдумы Татьяне Москальковой, к депутату Госдумы Андрею Руденко и к депутату Госдумы Роберту Шлегелю — во-первых, потому что они мне знакомы, во-вторых, потому что я надеюсь, что депутатский запрос возымеет свою силу здесь, на Ставрополье. Сегодня ко мне приезжали сотрудники Центра «Э», пытались угрожать мне, предупредили, чтобы я не смел принимать участия в завтрашнем мероприятии по случаю 1 мая, на что, естественно, получили пару ласковых слов с моей стороны, я сказал, что проводил и буду проводить все, что хочу, в рамках закона. Они несолоно хлебавши уехали, но важен сам факт того, что они приехали ко мне в поселок городского типа Домбай — после пребывания в спецприемнике я был вынужден уехать сюда на лечение. И вот мне теперь сообщают, что завтра собираются опять задержания проводить, ничего совершенно не боятся. Суд в очередной раз перенес заседание по нашим жалобам.

Про уголовное дело

Ко мне обратились жители Сочи, говорят: полиция достала, они из нас кровь пьют, все лето поборы. Мы организовали митинг (12 января 2013 года — ОВД-Инфо), пришло порядка 300 человек, для сельского поселения (сочинского поселка Лоо — ОВД-Инфо) это очень много. Полиция начала свои действия: привезли арестантов-суточников и казаков. Казаки организовали провокацию против журналистов Андрея Кошика, Евгения Титова и Вячеслава Потапова, пытались разбить камеру. Я начал разнимать, это послужило поводом для возбуждения уголовного дела против меня. 116-я статья (побои — ОВД-Инфо), причем ранее не судим — они мне впаяли максимальное наказание: год лишения свободы с отбыванием в колонии-поселении. Я вовремя унес ноги, начал писать, вести борьбу. А почему в итоге отменили постановление? Мировой судья, выносивший решение против меня, не имел полномочий: то есть пришел самозванец и именем Российской Федерации вынес против меня постановление суда. Близнюк Михаил Михайлович называл себя исполняющим обязанности судьи. В России нет такого понятия! Мы начали копать: как это так? Начали искать постановления законодательного собрания о назначении судей. По этому участку числился совсем другой человек! Кроме того, поскольку я был ранее не судим, они не имели права давать максимальное наказание. Потом начали разбираться, прошел срок давности, новый судья все-таки признал, что казак был неправ. Ну, а поскольку срок давности наступил, уже после разбирательства прекратили дело.

Комментарий адвоката Марины Дубровиной, представлявшей интересы Абрамяна при повторном рассмотрении уголовного дела

То, что решение было изначально продавлено, очевидно всем, не надо быть большим юристом, чтобы понять, что за такие правонарушения люди реальный срок не получают. Было давление со стороны казачества на принимаемое решение со стороны судьи. Видеозаписи есть — другое дело, как их оценивает судья, в этом вся предвзятость; само по себе поведение потерпевшего очень спорное и странное, мягко скажем. Наглое, развязное, когда человеку все позволено. Когда люди ведут себя по-хамски, хочется же их одернуть. Ситуация сильно преувеличена. О равноправии сторон говорить не приходится. В том, что имели место именно побои, я сильно сомневаюсь: там какие-то странные экспертизы, все очень расплывчато, когда можно любой шрам или кровоподтек квалифицировать как причиненный во время рассматриваемых событий.

Я был наблюдателем в Балашихе на участке № 576. Когда другой наблюдатель обнаружил вброс, мы попытались задержать женщину, которая осуществляла этот вброс. Ей не удалось его осуществить, наш наблюдатель, который в этот момент находился прямо на участке, заметил, что женщина достала большую пачку бюллетеней неизвестно откуда, но она несколько замешкалась и не сумела вбросить. Скорее всего этот наблюдатель был от «СОНАРа» (Союза наблюдателей России — ОВД-Инфо) — из нормальных наблюдателей, которые ответственно подходят к делу. Женщина сама отдала нам бюллетени, в этих бюллетенях стояли галочки за кандидатов власти, всего был десяток бюллетеней. Потом ее «куратор» схватил эти бюллетени, выкинул за забор, мы эти бюллетени собрали и ждали, пока приедут сотрудники полиции, потому что местные сотрудники, которые были на охране УИКа, отказались принимать у нас эти бюллетени под роспись. Мы остались с Дмитрием Нестеровым (ездил на выборы как представитель СМИ — ОВД-Инфо) ждать — и дождались, что приехала группа, но отнюдь не сотрудников правоохранительных органов, а человек восемь, которые пытались отнять у нас эти бюллетени и испортили Дмитрию Нестерову фототехнику — отобрали видеорегистратор, осталась половина, и та без памяти. У меня из вещей никаких потерь, кроме зажигалки и проездного. Мне сломали нос, была диагностирована закрытая черепно-мозговая травма, еще по мелочи побили руками-ногами, но вроде пока не представляет опасности для жизни. (У Дмитрия Нестерова в результате нападения осталось большое количество синяков по всему телу. — ОВД-Инфо) Они искали конкретные вещи. Думаю, что искали именно эти бюллетени, которые мы изъяли у вбросчицы, поскольку первым делом они полезли в сумку, стоявшую на скамейке, и начали из нее вырывать папку с моими документами. Собственно говоря, в этой папке и были бюллетени, я, конечно, не стал их показывать, потому что они довольно заметны. Однако забрать им бюллетени не удалось. Перед этим, когда женщина уехала на «скорой помощи» (на видео она утверждает, что ей плохо, ей вызывают машину «скорой помощи» — ОВД-Инфо), там стояла троица молодых людей, очень похожих на тех, которые на меня потом напали. Они какое-то время посветились, но когда я пошел их снимать, они отвернулись и быстро растворились в жилмассиве.

Попытка вброса на участке № 576 в Балашихе, 26 апреля 2015. Видео Станислава Позднякова

«Кураторы», которых мы видели возле участка, не были среди нападавших, один из них, в фиолетовой майке (см. видео, снятое Станиславом Поздняковым — ОВД-Инфо), даже подошел и сделал вид, что сочувствует. На самом деле, я думаю, что они в этом как-то участвовали, потому что, собственно говоря, угрозы изначально поступали от того товарища, который выкинул бюллетени за забор. Те сотрудники правоохранительных органов, которые осуществляли охрану УИКов, довольно долгое время были с нами, но потом, минут за пятнадцать-двадцать до появления этих ребят куда-то пропали. И когда Дмитрий Нестеров пытался позвать хоть кого-то на помощь, на постоянном посту на входе в школу (где располагался избирательный участок — ОВД-Инфо) никого не было.

На участке был Роман Бабаян (теле- и радиожурналист, член Общественной палаты Московской области — ОВД-Инфо), известный персонаж, он себя проявил, как всегда. Делал вид, что объективен, пытался проводить какие-то расспросы, но я видел его выступление на балашихинском телевидении, в котором все сводится к тому, что он не знает, что происходило, слышал только крики, мол, наблюдатели неадекватны, может, провокация. (См. аналогичный комментарий Бабаяна на сайте «Единой России». — ОВД-Инфо)

Что конкретно произошло с женщиной, мы не знаем. Когда мы приехали в больницу, там, конечно, ее не было. В неформальных беседах врачи сказали, что она отказалась от госпитализации и ушла своим ходом. В Железнодорожном только одна больница, Центральная городская, там проблемы с врачами, народа, наверно, не хватает — когда я там был, мне сказали, что помочь мне ничем особо не могут, кроме того, чтобы сделать рентген.

Потом мы поехали в ОВД и написали заявления. Мы довольно долго их писали, нас довольно подробно пытались опрашивать, насколько это было возможно.

Охранники говорили, что от школы отъехал черный BMW без номеров с этими товарищами. Вообще все они должны были засветиться на записи тех камер, которые были направлены именно на площадку перед школой. Но когда сотрудники полиции, которые нас опрашивали, когда мы писали заявление, попытались получить запись с этих камер, им сказали, что там, дескать, какой-то сложный пароль и поэтому записи эти они получить не могут. На участках всем руководила директриса этой школы № 7 Галина Ченцова, она шла на выборы в связке с депутатом Сергеем Бутусовым, который шел от единороссов (на выборах голосовали за пару кандидатов одновременно — ОВД-Инфо). Понятное дело, все охранники и весь персонал, который в школе присутствует, подчиняется ей, и поэтому я думаю, что эти записи никто никогда не увидит. Скорее всего, и искать не будут, потому что полиция не особо заинтересована выносить такой сор из избы — это же такой скандал жуткий.

Мы предъявили эти бюллетени на совместной пресс-конференции «СОНАРа» и «Гражданина наблюдателя», и, насколько я понимаю, Дмитрий Нестеров должен их передать, наверное, в областное УВД. Сейчас он этим вопросом занимается и будет его активно дальше крутить. Конечно, нам сейчас расскажут, что они были напечатаны на каких-нибудь подпольных типографиях.

Я еще раз съезжу в Железнодорожный и попробую пройти медосвидетельствование. Может, опросят еще раз.

У меня нет предположений, с чем связана такая агрессия, потому что все эти вбросы, которые они устраивали, были по большому счету бессмысленны. Степу Строгина (кандидат от партии «Яблоко» — ОВД-Инфо) сняли с выборов, поэтому они не имели какой-то особой интриги. Возможно, они отрабатывают какие-то новые технологии, как они будут работать на выборах в следующем году.

Комментарий активиста «Солидарности» Дениса Юдина, присутствовавшего на участке в качестве представителя газеты «Мой район»:

Все наблюдатели, которых я встречал и опрашивал, говорили о типовых нарушениях. Думаю, что пообщался с представителями по крайней мере пяти УИКов. Всего по округу восемь или девять УИКов, поэтому я думаю, что картина была одинаковая на всех. Но только на одном участке сложилась ситуация, когда бюллетени добровольно выложила женщина, пытавшаяся вбросить их. Полиция не отреагировала и говорила, что только другие полномочные лица должны разбираться, и мы фактически их охраняли. Поэтому пострадали люди, охранявшие эти бюллетени, в тот момент, когда фальсификаторы договорились попытаться их отнять и наказать людей, которые пытаются добиться честных выборов.

Отчет журналистки Анастасии Зотовой

Видео наблюдательницы Алины Есиповой

Есть косвенные данные от старшего следователя Анны Юрьевны Пономаренко из Следственного комитета — якобы у нее есть информация о том, что с моего компьютера размещались сообщения, и, в частности, упоминался полковник полиции Медведев, который работает в Адлерском районе Сочи. Мне инкриминируется 282-я статья. Завтра будет не допрос, госпожа Пономаренко просит дать объяснения по каким-то конкретным публикациям.

