Вчера вечером (7 января 2017 г.) на вечерней проверке у меня произошел скандал с Гречко (или Гречка) Алексеем — помощником начальника Центра исправления № 1 Абдурахманова Магомеда Расуловича.

Нет смысла описывать причины и те оскорбления, что он мне нанёс, самое главное он начал угрожать мне расправой в бараке, в присутствие других заключенных 2-го отряда ФКУ ИК-3 г. Льгова Курской области. Мне кое-как удалось сдержать себя, чтобы не набить ему морду. За нашим скандалом наблюдал сотрудник Ожигов М.И., который явно только и ожидал моей реакции, чтобы наказать меня и вынести очередной выговор.

Я обратился после этого случая к дежурному сотруднику оперчасти, но он сказал, что нет повода для беспокойства и он против того, чтобы меня закрыть в изолятор из-за обеспечения моей безопасности.
Сегодня 08 января 2017 года я утром, в 7 -00, пришел на вахту с просьбой обеспечить мою безопасность и посадить меня в изолятор, как того требует Закон о внутреннем распорядке колонии. Прождав два часа руководство колонии, я был вызван в кабинет к Зам.начальника колонии Кулешову Денису Сергеевичу. До меня у него побывал Абдурахманов М.Р. И видимо представил меня, как злостного нарушителя режима. Я понимаю, что руководство колонии боится выполнять свои обязанности по обеспечению безопасности заключения путём размещения в изоляторе — ведь тогда нужно об этом инциденте докладывать вышестоящему руководству, и человек, находясь в изоляторе может свободно рассказать проверяющим, что происходит в колонии. В ШИЗО всегда установлены видеокамеры наблюдения и невозможно избить заключенного.

Теперь о сути моего конфликта с Абдурахмановым М.Р.

Его чуть более месяца назад поставили по факту начальником нашего отряда, хотя официального приказа не было. Он стал практически все свое рабочее время находиться в нашем отряде, а наш начальник Внуков И.А. стал находиться в отряде № 1.

Первое, что ввел Абдурахманов — это физическое наказание за все малейшие провинности и недочеты в поведении. Ежедневно по 5–10 заключенных стали получать палкой по ногам либо ягодицам. По 3 удара за плохо заправленную кровать, опоздание, плохой строй при перемещении и за многое другое.

Естественно он собрал и новых «активистов» из числа осужденных, через которых начал наводить порядок, и которые в его отсутствие следили за остальными и тоже начали их избивать по указанию Абдурахманова М.Р.

Естественно я начал выражать протест против применения физического насилия и запугивания осужденных. Да, лично ко мне он боится применять физическое воздействие, понимая, что я сразу же напишу заявление в прокуратуру на него.

Тогда он дал распоряжение Гречка А. всячески препятствовать моей работе в колонии и моей жизни в бараке. Создавать такие ситуации, когда я смог бы получить выговор или быть помещен в изолятор.
Почему началось такое давление?

Что это? Личная неприязнь или заказ тех коррупционеров, с которыми я боролся? Я только подал заявление на УДО, как тут же получил выговор! Я предупредил, что после нового года подаю на помилование, как началось максимальное давление на меня и угрозы моей жизни.
Кроме всего прочего Абдурахманов несколько раз заявлял, что он запрещает отряду подавать заявления на УДО через вольных адвокатов. Что все должно идти только через него, иначе он всем напишет плохие характеристики и суд никого не отпустит.

Зачем он это делает? Разве это не нарушение основных прав на защиту?
Ответ только один: он намекает на то, что нужно с ним договариваться, слушаться и стучать на других или давать взятки.

А я естественно ему мешаю, так как агитирую, чтобы заключенные нанимали себе адвокатов и обжаловали отказы в судах.

Ик-3 г. Льгова худшая колония по показателям условно-досрочного освобождения заключенных в России. Здесь люди работают, как каторжные на разных работах и при этом официально трудоустроены 1 из 4 человек. Разве это не рабство? Куда идут деньги? Кто стоит на ставках?

За 2015 год из 1500 осужденных досрочно освободилось только 57 человек, и средний срок оставался 4 месяца, который человек себе сократил.

В 2016 году ситуация немного улучшилась, но вместо положенных по закону освобождений по отбытию 1/3, ½ срока, люди сидят ¾.
В колонии существует практика непредоставления практически никаких благодарностей и тем более отпусков, положенных по закону. Зато есть бесплатный каторжный труд и избиения за все провинности.

Здесь нет лекарств, но это еще не беда, беда в том, что администрация препятствует тому, чтобы родственники сами передавали их осужденным.

В колонии процветают бельевые вши, но в больницу на сан.обработку никого не кладут. Более того в сентябре—октябре 2016 года администрация в наказание отправила работать в столовую на мойку посуды осужденного с открытой формой туберкулёза и проживал он не отдельно, а с другими заключёнными в общем бараке. Сколько теперь заразилось туберкулёзом людей не знает ни кто.

В колонии периодически возникают массовые драки или избиения осужденных другими осужденными. Но всё это скрывают, и чтобы не фиксировать нарушения запрещают избитым обращаться за медицинской помощью в медсанчасть. К чему приводит безнаказанность — вы сами понимаете — к еще более жестким преступлениям, к массовому насилию, вымогательству денег среди заключенных.

Люди не могут трудиться без стимула оказаться быстрее на свободе. Поэтому в колонии минимальная производительность труда и нет никаких перспектив на улучшение в ней жизни.

Мне предложили удаленную работу по написанию текстов, фирма выслала предложение в колонию с готовностью платить мне 20 000 рублей ежемесячно. В стране кризис, колонии переводят на самоокупаемость. В колонии нет подобной работы и моя зарплата сейчас здесь 3800 рублей, а у меня 5 несовершеннолетних детей, которым я мог бы помогать, но нет! Колония отказала!

Как они мне сказали, что у них нет желания заморачиваться с лишними документами, и что у меня будут большие неприятности, если я обжалую их решение в суде или прокуратуре.

Ик-3 г. Льгова — это болото! Где все безумно нерационально и неэффективно. Трудно поверить, но уборку посаженного урожая моркови и свеклы, они начали в октябре месяце и убирали его даже после выпадения снега — в декабре. Естественно, 50–70% овощей было испорчено.

Так как я должен поступать?

Молча смотреть, как бьют слабых и невиновных? Как люди рабами работают? Как не работает система поощрений и досрочного освобождения?

Ждать и надеяться, что меня пронесет? Что меня не тронут?

Нет, я не трус!

У меня есть гордость, и я не боюсь один выступить против системы. Я понимаю, что на карту поставлена моя спокойная жизнь в колонии, да и скорее, если не жизнь, то здоровье.

Это болото необходимо встряхнуть!

Меня попросили не вмешиваться…закрывать из соображений безопасности отказались, а значит, в любое время могут меня подставить — придумать еще один выговор и закрыть в ШИЗО, как злостного нарушителя.

Поэтому обращаюсь ко всем за помощью! Если со мной что-то произойдет, то только вы сможете помочь, максимально осветив события и происходящее в колонии.

Нужна помощь всех контролирующих структур и правозащитников. Помните, как все мы дружно освещали события с политзаключенным Ильдаром Дадиным!

Нужно добиться слома всей системы! Новой резолюции Европарламента и реальных посадок всех палачей.

08.01.2017. Шишкин В.В.

Обращение к гражданам России!

Пытки и массовые избиения в тюрьмах России. Подвергавшиеся пыткам, избиениям, вскрывшие себе вены и заболевшие… Заключенные в большинстве случаев об этих негативных моментах не сообщают родным и близким, чтоб не расстроить, но несмотря ни на что мы должны защищать конституционные права арестантов.

Находясь два года в местах лишения свободы, окончательно убедился, что Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) России не место исправления для осужденных, а именно в этих учреждениях действует централизованная карательная система пыток и массовых избиений заключенных, чтобы их изуверскими методами сломить морально и физически.

Напоминаю, что Россия занимает 8-е место в мире по числу заключенных, привожу вам печальную статистику: каждые 2 часа в тюрьмах страны от болезней умирает один заключенный, только в 2015 г. скоропостижно скончались 4 тысячи человек, от сердечно-сосудистых заболеваний более 23%, от ВИЧ — 20%, от травм и отравлений — 16%, от онкологии — 11%. Почему подследственные и осужденные вешаются и вскрывают себе вены? Почему люди в местах лишения свободы поднимаются на массовые протесты? Почему арестанты освобождаются морально и физически искалеченными? Почему от родных тех, кто получил моральные и физические увечья, скрываются факты беспредела? К этим трагическим последствиям провоцируют (подталкивают) заключенных следственные действия, судебные решения и тюремный режим.

Коротко приведу факты о правонарушениях силовиков в отношении меня и арестантов в местах лишения свободы:

1) 29 декабря 2014 г., когда меня помещали в СИЗО-1 г. Казани, сотрудники ФСБ Р. Татарстан изъяли часть продуктов. Летом того же года в Наб. Челнах сотрудники ИВС дважды украли продукты, (начальник ИВС извинился и возвратил изъятое). В марте 2015 г. в ИК-14 Р. Коми г. Ухты украли продукты питания и личные вещи, не возвращено. В апреле—октябре в ЕПКТ г. Микунь были украдены продукты питания и официально сотрудниками ИК-31 были изъяты канцтовары и туалетные принадлежности (часть продуктов возвращена).

2) В течение 2-х лет мне запрещают получать книги от жены Нарзии Кашаповой, Руста Гатаулина, Татьяны Касьяновой, Айдара Халима, Владимира Рыжкова, Ольги Сахровой (так в тексте — ОВД-Инфо), также особенно у осужденных мусульман изымают книги религиозного характера.

3) 2 мая 2016 г. мы, осужденные ЕПКТ, отказались принять пищу. Причиной протеста (голодовки) стали запреты со стороны администрации на получение теплой одежды, предметов религиозного культа, бандеролей, личных вещей, фотографий родных и близких, прессы, а также запреты на отоваривание в магазине и штрафы.

4) В апреле 2015 г. в СИЗО-1 г. Казани находился в камере № 40. Нам было слышно, как двух заключенных камеры № 41 сотрудники СИЗО два дня пытали и били, после чего один из них повесился. Он остался жив, успели срезать веревку. В марте 2016 г. в ИК-19 ШИЗО майор Белов из УФСИН по Р. Коми в камере оскорбил осужденного, употребив слово «пид…р», после чего пригрозил, что его выведут с камеры и отобьют все, что отбивается, и будут насиловать резиновой дубинкой в задний проход. Осужденный после такой встречи вскрыл себе вены и живот. В данный момент начальник данной колонии Юрий Амосов находится под следствием в СИЗО-2 г. Ухты за подобные правонарушения и насильственные действия в отношении осужденных.

7 ноября 2016 г. сотрудники ИК-31 г. Микуня избили осужденного Колодешникова Андрея, после чего он вскрыл себе вены. Осужденные, видя этот беспредел администрации, подняли шум, но против осужденных был использован газ. Позже за этот протест у всех осужденных ЕПКТ забрали личные банные полотенца, ссылаясь на внутренний приказ.

5) За время отбывания срока наказания мое здоровье ухудшилось, простудил почки, ухо и горло, а 12 декабря 2016 г. в камере ЕПКТ после ужина потерял сознание из-за резкого падения давления. Причину такого состояния пока врачи не могут определить, и продолжают бездействовать, не везут в центральную больницу для полного обследования. Такое бездействие распространяется на большую часть осужденных.

Уважаемые родители и близкие подследственных, осужденных! С Нового года стоит запрет многим правозащитным организациям на посещение СИЗО, колоний, а в ОНК вошли бывшие сотрудники ФСИН и МВД, в связи с чем призываю создать коллективы для защиты прав заключенных и требовать досрочного освобождения тех, кто подвергался пыткам и избиениям.

Уважаемые граждане России! Для решения юридических, правовых и иных проблем заключенных, а также для сообщения широкой общественности о правонарушениях в тюрьмах предлагаю обращаться: Ассоциация независимых наблюдателей, Зона права, Комитет против пыток, Московская Хельсинкская группа, Мемориал, Агора, Русь сидящая, Росузник, Московский Центр Карнеги, Центр «Сова», Международное молодежное правозащитное движение, Гражданское содействие, За права человека, Артикел, Общественный центр им. Андрея Сахарова, «В защиту прав заключенных», Общественный контроль, Уполномоченный по правам человека РФ Татьяна Москалькова, ОНК, Парнас, Яблоко, Гражданская сила, Гражданская платформа, Голос, ВТОЦ, партия Иттифак, СТМ «Азатлык», ТВ Дождь, Эхо Москвы, Радио Свободы, Новая газета, Ведомости, Собеседник, Звезда Поволжья, Человек и закон, РБК.

Прошу данное обращение разослать вышеуказанным организациям, силовым структурам России, членам Совета Федерации, в Госдуму и СМИ, благотворительно-гуманитарным организациям.

С уважением, осужденный председатель ТОЦ — Рафис Кашапов.

20 декабря 2016 год (подпись)

Поводом для заведения дела на Кателевского стало его участие в серии одиночных пикетов у здания МВД в Москве. Кателевский, как и еще четверо пикетчиков, выступал против произвола полиции и суда в связи с тем, что в апреле 2016 года его дважды задерживали за съемку возле здания ОВД в подмосковном Раменском, а потом дважды отправляли под арест. Во время одного из задержаний у Кателевского отобрали телефон с включенным диктофоном. Позднее активист опубликовал запись: на ней слышно, как полицейские обсуждают, не подбросить ли что-то в вещи задержанного, а затем ведут переговоры с судьей. Сотрудникам полиции объявили выговоры. Кателевский требовал привлечь к ответственности начальника ОВД «Раменское» Олега Мучкина и судью Раменского городского суда Ольгу Голышеву.

Все началось из-за того, что Голышеву и Мучкина не хотели привлекать к ответственности (история с диктофоном). Я решил: раз на мои заявления и заявления десятков людей не реагируют, встану-ка я с одиночным пикетом возле здания МВД на Житной 16, может, тогда обратят внимание на жуткий и доказанный беспредел. Сделал заметку в соцсетях о мероприятии.

Все началось еще у метро, проявился нездоровый интерес полицейских к моей персоне.

С плакатом мне удалось постоять около пяти минут, прошел начальник и приказал вязать меня. Ни оснований, ни требований не было.

Составили протокол по ч. 5 ст. 20.2 КоАП и пропали на четыре месяца. Моя жена случайно наткнулась, просматривая практику Замоскворецкого суда, на фамилию, похожую на мою — Каталевский, и дело, схожее с моим.

Ни повесток, ни, как мы потом узнали из материалов дела, уведомлений не было. Хотели тихо, без шума, рассмотреть без меня.

Узнав о деле за сутки, не успев подготовиться, 30 декабря 2016 года мы явились в суд и сразу столкнулись с недопуском в судебное заседание по причине того, что у меня в сумке была пресс-карта и любительская камера. После получаса препирательств и заявления о препятствовании к правосудию меня допустили.

После ознакомления с материалами дела мы поняли, что доказательств вины моей нет вообще. В деле был протокол, в котором было только то, что я нарушил ч. 5 ст. 20.2., мои объяснения, что я ничего не нарушал, показания моих свидетелей Андрея Орла и Константина Алтухова, пара объяснений неизвестных лиц, написанных как под копирку — как позже стало известно, это сотрудники полиции Колобанов и Борисов. Объяснения взяты без подписи об ответственности за дачу ложных показаний, а значит, показаниями быть не могут.

Судья отказала почти во всех ходатайствах и перенесла заседание на 09.01.2017 на 9:10.

С утра возле здания суда нас ждало аж три автозака с ОМОНом.

Во время ознакомления с материалами мы нашли протокол задержания, составленный сотрудником полиции Каташовым Баиром, который подделал свою и мою подписи в протоколе (есть скрины подписи — вообще не похожи). После допроса свидетелей ни один не ответил, кто предъявлял мне требования, и ни один сотрудник полиции не подтвердил свои объяснения, постоянно путаясь в показаниях. Ходатайство о приобщении видео моего пикета судья отклонила, но обозрела. В решении судья сказала, что видео — подделка, мои показания — вранье, а полицейским нет основания не доверять и вина моя доказана протоколом задержания (который является грубой подделкой).

ЗАНАВЕС

Камера моя была площадью примерно 10,5 кв.м. (хотя на поэтажном плане указано 11,5). В ней располагалось 4 спальных места, на 2 больше, чем возможно существующим по нормам. До 1 января со мной вместе содержался еще один человек, с 1 января я «досиживал» уже в одиночестве. Здесь у меня претензий нет.

Освещенность. Представьте, что у вас дома всегда ночь и из осветительных приборов есть только старый ночник. Вот примерно такие условия освещенности были у меня все эти 15 суток. Но первые 5 или 6 суток было еще хуже, света было настолько мало, что невозможно было читать, да и писать можно было только в дневное время и только расположившись почти вплотную к окну. К приходу «ОНК» добавили еще одну лампу и хоть и с трудом, но можно было читать. Камеры спецприемника находятся в подвале, окна на уровне земли, поэтому света из окон практически не поступает и разницы между днём и ночью не ощущаешь.

Шум. Над окном располагается вентиляционное отверстие — дырка примерно 20×20 см, закрытая решеткой. Через эту дырку с шумом засасывает воздух из камеры. Шум издает вентиляционный короб, вибрирующий от потока воздуха. Разговаривать в камере приходилось повышая голос, иначе собеседника будет плохо слышно. Спать при таком шуме очень трудно, постоянно просыпаешься. Голова у меня начала болеть примерно через 2 часа, потом появился звон и шум в ушах, которые не прекращаются и сейчас. Если у вас есть кухонная вытяжка, включите ее на максимум, подойдите к ней в плотную и попробуйте представить шум примерно в два раза громче. В таких шумовых условиях я и находился.

Прогулки и свежий воздух. По закону административно арестованным положены ежедневные прогулки на свежем воздухе в дневное время, продолжительностью не менее часа. Ничего подобного мне предоставлено не было. По окончании голодовки, выводили 2–3 раза постоять возле входа в изолятор, но когда уже темнело и минут на 20–30. Это эксклюзив, потому что остальных арестованных никто никуда не водит.

Про холод и постоянный сквозняк из щелей в окне писать уже даже как-то неприлично, это мелочи в сравнении с остальным.

Кратко резюмирую. Ты сидишь в подвале, где нет разницы день сейчас или ночь, постоянный ужасный шум не дает тебе покоя 24 часа в сутки, ты не видишь солнца и не получаешь свежего воздуха. И заметьте, сроки админ.ареста сейчас не ограничиваются 15 сутками, по некоторым статьям могут дать и 30 суток. 30 суток в таких условиях!

Текст оригинала.

В конце декабря я был вызван на беседу в Центр по противодействию экстремизму, где сотрудники полиции предложили мне как сопредседателю регионального отделения Парнас «сотрудничество», в моем понимании «стукачество». От подобного предложения я отказался, в результате чего был доставлен в прокуратуру, где мне было вручено постановление по ч. 1 ст. 20.3 КоАП (демонстрация нацистской символики). По версии полиции в период с 2010 по 2104 год, на моей страничке «ВКонтакте» были размещены несколько картинок с женщинами в военной форме разных стран мира, в числе которых были девушки в форме германской армии 1933–1945 года.

В ходе судебного разбирательства я получил 7 суток ареста, затем была апелляция в областной суд Челябинской области, оставивший приговор без изменений.

Хочется поблагодарить всех, кто освещал данный процесс и привозил мне передачки, которые позволили относительно позитивно встретить Новый год в камере.

Особенно хотелось бы поблагодарить моего адвоката Лепехина Андрея Геннадьевича, по сути развалившего обвинение, сославшись на ряд нарушений:

1. Нарушение территориальной подсудности

Картинки были удалены мной в здании прокуратуры в Тракторозаводском районе, что по закону обязывает рассматривать дело только в этом районе, но дело рассматривалось «судьей» Сутягиным, который теперь уже регулярно судит «политических» в Советском районе.

2. Истекшие сроки давности

Даже если считать это правонарушение «длящимся», то полиция начала разработку этого дела еще в мае месяце, и 3 месяца, отведенные на срок давности, к декабрю уже давно истекли.

3. Нарушение закона сотрудниками полиции

Центр «Э» проводил расследование административного дела в рамках уголовного закона о «оперативно-розыскных мероприятиях». Соответственно, материалы собранные в нарушение закона, не могли служить доказательствами, но «судья» благополучно отмахнулся от такой «мелочи». Мне также не был предоставлен адвокат и запрещено снять фотокопию с материалов дела.

4. Нарушения сроков рассмотрения апелляции

По закону апелляцию должны были рассмотреть в 24 часа, но областной суд просрочил все отведенные законом временные рамки.

Это лишь основные нарушения, выявленные адвокатом, без учета субъективных аспектов типа отсутствия цели «пропаганды» и прочее-прочее-прочее.

Уверен, если бы не активность адвоката, мне бы дали по максимуму, все 15 суток, и я бы до сих пор отбывал свой срок.

И, если позволите, еще один маленький штрих в завершение картины. По прибытию в изолятор временного содержания я был свидетелем разговора «конвоира» из Центра «Э» с дежурными, в ходе которого работники изолятора спрашивали: «Почему так долго, вы же еще утром хотели его доставить?» Дело в том, что суд был назначен на утро, но адвокат добился переноса рассмотрения дела на вечер, чтоб было время ознакомиться с материалом, но изолятор был заранее оповещен о моем прибытии.

Еще раз спасибо всем друзьям и неравнодушным, с праздником, вместе победим.

Оригинал

1-го декабря 2016 года философия индийской йоги была внесена в список нематериальных объектов культурного наследия ЮНЕСКО. Чуть ранее, двадцать второго октября, я прочел лекцию «Виды йоги» и тоже был внесен — в протокол об административном правонарушении по «Закону Яровой» по обвинению в миссионерской деятельности, которую я не совершал. Мне даже не дали ознакомиться с протоколом. Меня беспокоит сам факт полного произвола, который может привести к преследованиям множества моих сограждан, которые практикуют йогу и изучают индийскую философию, совершенно не подозревая о возможной опасности.

Недавно на Фейсбуке горячо обсуждали статью гражданина Индии Прасуна Пракаша, которого поливали грязными обвинениями и оскорбляли в Интернете, а затем попытались проникнуть в Центр содействия сохранению и развитию индийской культуры, основанный его отцом. Поразительно, что преследуют за деятельность, которая ни при каких самых изощренных толкованиях не может быть изображена как миссионерская. Преследуют за йогу — культуру с многотысячелетней историей, за йогу, благотворное влияние которой на здоровье подтверждено множеством медицинских исследований, о которой даже при Советском Союзе снимали и открыто показывали научно-популярные фильмы, о которой писал Иван Ефремов, которую преподавали советским космонавтам как один из элементов физической подготовки, о серьезном терапевтическом значении которой писал Юнг, которую активно практикуют во всем мире более, чем двести пятьдесят миллионов человек — словом, есть признаки, что разворачивается кампания против целой культуры, против великого достояния человечества, очень недружелюбная ксенофобская компания по отношению не только к йоге, но и к самой Индии, ее традициям, ее народу.

22 октября в Санкт-Петербурге я был приглашен на фестиваль «Ведалайф» в «Лофт Проект Этажи», чтобы провести лекцию о видах йоги. Публика была неподготовленной, многие впервые слышали об индийской философии. Я старался сделать лекцию настолько простой, насколько это возможно. Сейчас йога воспринимается, в основном, как средство оздоровления. Широкая публика не знает о мировоззрении, которое лежит в ее основе, о ее высоких этических и духовных стандартах. Поэтому я сделал особый акцент на философии и этике йоги. Я рассказал в лекции о тех основах, которые можно услышать на занятиях по религиоведению и восточной философии в наших гуманитарных вузах. Правда, для этого пришлось приложить некоторые усилия, поскольку приходилось перекрикивать громкую музыку, игравшую рядом на сцене.

Примерно через сорок минут меня прервали. В зале было заметно волнение. Я не сразу понял, в чем дело, и только потом заметил вошедших сотрудников полиции. Ко мне подошли несколько полицейских: один в форме, другой в штатском. Как выяснилось позже, всего их было шестеро или семеро: остальные пошли на другие мероприятия фестиваля, проверяли документы, искали организаторов, нервничали, что их снимают — официальных представителей закона на публичном мероприятии. Меня довольно грубо попросили пройти с ними. Сначала хотели вывести без куртки, действовали грубо и развязно, в расчете запугать и не дать опомниться. К счастью, в зале оказался Сергей, профессиональный юрист, который пришел на фестиваль как гость. Он добился, чтобы мне дали одеться. Настойчиво спрашивал сотрудников, задержан я официально или нет, а те отмалчивались. Они пытались меня быстро вывести, но юрист им явно очень мешал. Он просил составить протокол, просил предъявить удостоверения, настаивал, что собирается представлять мои интересы, требовал разрешить мне составить доверенность на его имя. Все эти законные требования сотрудники молча игнорировали и силой влекли меня к выходу на улицу, где стояла машина. Сопротивляться сотрудникам значило создать повод для еще одного, на этот раз уже вполне реального дела, поэтому мне пришлось повиноваться. На улице подошел еще один сотрудник в форме. Сергей пригрозил им прямым звонком прокурору. Тогда один из сотрудников наконец показал удостоверение на имя Магомедова Арсена Магомедовича, оперуполномоченного семьдесят шестой оперативной части. Меня затолкали в полицейский автомобиль, от Сергея отмахнулись, он и мои друзья отправились следом на такси.

Отвезли в 76-е отделение на Лиговке. Сергей звонил, спрашивал, в каком я состоянии. Опера, помню, смеялись. Спрашивали, понимаю ли я, что пойду под суд, что судья будет мне задавать неприятные вопросы. Убеждали подписать заранее составленные показания. Говорили: подпишешь — пойдешь спокойно домой, а нет — посадим за решетку на двое суток, имеем право. Сергей предупредил, чтобы я ни в коем случае ничего не подписывал. Я по его инструкциям отказался подписывать, воспользовавшись правом не давать против себя показаний по 51-й статье Конституции. После этого они зафиксировали отказ. Грозили судом. Я отвечал, что они — исполнители закона и могут действовать в рамках своих профессиональных обязанностей. Участковый спрашивал, понимаю ли я, что занимаюсь незаконной миссионерской деятельностью и что меня за это ждет. Это был верх абсурда. Сарвепалли Радхакришнан и Мирча Элиаде не знали, что простой пересказ сведений из их признанных наукой всего мира трудов будет назван миссионерством и сектантской проповедью. По такой логике любую лекцию по индийской философии в любом университете нужно признать миссионерством. Но я лишь рассказывал о том, как йоги представляют себе закон кармы и путь освобождения! Таких лекций ежегодно читаются сотни для студентов разных факультетов. По ним ежегодно пишут и защищают курсовые и дипломы. Каково было бы всей этой массе студентов узнать, что они теперь незаконные миссионеры. Уровень бреда явно зашкаливал.

В дежурной части среди сотрудников был один человек довольно интеллигентного вида. Не помню, в форме или нет. Этот человек спрашивал, каковы мои религиозные убеждения, как я отношусь к православию, есть ли у меня духовное имя, живу ли я дома или в храме. Было совершенно непонятно, какое отношение все это имеет к делу. Я отвечал ему, что верю в Кришну, но в данном случае это ни при чем, это мое глубоко личное дело — верить в Кришну, Будду, Ктулху или Макаронного Монстра, лекция была не об этом, кроме того, поклоняться Богу — также один из видов йоги, а именно — бхакти-йога. Услышав незнакомое понятие, сотрудник от меня отстал. Потом спрашивали, где я работаю, я отвечал, что веб-программистом. Попросили паспорт и взяли его. Я сел в приемной на скамейку вместе с другими задержанными.

Часа через два пришел опер. Сел за стол что-то писать с устрашающим видом. В это время опять позвонил Сергей, сказал, чтобы я звонил в прокуратуру и пожаловался на действия оперов, поскольку они обязаны составить протокол и отпустить, задерживать не имеют права. Номер приемной прокурора он выслал мне по СМС. Оперативник сказал, что я имею право только на один звонок (прямо как в американских фильмах про опасных преступников!), и велел выключить телефон, пригрозил, что в ином случае применит силу. Телефон я выключил. Потом он дал мне лист чистой бумаги и сказал, что у меня есть два варианта: либо я по-прежнему буду все отрицать и тогда проведу здесь двое суток, т. е. 48 часов как минимум, и меня посадят в камеру, а потом я пойду под суд, либо я от руки пишу обещание явиться такого-то числа со своей подписью, и тут же меня отпускают. Я сказал, что не буду подписывать пустой лист бумаги. Опер спросил: «Вы дебил?» Я ответил: «Как хотите, называйте». Он вышел. Я остался в приемной, в камере выла и ругалась какая-то женщина, которую не пускали в туалет. Приходили и уходили другие сотрудники, разбирались с текущими задержаниями. В углу стояли ящики с фруктами и перцем: задержали какую-то женщину за торговлю. Она насыпала винограда в пакеты и очень смиренно отдала сотрудникам. Ее отпустили, ящики оставили. Задержали еще кого-то за то, что не оформил машину, еще кого-то за какую-то ругань в «О’Кее». Женщина-дежурный переругивалась матом с женщиной в камере и с задержанными. Сидел я довольно долго. Троих из дежурной части уже отпустили. Пришел кто-то из оперов, попросил у дежурной бумаги «на кришнаита», взял их и ушел. Я пошел в туалет, там были двойные двери без шпингалетов, и там уже я включил телефон и позвонил друзьям. Те уже хлопотали вовсю, успокоили и сказали, что скоро должны выпустить. Вскоре дежурная и в самом деле сказала, что я свободен и могу идти. Я спросил: «А паспорт? У меня же паспорт отняли». Она удивилась и ушла. Через минут десять вернула мне паспорт. Я пошел к выходу и, проходя мимо скучавшего сотрудника, попросил копию протокола. Он посмотрел на меня, как на недоумка, сказал, что никакой копии мне не полагается. Вот как? А как же процессуальный порядок? Делать было нечего, я вышел, обнял друзей и сел в их машину. Поехали домой.

Позже я узнал, что мое дело было возвращено судьей ввиду многочисленных процессуальных нарушений и отсутствия состава правонарушения. Протокол в материалах дела был составлен крайне топорно. Также я узнал, что через два месяца старый протокол уничтожили и составили новый, учтя замечания судьи. Этот протокол судья уже приняла, вместе с заявлением о правонарушении, составленным за несколько дней (!) до моей лекции. К делу были также приложены показания двух липовых свидетелей — женщин, ни одна из которых даже не слышала лекции. Все это время я ощущал, что такое «бытие под взглядом», о котором писал Сартр и что имеется в виду под словами «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Не зря я учился в аспирантуре, постигая философию под руководством Валерия Николаевича Сагатовского. Его угнетало состояние дел в России. К сожалению, сейчас, через несколько лет после его смерти, ситуация еще тревожнее, еще неопределеннее.

Индийская философия очень обогатила русскую культуру. Велико влияние индийской мысли на наш Серебряный век. За советские и постсоветские годы издан полный академический перевод «Махабхараты», над которым проделана титаническая комментаторская и текстологическая работа, вышло из печати множество трудов индийских классиков — мыслителей, писателей, поэтов. А кто может представить себе современную Россию без индийского кинематогрефа? Без индийского танца? Без йоги? Без вегетарианских блюд? Неужели этой России приходит конец?