Дело в том, что конкретных публикаций огромное количество. Есть те, которые я писал, есть те, которых я не писал, но которые публиковались под моим именем. У меня есть ресурс WORD-SOCHI.RU. Раза четыре на него были DDoS-атаки, потом он был просто закрыт, и я не имел доступа туда. Сайт у меня был не защищен, я не считал необходимым тратить дополнительные деньги на его защиту. На самом деле, зря. Сайт был популярным в узких кругах, и его пытались использовать. Там появлялись мои «дублеры», которые что-то от моего имени говорили. Сейчас сайт благополучно не работает, вся информация исчезла. То же происходило и в «Фейсбуке»: появился мой двойник с таким же аватаром, который ко мне набивался в друзья! И от моего имени, под моим аккаунтом были публикации очень негативного свойства в группе. Когда я их находил, я их удалял. Возможно, это была провокация, ее скриншотили, и эта публикация сейчас будет на столе у следователя.

И на сайте, и в «Фейсбуке» размещалась информация, есть огромное количество, больше двухсот видеозаписей, где я давал интервью различным агентствам — и нашим, и зарубежным. Я критиковал конкретных лиц за конкретные дела, у меня есть огромное количество видеоматериалов, которые подтверждают то, что я могу давать по этому поводу личную оценку. Но чтобы я призывал, допустим, к свержению власти, режима или конкретных лиц, унижал их достоинство в отношении национальности, принадлежности к каким-то социальным группам — этого не было. Бывали случаи эмоциональной реакции — например, в ситуации с перевозкой строительных отходов по городу (во время подготовки к Олимпиаде в Сочи было обнаружено большое количество несанкционированных мусорных свалок — ОВД-Инфо). Это настоящая трагедия — возили эти грузовики по городу, а полиция по всем маршрутам отсутствовала. И я тогда где-то написал: «Возникает вопрос: сколько взяли?» Но все такие сообщения были о конкретных фактах, имевших большое значение для людей в рамках соблюдения конституционных прав на благоприятную окружающую среду обитания. Это экологические вопросы, связанные также и с социалкой. Я выступал и выступаю и буду выступать за то, чтобы каждое действие, каждый косяк полиции имел свое отражение, свою оценку, общественную и личную, как моя. В моих сообщениях упоминались и господин Медведев, и начальник полиции Хостинского района Бондарев, и генерал Умнов, начальник УВД города Сочи. Это были конкретные люди, к которым я обращался, я акцентировал внимание на конкретных фактах, когда полиция либо бездействовала, либо противодействовала, например, проведению публичной акции. То есть мои действия под 282-ю статью не подходят однозначно.

Пономаренко сказала мне, что ко мне приезжали сотрудники ФСБ, но меня не было дома. Видимо, это какая-то идет комплексная проверка. Многое остается за кадром, но понятно, что когда Следственный комитет и ФСБ работают в паре, это какое-то более или менее значимое событие, а не просто полицейская проверка. Более того: она сказала, что данные уходят с моего компьютера. Возникает вопрос: как они определили, что это с моего компьютера? Получается, уже ведется какая-то проверка, в рамках какого-то дела. По всей видимости, оно было заведено уже давно, поскольку ФСБ ко мне приезжала месяц назад. Узнал я об этом от своего участкового, а не от следователя. Но если бы это было что-то очень серьезное, мне бы уже давно скрутили руки, и я бы сидел в следственном изоляторе. Я это говорю к тому, что ситуация на Кубани сейчас изменилась — власть поменялась (губернатор Краснодарского края Александр Ткачев, занимавший этот пост с 2001 года, 22 апреля был назначен министром сельского хозяйства; врио губернатора назначен заместитель управляющего делами президента Вениамин Кондратьев — ОВД-Инфо). Если было заведено дело, это произошло еще при губернаторе Ткачеве. Я не думаю, что новому человеку нужно начало деятельности со скандалом. Наверно, наши правоохранители немножко не отслеживают ситуацию. Не хотелось бы вновь вступать в конфронтацию с правоохранительными органами, потому что там есть обидчивые люди. Другими словами — мстительные.

Мы неоднократно пытались призывать полицию к диалогу по любому поводу. Полиция вместо этого только вставляет палки в колеса. В основном, это касалось публичных акций. Полиция, например, препятствовала проведению нашей акции в совхозе «Россия» рядом с олимпийским парком, вытаскивала нашу аппаратуру из розеток.

В период подготовки к Олимпиаде у меня были обыски, была какая-то странная авария, когда я попал в больницу, — из моего мопеда полностью вывинтили тормоза.

Я советовался с соратниками, одни рекомендуют не идти на беседу со следователем, другие — идти. Я, естественно, пойду, с адвокатом, посмотрю, послушаю — хоть элементарно узнать, что мне инкриминируют. Мало информации пока.

Деятельность «Экологической Вахты по Северному Кавказу» была приостановлена решением суда Адыгеи. Я являюсь членом совета этой организации, представляю ее интересы в Сочи. Буквально на прошлой неделе Верховный суд подтвердил нашу легитимность, была проверка устава нашей организации. То есть «Вахта» существует. Насколько мне известно из личных бесед, сотрудники правоохранительных органов ждали, каким будет решение. Если бы Верховный суд решил, что «Вахта» должна прекратить существование, репрессии — я это называю репрессиями — начались бы мгновенно. А получилось так, что, к большому разочарованию наших оппонентов, «Вахта» победила, она абсолютно легитимна и действует в рамках закона. Ситуация, в которой подтверждаются в том числе и мои полномочия как представителя «Вахты», для наших сочинских правоохранителей и контролирующих органов, конечно, неудобна. Сейчас идет целенаправленная деятельность правоохранительных органов по дискредитации «Вахты», конкретных активистов, в частности, меня. Используются различные методы. Я намеревался баллотироваться на выборах в городское собрание Сочи в этом году. Возможно, это тоже каким-то образом влияет на принятие решения о проведении проверки в отношении меня.

Здравствуйте! Решил совсем коротко рассказать вам о своем «уголовном процессе» по поводу стихов в поддержку Украины, который уже окончательно превратился в настоящий театр абсурда.

На последнем судебном заседании суду начали предъявляться вещественные доказательства в связи с моим уголовным делом. Были вынуты из специальных коробок и пакетов «орудия преступления»: мой ноутбук, флешка, диски с записанным моим интервью львовскому телеканалу. И тут случился самый большой конфуз. Заместитель прокурора продемонстрировал судье изъятую у меня при обыске книгу. Это был подаренный мне сборник стихов знакомого орловского поэта с дарственной надписью. Очевидно, сотрудников ЦПЭ насторожило «подозрительное» название книги — «Страна непуганых идиотов» и они решили приобщить этот «экстремистский материал» к прочим «вещдокам». Я понимаю, что нынешние молодые сотрудники-полиционеры вряд ли знакомы с классикой и им неведомо, что название отобранной книги — точная цитата из Ильи Ильфа. Поражает другое — дремучий непрофессионализм работников орловского ЦПЭ. Они даже не удосужились полистать книгу. А ведь там было чёрным по белому написано, что она была подарена в библиотеку президента Российской Федерации и находится там и по сей день. Вот такой прокол вышел у представителей компетентных органов. Справедливости ради надо отметить, что и сама судья находилась в крайнем недоумении. На вопрос моего адвоката, с какой целью данная книга была у меня изъята, представитель стороны обвинения замялся, но после долгой паузы вынужден был признаться, что сейчас он не может дать ответ и ему «нужно подготовиться». Я вот думаю, а не вызвать ли по повестке в качестве свидетелей сотрудников президентской библиотеки и не потребовать ли у них объяснений, как же они допустили наличие в столь авторитетном учреждении «запрещенной литературы»? Интересно, что бы они ответили доблестным орловским «борцам с экстремизмом»?

С уважением, Александр Бывшев, Орловская область, пос. Кромы.

Мы ни от кого не прятались. В соцсетях разместили информацию, что приглашаем ребят, студентов в первую очередь, чтобы снять ролик, в котором хотим высказать слова поддержки телеканалу ATR, заявить, что мы против его закрытия.

За несколько часов до начала съемки со мной связались сотрудники полиции, предложили встретиться. Я законопослушный гражданин, решил с ними пообщаться. Мне читали на камеру предостережения — чтобы не было экстремизма, нацистской символики, чтобы мы не подвергали сомнению конституционный строй, территориальную целостность России.

Я расписался, выслушал их. «Без протокола» они рекомендовали ничего не проводить. Но я юрист, и понимаю, что мы ничего не нарушали. Очень часто кто-то что-то снимает в парках, и никто никого не забирает.

Первоначально мы хотели собраться на территории Крымского федерального университета, но потом решили, дабы их не подставлять, перенести съемку в парк, находящийся на расстоянии одной остановки общественного транспорта.

Еще приехало много ребят из Крымского индустриально-педагогического — там учится много крымских татар. Они тоже хотели провести акцию у себя, но вузовский профком ее не допустил.

Мы предупредили людей, оставивших контакты, о смене места проведения мероприятия. Я предупредил, что за нами активно следит полиция. Всё равно согласилось участвовать семеро смельчаков — в основном, девчонки.

Когда мы снимали, я следил за обстановкой, чтоб никого не было рядом. Когда я увидел, что надвигается полиция, я сказал: «Ребята, разбегаемся». Полиция приехала не сразу — мы успели минут десять отснять. В 18:10 была назначена встреча, ребята пришли раньше, в 18.00. Мы начали снимать, и в 18:10 из всех кустов появилась полиция. Я ребят отпустил, они отошли, но через пару минут, кроме пары человек, все вернулись, решив разделить нашу участь.

Полицейские обступили нас со всех сторон, потребовали документы, меня задержали якобы потому, что подозревали, что у меня паспорт фальшивый. В полиции мы провели три с половиной часа. Чтобы не нарушить нормы по несовершеннолетним, они торопились нас оформить. Фотографировали. У всех, кроме меня, взяли отпечатки пальцев — я свои права знаю, и от дактилоскопии отказался.

В самом начале я предложил полицейским: давайте вы отпустите ребят, так как я организовывал мероприятие, меня и забирайте, я все расскажу и подпишу. Но они не отпустили, и я решил ничего не говорить и не подписывать.

Информация о встречах у нас была в открытом доступе, мы писали, где и зачем собираемся. За час-два до встречи люди в соцсетях писали, что видят полицейских рядом с местом встречи.

В принципе, мы успели снять ролик — каждый по отдельности сказал слова поддержки телеканалу. Хотели сказать и все вместе, но тут появилась полиция. Флэшку со съемкой я спрятал, полицейские при обыске ее так и не нашли, хотя чуть ли не до трусов раздевали. Она им была очень нужна как видеодоказательство, что акция была. Оперативной фото- и видеосъемки не было никакой, потому что они много чего нарушили: не представились, не зачитали права. К делу были приобщены скриншоты с моей странички «ВКонтакте», где я написал: ребята, молодцы, что вернулись (на место съемки, когда приехала полиция, — ОВД-Инфо).

На меня еще второе дело открыли, за сопротивление полиции. Потому что я не хотел с ними идти, и меня потащили силком. Это дело состояло из двух рапортов — они не опрашивали никаких свидетелей, хотя рядом пара бабушек сидела на скамейках, женщина с ребенком, были случайные прохожие. В рапортах написано, что я якобы матерился, отталкивал их, толкал руками. Хотя на суде они этого не подтвердили — потому что этого не было.