Оригинал

Видеозапись лекции

Стенограмма лекции

Утром 11 ноября в 4.15 я на грузовом автомобиле DAF с полуприцепом подъехал к парковке ТЦ «Мега» г. Химки. Смотрю — все оцеплено, на всех заездах на стоянку стоят машины ДПС. При повороте на парковку я обратил внимание, что сотрудники полиции в машине, припаркованной на кольце (через которое я решил заехать), спят. Я отвлекся на большое скопление полицейских и не заметил знак ограничения движения для грузовиков (впервые знак ограничения появился в этом месте из-за протестного лагеря дальнобойщиков в декабре 2015 года, тогда забастовку перевозчиков пытались ограничивать в том числе и ограничением въезда большегрузов на стоянку. Большое количество полицейских и сотрудников ДПС, а также повторное появление ограничивающего знака объясняется тем, что у них была задача не дать возможность дальнобойщикам приехать на грузовых машинах на территории стоянки в годовщину протеста — ОВД-Инфо). Я проехал мимо машины ДПС, и почти сразу ко мне подъехала патрульная машина ДПС (государственный номер О4252/50), а вскоре за ней еще одна (государственный номер О4368/50). Подойдя ко мне, один из сотрудников ДПС попросил меня предъявить документы (водительское удостоверение и тех/талоны на автомобиль и п/прицеп), я спросил, на каком основании (причина и цель) они просят меня предъявить документы. На что сотрудник полиции ответил мне, что там был знак «Грузовым въезд запрещен».

Я сказал, что допускаю, что мог его не заметить. После чего предоставил ему свои документы. Затем я заметил, что этот сотрудник сел в свою машину и уехал. Я вышел из машины, подошел к другой машине ДПС, спросил, куда уехал тот инспектор, который подходил ко мне, потому что не понял, что происходит с моими документами, но увидел, что они находятся у другого сотрудника, хотя передачи документов я не видел, да и вообще, согласно 185 приказу закона о полиции, передача третьим лицам документов запрещена, для передачи сотрудник должен был составить рапорт, указав основания. Но я не стал на этом заострять внимания и дождался, пока мне выпишут акт об административном правонарушении. Подъехала еще одна полицейская машина «УАЗ» (не ДПС). Из автомобиля ДПС вышел второй полицейский, который находился за рулем, и подошел к полицейскому «УАЗ». После небольшого общения между инспектором ДПС и полицейским из автомобиля «УАЗ» инспектор ДПС подошел ко мне и попросил меня выехать с парковки, но я сказал, что не выеду, и аргументировал тем, что мне уже выписывают штраф за мое правонарушение на месте, и нарушение ПДД не дает им право на мое выдворение, это не указано ни в ПДД, ни в КОАП, и у меня закончилось рабочее время по РТО (режиму труда и отдыха).

Дальше произошел следующий диалог:

— Нарушение понятно?

— Нарушение, да, знак «Въезд грузовым запрещен», я его не заметил.

— А вы зачем сюда приехали?

— В магазин.

— Здесь запрещено.

— В смысле запрещено?

— В прямом смысле.

— Что запрещено?

— Въезд сюда запрещен.

— Что въезд сюда запрещен, я уже знаю. Но я уже сюда заехал, и вы составляете на меня административный акт.

— Вот магазин, там парковка с левой стороны, оставляете там автомобиль и сюда пешочком приходите.

— Но я уже заехал, и за это заплачу штраф. Вы уже меня наказали за это. Вернее, наказываете.

— Сейчас отъедете отсюда.

— Куда я отъеду?

— На парковку.

— Зачем?

— Для грузовых автомобилей.

— Так я уже нарушил и понесу за это наказание.

— Мое законное требование, чтобы вы покинули территорию автопарковки.

— Законное требование на чем основано?

— В рамках проводимой спецоперации террористической направленности.

— Ясно. Я что, похож на террориста? И есть где-то ориентировка на меня?

— Я не знаю, похожи вы или нет. Я не знаю, как они выглядят.

— Ну как это вы не знаете, как они выглядят? Так вызывайте тогда антитеррористическую группу, пусть выясняют — террорист я или нет.

— Причем здесь группа? Я вам еще раз говорю….

— Я вам тоже говорю, что под этим предлогом можно любого человека выдворить откуда угодно и куда угодно. В рамках этой операции вашей.

— На грузовом автомобиле нельзя здесь находится.

— Я понимаю, но я нарушил, и вы оформляете.

— Я еще раз говорю, мое законное требование, чтобы вы отъехали. Если вам нужно в магазин, есть специальная парковка для грузовых транспортных средств.

— Я понимаю. Я нарушил, и вы мне уже об этом сказали.

— Я вам в третий раз говорю, для вас парковка с левой стороны.

— Там парковка, но туда заехать невозможно, там забито все автомобилями. И у меня уже закончилось время работы по РТО. По режиму труда и отдыха я не могу никуда двигаться.

— Можете. Это мое законное требование.

После этого ко мне подошел второй сотрудник ДПС и попросил у меня паспорт для выяснения моей прописки. Инспектор, с которым был диалог о моем выдворении с территории, отошел от меня и пошел общаться к полицейскому «УАЗ». Мне было непонятно, какое отношение к моему нарушению ПДД, имеют сотрудники полиции, не являющиеся ДПС, и что они могли обсуждать между собой. Но по тому, что сотрудник ДПС подошел ко мне после общения с полицейским из автомобиля «УАЗ», мне было понятно, что обсуждения касались меня.

После того, как был составлен акт об административном правонарушении, ко мне подошел инспектор ДПС, подал мне акт на подпись, и выдал мне копию.

Далее следующий диалог с данным полицейским:

— Значит, так, машину с территории убирайте.

— Нет, не могу. Я приехал в магазин. Вы меня уже оштрафовали. Все, я нарушил — я уже наказан. Куда я буду убирать? Утром куплю продукты, постою, потому что здесь Москва, в дневное время грузовикам передвигаться нельзя, а вечером уеду.

После чего инспектор ДПС вернул мне документы, сел в машину, и они уехали.

Но минут через 10 подъехали снова на служебном полицейском автомобиле ДПС (государственный номер О 4368/50) и потребовали, чтобы я убрал машину в связи уборкой снега.

Далее был следующий диалог:

— Машину убирайте.

— Куда?

— Выезжайте туда в карман (указывая рукой за территорию автопарковки ТЦ «Мега»).

— А для чего?

— Снег мешаете убирать.

— В смысле, как мешаю снег убирать?

— Убирают снег. Не видите?

— Где?

— Вот они, снегоуборочные машины, за стелой. (За стелой стоял самосвал «КАМАЗ» с заглушенным двигателем, с поднятым кузовом, водитель в кабине отсутствовал.)

— Так если я сейчас заведу машину, у меня пойдет рабочее время, и я нарушу закон.

— Какая работа у вас пойдет?

— Я работаю по РТО, по режиму труда и отдыха.

— Вот здесь есть «карман» (инспектор ДПС показывает за территорию ТЦ «Мега»), вот там и стойте.

— Так ведь если я сейчас хоть метр проеду, даже если просто тронусь с места, у меня пойдет отсчет рабочего времени. Вы же понимаете, что вы заставляете меня нарушать закон?

— Понимаю.

— Пока я не приехал, снег не убирали, как только я приехал — решили снег убрать!

— Его убирали уже.

— Нет, его не убирали, у меня видеосъемка есть же.

В разговор подключается второй инспектор, который в начале мне говорил про антитеррор:

— Когда уедете?

— Восемь часов пройдет — смогу переехать. Как только по РТО отобьется (пройдет время отдыха), я смогу отсюда переехать.

— То есть через восемь часов вы отъедете?

— Смогу отъехать, но выехать не смогу. (Потому что с 6:00 до 22:00 движение грузовому транспорту в Москву запрещен, а мне в последующем было нужно именно туда.)

Далее после небольшой и незначительной дискуссии сотрудники ДПС сели в служебный автомобиль, и уехали.

Только я расположился ко сну и стал уже засыпать, как ко мне в машину опять постучали. Я оделся и открыл окно для того, чтобы посмотреть кто стучит. Увидел, что у моей машины стоят три сотрудника полиции, два из них инспекторы ДПС, и один майор (принадлежность подразделения которого мне была не ясна).

Далее последовал диалог:

Майор: Здравствуйте, уважаемый, а вы надолго приехали?!

Я: Наверное, надолго, до вечера, до завтра.

Майор: Стояночка запрещена у вас.

Я: Я понял, знаю. (Поначалу растерялся.)

Майор: Так, а почему нарушаем?

Я: Нет, стояночка не запрещена. Въезд грузовым запрещен. Но меня уже оформили, я могу вам акт показать, вернее копию акта. Но два раза не наказывают за одно и то же нарушение. Согласны со мной? Я нарушил, да, оформили.

Майор: Сознательно, да?

Я: Нет, я не сознательно. Я же говорю, я не заметил знака.

Майор: Вы не выполняете законные требования сотрудника полиции.

Я: Я не заметил знака. Я же сказал. У меня есть это на видео, все это записано.

Майор: Мы просим вас покинуть данную территорию.

Я: Я не могу, я на сегодня закончил работать. У меня идет время отдыха.

Майор: Вы не выполняете законные требования сотрудника полиции.

Я: Вы меня заставляете нарушить закон.

Майор: Вы уже нарушили закон. Тем, что сюда заехали.

Я: Я нарушил не закон, а я нарушил ПДД.

Майор: Абсолютно верно.

Я: На меня был составлен акт об административном правонарушении. Я уже наказан, понимаете?! Вы еще сейчас мне говорите, что я не выполняю законные требования сотрудника полиции, чтобы я выехал. А я вам говорю, что у меня рабочее время согласно РТО закончилось. Я сейчас отдыхаю. Понимаете? По РТО, сейчас мне положено отдыхать.

Майор: Давайте посмотрим!

Я: Что посмотрим?

Майор: Тахограф ваш посмотрим.

Я: На каком основании?

Майор: Как это на каком? Вы говорите, что не нарушаете закон. Вот и посмотрим!

Я: Вот вы просто сейчас захотели проверить… А может быть, еще будете проверять техническое состояние автомобиля? Номера давайте сверим, световые приборы…

К разговору подключается один из инспекторов:

— Вам же сказали, что парковка есть…

Я: Я же вам говорю, я отдыхаю.

Инспектор: Вы сюда уже второй год приезжаете отдыхать по три месяца.

Я: Вы не даете мне отдыхать (спать).

Инспектор: Вы здесь отдыхаете по три месяца, уже второй год подряд.

Я: Что я нарушил?

Инспектор: Дорожный знак.

Я: Я нарушил — на меня составлен административный акт. Я ответил уже на это.

Инспектор (после того, как ему что-то прошептал на ухо майор): Я вам говорю, что в рамках проводимой спецоперации террористической направленности….

Я: Террористической направленности?! Значит, я похож на террориста, и у вас есть ориентировка?!

Инспектор: Мы сами разберемся, кто похож, кто не похож.

Я: Ориентировка есть?

Инспектор: Я вам не обязан показывать ориентировку!

Я: Я спрашиваю, она у вас есть, ориентировка?

Инспектор: Вам зачем это знать?

Я: Я похож на террориста?

Инспектор: Я вам еще раз говорю…

Я: Вы как пономарь! Я вам задаю вопрос — вы на него не отвечаете!

Инспектор: Я вам не обязан отвечать! Я объяснил, что надо покинуть территорию.

Я: Вы просто подъехали и сказали. Вы царь?

Инспектор: Я инспектор дорожно-патрульной службы.

Я: Вы инспектор. И инспектор имеет право выгонять откуда угодно и куда угодно, так, что ли, получается?!

Инспектор: Не так. Не надо утрировать. Я не просто подошел.

Я: Но вы так говорите, я вот инспектор, и я вам сказал «уезжайте»! На каком основании?

Инспектор: В рамках проводимой спецоперации нельзя грузовому транспорту в большое скопление…

Я: В какое большое скопление? Я один стою.

Инспектор: Пока вы один стоите. А так было бы здесь много автомобилей.

Я: Когда было бы-то?

Майор: С утра будет. С утра будет скопление.

Я: С утра здесь будут легковые. Так нужно будет разгонять тогда, а то террористы понаедут!

Майор: Вас разгонять.

Я: А за что нас-то? Я что, не такой же гражданин, как остальные? Я не имею права сходить в магазин?

Майор: Что у вас в прицепе?

Я: У меня в прицепе груз. У меня есть на него документы.

Майор: Давайте посмотрим!

Я: Что посмотрим? Документы?

Майор: Документы.

Я: Документы?! Пожалуйста! (И передал документы на груз).

Майор и инспектор, которые со мной общались, отошли в сторону, при этом о чем-то перешептывались, остался один инспектор, который в диалоге не участвовал, а стоял чуть в стороне, он же и составлял на меня акт о моем нарушении ПДД. Он же и взял у меня документы на груз для проверки.

Майор через минуту-две сел за руль служебного автомобиля ДПС (государственный номер О2999/50), который был припаркован рядом с «моим» автомобилем, развернулся и отъехал за мой автомобиль. Инспектор с документами ушел туда же.

Я одел верхнюю одежду и обул тапочки (для коротких прогулок из автомобиля я одеваю летние сланцы в любое время года), и вышел из машины, чтобы посмотреть, куда унесли мои документы. Обойдя свою машину, я увидел, что сзади стоит три патрульные машины ДПС (с ранее указанными государственными номерами), полицейский автомобиль «УАЗ» и какая-то белая гражданская машина.

В это же самое время с другой стороны «моей» машины вышел майор и инспекторы ДПС.

Майор обратился ко мне:

— Откройте пожалуйста, будьте любезны!

Я: Что, фуру? Будете осмотр делать или досмотр?

Майор: Досмотр.

Я: Давайте тогда двоих понятых и составляйте протокол.

Майор: Да, да, конечно, все согласно закона…

Я: Понятых тогда давайте двоих.

В разговор вступает все тот же инспектор ДПС:

— Нет, сейчас видео разрешено!

Я: Нет, нет, нет. Я имею право потребовать от вас понятых.

Инспектор: Я еще раз говорю, сейчас разрешено с видео…

Я: Я еще раз говорю, что по закону я имею право потребовать двоих понятых. По закону вы обязаны предоставить двух понятых.

Майор: Вы отказываетесь выполнять законные требования сотрудника полиции?

Я: Вы что козыряете своим «законным требованием»? Я вам еще раз говорю, это досмотр. Я не отказываюсь, но это досмотр….

И, не успев договорить, а я хотел повторно потребовать понятых, я получил удар сзади в спину, затем мне стали выкручивать руки и вырывать телефон. Правую руку мне заломили так, что у меня хрустнуло в плече, руку сзади завернули к голове, и так меня загнали по щиколотки в ледяную лужу со снегом (а я был в тапках), надели наручники за спиной, при этом сдавили так, что я пошевелиться не мог, любое мое движение вызывало страшную боль в запястьях.

В это время полицейские без всякого смущения, обшарили мои карманы и забрали брелок сигнализации от моего автомобиля. В луже я простоял минуты с три. Потом мне опять заломили руки, так что я изогнулся телом параллельно земле, и в таком виде подтащили к полицейскому автомобилю «УАЗ» и «положили» грудью на капот. Еще раз проверив карманы, меня силой затолкали в «УАЗ».

Через несколько минут (3–5) открылась дверь «УАЗ», и я увидел гражданского человека (возможно, гражданского), который начал задавать мне вопросы и давать рекомендации, другие сотрудники полиции его слушали. «С какой целью ты приехал», «Мы рекомендуем тебе уехать со стоянки, иначе мы эвакуируем твой грузовик, а тебя доставим в отдел». Я пытался аргументировать, что это будут незаконные действия. Но мне грубо отвечали: «Нам все равно. Это ты будешь доказывать потом, а сейчас мы просто эвакуируем грузовик, а тебя самого доставим в отдел, допросим и после допроса задержим. А уж потом доказывай, что мы были не правы. Наша задача тебя отсюда убрать».