Я спрашивал полицейских: вы раньше задерживали кого-то за видеосъемку? Они говорят: нет. Мне дали 20 тысяч штрафа за несанкционированную акцию, 500 рублей за сопротивление полиции, комиссия по делам несовершеннолетних оштрафовала двух девочек-участниц на 10 тысяч каждую. Еще не вызвали в суд трех студенток и одного студента — все совершеннолетние. Готовим апелляцию по мне, потом по девочкам — будем проходить все инстанции.

В рамках всероссийской акции 15 марта (всемирный день борьбы с полицейским произволом — прим. ОВД-Инфо) мы проводили свой пикет — за отмену 282 статьи УК, за расформирование центров «Э», против преследований за политические взгляды. Изначально назначенные мною люди, ответственные за охрану общественного порядка и медицинской помощи, не пришли, и пришлось переназначать других людей прямо на месте, перед мероприятием. Это и послужило причиной составления на меня протокола, а в дальнейшем наложения штрафа в 20 тысяч.

В законе говорится, что организатор сам назначает себе помощников, там же — что если происходит нарушение на мероприятии, органы власти говорят организатору о нарушении с целью его исправления. На пикете я договорился с представителями администрации о замене ответственных людей и получил от них согласие, после чего мы продолжили акцию.

Судья же счел, что я не имел права договариваться с уполномоченным представителем администрации(!), а должен был договариваться с муниципалитетом! В законе предусмотрен организатор акции, который на свое усмотрение назначает себе помощников. По закону, власти имеют право поменять место и время акции, но никак не помощников организатора.

При разговоре с чиновниками о произошедшем, нам по секрету сообщили, что данное дело было инсценировано ЦПЭшниками. Не задолго до акции ЦПЭ и сотрудник прокуратуры были у меня на работе, общались с моим руководством о том, кто я такой, и негласно просили посодействовать в моем увольнении. Я уже провел более сотни всяких акций, а от националистов провожу 99% акций в Туле. Они решили меня наказать, при следующем нарушении штраф уже будет 150–300 тысяч.

С 30 марта, когда начался суд над «поэтом-экстремистом», прошло уже несколько заседаний. В целом это «мероприятие» всё больше стало напоминать некое политическое ток-шоу с элементами абсурда, маразма и мракобесия.

В ходе последнего судебного заседания стали выясняться новые интересные подробности. На днях в суд вызывали учеников с родителями. Так вот один из них признался, что его сверстник из 6-го класса (единственный, который якобы слышал от меня на уроке фразу о «сорвавшейся у Путина крыше») после «допроса» в кабинете директора школы, где присутствовала представитель Прокуратуры, сказал своим одноклассникам, чтобы на вопрос об Александре Михайловиче они отвечали, что учитель так и заявил, мол, «У Путина после Олимпиады снесло крышу — ввёл войска в Крым». О моих стихах он узнал от родителей. Дальше началось настоящее шоу — очная ставка между учениками. Всё закончилось тем, что кто-то из них что-то не так понял. Между прочим, отец этого школьника в очень эмоциональной форме весьма жёстко выступал против меня, обвиняя в «антироссийском творчестве», «подстрекательстве к массовым убийствам россиян» и даже «к явным террористическим призывам»(!!!).

Следующий «свидетель» (по совместительству работник церкви) прочёл целую лекцию насчёт «наследника и реабилитатора фашизма труса Бывшева» (правда, Шухевича он всё время почему-то называл Шушкевичем) и зачитал свой обвинительный приговор мне, практически повторив слово в слово всю 282 статью, по которой меня судят. При этом на вопрос адвоката о том, имеют ли право украинцы оказывать сопротивление оккупантам, он уходил в сторону и повторял, что вопрос ему непонятен. Потом он заявил, что вообще никакой Украины как государства не было и нет и что «всё это наша исконная земля.» Ещё он повеселил публику тем, что отвечая на вопрос, откуда он черпает подробную информацию о событиях на Украине, с гордостью ответил, что постоянно смотрит 1 канал российского телевидения, где передаётся вся правда, что вызвало улыбку даже у представителя стороны обвинения.

Ещё отличились две учительницы, которые «вспоминали» мои слова в стихах про «зелёных человечков», «как русские какают под кустиками» и прочую «зарифмованную скабрёзность». Указали на то, что я критиковал Пушкина и Суворова и посмел заявить, что украинцы на Майдане были молодцы, когда свергли Януковича. Надо добавить, что возмущённые речи моих коллег и фразы типа «такого учителя нельзя и на пушечный выстрел допускать к детям» звучали в присутствии приглашённых на суд семиклассников (у которых я ещё в прошлом году вёл иностранный язык).

Но самым «убойным» было гневное выступление учителя английского языка, заклеймившего меня позором за то, что «Бывшев поддерживает право украинцев на независимость и европейский выбор, что является абсолютно недопустимым».

Естественно, никто опять не смог вспомнить ни строчки из «УКРАИНСКИХ ПАТРИОТОВ», чем, кажется, окончательно повергли судью в уныние. Ей неоднократно приходилось повышать голос на таких «ценных свидетелей», которых постоянно куда-то «заносило». Вот такие у нас дела. Короче, шоу продолжается.

В день суда Евгения в колонию не доставили, поскольку, как нам объяснили, суд был не только у него, но и у других заключенных, поэтому он ждал, пока пройдут другие суды. На следующий день мы с ним встретились, было два свидания. Нас было пять человек, но ходили к нему только четверо: разрешены свидания с двумя людьми одновременно. Женя в хорошем настроении, очень, как нам показалось, оптимистичен — у всех уже руки опускаются, а он настроен по-боевому.

Никаких препятствий нам не чинили. Мы ездим в эту колонию раз в месяц. В прошлый раз у нас были определенные эксцессы: мы пошли на территорию колонии со свернутым баннером, на котором было написано «Свободу Витишко! Саню-вора — в колонию!» (Витишко подвергся уголовному преследованию за надпись «Саня — вор» на заборе вокруг участка, предположительно принадлежащей губернатору Краснодарского края Александру Ткачеву, где проходило незаконное строительство — ОВД-Инфо). Баннер изъяли, заставили писать объяснительные, объявили, что мы агенты Госдепа, что этот Госдеп нам платит. И.о. начальника колонии Власов спросил, какая у нас конечная цель. Когда мы сказали, что построение правового государства, он ответил, что если бы у нас было правовое государство, у нас была бы Украина. Но в этот раз никаких препятствий не было, мы спокойно прошли, встретились, передачу у нас приняли.

О перспективах УДО Женя не говорит прямо. Думаю, какая-то надежда у него есть. Взысканий много. На судебном заседании, когда зашла речь о «халатном отношении к прополке помидоров», смеялись все, включая судью, и судья потребовал в следующий раз показать регламент прополки помидоров.

Евгений на суде сказал, что колония за год стала лучше. По многим пунктам ситуация начинает выправляться — и с правами человека, и с соблюдением закона. Например, теперь разрешено общаться на других языках. Когда мы приезжали к нему в прошлый раз, в конце февраля, он рассказывал, что людям, которые туда попадают и не владеют в совершенстве русским языком или родственники которых не владеют, запрещали общаться по телефону вообще. То есть говорить только на русском. Сейчас эта проблема решена, и по большей части люди имеют возможность общаться на том языке, на котором хотят. И телефонов больше появилось — раньше было всего два телефона на колонию.

Были определенные проблемы с отправкой корреспонденции, в том числе в суд. У Жени очень много исков на колонию в суд, но он не мог оплатить пошлину, и зачастую его письма, обращения не доходили, их отправляли обратно, поскольку пошлина не оплачена. В целом, он письма получает и отправляет, они доходят. В прошлый раз выяснилось, что Евгений получил очень много писем из других стран — из Голландии, из Китая — несколько мешков писем, в том числе детских рисунков. Он их все прочитал и написал заявление, чтобы их из колонии отдали нам. В тот раз колония их якобы потеряла. Не получили мы их и в этот раз.

Сам Женя сейчас ни о каких нарушениях не рассказывал. Я думаю, в колонии к нему уже привыкли.

Следующее судебное заседание по УДО 15 апреля. Надеюсь, мы на него поедем.

3 апреля 2015 года в Никулинском суде состоялось второе заседание по делу о совершенном мной административном правонарушении. Правонарушение по статье 20.2, часть 1, превышение заявленного числа участников публичного мероприятия, повлекшее угрозу общественному порядку. Само мероприятие состоялось 25 января 2015 года, протокол был составлен 6 марта, первое заседание суда состоялось 30 марта. Странная цепь событий, еще страннее был путь к ней.

25 января мы, инициативная группа жителей Тропарево-Никулино, провели митинг против застройки зеленых пространств района, я была заявителем митинга. Митинг был последним днем, когда жители района смогли попасть на Поляну перед магазином «Польская мода», на которой мы гуляли с момента основания микрорайона. Через поляну проходили пешеходные пути к метро и магазинам, зимой на ней магазин «Польская мода» заливал горку для детей, летом на Поляне собирались дети и взрослые, сидели на траве и на лавочках возле детской площадки. Все стремительно изменилось 4 января 2015 года. Вечером приехал грузовик с краном и выгрузил бытовку и туалеты. Фотографии в фейсбуке всколыхнули весь район. Когда 5 января строители снова сделали попытку заехать на Поляну, их уже ждали жители. Начался народный протест против стройки. Первое, что попытались сделать жители, — узнать, что строят и на каком основании. Оказалось, что здесь собираются возвести дополнительный корпус гимназии 1543 в рамках адресной инвестиционной программы города Москвы. Разрешение на строительство отсутствовало, был только ордер на подготовку стройплощадки, и тот на другой адрес — на адрес гимназии.

Дальше была история вранья и отписок со стороны самых разных инстанций, призванных вроде бы следить за соблюдением законодательства, как федерального, так и московского. На Поляне, на которой по проекту, согласованному с жителями и с Советом депутатов района, должен был быть разбит сквер, начались сначала подготовительные, а потом и самые настоящие строительные работы. В нарушение Градостроительного кодекса никаких публичных слушаний по проекту планировки территории, по межеванию не было, были только отписки из Москомархитектуры, из мэрии, из префектуры. Жители выходили отстаивать Поляну, не допускали проезд строительной техники. 18 января сотрудники полиции из УВД ЗАО просто физически вытеснили жителей со стройплощадки. Несколько женщин получили ушибы и были задержаны.

Когда все только начиналось, мы, инициативная группа, возникшая на Поляне в январе 2015 года, подали заявку на проведение митинга на Поляне. Ближайшей датой, на которую нам согласовали мероприятие, оказалось 25 января. К этому моменту Поляна была уже огорожена, хотя и еще не раскопана. В 12 часов, как и предполагалось, начался митинг против застройки.

А на крыльце школы, которая располагается рядом с Поляной, начали собираться сторонники застройки.

Поведение гимназии 1543 во всей этой истории — отдельная большая тема. Зачем учебное заведение, нуждающееся в расширении площади, пошло войной на жителей района, понять довольно трудно. Все попытки инициативной группы жителей найти какие-то другие решения, обсудить варианты размещения пристройки на другом участке встречали волну демагогии и вранья со стороны гимназии, педагоги не стеснялись писать в соцсетях про жителей «быдло», «биомасса», «делинквентные подростки». Эта удивительная пиар-стратегия достигла своего апогея на нашем митинге. За два дня до митинга, 23 января, гимназия вывесила на своем сайте призыв приходить на митинг за строительство нового корпуса. В тот же день, что и наш митинг, в то же время и на то же место. Когда несколько жителей написали на сайт просьбу разъяснить, согласовано ли данное мероприятие, а если да — то как оно будет сочетаться с совпадающим по времени и месту мероприятием другой тематики — объявление с сайта гимназии было убрано. Но на этом странности не кончились. Родители из окрестных школ и детских садов получили email-рассылку с просьбой прийти на митинг поддержать школу, а педагоги — даже предложение сделать это за два отгула.

В общем, когда мы пришли на наш митинг против застройки, мы увидели на крыльце школы формирующуюся колонну. Одинаковые лозунги, шарики с номером школы, а также известные нам лица позволяли легко опознать сторонников строительства. Примерно через 15 минут после начала нашего мероприятия колонна сторонников была пропущена полицией на Поляну, уже к тому времени огороженную забором. Расположившись поодаль от митингующих, в задних рядах, колонна поддержки строительства махала шариками и выкрикивала, как у нас пишут в протоколах, «лозунги тематического содержания». «Школа, позор, вранье» — я даже не буду возражать против такого набора.

Организаторы подходили к сотрудникам полиции с предложением принять меры против нарушения общественного порядка, однако получили ответ, что нарушений общественного порядка не происходит. Ну нет, так нет, митинг был успешно завершен, никаких протоколов составлено не было.

А теперь мы переходим к настоящему моменту. 6 марта меня вызвал участковый уполномоченный. И показал рапорта сотрудников УВД ЗАО о превышении численности участников мероприятия. По их оценкам, в митинге участвовало от 400 до 600 человек, при заявленной численности в 300. Мы действительно заявили митинг на 300 человек, локальные мероприятия редко собирают большее количество участников. Я не стала отрицать факт превышения численности — оперативные камеры, установленные на крыше магазина «Польская мода», позволяли оценить численность участников явно лучше, чем я могла видеть со своего места ведущего митинга. Другой вопрос — кто были эти люди, и что в итоге произошло?

Когда на чужой митинг приходит организованная колонна и увеличивает его численность, это называется провокацией. Несмотря на наличие колонны провокаторов численностью около 100 человек, нарушений общественного порядка, препятствий проходу граждан и проезду транспорта на нашем митинге не было. Но в протоколе, составленном участковым 6 марта, есть слова «создало угрозу общественному порядку». Вроде бы угроза предполагает осуществление в будущем нарушения этого самого общественного порядка. Однако 25 января протоколов о нарушении общественного порядка составлено не было. Сотрудники полиции сказали нам: «Какой у вас интеллигентный митинг! Ни одной драки!»

Что тут можно сказать: интеллигентному митингу — интеллигентные провокаторы.

В первом заседании были заслушаны свидетели, показавшие, что угрозы общественному порядку не было, а превышение численности было достигнуто за счет организованной колонны сторонников застройки. Ходатайство о приобщении видеоматериалов было судьей отклонено, и мы стали готовиться к худшему.

Во втором заседании нам опять не удалось приобщить видеоматериалы. Зато суд удовлетворил ходатайство о вызове свидетеля В. Р. Родина, ведшего митинг вместе со мной. Внезапно Владимир Романович оказался депутатом Госдумы от КПРФ, а на суд приехал с начальником их юридической службы Мухаммедом Биджевым. В общем, состава правонарушения нету, а решение Конституционного суда о том, что превышение само по себе не создает правонарушения, — есть.

Дело закрыто.

Большое спасибо фонду «Общественный Вердикт» и их юристу Захару Жуланову, бывшему моим защитником в течение всего процесса.

Это было в сентябре 2014 года. Всё начиналось с того, что мы с друзьями приехали провести стрельбы. Сначала тренировочные, а потом — для детей-сирот и детей с ограниченными возможностями. Устроить для детей небольшое соревнование — пострелять из ружья. Я волонтер фонда «Дети-ангелы». Когда мы уже собирались уходить, к нам подошел сотрудник полиции. Сначала он был один, постепенно их подошло 12. Трое в гражданском, пятеро в бронежилетах и с автоматами, остальные — просто были в форме.

Нас было трое, задержали также двоих ребят, которые там же стреляли из пневматического пистолета. У них тоже был суд, и они тоже выиграли его. Мы не были знакомы, потом случайно встретились на улице, и они мне рассказали.

Нас стали спрашивать, почему мы здесь стреляем. Мы находились на биатлонном комплексе, там стрельбы разрешены. Там стреляют не то что из пневматических, но и из мелкокалиберных биатлонных. Нас насильно погрузили в газель и увезли в полицейский участок. Нас было трое человек, нас распределили по кабинетам и не давали между собой общаться. У меня забрали телефон, потому как я сразу начал звонить в прокуратуру, общественным деятелям, своему защитнику, который потом представлял меня в суде. Информацию я успел передать, и к полицейскому участку начали подтягиваться наши знакомые.

Я активно участвовал в «Стратегии-6» в Омске, в «Стратегии-31», поддерживал гражданские инициативы: например, протесты против вырубки деревьев на некоторых улицах с требованием смены главного архитектора Омска, инициировавшего вырубки. Еще я участвовал в акциях против войны с Украиной. Скорее всего, поэтому и следили. Неоднократно меня встречали сотрудники полиции, когда я выходил из дома на какие-то акции.

На этом стрельбище мы были не первый раз, подготавливаясь к этому детскому мероприятию, мы стреляли сами. Чтобы детей научить, нужно сначала научиться самим. Скажу честно, я не замечал сотрудников полиции, но, как рассказал мой друг Андрей, за нами постоянно наблюдал какой-то человек в гражданском. Андрей не участвовал в гражданских акциях и потому не придавал этому значения. К сожалению, соревнования нам пришлось отменить — суд у нас растянулся больше, чем на полгода.

Меня допрашивали двое: полковник полиции и человек в гражданском, представлявшийся сотрудником уголовного розыска, но удостоверение показать отказывался. Вел себя нервно, выражался матом, ощущал свою безнаказанность — внешне был очень похож на сотрудника ФСБ. Этот человек шарил в моем блокноте. На мое замечание, что это незаконно, он отвечал, что ему это неинтересно — только в более грубой форме. Затем с третьего этажа нас спустили на первый — там нас допрашивали два младших лейтенанта. Первых интересовало, зачем мы стреляли и связано ли это как-то с экстремистской деятельностью, лейтенанты задавали простые вопросы о том, что у нас за винтовка, почему мы там находились. Они говорили, там стрелять нельзя, мы — что там стрелять можно.

Нам сказали на следующий день явиться в полицию для суда. Я не понял, зачем, — суд должен проходить в суде. На следующий день мы поехали сразу в районный суд. Там нам сказали, что наше дело передано не было. Мы написали заявление, чтобы нас сразу проинформировали, чтобы дело не прошло без нас.

Где-то через месяц нам пришли повестки для рассмотрения в мировом суде Первомайского района. Мы пришли с защитником, написали несколько ходатайств: о вызове свидетелей, о вызове сотрудников полиции. Суд был перенесен, так как вызвано было много свидетелей — фактически, на месяц. Первый суд был в октябре, второй — в ноябре.

Свидетелей не вызвали, но вызвали сотрудников полиции. Полицейские откровенно врали. На мои замечания — краснели, стали заикаться. Защитник еще задавал неудобные им вопросы: например, не курирует ли дело ФСБ или Центр «Э». Один младший лейтенант даже сначала стоял в центре зала и ушел в угол. Сотрудники полиции не смогли внятно ответить в суде, является ли наше оружие запрещенным, хотя и подтвердили, что такие воздушные винтовки имеются в свободной продаже. Полицейские не ответили, можно ли было из этого оружия там производить стрельбы.

Судья перенесла дело, мотивировав необходимостью вызвать эксперта по оружию. Заседание было перенесено на декабрь. Эксперт по оружию сказал, что мощность данной винтовки 6,8 джоулей. Что, конечно, не делает её запрещенной. Понадобился эксперт потому, что полицейские не могли сами оценить мощность виновтки.

Судья присудила нам по 40 тысяч рублей штрафа на человека по статье 20.13 часть 2 (стрельба из оружия в населенных пунктах или других не отведенных для этого местах). На первых заседаниях судья не понимала, что происходит, почему нам предъявили такое обвинение, зачем идет процесс из-за пневматической винтовки. Думаю, к третьему заседанию на нее надавили. Ее поведение изменилось, она стала разговаривать намного грубее, стала больше слушать сотрудников полиции, нежели нас.

Мы дождались, когда нам придут постановления, и подали на апелляцию в районный суд. Там дело рассмотрели в феврале и при первом слушании сразу же оправдали, сотрудники полиции не пришли. Судья принял решение, что данная винтовка не является запрещенной, и что мы находились в месте, разрешенном для стрельбы.

Возможно, правоохранителям в конце года нужно было отчитаться, что они нас всё-таки придавили, а в начале года им не было важно, и они не стали ничего говорить судье.

Мероприятие мы согласовали легко. Пробовали нас уговорить, чтобы мы провели не шествие, а митинг, но мы настояли, чтобы было шествие. Так получилось, что в ходе дискуссии я стал единственным организатором, то есть человеком, который несет юридическую ответственность. Приближалась акция, и за два дня начали поступать предупреждения из разных источников о том, что меня могут задержать на время проведения акции. Политические активисты, которые, судя по всему, имеют какие-то выходы на силовые структуры, стали пытаться заставить меня забрать заявку. Говорили, что я попаду на гигантские штрафы, что меня задержат. Я единственный организатор, а раз нет организатора, то нет и шествия. Меня пугали и провокациями. Я послушал, но деваться было некуда. Возможности куда-то уехать, чтобы потом резко, без следов попасть на акцию, у меня не было. Поэтому 29 марта мы в час дня спокойненько двинулись в сторону райкома комсомола, чтобы взять флаги. Проезжая, заметили машину, внутри которой сидел один оперативник в штатском и два ППСника в форме. Мы зашли в райком, начинаем брать флаги, сворачивать. К нам стучатся эти самые сотрудники: «Здравствуйте, можно в гости?» Мы говорим: «Проходите, конечно, нам скрывать нечего. Что вас к нам привело?» «Предъявите документы». Никита Рыжков и Ольга Тимофеева показывают паспорта, я показываю удостоверение главного редактора региональной газеты и говорю, что вообще-то нахожусь при выполнении задания, смотрю, как коммунисты готовятся к акции 29 марта. На это мне говорят, что у них есть ориентировка, по которой даже не в этом районе, а в Октябрьском, который от этого через один находится, совершена серия разбойных нападений на банки, и я очень похож на того грабителя. Говорят: «Проедем». Я сопротивляться не стал. Ребят отпустили, меня посадили в эту машину, и мы поехали в УВД Советского района № 10.