Я понял, что может произойти именно так, а так как у меня в кузове находился груз, за который я нес материальную ответственность, а грузовик не является моей собственностью, и я за него тоже несу материальную ответственность, я согласился на условия, которые мне предлагали. Человек в гражданской одежде отдал приказ снять с меня наручники (по крайней мере, выглядело это именно так!). Полицейские тут же сняли с меня наручники и отдали телефон, который в связи с их агрессивными действиями получил трещину. Я отогнал машину с территории парковки «Мега Химки» и поставил ее на заправке «Лукойл», которая находится на Ленинградском шоссе, метрах в пятистах от парковки «Мега Химки».

***

Через несколько часов, уже около 10 утра, я пешком пошел к встрече на стоянке «Мега Химки». Там я собирался принять участие в акции высказывания своего мнения о системе «Платон». И так как нам было отказано в проведении митинга и демонстрации в этом месте и в этот день, мы в нашей организации (ОПР — Объединение перевозчиков России) приняли решение провести в этот день одиночные пикеты на стоянке и встречу с депутатами. Когда я подошел, я увидел, что некоторые люди уже собрались, мы еще не использовали агитационные материалы, но к нам несколько раз все равно подходили сотрудники полиции, которые требовали от нас разойтись и говорили нам, что мы не можем ничего здесь делать, ни одиночные пикеты, ни демонстрации, ничего. Мы считали эти требования незаконными и продолжали стоять и общаться.

Затем мы решили пойти в кафе «Мега Химки», чтобы обсудить, как и что мы будем делать, чтобы это было, с одной стороны, эффективно с точки зрения донесения информации, а с другой стороны, чтобы мы оставались в рамках закона. В кафе мы просидели около двух с половиной часов. Потом мы решили плакаты, листовки и флаги установить на машинах. Мы вышли на улицу и расставили автомобили на расстоянии не менее 50 метров друг от друга. Так как на улице шел дождь, информацию мы разместили с внутренней стороны машины, на некоторых машинах мы установили флаги ОПР, некоторые люди взяли флаги в руки (я считаю, что мы имеем на это право, так как это флаг ОПР, объединения, в котором мы состоим, и я являюсь его активистом).

Через небольшое количество времени появились сотрудники полиции и начали нам угрожать. Я сказал, что мы ничего не нарушаем. Сотрудники полиции сказали нам, что мы будто бы нарушаем закон о массовом сборище людей. Я сказал, что в таком случае надо разгонять людей в метро, на автобусных и трамвайных остановках, в магазинах, театрах, и т. д. Сотрудник полиции уверил меня, что «именно этим и занимаются полицейские». Через некоторое время к нам подошли два человека в гражданской одежде, которые сказали, что они «секретные агенты», и запрещали себя фотографировать, снимать на видео, и не дали разглядеть их удостоверение.

После чего к нам начали подтягиваться другие сотрудники полиции. Вдруг я заметил, что вокруг машины одного из наших активистов большое скопление полицейских, в том числе полковник или подполковник, которого я запомнил, но звание не смог точно определить, так как большую часть погон закрывал каракулевый воротник (в дальнейшем я буду писать о нем «Полковник»).

Я включил видеокамеру и настроил режим прямой трансляции, для того чтобы обезопасить себя и другого товарища от незаконных действий полиции. Приблизившись, Полковник мне сказал, что я не имею право его снимать, потому что он проводит здесь совещание, на что я ответил, что они находятся при исполнении служебных обязанностей, и я имею полное право снимать их и их действия. После чего Полковник чуть сменил тон, но все равно высказал в грубой форме: «Я вас попрошу не снимать нас и наше совещание и отойти подальше».

Я не стал конфликтовать, отошел и стал снимать автомобиль нашего активиста Дмитрия. Посовещавшись сотрудники полиции подошли к машине Дмитрия. К нам обратился все тот же полковник, и произошел такой диалог:

Полковник: Вы нарушаете закон.

Я: Мы ничего не нарушаем.

Полковник: Между вашими машинами расстояние менее 50 метров.

Я: А вы что, как-то замеряли?

Полковник: Нет. Это и так видно.

Тогда мы решили переставить машины, но сотрудники полиции нам в этом пытались препятствовать, встав позади автомобиля. В конце концов переставить автомобиль нам удалось. Потом мы увидели, что полицейские собрались около другого автомобиля одного из наших товарищей, на котором была закреплена информация и флаг.

Все тот же полковник требовал от людей, находившихся в непосредственной близости, немедленно снять всю информацию, находящуюся внутри салона автомобиля, который был заперт. «Это ваш автомобиль?» — «Нет это не мой». — «Тогда отойдите и мы будем его эвакуировать. Это ваш автомобиль?» — «Нет, это моего друга, и я не дам его эвакуировать. Это незаконно». — «А где ваш друг?» — «Его здесь нет». Затем он обратился ко мне:

Полковник: Это ваш автомобиль?

Я: Нет, не мой.

Полковник: Меня это не волнует, я даю вам 10 минут. Если через 10 минут информация не будет удалена из машины, я отдам приказ эвакуировать машину, а вас всех доставить в отделение, вы меня достали!

Я: А на каком основании? Разве мы нарушаем закон?

Полковник проигнорировал мой вопрос, подскочил к автомобилю, сорвал с него флаг ОПР и бросил к полицейской машине, а сам ушел в свой автомобиль.

Минут через 10–15 подъехал автобус ПАЗ, и из него вышли человек 20 сотрудников полиции, полковник вышел из своего автомобиля и скомандовал: «Всех доставить в отделение».

Все послушно прошли в автобус несмотря на то, что нам не пояснили наши права, не сказали, на каком основании нас задерживают и с какой целью доставляют в участок. Я подумал: «Мы как законопослушные граждане прошли в автобус, а выглядело это так, как будто мы стадо баранов, и нас загоняют пастухи!».

Кроме нас, активистов, с нами были задержаны журналисты Дмитрий Ребров из «Новой газеты», Алексей Коростелев и оператор (к сожалению, не помню имени) из телеканала «Дождь» (Александр Михайлов — ОВД-Инфо), Денис (Романов — ОВД-Инфо) из издания «Левиафан». Несмотря на то, что журналисты предоставляли сотрудникам полиции свои документы, их задержали вместе с нами.

Пока мы ехали, я спрашивал, в какое отделение нас доставляют, мне ответили, что нас доставляют в третий ОВД города Химки, чем нас целенаправленно вводили в заблуждение. Нас отвезли в первый ОВД, а третьего вообще не существует. Мы около часа-полутора провели внизу в коридоре ОВД, нас не выпускали за пределы ОВД, но никто из сотрудников полиции не мог нам ответить на вопрос, что мы нарушили и почему мы были задержаны. Я спрашивал у каждого полицейского, за что нас задержали, что мы нарушили, но никто из них не дал хоть какого-то ответа!

Через час-полтора нас проводили на второй этаж и распределили, каждого из нас своему дознавателю. Меня начали активно уговаривать дать объяснения. Я сказал, что давать показания не буду, пользуясь 51 статьей Конституции. 5–10 минут меня уговаривали, но в конце концов написали протокол с пометкой, что я отказался давать показания. Меня отпустили из кабинета и предупредили, чтобы я оставался в коридоре. В коридоре я тоже находился около 1,5 часов. Мимо меня проходил майор Песчанов, и я поделился с ним своим наблюдением, что нас задерживают уже более 3-х часов, а именно 3 часа 09 минут. Тогда Песчанов побежал в другую сторону и через какое-то время пригласил меня в кабинет, как он выразился, «поговорить по-мужски». Я прошел с ним в кабинет, где у нас состоялась длительная беседа минут на тридцать-сорок, в ходе которой я ему рассказал что такое система «Платон» и как пагубно она влияет на автоперевозчиков, на граждан страны и экономику страны в целом. Он внимательно меня выслушал и сказал, что он со всем этим согласен, но раз уж правительство так решило, значит так надо.

Потом он стал оказывать на меня моральное давление и пристыжать тем, что я, не давая показания, будто бы отказываюсь от своей организации. Он сказал: «Если вы сейчас дадите объяснения, то мы вас всех сейчас отпустим, нам просто нужен материал для того, чтобы закрыть дело. А если нет, то нам придется задержать вас на 48 часов, до суда». Затем он стал опять говорить: «Вы же не просто так стояли там, вы же хотели высказать какое-то мнение. Чего же вы отказываетесь от своих слов?»

Я начал говорить, что да, пришел на стоянку «Мега Химки» чтобы стоять в одиночных пикетах, что не запрещено законом. Майор Песчанов спросил, готов ли я дать хотя бы такое объяснение, и если я его дам, то так как мы ничего не нарушали — нас всех отпустят, что он не видит смысла нас задерживать, что он дает слово офицера. Я согласился. После чего Песчанов пригласил какого-то человека в гражданской форме и сказал ему, что я готов дать показания. Я пошел на эту сделку, к которой он меня вынудил. Так как я не совсем юридически грамотный, я посчитал, что так будет лучше. Я считал, что если я дам обоснования своего поступка, то нас всех отпустят.

Я рассказал все, как было. Но в протоколе было написано не то, что я говорил. Там было написано, например, что я пришел на митинг, когда я в своем объяснении говорил, что я пришел, чтобы участвовать в одиночном пикетировании и встрече с депутатом. В протоколе также было написано, что у меня в руках были агитационные материалы. Но в момент задержания у меня не было агитационных материалов, и я не упоминал об этом в момент объяснения. Я просил этого человека, который печатал, эти слова убрать, так как я этого не говорил. Он сказал, что это не важно и что это просто будет положено в папочку, а если я буду упираться, то всех остальных и меня сейчас задержат на 48 часов. Я настоял, и он, ругаясь, все же перепечатывал несколько раз, каждый раз пытаясь мне подсунуть на подпись не то, что я говорил. В конце концов он все-таки напечатал приблизительно, как я говорил, и я подписал объяснение в надежде, что немедленно буду отпущен, но после этого нас всех попросили пройти вниз. Нам сказали: «Вы задержаны до 48 часов». Я сказал майору Песчанову: «Вы же сказали, что всех освободят, вы же дали слово офицера». В ответ мне сказали: «Не задавайте больше вопросов. Сдайте все свои вещи, шнурки и телефоны».

За сутки, время нашего пребывания в ОВД, нас практически не кормили. Вечером 11-го нам дали по одной тарелке гречневой каши с сосиской, которую принесли и передали нам наши друзья. Среди ночи нас разбудили и перевезли в другое отделение. Там нас также не кормили. Во второй половине дня 12 ноября нас отвели в здание суда. Держали нас в машине «газель», где нам приходилось находиться всемером, хотя там было всего четыре места. Троим приходилось сидеть на полу. Мы просили, чтоб нам передали еду и воду, которую нам принесли друзья, только через несколько часов мы смогли добиться этого. Всего я просидел в «газели» более трех с половиной часов, а мои друзья около шести часов.

Меня осудили по статье 19.3 за невыполнение законных требований полиции. В суде я говорил, что эти требования выполнить не мог, так как полковник, который требовал от меня, чтобы я проник в чужой автомобиль и изъял оттуда вещи, которые также мне не принадлежат, толкал меня на преступление, и требования его были абсолютно противозаконными! Но судья это счел не веским доводом. Предполагаю, что судья и вышеупомянутый полковник полиции работают в преступном сговоре! И действуют преступно против своего народа! Полковник — нарушая присягу, а судья — клятву!

Сейчас вечер 04.12.2016 года (воскресенье). Я снова в ФКУ СИЗО — 2 города Вологда. Меня привезли сюда сегодня перед обедом. Сегодня в 12 ночи, говорят, поеду дальше.

Я у них так отъелся, как уже не помню, когда в последний раз ел. За обедом мне дали целую буханку черного хлеба. Я её с таким удовольствием, с вкуснейшим и достаточным по количеству обедом поедал (а какое в этом обеде было мясо… ммм…). Почти за раз всю съел.

Поэтому сейчас очень-очень довольный. Как кот, съевший целую миску сметаны.

Еще по делу. Вывезли из ИК-7 почти сразу после выдачи обеда в пятницу (02.12.2016). Видимо, специально, чтобы я не мог нормально собраться и предъявить по многочисленным нарушениям даже при отъезде, сказали мне собираться за 30–45 минут до фактического отъезда.
Снова (при сборке) перевернули все вещи. Ничего не дали проверить — сначала снова перемешали все мои вещи, затем за меня без моего разрешения просто побросали все в сумки и едва ли не бегом погнали меня в автозак на отправку (да, при этом обмолвилсь о какой-то больнице).

При этом (при сборке) параллельно все пытались подсовывать мне какие-то финансовые и другие документы, видимо, рассчитывая, что я все в спешке подпишу (предполагаю, что такой прием проворачивают не только со мной).

Я на автомате все-таки подписал документ о том, что у меня на лицевом счету 815 рублей. Но зато видел какой-то другой документ, где была сумма в 4000 рублей. Ознакомиться мне с этим документом толком не дали, но хотели, чтобы я по-быстрому подписал.

Так как ознакомиться нормально с этим документом мне не дали, я его не стал подписывать. В этом документе увидел много каких-то расходов, которых не делал. Закупки я делал всего два раза. Меня уведомляли о пришедших на счет сначала 1550 рублях, а затем (15.11.16, вторник) — о 1080 рублях. Их первого перевод я потратил 1460 рублей, а из второго около 330 рублей, и от этих переводов, по идее, должно было остаться 840 рублей.

В общем, днем в пятницу бегом-бегом, впопыхах, вывезли меня из ИК-7, привезли на поезд, посадили на него и сегодня к утру поезд привез меня в Вологду.

(Уверен, что о моем выезде знали заранее, просто специально так делают, чтобы не ожидающий ничего человек не мог нормально собраться, все проверить, чтобы подсунуть ему на подпись множество сфабрикованных документов, при этом надеясь, что человек в спешке не будет разбираться и всё подпишет).

Меня привезли в СИЗО-2 Вологды, где я бывал проездом, когда меня в сентябре везли в Карелию. Но на этот раз мне здесь выделили в карантине едва ли не VIP-апартаменты, какую-то четырехместную, на меня одного, камеру, после ремонта. Здесь, в СИЗО-2 Вологды, при обыске всё делали культурно и аккуратно, ничего не переворачивали, всё вежливо. Сводили в душ и даже на прогулку.

В общем, небо и земля по сравнению с нацистами, беспредельщиками и преступниками Карелии.

<…> Есть косвенная информация, что везут в Киров.

Журналист «Коммерсанта» Давид Френкель был задержан во время несогласованной акции ЛГБТ в Санкт-Петербурге после того, как на него напал активист Национального освободительного движения (НОД). Полиция больше интересовалась не агрессивными действиями сторонника НОД, а шествием ЛГБТ и личностью самого журналиста. ОВД-Инфо публикует его рассказ.

Я снимал несанкционированный марш ЛГБТ в поддержку социально-трудовых протестов на Невском проспекте. Марш закончился в «Катькином садике» (Екатерининский сад на площади Островского — ОИ), и после его окончания часть активистов со свернутой символикой и журналисты перешли дорогу и оказались у Малой Садовой, где проходила акция НОДа. НОДовцы и активисты вступили в словесную перепалку, и я снова достал камеру. В частности, стал снимать колоритного НОДовца в папахе, который тут же ударил рукой мою камеру, а потом и меня самого — уже ногой, несколько раз. НОДовцы кричали, что я «жиденок».

НОДовцы часто оскорбляют других людей, распускают руки и ноги (самый яркий пример — нападение на журналиста Арсения Веснина), и я обратился к полицейским, которые оказались неподалеку, чтобы они приняли меры к нападавшему — возможно. Однако они отказались принимать у меня заявление, и я вызвал наряд. Полиция подъехала очень быстро, но не стала ни задерживать нападавшего, ни даже проверять его документы. Вместо этого они проверили мои документы, и после моих неоднократных требований все-таки дали мне ручку и бумагу, чтобы я написал заявление.