Там мне пальчики откатали, записали, полностью оформили, сфотографировали и при двух понятых полностью обыскали. Я думал, что мне могут что-нибудь подкинуть, чтобы я на всякий случай подольше тут оставался, и поэтому специально полностью вывернул карманы, пока до меня еще сотрудник не дотронулся. Видно было, что сотруднику абсолютно не интересно, что он просто действует по форме. У меня лежала пачка жвачки, в которой наркодилер мог бы унести грамма два чего-нибудь. Я ее во время обыска спокойненько забрал — ему было абсолютно плевать. В протоколе досмотра он написал «Ничего не изъято». Двое понятых подписали, и меня передали участковому.

У участкового я давал объяснения. Вопросы были примитивные, например, «Бывали ли вы когда-нибудь в Октябрьском районе?» (Я живу в Академгородке, откуда единственный путь в город лежит через Октябрьский район.) Пока я писал объяснение, к участковому подошел оперативник и сказал: «Я у тебя парня заберу, мне с ним надо еще поработать». После того, как я подписался под объяснением, меня отправили обратно в дежурку. Я попросил копию протокола досмотра. Предоставлять мне какие-либо документы о том, что я там находился, мне отказались, сказали, что не обязаны это делать. Это происходило примерно в два часа. Акция должна была начаться в три, я на такси успевал. Но тут меня принял оперативник и сказал: «Ну, ты же все понимаешь. Давай с тобой спокойненько посидим, поговорим о жизни, а в четыре часа я тебя отпущу». В три часа дня я начал сопротивляться, говорить, что пора и честь знать, что акция уже началась, а ехать до места проведения как минимум минут сорок, я уже на нее не успевал, но надо было все объяснить людям, потому что они ждут, волнуются. На это он сказал, что никакой команды не поступало. В четыре часа поступила команда по телефону, после чего меня спокойно отпустили, и я уже сел и поехал в город.

Почему они так поступили, я не знаю, нам до сих пор непонятно.

10 марта я подала уведомление о проведении пикета у Следственного комитета, все чин по чину, все расписано: цели, двое заявителей — Людмила Пацукова и я, ответственный за медицину, за оформление, за общественный порядок — у меня опыт есть. Пикет должен был состояться 13 марта. Уже в 10:30 я была в префектуре Восточного административного округа. Там меня мурыжили очень долго. Я не стала нарываться, но было неприятно: служба «одного окна», народу никого, а мне говорят «Подождите, я еще своими делами занимаюсь». Такой стиль обслуживания. Пока меня мурыжили, пока я ждала, что мне что-то оформят, прошло полтора часа. Тем не менее мне дали выписку из электронного журнала регистрации и контроля обращения заявителей. Там было написано: «Ваш документ будет готов к выдаче 12.03.2015 г.».

Сегодня с утра я звоню им, спрашиваю, готов ли мой документ. Отвечают: «Да, готов, приезжайте». И что-то моя собеседница вдруг обмолвилась: «Только вот тут чего-то там…" Я говорю: «В чем дело, что такое?» — «Ну, я не могу по телефону говорить…" Я говорю: «Что-то не согласовали?» Думала, может, численность изменили. Но мне и в голову не могло прийти, что могут отказать. Я попросила Люду Пацукову заехать и взять документ, узнать, в чем там дело. И вот она мне звонит и говорит: «Отказали на том основании, что не укладываемся в сроки, потому что день подачи уведомления и день проведения мероприятия не считаются». На каком основании, кем не считаются — без объяснений. В префектуре просто исполнители: хотите — жалуйтесь, не хотите — не жалуйтесь. Но это полный бред! В законе четко написано, что уведомление подается не позднее, чем за три дня. И как же они считали, если написали мне, что мой документ будет готов 12-го? То есть фактически получается, что дело-то не в сроках. Сроки-то они сначала правильно посчитали, а потом подумали…

В полученном Людмилой Пацуковой документе говорится: «В связи с нарушением сроков подачи уведомления предлагаем вам устранить несоответствия и подать повторное уведомление». Пацукова рассказала ОВД-Инфо, что хотя по закону действительно уведомление о проведении массового мероприятия можно подавать не позднее, чем за три дня до назначенной даты, но, согласно сложившейся практике, «день приема уведомления и день пикета они не считают», то есть фактически, чтобы получить согласие на проведение пикета, необходимо подавать уведомление не позднее, чем за пять дней. «Я уже штук сто этих пикетов организовала, если не больше, — говорит Пацукова. — У каждого района свой норов, везде что-нибудь придумывают, кто во что горазд».

Я абсолютно уверена, что это связано с тем, что наши дела в деревне Сидорово принимают очень острый оборот. Мы сейчас проходим несколько судов, и нам в руки попадают документы, до которых люди очень старались нас не допустить. Там явная коррупция с передачей права аренды земли для перехватывающей стоянки, очень большие суммы денег крутятся. Землю для логистического центра для гипермаркета «О’Кей» продали без участия жителей, при том что у жителей есть договоры аренды и они обладают правом первоочередного выкупа. Хозяином части этой земли еще в 2008 году стал наш действующий депутат Алексей Новиков, непонятно, на каких основаниях. Но самое интересное, что в 2012 году его внук Михаил Новиков, тоже действующий депутат, перепродает деду этот участок, который сам приобрел меньше, чем за месяц до этого? Спрашивается: у кого он его приобрел, если его Новиков-дед сам уже до этого был владельцем этой земли? Петрушка какая-то получается. После этого Новиков-дед перепродает этот участок ООО «Фрешмаркет» (дочерня компания «О’Кей» — ОВД-Инфо), при этом нарушены правила регистрации прав собственности. А по границе этого участка идет особо охраняемый водный объект (пруд — ОВД-Инфо). Это нельзя продавать, это общенациональное достояние. Так что есть полные основания признать все эти сделки недействительными. А теперь у нас уже один дом сгорел из тех, которые примыкают к этой территории, пожарная машина не смогла подъехать. А строят они без санитарно-защитной зоны.

Еще, оказывается, полиция недавно ходила по деревне и опрашивала жителей обо мне, о той истории, когда я пригласила журналистов, а меня обвинили в организации митинга. Я спрашиваю, на каком основании. Говорят — судья дал поручение. Как судья мог дать поручение, когда Московский областной суд отменил решение Ступинского суда, а Ступинский суд еще не приступал к новому рассмотрению дела? Полиция проводит оперативно-розыскные мероприятия, оснований для которых нет.

Возможно, пикет не согласовали потому, что мы заявили одной из целей пикета обратить внимание на криминализацию властей Московской области. И можем предъявить доказательства того, как не расследуются и, наоборот, замалчиваются коррупционные преступления, а также преследование тех, кто борется с этим. И это идет от народа, от жителей. Я думаю, что именно этого не хотят — огласки и такой постановки вопроса о губернаторе — ведь жители выразили ему недоверие. В наших действиях нет ничего политического. Мы только хотим законности. И это уже преследуется.

В Ставропольском крае продолжается преследование оппозиционных активистов. ОВД-Инфо публикует рассказ координатора незарегистрированной партии «Новая сила» Андрея Дудинова. Дудинов несколько раз был приговорен к штрафам за перепосты в соцсетях, за неуплату штрафа подвергся аресту в преддверии мероприятия 1 марта, а кроме того на него было заведено уголовное дело об оскорблении представителя власти.

Ко мне приставлен один «товарищ майор», сотрудник ЦПЭ Юрий Акалелов, и на меня все время по его рапортам заводят дела за перепосты. У Оксаны Вёльвы было сообщение о митинге в Минводах, просто «В Минводах будет митинг», и были перепосты — один раз на моей страничке, другой раз на страничке группы нашей, причем не подписанный. Акалелов два рапорта написал, мне два штрафа по 20 тысяч. Я выложил скрины судебных постановлений в интернете и в сердцах, честно говоря, — ну, надо было сдержаться, — назвал его м***ком в погонах. Он очень оскорбился, и примерно месяц назад на меня возбудили уголовное дело по статье 319. И опять, еще раз завели административное дело о перепосте, бездоказательно, грубо говоря, обвинение было такое: «Предположительно, Дудинов разместил информацию в группе». Я пишу в протоколе: «Категорически не согласен, требую проведения экспертизы и выяснения, кто разместил», — потому что я не размещал. В суде это вообще никак не воспринимается, и мне автоматом штраф 20 тысяч. Они автоматом это вешают на меня, потому что зачем им искать кого-то заморачиваться — ну, знают одного, и хорошо. Все штрафы по 20.2, часть вторая — организация митинга. Перепост в интернете они автоматом считают организацией митинга.

Я вообще нахожусь от этих Минвод почти в 250 километрах, я там вообще за все это время не появлялся даже. Вот в чем главный парадокс. Когда мы были в Невинномысске (речь о народном сходе 25 января 2013 года — ОВД-Инфо), я там дорогу перегораживал, на видео попал, то есть видно было, что я все организовывал, тут не открестишься никак. Но к Минводам я вообще отношения никакого не имел. Эти штрафы на меня валятся, как ком, и плюс еще уголовное дело — и все из-за одного «товарища майора». Апелляцию я не успел подать, потому что был как раз в камере. Сейчас буду восстанавливать исковую давность и апелляцию подавать по новой.

В рамках уголовного дела был только обыск. Я живу в 30 километрах от Ставрополя, в поселке газовиков. Восемь ЦПЭшников приехали из Ставрополя — больше им делать было нечего, — и семь человек из Изобильненского ОВД, с собакой. Собака искала взрывчатку почему-то у меня. Пошла, пронюхала, а они боялись зайти, потому что думали, что заминировано. Конечно, смешно это было все. Часа два с половиной они у меня рылись. Изъяли документ один 18-летней давности из ГУВД с грифом «совершенно секретно», там довольно интересные материалы, компрометирующие наше ГУВД в том плане, что они нарушают права человека. Дело в том, что я раньше состоял в общественно-политической организации «Русское национальное единство» (в настоящее время запрещена — ОВД-Инфо), возглавлял ставропольское отделение. И у ГУВД Ставропольского края был план мероприятий по противодействию деятельности «Русского национального единства», это был 1997 или 1998 год, мы были зарегистрированы в Министерстве юстиции, были абсолютно легальны. Не буду распространяться, как этот документ к нам попал. Изъяли листовки — обращение интеллигенции Ставрополья в поддержку Черногорова (бывший губернатор Ставропольского края Александр Черногоров был кандидатом в губернаторы на выборах 2014 года, но не получил необходимых подписей от депутатов муниципальных образований; Дудинов участвовал в кампании в его поддержку — ОВД-Инфо), под тем соусом, что нет выходных данных. Я говорю: «Ребята, вы с ума сошли? Это просто на принтере распечатали, раздавали. Зачем вам это нужно?» — «Мы на экспертизу отдадим». Вот уровень интеллекта сотрудников ЦПЭ. В советское время любой школьник в седьмом классе имел больший кругозор. Изъяли компьютер и сотовый телефон, в котором нет интернета. Я говорю: «Оставьте мне хотя бы симки». — «Нет, команда». То есть получается, им была дана команда лишить меня связи, даже не дали сделать звонок.

Они мне сказали: «Мы к следователю заедем и вас обратно привезем». Я думаю — хорошо, со следователем договоримся, телефон отдадут. А меня вместо этого передают полицейским, которые меня сдают судебным приставам. У них работа дуплетом идет: провели обыск по уголовному делу, сразу после этого приставы моментально оформляют протокол за неуплату штрафа, который мне выписали за Минводы, и меня закрывают — как раз на 1 марта. На трое суток меня прикрыли. И я на три дня пропал, то есть никто даже не знал, где я. Только супруга утром видела, что у меня обыск, когда на работу уходила, — понятно, чем это могло кончиться.

Эти штрафы выплачивать — они у нас какие-то запредельные, от 20 тысяч идут, это месячная зарплата, я не в состоянии каждый раз им выкладывать. Я физически не могу этого сделать.

Они все свои действия как-то так приурочивают: сколько раз меня ни задерживали, это все в преддверии каких-то митингов либо массовых акций протеста. В любое другое время никаких проблем нету, мои штрафы никого не волнуют. Но как только какая-то акция оппозиции, меня либо задерживают, либо просто блокируют дома. Такая ситуация была, когда Путин прилетал в Ставрополь, и когда Медведев. Меня просто не выпускали из квартиры. Подхожу к подъезду — ко мне подходят товарищи в погонах и очень культурно, любезно говорят: «Андрей Викторович, либо в ОВД с нами едем, либо вы сидите дома, на выбор». Ну, что, приходилось сидеть дома, то есть я выехать не мог даже. Это уже идиотизм высшей пробы.

Хотел еще рассказать о содержании в камере в ИВС. Я попал в очень хорошую камеру — там было семь человек на четыре места, а в соседней камере на четыре места доходило до шестнадцати человек. Там, где я сидел, были 15-суточники, их поменьше сажали. Белье меняется из расчета на четырех человек: сколько матрасов, столько и дают. Вот есть у нас закон о курении драконовский, карают, где только можно и как только можно, но в камере люди курят — а куда некурящему деваться? Это пытка какая-то. Я там «скорую» вызывал, когда у меня давление поднималось. И понятно же, что эти люди без курева умирают, но я-то не курю, я из-за чего должен страдать? Плюс ситуация, когда по два человека на койку, когда люди физически спать не могут, — это опять пытка. Я у одного человека, с которым сидел, взял контактные данные, он готов подписаться как свидетель. Остальные — постоянные клиенты, они привыкли, извиняюсь за выражение, в говне жить и боятся из него выбираться: «А вдруг мы еще раз попадем, а вдруг еще у нас что-то будет». Такая у них трусливая позиция.

26 февраля в Кромском следственном комитете я получил на руки «Обвинительное заключение» по обвинению меня «в совершении преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 282 УК РФ».

Весь этот, с позволения сказать, «документ» (на 40 листах!) выдержан в лучших традициях сталинского правосудия 30-х годов. В итоговой его части зафиксировано полное «отсутствие обстоятельств, смягчающих наказание обвиняемого Бывшева А.М.» А оцените такой пассаж: «Реализуя свой преступный умысел, Бывшев А.М., осознавая фактический характер и общественную опасность своих действий, предвидя неизбежность наступления общественно опасных последствий и желая их наступления, разместил на своей персональной странице в социальной сети «В Контакте» стихотворение собственного сочинения под названием «УКРАИНСКИМ ПАТРИОТАМ» …ну и так далее. (В общем, бен Ладен отдыхает — все шахиды завидуют такой неслыханной моей дерзости!)

Но что меня больше всего поразило, так это «показания» моих коллег-земляков. Господи, и чего они только не понаплели в мой адрес! Вот отдельные их «перлы»: «В данном стихотворении Бывшев А.М. выступал за Украину и в жёсткой форме критиковал Россию и действующую власть». (Страшное преступление, не правда ли?!), «прославлял нацистскую политику Украины», выступает с призывами «к уничтожению граждан России насильственным путём» (интересно, что эта фраза чуть ли не у каждого из «свидетелей», как под копирку!)

Некоторых в верноподданническом раже понесло ещё дальше: «Бывшев призывает к уничтожению и истреблению русского народа», «призывает к агрессии против России» и даже — «в данном стихотворении имеются явные террористические призывы». (Каков полёт фантазии!) Такое впечатление, что они мои стихи спутали с «Майн Кампф» Гитлера. Нашлись особо преданные «делу партии и правительства», которые торжественно объявили и в письменном виде заверили, что прекратили со мной всяческое личное общение. (Акт огромного гражданского мужества с их стороны, что и говорить!) Наивный Александр Сергеевич! Какая там «милость к падшим»! В нашей Православной Державе, стране великих духовных скреп это уже неактуально.

Кстати, в тысячный раз повторю, что основной посыл моего стиха был абсолютно прозрачен: украинцы имеют полное право защищать свою землю от любого вторжения извне. Напомню, что Россия, согласно международным договорённостям, является гарантом территориальной целостности независимой и суверенной Украины. (Хотя мы видим, как Эрэфия следует нормам международного права!) Признав фразу «Пусть захлебнутся кровью оккупанты!» экстремистской, Россия в лице её судебных органов не только-де-факто и-де-юре признала себя активной стороной в украинском вооружённом конфликте, но дала правовую оценку своим действиям в этой необъявленной войне. Как говорят в народе, «на воре и шапка горит.»

Ну и, естественно, коллективом делается единодушный вывод-приговор: «Бывшев А.М. не может работать в образовательных учреждениях и распространять свои мысли… чтобы это не передалось учащимся». Класс!

Характерный штрих: на последнем педсовете, где я ещё был в качестве действующего учителя, мои сослуживцы в присутствии заместителя Кромского прокурора, не стесняясь, называли Путина «нашим ниспосланным Богом царём», «поднявшим Россию с колен и ведущим её в светлое завтра». В приступе патриотического экстаза отдельные товарищи договорились до того, что «Владимира Владимировича непременно причислят к лику святых», что это «величайший правитель России за всю её историю, крупнее Ленина и Сталина вместе взятых и выше самого Александра Невского». Такой вот уровень наших сегодняшних «инженеров детских душ».

P. S. На том памятном «мероприятии», посвящённом разбору моего «персонального дела», где меня, разумеется, все дружно в едином порыве заклеймили, одна «сеятельница разумного, доброго, вечного» (между прочим, учитель русского языка и литературы) громко требовала «запретить Бывшеву общаться со СМИ, поскольку он в своих интервью будет рассказывать про нас». Одного я не пойму: если мои уважаемые коллеги всё делают по совести, исключительно в соответствии с твёрдыми убеждениями, то чего они так опасаются огласки? Их ведь и без того, согласно последнему соцопросу, уже 86% в России. Позор фашистской России! Слава Украине!

***

Наша колонна, «Народная воля», шла с флагами, один из них, самый провокационный, как я понимаю, был «Кельтский крест», который похож на символ White Power, менты перепутали. Девять человек из нашего движения были задержаны, двое просто мимо проходили, случайно.

Это было еще до возложения цветов, до речи Касьянова. Как только пришли на Красную площадь, там было несколько автозаков. Как мне сейчас друг сказал из «Народной воли» — Окопный, из «эшников», руководил ментами. Мы шли с общей толпой, сбоку, рядом с ментами, они сразу набежали, я даже не понял, что происходит, какого хита на санкционированном задерживают. Впервые вообще такое слышу, если честно.

Двух реально по-жесткому побили, у одного была травма головы, у него шов на голове даже есть, вызывали скорую, но я так понимаю, они такие титушные, такие ватные — пришли, посмотрели его, у него голова кружилась, тошнило, но они его все равно не реанимировали, он остался в отделении. Меня попинали-попинали и скрутили — и все.

Потом в автозаке катались долго, нас в отделение не хотели забирать — никто не хотел, потому что там, видимо, мест нигде не было. Мы останавливались раза четыре, в итоге нас отправили в Красносельский ОВД

Начали оформлять, принесли два каких-то флага, один вообще незнакомый нам, это был флаг национал-социалистический — молот и меч на черном фоне, и его тоже отправили в вещдоки. И потом еще флаг — но не тот, который на черном фоне, а на красном фоне в белом кругу — этот флаг нашли у кого-то из наших, он просто лежал в рюкзаке.

Потом, после того, как нас оформили, где-то часам к одиннадцати приехал какой-то мужчина из этого социально-реабилитационного центра, где я сейчас нахожусь, и сказал: «Ночь переночуешь у нас, потом мама тебя заберет, и мы отпустим».

Просыпаюсь, уже жду родителей, и ко мне подходит девушка, просит подписать протокол и объяснение. Я объяснение не давал согласно 51-й (статье Конституции РФ — ОВД-Инфо), ничего не подписывал. Мне сказали, что так как сюда меня привезли не по собственному заявлению, а по акту из полиции, то органы опеки должны дать справку, что я нормальный, что у меня в семье все хорошо и так далее.

Как я узнал, это долгий процесс. Мама уже ездила в этот орган опеки — вчера она, как только узнала, сразу поехала. Ей там сообщают, что нету сейчас начальника и они сейчас не могут этого сделать. Они тоже были озадачены этой ситуацией, потому что к ним не попадало ничего такого, они сами удивились, как мне мама говорила.

Я здесь нахожусь уже второй день. Здесь есть один псих (смеется), а так, в основном, ребята из проблемной семьи или просто с родителями. Как я понял, сначала сюда, а потом в детдом уже попадают. Кормят, конечно, не luxury, но есть можно. С кроватями все в порядке. В целом обстановка — как обычно, не знаю… Россия.

У меня учеба, даже не представляю, что мне там будет. Я так понимаю, они уже сообщили туда из ОВД, так что я вообще уже в шоке. Я удивлен, я реально не слышал еще такого. Просто издеваются, как могут.

***

Меня зовут Оксана Григорьевна, я замдиректора по социально-реабилитационной работе. Просто у меня здесь кабинет, и я слышу, о чем он разговаривает. Что он хочет домой, что это не правозаконно, правильно? Вчера была в центре Гришина мама, и маме социально-правовой отдел вес-все-все ходы рассказал, что мама должна сделать для того, чтобы Гришу забрать. Там же не идет вопрос о лишении родительских прав, правильно? Поэтому все маме рассказано, все документы, которые мама должна собрать, — все это тоже ей рассказали. Мальчик, конечно, переживает, но думаю, что все будет нормально, все встанет на свои места.

Если он поступил, это что-то связанное с митингом — его же на митинге поймали, правильно? У нас не детский дом, а центр. У нас находятся детки, попавшие в сложную жизненную ситуацию. У нас дети долгое время не бывают. То есть срок нахождения ребенка здесь ограничен. Если случилась такая ситуация… Его поймали на митинге, как нам рассказали, мы ребенка не забирали, но так получилось, что он появился здесь, у нас. Мы, конечно, обязаны все исполнять по правилам. Если у ребенка есть мама, мама не идет на лишение родительских прав, то мама идет в опеку, как ей вчера соцслужба рассказала, и мама берет документы — мы, конечно, ребенка отпускаем. Но, единственное, это, конечно, не дело одного времени. Все встанет на свои места и все образуется.