Когда я закончил писать заявление, оказалось, что НОДовец уже сбежал. Мне сказали, что я могу приехать в отделение в любое удобное время. Я отошел, чтобы обсудить с Арсением, стоит ли ехать в отделение сейчас. И тут полицейские снова подошли ко мне: они сообщили, что одна из НОДовок написала на меня заявление о том, что я пытался сорвать их санкционированную акцию, и забрали меня в 78-й отдел на улице Чехова.

В отделе мне почти сразу оформили протокол о доставлении, после чего отправили давать объяснения по моему собственному заявлению. Сначала все было спокойно, только мне постоянно задавали вопросы про акцию ЛГБТ: откуда я про нее узнал? как встретился с ними? где они шли? Я отказался отвечать на эти вопросы — меня спросили, в своем ли я уме. Потом пришел заместитель начальника отделения. Он сначала стал требовать, чтобы я выключил телефон (я отказался), потом стал на меня давить, говорить, что я не журналист, что я не могу доказать, что работаю на «Коммерсант» (документов у меня действительно не было, но я связался с редакцией и знал, что они звонят в отделение, чтобы подтвердить мои слова). Он все время «тыкал» мне, говорил, что я не уважаю власть, старших и полицию. Я согласился с этим, напомнив, что напавшего на меня так и не задержали. Когда наш спор стал более эмоциональным, он стал угрожать мне вызовом скорой, которая проверит мою адекватность, а потом ушел.

Полицейские закончили принимать объяснения и оставили меня ждать неизвестно чего. Все это время в приемной находились моя девушка Варя и мой папа, которым говорили, что я не «задержан», а «доставлен», и что меня вот-вот выпустят. Также в отделении находился Арсений Веснин, который свидетельствовал о нападении на меня НОДовца и пытался передать полицейским свое видео.

Какое-то время ничего не происходило, потом внезапно появилась бригада скорой помощи: они сразу схватили со стола мои документы, я стал протестовать, тогда они потребовали, чтобы я пересел на другой стул. Я сидел прямо под камерой наблюдения и из соображений безопасности не хотел пересаживаться, о чем им и сказал. Тогда они стали пересаживать меня силой, а в ответ на мое сопротивление врач стал меня душить, в то время, как санитары выкручивали мне пальцы и связывали руки жгутом. При этом на другой стул меня так и не пересадили — я остался сидеть, где сидел.

Еще они пытались отобрать сумку с камерой, которую я удерживал локтями. Я сказал, что они заберут ее только через мой труп. «Не проблема» — ответили они. Все это время я кричал и звал на помощь, а сотрудники полиции смеялись и снимали на видео. Санитары же шептали мне в ухо, что «уебут» меня и дадут мне «по яйцам». Врачи, как и НОД, стали смеяться над тем, что я еврей. Спросили что-то про «рождественский седер» и много раз пошутили про обрезание.

Как я узнал потом, в это же время замначальника отделения беседовал с моим отцом. Полицейский пытался убедить папу, что я «сложный мальчик», спрашивал что-то про драки, алкоголь и наркотики. Говорил, что я веду себя неадекватно: все время сижу в закрытой позе и постоянно звоню по телефону. Врач же потом сказал отцу, что меня не увезли в психушку только потому, что отец оказался в отделении.

После получасового «общения» с врачами, смысл которого я так и не понял, меня все-таки развязали и выпустили из отделения, административное производство по заявлению НОДовки в отношении меня так и не возбудили.

В травме у меня сняли кровоподтеки шеи и рук, ссадины и царапины на пальцах.

Многие не пишут политзаключенным, потому что не понимают, о чем человек со свободы может говорить с человеком ее лишенным — как написать так, чтобы не напрягать узника натужностью и самому не чувствовать дискомфорт. Московский инженер и наблюдатель Николай Письменный тоже долго не мог придумать, как начать такую переписку. А потом просто решил рассказать Олегу Навальному о своем хобби — разведении попугаев. И заодно предложил ему интерактив — придумать, на какие добрые дела пустить деньги от продажи птиц.
В результате завязалась отличная переписка, фрагмент которой опубликован ниже. Пишите узникам и вы: на самом деле, это не так сложно, а в тюрьме очень помогает.

У наших Шнейдера и Декстера иногда бывают птенцы, ну и как вы уже возможно знаете, все деньги полученные от их продажи идут на добрые дела. В этот раз мы решили закрутить все еще интереснее и одновременно сделать целых два добрых дела.

Наверное вы уже слышали про Алексея Навального — отношение к нему может быть разное. Тот, кто привык доверять телевизору возможно думает что Навальный — агент США и такие как он вредят России ну или что-то подобное. У тех, кто решил разобраться в происходящем, и например как мы, немного поработали в избирательных комиссиях, увидели своими глазами что творит наше государство изнутри, мнение вероятно прямо противоположное — Алексей патриот своей страны и настоящий борец с коррупцией.

Но все должны сойтись в одном — сильное и честное государство ну никак не должно сажать в тюрьму родственников того, с кем оно хочет поквитаться. Это подло. Однако именно так поступили с братом Алексея, его посадили по делу, где даже «потерпевший» говорил о том, что никакого ущерба нет, и никаких претензий он к обвиняемым не имеет.

Ну и мы решили написать Олегу Навальному в тюрьму письмо, в котором рассказали про своих замечательных корелл, про добрые дела и предложили ему в этом всем поучаствовать, а именно придумать куда именно пойдут деньги с продажи птенцов 2016 года (всего было три замечательных птенца, на них можно посмотреть здесь и здесь). Какое-никакое, а вроде развлечение. Письмо получилось длинное, его можно почитать здесь.

Олег ответил! Вот часть его письма:

Николай, Лена, привет!

Так как технически невозможно в письме обращаться сразу к двум людям, то я буду обращаться к тебе, Николай, но подразумевается, что обращаюсь и к тебе, Лена.

Правильно сделал, что написал, чувак на просторах энтернета абсолютно прав, кто бы он ни был, писать можно обо всем, главное собраться и сделать это.

История про кореллов меня поразила. Читал я долго(ну как долго, какое-то время). Думал, что это какой-то жуткий троллинг, но судя по всему всё серьезно.

Поразили трудности с определением пола птиц. Уверен пару столетий назад заводчики пернатых жутко мучились без ДНК анализов.
Вообще как-то, когда я был маленьким малышом, а мой братец малышом по-старше нам подарили кошку. Кошки, как известно не относятся к группе животных с половым дизоморфизмом, но базовых знаний у нас не доставало, поэтому мы нарекли её Бегемот. Сейчас я думаю, что это весьма странно, что животное назвали по мотивам прочтенного Булгакова, т. к. Булгакова прочесть смогли, а пол у кошки — нет). Но это чего-то я отвлекся.

Меня мучает вопрос, не задать который я не могу: почему из первых партий бездетного приплода не была изготовлена яищница. Чёрт, корелловая яишенка так и просится в меню любого хипстерского рестика.

Повторюсь историей я поражен, особенно тем, что при помощи двух попугаев можно купить пару машин, вылечить рак, купить игровой комп и т. д. Это меркантильная сторона восхищения.

Но, а так, позвольте пожать ваши руки за те благородные поступки, совершенные вами. Действительно это очень круто. Вы настоящие джедаи!

Весьма польщен, что заочно принят в СДД(совет добрых дел), уж не знаю заслуживаю я это или нет, но постараюсь нести это звание с особо справедливым выражением лица. Конечно когда ты упомянул «доброе дело это отдать все деньги твоей семье» я сразу вспомнил про жалобы жены на мертвый аккум в машине и зимнюю резину, лысее чем Ленин в адском пламени, но потом ты упомянул про мой внутренний мир и мою правильность и я откинул мысли о личном. Честно сказать у меня определенные проблемы с выбором целей благотворительности. Я не обладаю соответствующей инфой. Конечно я подозреваю, что помощь нужна уйме людей, но я, как бэ сказать слегка блокирован информационно. Эффективнее было бы, как мне кажется, если бы ты говорил мне о каких-то вариантах между которыми происходят колебания, а я бы голосовал. Но, а вообще проект классный. Думаю правильно помогать напрямую, а не через фонды и не деньгами, а вещами или покупкой действий. А вообще ведь скоро новый год, можно на эти деньги на Алибабе купить кучу игрушек китайский, они легкие, доставка будет копеешная, а потом все их отдать или разослать по детдомам. Мне кажется это супердоброе дело. Знаю: так себе идея в плане новаторства. Но вот, кстати сейчас в СИЗО пара фигурантов по Болотному делу сидя — даже если они не курят, то будут рады, если им заказать через ФСИНовский сайт (есть такая услуга) по нескольку блоков сигарет.

Мы с птицами до детских домов еще не дошли, ну и если честно немного опасались туда залезать — т. к. предполагали что это может быть сложно: считай общение с теми же чиновниками… Ну, а тут вроде как появился повод узнать, что это такое…

Разумеется, началось все с изучения интернета — почти сразу нашли сайт gdedetdom.ru — где детские дома размещают заявки и просьбы о помощи, пишут что им конкретно сейчас нужно. На момент, когда мы открыли этот сайт в первый раз — заявок из московского региона никаких не было, все больше урал и дальше на восток. Из чего мы сделали предположение, что наши местные детдома живут неплохо и надо бы попробовать прощупать какую-нить глушь, где региональные бюджеты много ниже московского. Казалось бы — очень простое дело, но получилась целая история в четырех частях:)

Часть первая. Со спортом навсегда.
Катаясь по стране на велосипедах в этом году мы проезжали детский дом в Ростовской области, находящийся если я ничего не путаю в селе с интересным названием «Большой Лог». Там недалеко у Леонеллы живут родители, на которых можно было бы возложить функцию доставки заказанных товаров. Но увы, на звонки и email там почему-то никто не ответил. Бывает.

Часть вторая. Здравствуй сестра.
Дальше мы решили загрузить этой задачей сестру Леонеллы, которая живет в Тюмени. Увы, там тоже ничего не получилось — в одном детском доме ей сказали, что у них вроде как все есть, госзакупки и всё такое… еще в каком-то доме-малютки, несмотря на то, что вконтакте у них был довольно осмысленный список требуемых расходных материалов, уже по телефону сказали что ничего им из этого не надо, но вот если хотите, то можете купить шторы — мы прямо вот скажем у какой фирмы… Шторы? Ну как-то это не совсем сходилось с тем, о чем нам написал Олег.

Часть третья. Вспомнил я, что у меня есть огромная страна.
Как-то даже не верилось, что довольно простая операция «помочь детскому дому» буксует уже вторую неделю. Вспомнили, что у нас в фейсбуке есть знакомые из города Березники, Пермского края — это вообще довольно проблемное место, там пол города под землю уходит в прямо смысле этого слова… Ну и подумал, что если их озадачить каким-то простым действием (принять с той же Алибабы товары и отвезти их в детдом) то кто-то уж точно не откажется все это провернуть. Позвонили в Березниковский детский дом — но там ответили что-то невнятное, продиктовали еще какой-то телефон сказали звонить туда… Видимо во всех этих случаях мы попадали на персонал, которому было приблизительно все равно, купят их детям что-то новое или нет. получают зарплату и ладно.

Часть четвертая. Кто ищет тот всегда найдет.
Все эти странные поиски нам уже начали надоедать, ну очередной раз мы зашли на тот же сайт http://www.gdedetdom.ru/ — в надежде что там появился какой-нить заказ из нашего региона. и о чудо, прямо тем же днем там было размещено объявления из Воскресенского детского дома с довольно осмысленной задачкой:

Я проверил, тот ли это Воскресенск, о котором я думаю или вдруг есть еще один в нашей необъятной стране — тот, подмосковный. Позвонил туда, там сказали что директора нет, но записали мои контактные данные и обещали перезвонить, когда уточнят что им нужно. Прошел день, другой — звонка все не было. И тут я уже хотел плюнуть на всю эту историю с дет-домами, мол не пошло у нас, бывает… Но на третий день в почту упало письмо:

Это нам подходило, доставку через Алибабу уже по времени сделать не получалось (да и не работал я никогда с этим зверем), но это было приблизительно то, что загадал Олег — вот дети, вот Новый год у них, ну и немного детских расходников… Особо не надеясь, я попросил написать более точный список, что конкретно надо и в каких количествах, т. к. совершенно не представлял планировку этого детского дома и о чудо: наконец-то мы попали на сознательного работника и в тот же день нам выслали подробнейший список! Из общения в целом, мне показалось что это все действительно пойдет именно детям — имели место советы «не тратьте деньги на дорогое, дети все равно это сломают», ну и в целом общение было довольно положительным.

В ближайшую субботу мы и решили все это исполнить. Даже сняли киношку, ведь тратить деньги на добрые дела — это действительно приятно. К тому же у нас много видео про корелл, но нет еще ни одного про то, как мы тратим эти самые птенячьи деньги. Посмотрите, получилось очень весело:

Вторая просьба Олега еще в разработке, но думаю что если этот сервис ФСИН действительно существует, то тут у нас проблем возникнуть не должно, постараемся все доделать на ближайшей неделе.

Мораль истории.

Не забывайте делать добрые дела — это реально приятно. Может показаться, что в нашем случае с кореллами это такая вот игра — сколько потратить? Да сколько птенцов продали — столько и трать. Но разумеется у нас есть еще свои основные доходы — оттуда мы так же стараемся помогать людям и организациям. Люди, которые «гребут под себя» и только на этом зациклены, как мне кажется теряют очень много.

И есть еще то, что от вас потребует совсем минимум усилий — поддержите словом тех, кто в этом нуждается. Возможно вы еще не в курсе, но после некоторого просветления в нашем государстве снова появились политические заключенные и их уже много:(. Люди, или их родственники, которые сидят в за свои убеждения, к сожалению таких становится всё больше. Про Олега Навального вы уже знаете, есть еще Ильдар Дадин, которому дали 3 года просто за то, что он стоял с плакатом на улице. Или еще пример, когда из-за людоедских законов страдают совсем случайные люди — их тоже можно и нужно поддержать. Попробуйте, я вот перешагнул какой-то свой внутренний барьер, это оказалось не так сложно. Уверен, у вас тоже получится. Представьте себя на их месте — о чем вам бы было интересно читать? Да ведь почти обо всем. Ну вот и напишите. И если после прочтения вот этой истории вы это сделаете впервые, значит наши замечательные птиченьки Шнейдер и Декстер помогли сделать еще одно доброе дело.

P. S. Кому можно написать письмо, их истории и адреса можно посмотреть например здесь.

Оригинал

Как только было опубликовано письмо Ильдара Дадина о пытках в колонии № 7, мы с товарищами решили, что с этим нужно что-то делать. Арсенал средств воздействия на российскую власть тут невелик, потому мы остановились на пикете у посольства.

Подготовили реквизит, собрали всех желающих. В конечном итоге 8 ноября по адресу Latvių g. 53, в Вильнюсе собралось 11 человек: двое журналистов и девять участников. Большинство — анархисты из Литвы и других стран.

Став неподалеку от ворот посольства (оно, чтоб вы понимали, представляет из себя здоровую резиденцию, огороженную забором, а вокруг — безлюдный парк с прудом и утками), мы развернули плакаты, я взял мегафон и стал толкать речь.

Мы скандировали кричалки, чтобы быть услышанными сотрудниками посольства: «Свободу Ильдару Дадину!», «Свободу политзаключенным!» — и немного креатива: «Власть, чекисты и менты — не закроете нам рты», «Вместе раздавим кремлевскую гадину — свободу политзеку Ильдару Дадину!» Так как кричали мы громко, да и мегафон был хороший, вскоре из здания повыходили какие-то дядьки и, став неподалеку, начали нас слушать.

«Свободу народам, смерть империям!» — кричали мы, когда ко мне подошел полицейский и сказал, что тут митинговать нельзя, а мы, дескать, должны отойти на 80 метров от посольства. На что я ответил, что там — безлюдная местность, и там нас никто не услышит, но если он мне предоставит документ, согласно с которым мы не имеем права здесь митинговать, мы отойдем. Он обиделся и, сказав «сейчас предоставлю», вызвал подкрепление.