Мы же всей ситуацией не владеем. Мы напрямую работаем с опекой, Даже вплоть до того, у нас это даже в уставе прописано, что нужно разрешение ребенка на выход, если есть мама и сложная ситуация складывается, — у нас есть такие ребята, у которых нарушены детско-родительские отношения, ну, например, подростковый возраст, непосещение школьных занятий. Мама пишет заявление на свободный выход, что я доверяю своему ребенку посещать школьные занятия в такой-то школе. И если это связано с опекой, то мы отправляем в опеку, если нет, то по маминому заявлению начинаем отпускать ребенка. Наша задача не стоит (в том), чтобы изолировать ребенка из семьи. Наша задача — примирить. Если трудная ситуация, если отношения нарушены, примирить эти две стороны. В нашем штате очень много педагогов-психологов работают именно в этом направлении, и семейных психологов.

Я думаю, что если мама это быстро сделает, то это незначительное время. Ей только до опеки еще надо дойти. Это все зависит от того, как мама это быстро сделает. Если он ни в чем не был замешан, если ничего не было такого, то, я думаю, это очень быстро. Может быть, несколько дней… Может, сегодняшним днем все решится. Может быть мама сегодня уже в опеке сидит. Я думаю, маме тоже небезразлична судьба Гриши, потому что мама вчера пришла. У нас не закрытое учреждение, как только будет бумага, мы его выпустим.

«На благотворительный хип-хоп-фестиваль в Клуб им. Джерри Рубина я вообще не собирался, но всё-таки поехал встретиться с одним из посетителей концерта. Итак, приезжаю на место, вижу ОМОН и кучу сотрудников полиции у входа. Спускаюсь внутрь (клуб находится в подвале — ОВД-Инфо), там вижу полный трэш. Сотрудники полиции проводят досмотр всех присутствующих, после чего требуют от них зачем-то встать на сцену клуба. Через какое-то время всех отводят в полицейский пазик и отвозят в отделение (ОВД „Гагаринский“ — ОВД-Инфо). Никто не предъявляет обвинений, сотрудники полиции не представляются, протоколов об административном задержании не составляют. Однако просят паспорта для оформления доставления в отделение.

Краем глаза вижу, что оформляют „проверку паспортных данных“, при этом сотруднику полиции не понравилось, когда я обратил на это внимание, на вопрос о цели задержания было сказано, что „оперативные сотрудники чуть позже вам все расскажут“. Далее группами отводят людей на второй этаж ОВД в разные помещения, откуда неизвестный молодой человек в штатском вызывал ребят на некий краткий „допрос“ (вопросы при этом преимущественно касающиеся возможного наличия антифашистских убеждений, часто вопросы провоцирующие, в стиле „А ты антифа? Вот я фашист, и что?“), после чего были разделены лица женского и мужского пола. Тех, у кого есть татуировки, уводили в отдельное помещение. Позже удалось выяснить, что людей ведут на опрос (более похожий на открытый допрос с применением психологического давления) с целью принудить их к фотографированию и дактилоскопии, также от людей требовали давать объяснительные и отвечать на вопросы в духе „Как ты попал на концерт? Каких убеждений придерживаешься? К какой субкультуре относишься?“.

Сотрудники полиции всячески давили и указывали на то, что те, кто не пройдет эту процедуру, не уедут домой, на указания, что такие требования противозаконны, они не реагировали. К тому моменту, как около половины (на мой субъективный взгляд) задержанных под воздействием давления все же прошло эти противозаконные процедуры, на первом этаже ОВД начала возникать самоорганизованная гражданская инициатива по противодействию полицейскому беспределу. От сотрудников полиции просто требовали исполнить закон и выпустить всех спустя три часа после задержания. После чего „женщина-полковник“ (как она представилась) заявила, что оформит на всех административное задержание по „политическому административному делу“, если задержанные продолжат „бузить“. Правда, после разговоров о том, что ее снимают на видео, она успокоилась, покинула здание ОВД и закрыла входную дверь. Далее приехали сотрудники ОМОНа (что явно выглядело как акция устрашения), а сотрудники ОВД всячески давили на то, чтобы те, кто „прошел отработку“ (так они называли дактилоскопию, фотографирование и дачу объяснений), покинули помещение, в то время как многие задержанные говорили, что уйдут только все вместе, так как данные действия незаконны.

В итоге всех выпустили в районе двух часов ночи, адвоката (вероятно, имеется в виду не адвокат, а член московской ОНК — прим. ОВД-Инфо) запустили не сразу, но как только он попал внутрь, сотрудники полиции резко изменили поведение. Оказалось, что фото и дактилоскопия делаются лишь „по желанию“, о чем ранее умалчивалось, у оставшихся задержанных, которые не успели пройти эту процедуру, взяли паспортные данные и отпустили.

На что еще хочу обратить внимание: лично меня (да, я, к сожалению, прошел эту процедуру по опросу и фотографированию) опрашивал молодой парень и несколько девушек. Все они покинули здание ОВД сразу, как дело запахло жареным (когда пошла инфа, что адвокат уже у входа в ОВД), это натолкнуло на мысль о том, что эти дамы вообще не сотрудники ОВД. Быть может, это сделано для того, чтобы если кто-то начнет жаловаться, менты с круглыми глазами могли заявить, что у них такие люди не работают вообще. Впрочем, это домыслы, а, остальное я видел лично».

«Порядок согласования уличных акций в Хельсинки уведомительный, то есть во многом такой, какой должен быть в России. Однако в Хельсинки это работает на практике. Уведомлять надо минимум за 6 часов. Участие в акции без уведомления само по себе еще не административка, и отсутствие уведомления фактически никогда не является причиной разгона акции. Задерживают демонстрантов не часто. Акции бывают в Хельсинки несколько раз в неделю, задержания случаются не более десяти раз за год.

Для использования звука (в том числе мегафонов) нужно разрешение, но, бывает, что менты не трогают аппаратуру, даже когда разрешения нет. Если акция проходит на проезжей части, менты сосредотачиваются на управлении дорожным движением. Если участников менее сорока, менты обычно просят оставаться на тротуаре. Если акция идет на проезжей части, менты обычно не мешают, пока машины могут ехать, улица не заблокирована полностью.

Конфликты полицейских с демонстрантами возникают, если есть разногласия касательно маршрута акции, или повреждено имущество, или происходят нападения на людей. Самые серьезные меры безопасности принимаются перед акциями анархистов и нацистов, иногда случались мелкие стычки также на акциях за Палестину и Курдистан, но реже. В 90-х годах бывали также фермерские и профсоюзные акции с беспорядками.

У анархистов проходит много неконфликтных акций, стычки с ментами бывают пару раз в год, в ходе крупных акций, когда народ, например, разбивает витрины. Нацисты вообще стали проводить демонстрации только в минувшем году, впервые с начала 90-х. Они стремятся избежать конфликтов с полицией.

Практики контроля за активистами в чем-то похожи, в чем-то отличаются от московских. Металлоискатели вокруг митингов не ставят, на видеокамеры полицейские снимают активистов. Законом запрещено закрывать лица только „если есть цель разрушать собственность“. Фактически, это только дополнительный штраф, если тебя поймают за другие нарушения.

Вместо разгона менты предпочитают окружение, так как после разгона возможен переход массовых беспорядков в другие места. Разгон происходит, только когда уже есть окружение где-то, а во втором месте его сделать не позволяют ограниченные ресурсы. Окружения бывали дважды в 2014 году, на первомай и в день независимости. На первомае анархистов в итоге отпускали, спустя примерно 40 минут. На день независимости людей отпускали по одному в течение двух часов.

Проблема политических преследований актуальна в первую очередь при приеме на работу. Каждый работодатель имеет право получить справку у спецслужб касательно „надежности“ сотрудников, но что значит эта „надежность“, спецслужбы определяют самостоятельно. Также случаются политические преследования групп, нарушающих закон в политических целях, но в этом ничего удивительного нет. Существует уголовная статья „нарушение религиозного мира“, фактически, имеется в виду богохульство, срок за него — до 2 лет, реальные сроки дают только рецидивистам. Практика поддержки задержанных существует у анархистов и у групп, которые время от времени занимаются гражданским неповиновением (Greenpeace и другие экологические организации).

Наказания за нарушения на акциях почти всегда — штраф и компенсация за ущерб, если повреждена чья-то собственность (в Финляндии оценка ущерба фактически всегда — свободное право предпринимателя). Выплаты усложняются тем, что публичный сбор в целях выплаты штрафа незаконен. На компенсацию ущерба можно собирать деньги, но если это десятки тысяч евро, это малореально, и следующие 20 лет ты будешь в плену у судебных приставов.

Формулировки „митинговых статей“ мало отличаются от российских: есть „невыполнение законного требования“, и „насильственное сопротивление“, и еще есть средний вариант между ними, его название я на русский перевести не могу.

В самом худшем случае можно получить до 4 лет, но на практике в первый раз дадут условно. Для „участия в массовых беспорядках“ нет необходимости ничего делать — достаточно просто не выполнять приказа расходиться. Это до 2 лет. Но доказать, что ты слышал приказ, ментам часто не по силам».

У меня не было никакого намерения идти на сход, я никого не призывал идти на этот сход народный — митингом его назвать нельзя, так как люди просто мирно стояли, общались с замначальника ГУВД Ставропольского края. Ни у кого не было никаких лозунгов, никаких транспарантов, никто ничего не выкрикивал. Я туда подошел и снимал на телефон, просто делал видео, фотосъемку. У нас в стране это не запрещено, я так думаю. Вернее, считал — после последних событий я уже сомневаюсь, что у нас разрешено просто ходить и открыто снимать, мне кажется, это уже незаконно считается. Подошел, стоял — люди стояли, беседовали с господином полицейским, кто-то ему вопросы задавал, что сделано (поводом для схода стало убийство военнослужащего из отряда «Эдельвейс» Дмитрия Сидоренко во время массовой драки в кафе «Опера» 21 января — ОВД-Инфо). У нас ведь четыре месяца назад тоже было подобное убийство, оно было более кощунственное — 37 человек просто затоптали человека в больнице (по этому поводу в Минеральных Водах люди тоже собирались на народные сходы — ОВД-Инфо). Люди задавали вопросы, кто у нас вообще сейчас глава города, кто у нас начальник полиции, что изменилось, потому что ходят такие слухи, что люди, которые сняты с должностей, возвращаются обратно к кормушке, подтягиваются во власть. Яркий пример: одного человека из администрации города Железноводска (первого заместителя главы администрации Николая Бондаренко — ОВД-Инфо) уволили, потому что сам губернатор сказал, что человек, сидевший за одним столом с преступниками (с подозреваемыми в убийстве в больнице — ОВД-Инфо), не может работать в органах власти — а тут перед Новым годом появляется информация, что он вообще исполняющий обязанности главы города. Самое главное требование у людей было — просто они хотели увидеть кого-то из власти, главу города или начальника полиции города. Всего-навсего. Там было очень много сотрудников полиции и других спецслужб.