Пикет продолжился, но уже через минуту к нам подъехала мусорская машина. Оттуда вышли два полицейских, один из них подошел ко мне и попросил представиться. В ответ я попросил представиться его, попутно заметив в мегафон: вот как относятся к свободе высказываний в государстве, считающем себя демократическим.

Он показал свои документы (почему-то у него руки тряслись как с жесткого бодуна), а я в ответ показал свои. Он вновь потребовал, чтобы мы ушли за мост — то есть, фактически митинговать для самих себя, на расстоянии, где нас гарантированно никто не услышит. Моих возражений слушать не стал, а вместо этого схватил за одежду и пытался куда-то повести. Мне этого совершенно не хотелось, что я и стал ему всем видом демонстрировать, давая понять, что если он хочет, пусть тащит куда-то мою куртку, но не меня. Остальные товарищи обступили нас и стали вслух возмущаться, но вскоре подошел еще один мент, и вдвоем они потащили меня к машине.

В машине мы просидели около часа. Мент пытался нагнать на меня жути, злорадно и торжественно сообщив, что теперь они имеют полное право задержать меня на три часа (ужас-то какой). Активно совещались с начальством, передавая все, что произошло возле посольства. Тем временем подъехала еще одна машина, и менты из нее стали переписывать данные других участников пикета. Просидев час в машине, мы двинулись в комиссариат — и половина наших соратников вслед за нами на транспорте. По дороге беседовал с ментами — рассказал им о том, что прямо сейчас, в эти минуты, происходит с Ильдаром Дадиным и о том, что они занимаются ерундой, не нужной никому и, в первую очередь, им самим.

Начальник наряда признался, что в его практике это первый случай, когда митингующие отказались подчиняться требованиям полицейских. Нет, вы будете смеяться, но он действительно думал, что мы будем исполнять его требования только потому, что он мент.

Приехав в комиссариат, я увидел еще двух товарищей: одного из Литвы и одного из Азербайджана, задержанных уже после меня. Литовская мусарня — довольно чистая и прилично выглядящая по сравнению с беларуской. Менты более вежливые. При мне «преступники», которых туда приводили — один алкаш и три безбилетника.

Около трех часов мы просидели в клетке «обезьянника» (которую, правда, даже не закрывали), пока нас сфотографировали и отвели на дознание. Мусора вели себя достаточно учтиво, пытались даже шутить. Через переводчика взяв объяснение по поводу произошедшего (не нарушали, не ругались, никого не оскорбляли, необходимую дистанцию от посольства выдержали), нас по очереди отпустили. Последним, около 22.00, вышел товарищ из Азербайджана.

Менты, как обычно, сами не знают законов. Да, в радиусе 80 метров от здания посольства митинги запрещены. От посольского забора «запрещенное» расстояние составляет 25 метров — а мы примерно так и стояли.

По рассказам товарищей, на пикетах у беларуского посольства проблем с «близкостоянием» никогда не возникало. Видимо, московские посольские бояре так выдрессировали местных полицейских, требуя спокойствия и безмятежности для своих ботоксных задниц (чтоб как в России-матушке), что те готовы исполнять любые их прихоти и гонять демонстрантов почем зря. Симптоматично.

Если б не задержания, об этом пикете вообще почти никто бы не знал. Благодаря же ментам, решившим показать свою власть, о произошедшем написали литовские, российские и беларуские медиа. Также выяснилось, что по литовскому закону 2014 года за нарушение правил проведения демонстраций организатору полагается до 570 евро штрафа или до 1 месяца тюрьмы.

Всем нам вручили повестки на некое подобие суда по административному процессу через несколько дней, но сказали позвонить и уточнить, нужно ли будет туда ехать вообще. Позвонили они мне сами 23 ноября и вызвали на следующий день, 24 ноября, в полицейский комиссариат.

Там составили протокол за «слишком близкое к российскому посольству пикетирование». 20 декабря в Вильнюсе суд. Не хочется делать глобальные геополитические выводы, но почему-то меня не покидает уверенность, что без давления из российского посольства на полицию тут не обошлось.

По делу я единственный обвиняемый. Радует, что двум другим задержанным товарищам ничего не предъявили. Не знаю, почему так вышло: наверное, мегафон был только у меня.

Подготовка к встрече 11 ноября

Мною ожидалась обычная встреча друзей с чаем и пирогами без каких-либо происшествий. Подготовка к встрече шла своим чередом. 10 ноября я съездил в Москву за новыми термосами, в которых планировал приготовить чай и кофе для моих друзей.

Ещё решил приготовить для встречи пирожки с картошкой и мясом. Для этого вечером сходил за ингредиентами в Ашан. Вместе с ингредиентами купил зеленую сумку, в которой нес пироги 11.10.2016 г.

До момента задержания 11 ноября

Утром 11 ноября будильник прозвенел ровно в 5 часов. Я приготовил пироги, чай и кофе, на что ушло у меня около четырех с половиной часов. На встречу немного опаздывал. Пироги положил в зеленую сумку Ашан. Один термос в 3.2 литра с кофе положил в рюкзак, который я носил на спине, а другой термос в 3.2 литра с чаем я положил в обычный целлофановый пакет. Вышел из дома с двумя пакетами в руках (чай и пироги) и с рюкзаком на спине (кофе).

Пришел на стоянку Мега-Химки в районе 10:30. Там у машины Сергея Рудаметкина (фиат), которую он припарковал ближе к главному входу Икея, уже собралось несколько человек. Увидел и поздоровался с Еленой Филипповой, Ольгой Резниковой, Сергеем Рудаметкиным, Михаилом Курбатовым, Русланом Козыревым, Владимиром Синицыным. Увидел и знакомого журналиста из Новой газеты, Дмитрия Реброва. Там находилось несколько человек, которых я не знал и видел впервые, например, Екатерина Болотова, Олег Литвинов. Были там люди, которых я видел в лицо и не так много общался прежде, например, Дмитрий Лазаренко и Игорь Мельников. Мы стояли и ожидали приезжающих друзей, чтобы всем вместе пойти в Мегу попить чай, покушать и поговорить.

После продолжительного (более 30 минут) стояния на холоде Дмитрий предложил положить мои пакеты и рюкзак в багажник его машины, чтобы я не таскался с ними, что я с удовольствием и сделал.

Через некоторое время я услышал от кого-то, что к другому моему знакомому, Сергею Айнбиндеру, подошли полицейские, которые намереваются отвезти его в отдел. Мне стала интересна причина и происходящее, поэтому я решил подойти посмотреть и узнать о ситуации к машине Сергея Айнбиндера, которая стояла ближе к главному входу в Мега-Химки. Там были и другие мои друзья и знакомые, Елена Филиппова, Дмитрий, Михаил Курбатов, Сергей Рудаметкин и другие. Всё что я увидел — это как Сергей Айнбиндер общался с полицейскими, которых было около 13 человек, потом его в принудительной (на моё восприятие) форме посадили в машину и увезли. На машине Сергея Айнбиндера было два зелёных флага водительского профсоюза, в котором он состоит и является участником.

Мы решили все вместе пойти наконец-таки в Мегу посидеть и пообщаться. Я попросил Дмитрия Лазаренко взять из его багажника машины обратно мои сумки и рюкзак. После того, как я взял свои вещи, сообщил Дмитрию, что я иду в Мегу, в ресторанный дворик, где можно посидеть и поговорить за столиками, что там и планировали до этого собраться.

Уже в Меге мы приставили столы друг к другу, я выложил пирожки, чай и кофе на стол, предложил угощаться. Чая и кофе в совокупности было примерно 6.4 литра, поэтому всем смог налить напитков. Пирожков с картошкой и мясом было на всех предостаточно. Нас было около двадцати человек. Я не у всех людей знал имен, не уверен, что и сейчас знаю их. Кого-то я видел в лицо до того, а кого-то встретил впервые и только познакомился. Например, я познакомился с Олегом Литвиновым, который принес в Мегу с собой гитару, на которой он исполнил несколько своих замечательных песен. Мы говорили о прошлых встречах, о бедственном положении дальнобойщиков, о законных возможностях преобразований в обществе, а также на разные отвлеченные темы. Так мы просидели в Меге Химки около двух или даже трех часов.

Потом мы уже решили расходиться. На парковке нас ожидали журналисты с телеканала Дождь для заключительного интервью по поводу дальнобойщиков, которое они взяли у Сергея Рудаметкина, как председателя московского отделения ОПР. Ещё журналисты попросили Олега Литвинова сыграть им на гитаре в прямом эфире. Я знал, что Олег Литвинов хорошо играет, потому что только недавно слышал его песни в Мега Химки, где он нам играл. Но Олег сказал, что исполнит какую-то особую песню, поэтому я решил остаться и не отходить далеко, чтобы послушать. Выход в прямой эфир задерживался, но почему-то количество полицейских становилось больше на стоянке. После окончания прямого эфира, на которой играл свою замечательную песню Олег Литвинов, к нам подошли полицейские. Я не слышал, как кто-либо из полицейских представлялся, но они о чём-то говорили и даже возможно спорили с Михаилом Курбатовым, Владимиром Синицыным. Как я понял, спорили они по поводу внутренних наклеек на машине Вламимира Синицына. Чтобы не накалять события я отошёл в сторону и наблюдал со стороны. Потом услышал от Елены Филипповой, что к нам подошел муниципальный депутат Андрей Малыгин на встречу. Мне стало интересно познакомиться, я подошел к депутату, мы поговорили немного и постояли вместе.

Через некоторое время в районе 15 часов дня, нас окружили полицейские и один из них сказал проследовать в специальный автобус. Никто мне не представлялся и никто не объяснял причину этого требования. Но чтобы не накалять события, потому что полицейские показались мне излишне возбужденными и эмоциональными, я решил пройти в автобус не проявляя ни малейшего несогласия.

Все это время после выхода из ТРЦ Мега-Химки, в котором мы сидели, общались, пили чай и кушали пироги, у меня в руках находился зеленый пакет Ашан с несколькими оставшимися пирожками и пакет с полупустым термосом чая, а на спине был рюкзак с пустым термосом кофе. Так я с этими пакетами в руках и рюкзаком на спине по первому требованию неизвестного мне полицейского проследовал в автобус полиции.

На этом фото (скриншот с видео прямого эфира телеканала Дождь) со спины я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот с видео телеканала Дождь) с лица я держу два пакета (в одном термос с чаем, в другом пирожки), и на спине рюкзак.

На этом фото (скриншот из видео Сергея Рудаметкина) я стою рядом с муниципальным депутатом Андреем Малыгиным, никто ничего не выкрикивает, флагов и плакатов у нас нет. Время приблизительно 14:45.

Задержание и оформление

После прохождения в автобус, кто-то сел на места, которых было мало, мне пришлось ехать стоя. Ольгу Резникову внесли в автобус на руках. В тот момент, когда все были уже в автобусе, когда уже начали ехать, я посмотрел на часы, было 15:09.

Нас привезли в первый отдел полиции по г.о. Химки, который находится по адресу г.о. Химки Мельникова 32. Располагается этот отдел рядом с ТРЦ Мега Химки, но на другой стороне от того места, где мы были задержаны на парковке.

После того как нас привезли, сказали выходить и проходить внутрь здания. Ольгу принесли на руках. Мы немного постояли, ждали чего-то. Никто ничто не объяснял, не представлялся, но покинуть место нам запрещали. Всех начали переписывать. Журналистов отпустили, которых доставили вместе с нами.

Ко мне подошел один сотрудник полиции (потом узнал, что его зовут Роман, фамилия есть в протоколе), не представился, не сказал что будет дальше. Попросил у меня документы, которых у меня не было, но я дал ксерокопии моего паспорта. Ждал. Потом сказал, что у меня особый случай. Я и Игорь Мельников, нас вместе довезли до отдела на улице Марии Рубцовой (не так далеко от первого отдела, пешком не больше 7 минут) на внедорожнике ауди, где с моих слов написали объяснение. В нем я указал, что пришёл на встречу с друзьями, заранее приготовив чай и пироги. Мы встретились, посидели в Меге. Потом на парковке подошла полиция, окружила нас и сказала проследовать в автобус.

После подписания объяснений, сделал на листе объяснения пометку, что напечатано с моих слов, меня одного отвезли обратно в отдел. Игорь остался там.

В отделе полиция я долго ждал. Мне предложили подписать бумагу, что я участвовал в незаконном митинге, я отказался, сказал, что никакого митинга не было, тогда мне сказали ждать дальше. Потом подходил к другим полицейским, подтвердил усно свое объяснение, показал свои водительские права. Потом меня пригласили на второй этаж отделения в зал, где я встретил Елену Филиппову, Владимира Синицына, Дмитрия, Екатерину Болотову. Мне сказали подождать. Этот полицейский, который с самого начала мною занимался, Роман, принес мне протокол со статьей 19.3. Я его прочитал и был с ним не согласен. Позвонил Екатерине Ивановой, она знакомый юрист, подруга, спросил у ней лучшую формулировку для записи о несогласии с протоколом. Заполнил этот протокол, но не подписал часть в получении копии этого протокола. Роман, этот полицейский, сказал, что принесет мне ксерокопию. Ждал. Некоторые оставшиеся пирожки съели дальнобойщики, которые ожидали вместе со мной на втором этаже. Потом меня провели вниз для ожидания копии протокола. Там было два задержанных молодых человек, которых тоже по непонятным причинам задержали, но только с самого раннего утра, с 8 утра, я поделился с ними пирожками и чаем.

Внизу у дежурной части были друзья, которые приехали, как только узнали о нашем задержании. Увиделся с Екатериной Ивановой и Антоном Черновым. Мы немного поговорили. Некоторое время спустя Антон Чернов захотел выйти покурить на улицу, но его не пустил один сотрудник полиции, который стоял у входа, он не объяснил причину. Дождавшись другого сотрудника полиции, вероятно более главного, ситуация с ограничением свободы Антона разрешилась. Тот главный сотрудник указал своим младшим коллегам кого можно, а кого нельзя выпускать.

Потом меня пригласили к камерам заключения. По пути туда успел передать Екатерине Ивановой свой кошелек, часы и фото камеру на хранение.

После ожидания у камер заключений Роман (полицейский) мне принес копию моего протокола, который был плохо пропечатан, поэтому я попросил его снова сделать копию. Во второй раз он принес снова плохо пропечатанный протокол, я попросил его прочитать вслух то, что он в этом протоколе написал и с его слов обвел его почерк своим. Передо мной обыскивали Елену Филиппову при двух понятых женщин. Потом при двух понятых мужчин я выложил свои вещи, один сотрудник обыскал меня. Я сдал шнурки, шарф, пояс, телефон, мелочь, сумки и рюкзак. Потом проводили меня в камеру заключения, в которой уже находился Сергей Айнбиндер и Николай Куцуров. По пути туда увидел в первой камере Михаила Курбатова, Владимира Синицына и Сергея Рудаметкина, а во второй камере Ольгу Резникову, Елену Филиппову.

Нахождение в заключении до суда

Некоторое время мы были в камере втроем (я, Сергей Айнбиндер, Николай Куцуров), потом к нам привели Игоря Мельникова. Нам передали наши друзья пакет с едой, до этого я ел только в Мега Химки со всеми, еще у меня с собой был последний оставшийся пирожок с картошкой и молочные сливки. Только в камере познакомился с Николаем и Игорем, до этого Игорь меня только видел и помнил в лицо. Сергея Айнбиндера я знал и раньше, но никогда с ним толком не общался. Мы все познакомились в камере, потом обсуждали наше задержание, говорили на общие темы.

Камера заключения была небольшой, прямоугольной, где-то полтора метра на три с половиной, потолок высокий, метра три. В камере было тускло, приходилось напрягать зрение, чтобы всмотреться в лица людей, с которыми общался. Стены покрашены в серый цвет, на стенах надписи, часть из них неразборчивые каракули, где-то злые изречения и слова, где-то названия городов и даты. Раздвижная дверь на выход была из железной решетки с пластиковым стеклом. В этой двери не было щелей, она герметично закрывала проход, из-за чего в том числе отсутствовала вентиляция свежего воздуха. Было очень душно, вентиляция не работала или работала очень плохо. Воздуха не хватало, тяжело дышалось, тело быстро потело. Сергей Айнбиндер при нашем разговоре тоже замечал плохую вентиляцию воздуха. Было радостью, когда дверь открывалась и новый воздух заполнял нашу темную камеру.

Для сидения и лежания там был кубический выступ по длинной и короткой стороне, на котором сверху были твердые доски, а по стороне которого железный лист. Спать на ней едва ли смогли бы только скорчившись три человека. Матрасов нам не предлагали. Но через некоторое время принесли покушать в пластиковых тарелках гречку с куриным мясом, завернутые в фольгу, предоставили пластиковые вилки. Наши друзья, все еще ожидавшие нас в отделе у дежурной части передали нам пакеты с водой и едой. Пить хотелось, потому что последний раз пил в Меге со всеми чай.

Через какое-то время привели в нашу камеру по очереди еще двух молодых ребят из Ростова, имен не помню. Их посадили из-за обвинения в мошенничестве с телефонами. Нас в одном небольшом пространстве оказалось шесть человек, лечь и немного протянуть ноги уже стало роскошью. Мы угостили этих ребят едой и поделились нашей водой, поэтому вскоре мы поладили. Из-за большого количества людей в камере стало еще душнее. Наши друзья находились рядом, мы видели их через пластиковое стекло камеры, когда проходная дверь открывалась. Становилось спокойнее от того, что моя личная судьба для кого-то не безразлична.

Сергею Айнбиндеру удалось пронести в камеру телефон и он отправил сообщение от меня моей маме, что у меня все хорошо. Было уже после полуночи, когда дверь нашей камеры открыли и мне сказали идти на выход. Вначале я расстроился, что меня хотят освободить, оставив в заключении моих друзей, но потом сообщили, что из-за чьей-то жалобы на переполненность камер нас собираются перевезти в другой отдел полиции в старых Химках, чтобы там мы провели остаток ночи до отправки в суд. Я забрал свои вещи, потом на меня и Дмитрия надели железные наручники, впервые такое со мной было. Эти наручники жали в запястье, причиняли неудобства и были холодными. На наш вопрос о том, зачем наручники надевать, нам сказали, что для того, чтобы мы не убежали. Затем с нашими вещами нас посадили в машину УАЗ на заднее сиденье, где меня попросили сдвинуть в сторону и вниз полицейские шлемы, чтобы место освободить. Еще с нами в машине ехал Владимир Синицын. Нас задержанных было трое на заднем сиденье машины УАЗ, на передних двух сиденьях сидели два сотрудника полиции. Мы поехали.

Сотрудники полиции в разговоре с нами просили дальнобойщиков не проводить акции в Химках, чтобы водители доезжали до Москвы, так как они устали. Оказывается, что в непредвиденных ситуациях им приходится работать бесплатно, им за это никто не платит. Им, полицейским, тоже многое не нравится, но они не видят возможности, чтобы что-то изменить, не верят, что можно что-то поменять.

Нас привезли в новый отдел, мы сдали вещи и зашли в новую камеру, которая оказалась приятнее. Стены покрашены в светлые и темные тона зеленого. Вентиляция воздуха хорошая, значительно теплее и светлее. Но места для лежания в этой камере стало ещё меньше, чем в прошлой камере, только одна сторона с твердой поверхностью из досок. Получалось только двум человекам лежать скорчившись и одному просто сидеть. Ни матрасов, ни подушек с одеялами нам не дали и не предлагали дать. Спали в одежде отрывками, как удавалось.
Я был в этой второй камере с Дмитрием и Владимиром Синицыным. В соседнюю камеру вскоре привели Михаила Курбатова и Игоря Мельникова. В разговорах о машинах, работе и жизни прошло какое-то время. Немного удалось вздремнуть в непонятной позе, скрючившись.

Рассвело. Нас не кормили и не поили в этом отделе, мы не просили. Но по первому требованию пускали в туалет. Утром к нам пустили Екатерину Иванову, я отдал ей свой протокол. Договорились встретиться в суде. Екатерина сказала, что нас поддерживает много людей, что будут правозащитники. Полицейские сказали нам, что нас скоро уже повезут в суд.

Мы немного подождали в наших камерах. Потом нас выпустили из них, отдали вещи. Мы впятером (я, Михаил Курбатов, Владимир Синицин, Дмитрий, Игорь Мельников) сели в машину полиции, до которой и в которой на нас не было наручников, их больше не надевали, нас повезли в суд. Настроения были бодрые.

Суд и освобождение 12 ноября

Нас, пятерых, привезли к суду. Мы вышли из машины. Кто-то закурил, я ожидал готовности всех. Потом мы зашли в здание суда. Нас ожидали разные хорошие и добрые люди, они говорили очень приятные и ободряющие слова, которые очень сильно поднимали нам настроение.

У меня была моя одна зеленая сумка, в которую я положил другую сумку с термосом, а также рюкзак на спине. Сумку и рюкзак оставил Екатерине Ивановой, но взял с собой телефон.

Хорошие люди давали мне еды, но мне было неудобно брать, поэтому я старался любезно отказывать. Но тем не менее, кто-то брал еду и клал в мою зеленую сумку, которую оставили у Екатерины.

Нас, пятерых, провели во внутренний двор, завели налево за угол, где не видно даже с внутреннего двора. Там стояла машина газель, нас посадили туда для ожидания очереди на судебный процесс. Там уже находился Сергей Рудаметкин, Николай Куцуров. В машине газель не хватало для всех мест, приходилось стоять, либо сидеть на корточках. Было прохладно в салоне, периодически включали обогреватель. Потом начали приглашать и уводить по очереди в здание суда. У нас были телефоны, поэтому мы были в курсе событий. Знали о поддержке, от чего становилось радостнее и спокойнее.

Через какое-то время вспомнили, что ничего совсем с самого утра никто не ел, а все те продукты которые нам давали хорошие люди остались вместе с моей зеленой сумкой у Екатерины Ивановой. Мужчинам хотелось также и курить. Кто-то связался с кем-то, попросили передать пакет с едой и водой. Через какое-то время нам принесли покушать, но не сразу. После того, как мы поели, настроение значительно улучшилось. Мы разговаривали на общие темы из жизни, созванивались с друзьями и близкими.

Так по одному человеку уводили из газели в здание суда. По телефону мы получали информацию об уже состоявшихся судебных решениях. Уже стемнело. Я пошел предпоследним. Последним идти остался Сергей Рудаметкин. Когда мы узнали, что наших подруг (Ольгу Резникову, Елену Филиппову, Екатерину Болотову) все еще держат в камере и планируют держать до следующего дня, нам стало очень больно и неприятно. Сергей хотел предложить обменяться, чтобы девушек пропустить вперед и им не пришлось еще одну ночь находиться в камере заключения. Он даже вроде с таким предложением обращался к кому-то, но его не послушали.

Как только я вошел и поздоровался со всеми в зале суда, мне уже сказали то, что мне стоит ожидать — мою виновность и штраф в тысячу рублей. Тем не менее это мой первый был суд, мне казалось каким-то невероятным все происходящее, что судья не сможет не поверить моим правдивым словам о моей невиновности. Я заблуждался. Меня познакомили с моими защитниками, в голове был сумбур. Мне дали лист с ходатайством о представителях защиты, чтобы я его зачитал.

Начался суд. Зашла судья, очень приятная и мягкая женщина, как мне показалось, уселась на пьедестал. Процесс начался. Я подтвердил свое доверие суду. Зачитал ходатайство о защитниках, у меня его приняли.

Меня обвинили в неповиновении полиции, статья 19.3. Сообщили мне о том, что я говорил вслух «Нет Платону», что кто-то мне якобы представился из полицейских, что якобы попросили меня прекратить акцию и предупредили о последствиях, а я отказался повиноваться, за что попал на административный суд. Моему изумлению не было предела.

Я сообщил вкратце мою историю, что ни в каких акциях не принимал участия, в руках не было у меня плакатов, флагов, а только пакеты с термосом и пирогами. Сказал, что никто мне не представлялся и никто у меня ничего не просил, а только услышал " пройдите в автобус», а до этого «окружаем их».

Потом моя защита вызвала двух свидетелей, Дмитрия и Владимира Синицына, которые тоже подтвердили, что я ничего не выкрикивал, никаких плакатов и флагов не держал, никаким требованиям полицейских не сопротивлялся. Еще мои свидетели подтвердили наручники, которые надевали мне и условия пребывания в камере. Стороне защиты отказали в рассмотрении видеозаписей, а также в вызове тех полицейских, которые написали рапорты о моем задержании и якобы неподчинении им.

Судья все выслушала, но в заключительном решении признала меня виновным, присудила штраф в тысячу рублей. Она сказала, что нет оснований у нее не доверять рапортам полицейских, что моя защита не предоставила доводов и оснований для другого её решения об оправдании меня. Суд закончился. Я дождался копии постановления, расписался в получении.

Потом присутствовал на заседании суда по делу Сергея Рудаметкина. Там повторилось примерно то же самое, только без вызова свидетелей, что сократило общее время. Такое же решение с таким же штрафом.

Окончание дня 12 ноября

После выхода из зала суда я спустился со всеми вниз в холл и на улицу, где нас ожидало очень много людей. Состоялся очень счастливый и радостный момент встречи. Состояние было очень уставшее, но после встречи приподнятое. Кто-то поехал домой, а с кем-то договорился поехать в отдел к нашим подругам, чтобы поддержать их.

Меня подвезла к моему дому Татьяна Конькова. Я сказал ей, что забегу домой, чтобы переодеться, заварить девушкам чай в пластиковой бутылке и может взять что-то покушать, а потом приду в отдел полиции. Дома переоделся, немного поговорил с родителями, объяснил им все, они меня поддерживают. Заварил чай, взял овощи и фрукты в пакете, пошел пешком до отдела полиции. Дошёл за десять минут где-то. Там была Екатерина Иванова, Татьяна Конькова, Ирина Русанова, Михаил Крбатов, Владимир Матвеев, Михаил Окунев. Было очень радостно видеть всех, но в особенности Олю Резникову и Елену Филиппову, хоть и через окна камеры и отдела дежурной части. Мы передали чай и пакеты с едой, но и сами немного попили чай, потому что я его пять литров принес, а Михаилу и остальным тоже захотелось. При прощании договорился с Екатериной встретиться утром в отделе у наших подруг, чтобы принести завтрак и поддержать перед отъездом в суд.

Следующий день. 13 ноября

Утром проснулся где-то в семь. Приготовил завтрак для подруг. Сделал драники со сметаной, тосты с сыром, порезал помидоры и огурчики. Принес завтрак в отделение, передал. Потом подъехала Екатерина Иванова, она подарила этому отделу конституцию с пожеланиями и пометками, сделала это через официальное заявление с объяснением. Мы поехали в суд, где готовился процесс над Ольгой Резниковой, Еленой Филипповой и Екатериной Болотовой.

В целом все процессы прошли идентично со стороны суда и судьи. Различия были в подаче своих историй подсудимыми. У Ольги очень смелая и отважная, уверенная подача позиции была, у Елены мягкая, искренняя и нежная, у Екатерины эмоциональная, шокированная и твердая. Очень понравилось, как девушки справились и показали себя на суде. После суда все были очень уставшими, и поэтому решили разъехаться поскорее домой отдыхать и восстанавливаться.

Благодарность

Хочу выразить глубочайшую благодарность общественности за поддержку и помощь. Даже эмоционально знание того, что кто-то там тебя не бросит, очень важно, это придает сил и не дает сломаться. Возникает желание бороться за справедливость, за честный суд и полицию, за развитие гражданского общества.

Очень большое спасибо всем тем людям, с которыми я через всё это прошёл, через задержание и заключение.

Ольга Резникова, спасибо тебе большое. Ты показательный пример твердости духа, смелости, знаний и ума. Я очень восхищен всем тем, чем ты занимаешься, что планируешь совершить. Твоя глубочайшая солидарность, твердая поддержка окружающих не дает мне малейшей возможности разочароваться в человечестве. Ты подарила мне желание находить свои сражения и бороться ради победы, ведущей к лучшему миру для всех без исключения людей на нашей планете.

Елена Филиппова, спасибо вам большое. Вы изумительная, спокойная, очень умная, добрая, интересная, веселая и такая приятная. Мне посчастливилось познакомиться с вами и пройти через сложности, которые повысили еще больше вашу ценность в моих глазах.

Михаил Курбатов и Сергей Рудаметкин, спасибо вам большое. Вы очень смелые, и рядом с вами я тоже становлюсь смелее, увереннее. Вы расширили мои границы понимания возможностей человека, который может сутками не есть и не спать, но выполнять свою работу, делать свое дело. Вы очень умные, спокойные и позитивные. Вы умеете слушать, вы способны поменять свое мнение, если услышите разумные доводы, увидите доказательства.

Владимир Синицын, Дмитрий, Николай Куцуров, Игорь Мельников, Сергей Айнбиндер, Екатерина Болотова спасибо вам громаднейшее за поддержку, за общение, которое не давало опустить руки. Вы замечательные люди, готовые пройти через заточение ради свободы, правды и справедливости.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Екатерине Ивановой. Ты самая удивительная и надежная поддержка. Знание, что ты рядом, что ты на телефоне, дает невероятную уверенность и спокойствие. Большое тебе спасибо, Екатерина, что ты прошла с нами через беспредел системы, не сдалась, не устала и не оставила нас. Это очень многое значит для меня и остальных. Часто вслух из-за скромности не все говорят какая ты замечательная, но в личных беседах часто упоминают твою фантастическую поддержку и помощь. Ты делаешь людей лучше, изменяя судьбы безвозвратно в лучшую сторону.

Отдельное спасибо я хотел бы сказать Татьяне Коньковой, Ёсе и Станиславу Свинцову. Вы самая удивительная семья, очень добрая и интересная. Ваша поддержка и помощь неоценимы, вы бесценны в моих глазах. Ёся у вас благороднейший ребенок, несмотря на его возраст мне хочется ровняться на него. Спасибо вам за всё.

Отдельное спасибо громаднейшее Ирине Русановой, Михаилу Окуневу, Владимиру Матвееву, Владимиру Михееву, кого было очень неожиданно, но невероятно приятно увидеть. Спасибо вам друзья за вашу поддержку, она очень многое значит.

Спасибо всем кто приезжал к залу суда, кто читал конституцию. Сами полицейские в шоке к нам подходили, они были поражены такой поддержкой с вашей стороны и начинали вежливее, учтивее с нами общаться, идти даже на уступки. Вы замечательные люди. Спасибо вам.

Спасибо всем кто поддерживал удаленно, распространял информацию о нашем задержании и ходе дел. Благодаря этому люди понимали значимость происходящего.

Большое всем спасибо за чтение.

Оригинал

Событие, о котором пойдет речь, — пикет, — произошло 16 октября 2016 года. В нашем городе Калининграде. Я в течение уже достаточно долгого времени участвую в акциях, которые организует Комитет общественной самозащиты. Но на этот раз я как человек эмоциональный просто не могла уже дольше молчать и решила действовать.

Милитаризация сознания принимает угрожающие размеры. Слушать этот бред о кольце врагов просто нет сил. Приемы воздействия на сознание масс мне немного известны — увлекалась психологией в свое время, и наблюдать, как происходит зомбирование из печатных СМИ и с телеэкрана, порой уже невозможно. Хочется хоть как-то попытаться остановить эту истерику.

Я подумала о старом советском лозунге «Миру — мир!», но потом остановилась на мысли об ответственности властей за происходящее. Поскольку опыта самостоятельного проведения акции у меня нет, я спросила некоторых своих товарищей-единомышленников — как бы лучше это организовать. И один из них подсказал мне идею, которая показалась мне удачной. Плакат такой довольно часто встречается в Интернете — перечеркнутое изображение Путина и надпись «Нет войне!». Мы заказали плакат, и я приняла решение участвовать в том пикете, который как раз должен был состояться.