Потом народ — не знаю, кто там был инициатором, может, какой-то и провокатор был, не могу сказать — решил перекрывать федеральную дорогу Ростов — Баку. Двинулись в ее направлении. Я пошел тоже, шел в конце, когда я подошел к дороге, она уже была перекрыта, уже и сотрудники полиции стояли, они уже сами машины держали, понаставили желтых флажков, чтобы машины не проезжали, свои машины поставили, чтобы машины не ехали на народ. Я перешел дорогу в одну сторону и все это наблюдал со стороны обочины. Заместитель начальника ГУВД говорит: «Сейчас все будут, сейчас все сюда приедут, уходите с дороги». Люди ушли с дороги. Стояли, ждали-ждали — он говорит: «Никто к вам выходить не хочет и не выйдет». Люди тогда хотели во второй раз перекрыть дорогу. Им не дали. Они двинулись дальше — там метров через пятьсот был пешеходный переход через федеральную дорогу со светофором. Там как раз — может быть, на счастье людей, а может, на несчастье — светофор не работал, моргал постоянно желтый свет. Люди стали ходить просто по пешеходному переходу взад-вперед, чтобы машины не могли проехать. Естественно, я это тоже заснял. Сел на машину и уехал. Минут двадцать, а может быть, тридцать меня не было. Потом я приехал. Ко мне подошли сотрудники полиции и говорят: «Вам придется проследовать с нами». Посадили меня в уазик и отправили в отдел полиции, в камеру. Причем это было даже вообще не там, а метрах в двухстах от того места, где это все происходило. Может быть, поэтому пресса сообщала, что акция проходила мирно, сотрудники полиции были лояльны, никого не задержали. Может быть, журналисты не видели этого, не знаю.

Сутки я провел в отделе. Потом меня повезли на суд. На суде мне не предоставили ни видеозаписи с доказательствами моей вины, ничего. А в приговоре было указано, что я являюсь организатором, организовал и проводил митинг. За это мне дали десять суток.

Десять суток я провел в камере изолятора временного содержания, после чего вышел. Думал — с чистой совестью на свободу. Вышел, зашел за шлагбаум — меня опять задержали и увезли в отдел полиции. Продержали еще сутки и говорят: «У вас второй эпизод — за перекрытие трассы». Опять повезли в суд меня и дали мне еще сутки, а сутки у меня закончились в зале суда, то есть в зале суда я был освобожден из-под стражи. Они мне показали видеозапись, где я просто перехожу дорогу. Я говорил: «Я здесь просто наблюдаю нарушение ПДД. Я не стоял, не держался ни с кем за руки, не препятствовал движению машин, не орал, не угрожал, что кого-то не пущу».

Говорят, 27 человек понесли наказание за народный сход, кто-то сутками в изоляторе, кто-то — штрафами. Нас в тот день задержали четверых, всем дали по десять суток. Судья сказал, что дает по максимуму. Я написал жалобу, мне сообщили, что жалобу приняли и что будет пересмотр, но о результатах пересмотра мне до сих пор никто не сообщил (жалоба была рассмотрена в Ставропольском краевом суде, решение Минераловодского городского суда было оставлено без изменений — ОВД-Инфо). Знаю, что женщине 1941 года рождения дали штраф в 10 тысяч, ее мужу пенсионеру 84 лет тоже дали штраф в 10 тысяч. Но это было уже двое или трое суток спустя. Они же не могут всех сразу задержать — изолятор не справится со всеми, койкомест не хватит.

После ночи, проведенной в ОВД «Китай-город», активисты получили от Тверского суда по десять суток ареста по статье 19.3 КоАП (неповиновение законному требованию сотрудника полиции), отбывали который они вместе с арестованными ранее Марком Гальпериным и Ильдаром Дадиным, ныне преследуемыми по статье 212.1 УК за участие в публичных мероприятиях.​

ОВД-Инфо публикует рассказ Олега Басова о событиях десяти дней их задержания и ареста.

Встречаются как-то в мертвом доме неверующий еврей, татарин-агностик, православный казак и ничего не понимающий в себе русский. Это не анекдот, а такая бытийная ситуация. Все они политические, почитатели лучших ценностей, родом с большого материка. Живут они себе вместе несколько суток, спорят, шутят, распевают украинские песни, уходят на суд, возвращаются бледные, читают Буниных-Чернышевских, гуляют под коваными решетками, а под конец двое из них выходят с действительным осознанием праздника единения и надежды, тогда как других ожидает плаха. История на этом, естественно, не заканчивается, она будет иметь свое принципиальное продолжение.

Но начиналось все с обыкновенной «авиловской басовщины»: с освящения Мавзолея на праздник Крещения двумя молодыми питерскими блаженными. Полиция отреагировала стремительно по инструкции, схватила мужчин за яйца. Никакого сопротивления мы не оказывали, потеха уже случилась, а, следовательно, резона не было никакого. Уже в ОВД, после угроз закопать нас живьем взамен гниющего Ильича, по нашу душу были доставлены три врача для профессионального психиатрического освидетельствования. Я тогда мигом подметил, что когда перформанс политический, к тебе вызывают сотрудника Центра «Э»; когда же в нем превалирует художественная составляющая, к тебе приходят люди из психбольницы. Как это ни парадоксально, но нас с Евгением признали вменяемыми и сразу сунули в обезьянник. К тому времени в отделение уже ломились какие-то сочувствующие, их, естественно, не пустили. В просторной московской клетке мы провели ночь с довеском. Там под потолком на вентиляционной трубе грел мутные заросшие роднички приклеенны каким-то отчаянным смельчаком стикер: «6 мая. Не пропустим вора в Кремль».

Инсталляция из наших пятилитровых бутылок со святой жидкостью, которую было разрешено пить, также радовала глаз, всячески утешала.

На следующий день обоих всадников повезли в Тверской суд в сопровождении аж шестерых сотрудников внутренних дел. Ознакомившись с материалами дела, судья решительно потребовала ужесточить запрос. Нас повезли обратно в ОВД и переписали полицейские протоколы. Мы с ними не согласились. Затем опять, как картошку, отправили в Тверской суд. По пути Авилов с энтузиазмом рассказывал полицейским об акционизме, о золотом наследии: прежде всего о находках Бренера. Опричники ничего не смогли принять, в особенности про «Не встал», но заметили, что это не искусство, а вот настоящее искусство суть Сальвадор Дали. Когда довезли, мы оказались в суде, где коридоры узкие и заполнены, как в аду. Повеяло Кафкой. Ближе к вечеру судья огласила каждому синему приговор: признать виновным в сопротивлении полиции и назначить наказание в виде 10 суток ареста — гласом кровью текущей женщины. Через пару часов мы были уже прикованы наручниками друг к другу, и нас отправили на Мневники в спецприемник. Авилов подустал, но продолжал толкать речи, прочитал практически целую лекцию на тему подавленной сексуальности в современном русском искусстве. Я задумчиво пил святую воду свободной дланью. Одна бутылка в итоге так и осталась в машине, другую мы оставили в ОВД.

Проехав мимо Дома правительства и еще примечательностей, мы оказались на месте и нас благополучно высадили, а затем заселили в камеру № 5, которая с недавних пор числится только за политическими. Здесь мы и познакомились с Ильдаром Дадиным и Марком Гальпериным, на которых заведены уголовные дела теперь. Дадин — человек неимоверный. Дадин — личность. Это такой великолепный булыжник, которым можно зарядить по черепу убийственного режима. Он встретил нас чрезвычайно радушно, помог обстроиться на новом месте. У Марка Гальперина был в этот момент суд, он припоздал, вернулся злой и голодный, потому что на него начали шить уголовное дело, а еще более шести часов продержали в холодной машине в одних тапочках. Но мы подняли ему настроение своими россказнями об Ульянове. Марк — это такой своеобразный рыцарь без страха и упрека, совершенно несгибаемый человек. Знакомство с ним большая удача для каждого смертного из протестных.

Как оказалось, в спецприемнике мы были не единственные идейные. В соседней камере содержалось три гражданина Таджикистана, которые выходили с плакатами к посольству Франции против Шарли Эбдо. На обедах наша четверка с ними пересекалась. Таджики произвели впечатление недурное. Подкупало, что они никого не зарезали, а решили выразить свой протест мирно и без оружия. Когда открылось, что Марк пикетировал за Шарли, таджики забавно негодовали, «как это так за Шарли», достаточно артистично били указательными пальцами по столу, но, кажется, без особенной ненависти и обиды. Их депортировали с концами прямо из спецприемника. Самое удивительное, что ровно через неделю, из богом забытого кишлака на имя Марка пришел дорогой Коран, его прислал один из тех молодых таджиков… Стоит также упомянуть еще об одном персонаже, который получил у нас прозвище Кругляшок. Кругляшок сотрудничал с администрацией, был волонтером на кухне, накладывал там еду. По его словам, он отсидел за убийство и грабеж, вышел недавно и практически сразу угодил за езду без прав на 15 суток. Ко всем своим прелестям он исповедовал ультраправость. Все наши разговоры о Майдане нарушали его ангельское спокойствие. Вперемежку с варварскими смешками он выхаркивал, что хохлов нужно резать: хохлов и, конечно же, Пусси Райот. Дадин, с его харизмой и рассудительностью, быстро ставил на место Круглого. Однако воистину человеческий череп есть самая неприступная крепость во всей Вселенной. (В особенности череп Круглого). Поэтому Круглый безбожно стоял на своей позиции и все время встревал со своею вербальной пакостью… В камере все было иначе и поспокойнее. Гальперин и Дадин частенько занимались боксом. Ильдар помогал Марку ставить удары и защищаться. Фантастический Авилов (дикая смесь Мышкина и Ставрогина), в основном, толкал речи или беседовал с остальными. Я же пил кровь книг, когда наступала полночь. Передачи с продуктами и записками приносили, в основном, правозащитники и протестные. Нам с Евгением было также несколько передачек от благодарных за акцию православных. От мы ничего не ждали и не дождались. (У каждого свои Золотые Тельцы, лишние им не в жизнь).

Ближе к концу нашего с Женей срока в наш спецприемник за несанкционированную акцию у Лубянки прислали еще пятерых активистов. Двое из них оказались слабого пола. Одна из женщин сразу же объявила голодовку, ее отправили в изолятор. Я тогда был в полудреме. Ее тащили по коридору. Дадин крикнул ей через дверь: «Вера, держись! Мы с тобой!» В ответ мы услышали женский голос: «Ильдар? Это ты? Россия будет свободной!» Ильдар ответил: «Россия будет свободной!» И голос Круглого, который там затесался: «Делать вам, блин, нечего». Такой этюд… А еще на прогулке Марк снял с себя куртку, оставшись в шапке и свитере, он решил немного побегать, растрясти организм, побежал кругами. И когда я смотрел на Марка, я видел перед собой еврея, который бежит из Освенцима, или, словно на тех пленках, где евреи бегут по улицам, а их погоняют палками. Я смотрел на бегущего Марка в шапке. Эту картинку не передать словами. Так стало больно на душе. Потому что фашизм вернулся. Моя родина стала империей мясников.