Я заранее связалась с руководителем организации — устроителя пикета. Выяснила его позицию по интересующим меня вопросам (о его отношении к теперешним войнам, о том, как мне вести себя в могущих возникнуть во время пикета ситуациях, и т. д.) и, найдя понимание, вышла на пикет.

Участников на этот раз было немного. Я стояла крайней. Плакат по ошибке сделали мне в два раза больше, чем я хотела. Поэтому держать его было очень неудобно, мешал ветер, и стоять пришлось как на палубе корабля в качку….

Вдруг сзади подошли двое полицейских, девушка и парень, и обратились ко мне. От неожиданности я даже толком не поняла, чего они от меня хотят, сказала только, как и договаривались с организатором, чтобы они обращались к нему. Полицейский стал спрашивать мои данные, я продиктовала их, а на требование предъявить паспорт ответила, что покажу его сразу же, как закончится акция. Так я и сделала. А что происходило в стороне от меня и о чем говорили полицейские с организатором, я, конечно, знать не могу.

Я думала, что с меня просто спросят паспортные данные, и с готовностью их дала, а оказалось, что составляется протокол на меня об административном правонарушении. Один из участников пикета пытался вести съемку происходящего, но его грубо прервали, заявив, что это имеет право делать только имеющий аккредитацию журналист. Во время составления протокола двое — один в полицейской форме, другой в штатском — вели себя вызывающе, разговаривали со мной на повышенных тонах, задавали вопросы быстро и один за другим, явно пытаясь меня запугать или заставить стушеваться. Очень уж их интересовало содержание моего плаката. Кто это, я могу только догадываться — в отличие от полицейских, разговаривавших со мной спокойно, они не представились.

Вот, собственно, и все. Мне вручили копию протокола и велели ждать вызова в суд. В протоколе разобрать карандашную запись крайне затруднительно, но там есть что-то о нарушении закона 54 и несоответствии заявленной тематике пикета. Статья закона 54 не указана.

На суде 28 ноября моим представителем должна выступать Марьясина Анна — от Комитета общественной самозащиты. Насколько я могу судить, ничего мною нарушено не было. Пребывание мое на пикете, само содержание плаката и мое поведение при сложных ситуациях — все было согласовано и оговорено заранее в беседе с организатором акции. А мои пацифистские убеждения и либерально-демократические взгляды я выражала в форме, которую позволяет мне Конституция РФ.

Я нахожусь за пределами России и готов, если нужно, давать показания в международных инстанциях в пользу Ильдара. Фамилий сотрудников колонии я не помню, но если мне покажут фотографии, я их узнаю.

Но нужно понимать, что это не одна колония, это вся система так работает. 90% ФСИН нужно отправлять под суд. Черные зоны ломают, делают красными. Воровской ход — нельзя сказать, что это хорошо, но в нем есть хоть что-то человеческое по сравнению с красным режимом. Так же и в ИК-7 пытки продолжаются десятилетиями, перестановки начальников никакой роли не играют.

В уголовном мире Карелию очень боятся. Туда направляют на переплавку, ломку воров и авторитетов и вообще любых неугодных. Еще страшнее, чем ИК-7, — карельские «Копейка» (ИК-1) и «Онда» (ЛИУ-4). У нас был один зек, которого к нам перевели с «Онды». Человек всегда смотрит в пол, никогда не поднимает глаза, говорит тихо, односложно. Тень, а не человек.

Многие воровские авторитеты стараются не подниматься на ИК-7. В карантине заставляют всех делать уборку, мыть туалеты — ломают воровские понятия. Большинство ломается, и после этой зоны человек уже не может быть воровским авторитетом. Сильные криминальные личности пытаются остаться в ШИЗО, но там систематически избивают. Например, избиение утром на проверке — это как зарядка. Включают как можно громче «Радио России» — оно орет так, что глушит уши. Чтобы не слышно было криков.

В ШИЗО бьют менты, а не актив. В ШИЗО из заключенных ходит только хозбанда — так называют обслугу. Актив есть в карантине, в зоне. Раньше они носили красные повязки. Когда я сидел, появилось официальное требование упразднить актив, но по факту он остается. Обычно в актив вступают зеки с большими сроками, они очень зависимы от администрации колонии. Я-то привез в зону всего пять месяцев.

Особенно сложно заключенным, за которыми идет «цинк» — приписка в личном деле, что на человека нужно обратить особое внимание. Солженицын, Шаламов всё очень похоже описывают. Единственное, раньше политических гнобили воры, теперь же — актив.

Садизм у тюремщиков в крови. В нормальной жизни эти люди ничего не значат. Вы представьте, работает человек в колонии, живет в этой дыре, целый день проводит за колючей проволокой. Сами сотрудники про себя говорят, что они тоже сидят. Этим людям нравится пытать, ощущать власть, смотреть на то, как перед ними пресмыкаются. Это психология, даже психиатрия. Страшные вещи.

В ИК-7 все поставлено от начала до конца, чтобы сломать человека. Нет ничего, что нормальному человеку может показаться адекватным. По прибытию в колонию мы ночевали одну ночь в ШИЗО. Нас привезли этапом пять человек, повели в душ, дали пять минут помыться ледяной водой. Мылся я и еще один. Остальные, хотя и чистоплотные ребята, не стали в таких условиях мыться.

Перед отправкой в карантин — беседа с операми. В кабинет опера, когда заходишь, с тобой сразу говорят, как с дерьмом. Опера спрашивают, будешь ли ты послушным в зоне. Ты — никто, ноль. Словесные угрозы, хамство, оскорбления в ИК-7 сыпятся с самого начала, как только из автозака тебя вывалили.

На следующий день, когда тебя постригли, ведут в карантин. В карантине очень сильно бьют. Когда мы зашли в локальный участок, уже стояли активисты, они орали: «Быстрее, суки, сволочи…" Всех называют пидорами, петухами. Мент говорит, «не бежать», актив орет «бегом» — провоцируют.

Когда уже подошли близко к бараку, мент сказал, что мы можем бежать. Забегаем с баулами в карантинный барак. Всех поставили у стены в очень неудобной позе: носки, колени, грудь и подбородок прижаты к стене, руки за спиной. Так и пять минут простоять сложно, но если отодвинешься от стены, начинают бить. Всех по очереди отводят, и самый здоровый активист начинает тебя лупить. Как ни удивительно, тут может помочь то, с кем ты сидел. Если сидел с правильными ребятами, которые с тобой отправят весточку, тебя могут и не бить.

В карантине все перемещения бегом, руки всегда за спиной. Подбородок в течение всего дня, когда ты не спишь, должен быть плотно прижат к груди. Исключения — когда ешь в столовой, и мероприятия типа политинформации, когда сажают всех зеков, и зачитывают различные правила отбывания наказания в колонии. В основном в форме запугивания: если сделаешь то-то, тебе будет то-то. Когда стоишь в карантине, всегда пятки и носки должны быть прижаты друг к другу — эту позу тоже какой-то извращенный выродок придумал.

Во всех этих позах тебя могут бить, оскорблять, отвешивать оплеухи, плевать в лицо. И это каждый день. Чудовищная боль в ногах, шее, плечах, все затекает. Нас заставляли бегать по снегу босиком. Кто-то случайно что-то сделал не по форме — избивают сразу всех.

В карантине есть практика: если по «цинку» считается, что за тобой есть нераскрытые преступления, выбивают явки с повинной. Меня, например, сначала избили, а потом сказали: или ты признаешься, или сейчас зайдет пидор, трахнет тебя, и ты с этим дальше будешь жить, уже опущенным. Я сочинил две явки. О том, как некие знакомые якобы убили бомжа, а другие знакомые мне якобы продавали амфетамины. После меня вызывали в оперчасть и злились: «Что ты такое напридумывал!» Но это было уже после, тогда я смог вздохнуть.

Неоднократно общался с людьми, которым на карантине ломали руки, ноги, пробивали черепа. Видел на этапе паренька, который проглотил здоровый железный крючок от кровати, чтобы из ИК-7 отправили на лечение во ФСИНовскую больницу в Медвежьегорске. Отдохнуть! Он ехал уже после операции, ему разрезали живот. Через неделю после карантина в отряде мы пошли в баню, я посмотрел на свои ноги, они все были черные — не зеленые, не синие — такие на них были синяки.

В ИК-7 опускают только по приказу руководства колонии. Ну, или если ты вдруг сам случайно законтачился с опущенным.

Врачами тех, кто работает в ИК-7, я бы не назвал. Это люди с медицинским образованием, которые решили зарабатывать (не особо хорошо), устроившись в эту колонию. Кстати, в 2011 году в Карелии, как минимум в ЛПУ-2, широко использовали многоразовые шприцы для заключенных. А там и ВИЧ-инфицированные, и больные туберкулезом.

Сидит рядом с тобой дедок, покашливает, как простуженный… Через день смотришь, он в закрытом бараке для туберкулезников, с маской в локалке гуляет.

Две недели ты находишься в кошмаре карантина. Затем я попал в 9-й отряд, в котором потом Ходорковский сидел, но это отдельная история. Я пришел в отряд, бросил баулы. Меня завели в туалет, заставили встать в позу для обыска: тыльной стороной ладони ты ставишь на стену, максимально раздвигаешь ноги и тебя избивают другие зеки, заставляя орать — так, что свои легкие выплевываешь — фамилию, имя, отчество, статью, начало срока, конец срока.

Срабатывает какой-то механизм защиты, ты отключаешься, не чувствуешь боль и ждешь, когда это закончится. Когда избивающие устали, меня завели на второй этаж, в сушилку. И там здоровый зэчара, видимо, боксер, наносил мне удары по корпусу еще минут семь. Я стоял в бушлате, арестантском ватнике. После этого у меня были сломаны ребра.

Мне раньше в спорте ломали ребра, симптоматику этого я знаю. Я пришел в санчасть, попросил, чтобы меня отправили на лечение. На лечение не отправили, но дали какую-то таблетку, после которой была эйфория, будто бы меня героином вставили. Сказали: «Не валяй дурака, никаких тебе рентгенов, больниц, иди и живи, как можешь».

Затем дают попуститься. Другие зеки говорят — «теперь все нормально», дают советы, как себя вести. Как вновь прибывший, по аналогии с «духами» в армии, ты выполняешь все черновые работы. Раньше я только слышал байки про армию, как ломами подметают улицы, тут я видел лом с наваренными гвоздями, чтобы сбивать лед с асфальта. Я ходил со сломанными ребрами, ковырял лед.

Я читал Варлама Шаламова «Колымские рассказы» — на 80% ничего не изменилось. Да, идет технический прогресс — поставили унитазы и телевизоры, но человек по-прежнему там, как скот. Как и во времена Шаламова, я работал с тачкой, кайлом и лопатой, условия труда — тяжелейшие.

Как убирают снег с локального участка: берется огромный прицеп от Камаза, его закидывают снегом, а потом впятером толкают по территории зоны в специальное место, и так — всю зиму. Как Шаламов описывал сугробы под мачту городского освещения, такие и мы делали: когда десяток зеков с разных участков становятся лесенкой и друг другу кидают снег.

Со мной работал гражданин Китая, маленький, безобидный мужичок, не понимал по-русски. Он был избит активом за отказ делиться посылкой, ему порвали селезенку. Ночью его в тяжелом состоянии вывезли в гражданскую больницу города Сегежи. Где его оперировали точно, я не знаю, вернулся он, когда я был уже в другом отряде, после прибытия Ходорковского. Я надеялся, что его отправили на другую зону и огорчился, увидев его снова.

После происшествия администрация пыталась повесить сначала избиение на меня, потом на других зэков. Поднимали нас ночью, мы стояли в коридорах барака в нижнем белье часами, нас водили в кабинет к начальнику отряда поочередно, не давали спать. Прощупывали слабину, кто согласится с одним из предложенных вариантов администрации — упал сам, или кто побил. Мы тогда копали глубокую траншею вместе с китайцем и еще четырьмя зэками: замерзли трубы на промке, между лесопилкой и каким-то цехом, надо было разморозить.

Поэтому когда ментам не удалось на меня повесить китайца (парни отказались писать на меня такие показания, к счастью, и я в отказ пошел, иначе накрутили бы мне срок), менты попытались нас уговорить, что он у нас упал на работе. Но опять у них не вышло. Я не знаю, что они придумали, как-то замяли. Я тогда представил, что если бы я оказался в китайском лагере, зэком… Такой ужас меня овеял, появилось искреннее сочувствие к этому маленькому и смелому китайцу.

Если проштрафишься, идет унижение через уборку туалета. Двухсотлитровую бочку наливают горячей водой, разбавляют мылом, делают мыльную пену. В туалете на барак на 200 человек затыкают дырку слива в полу и разливают эту пену. Ты должен руками собрать пену в унитазы, а воду — тряпкой. И так — несколько раз. В колонии жуткая грязь.

Важный человек в отряде — это завхоз. Он может либо нормально работать, либо прогибаться под ментов и устраивать кровавое месиво. За пару лет до того, как я сел, в ИК-7 двое зеков, может быть, опущенных, насмерть забили завхоза.

Передач зеку положено 20 килограмм в два месяца. С этой передачи ты обязан выплатить «взнос» завхозу своего отряда, примерно треть. Но зависит, насколько ты в хороших отношениях с завхозом, могут забрать больше, а то и почти все. Также наседают и другие активисты, клянчат сладкое и сигареты. Откажешь — могут избить и забрать или будут постоянно направлять на самые тяжелые работы.

В магазин еще надо записаться, чтобы попасть. Записывает актив, само собой, у каждого отряда свой день, как и на звонки. Записывают строго за что-то: продукты, сигареты. Подходит завхоз, а потом вылавливают тихонечко активисты по очереди, каждый просит то пачушку сигарет, то кулечек конфет, то пачушку чая. В итоге, чтобы не создавать себе проблем, тратишь чуть ли не половину месячных денег на актив. И если завхоз тебе реально помогает, то другие активисты, как правило, занимаются чистым вымогательством.

Люди настолько запуганы, что стучать считается нормой. В зоне постоянно ждешь времени сна, возможности закрыть глаза. Постоянная усталость, уборка снега в насквозь сырых ботинках, постоянное недоедание — все зеки постоянно ходят с голодными глазами. Идет прямо охота за шоколадом, чаем, сигаретами. Жуткое зрелище: ты пьешь чай с печеньем, рядом сидит человек, осужденный по 159-й статье (мошенничество — ). Видно, что это тихий интеллектуал, который просто с кем-то не поделился. Человек порядочный, воспитанный, но забитый донельзя. Это ужасно, когда взрослый человек, у которого семья, дети, сидит и умоляет тебя дать ему две печеньки.

За любую провинность в колонии либо избиение, либо ШИЗО. ШИЗО боятся все. От условий там — вскрываются. Попасть в ШИЗО можно за то, что не поздоровался с любым ментом, менту не понравилось, как пришита бирка/форма одежды, дал/взял сигарету/какую-либо вещь у другого осужденного, замешкался где-либо, обогнал мента, просто не нравишься какому-либо менту.

Происходит огромное количество подстав, как от актива, так и от ментов. Приходится вилять, как ужу. Например, на промзоне и подсобных участках работают зэки, им зачастую не хватает того или иного инструмента. Менты требуют их изготавливать кустарным методом, ибо покупать инструмент уж точно никто не будет. Зэки делают. Оставляют на рабочем месте, причем аккуратно убирают. А ночью идет мент с обходом, и все забирает как «запрещенку» (тяпки, лопаты, пилы, самодельные приспособления для труда (каменный, сука, век!)), и составляет рапорт о нарушении. А начальство потом решает, кто уедет в ШИЗО, а кто просто выговор получит, и прощай работяге УДО. Одновременно требуют работать и делают все, чтобы работать было невозможно.

Самый приближенный к ментам отряд — это пятый. Это и есть хозбанда, как в СИЗО. Они в ШИЗО рулят, из пятого отряда набирают актив в карантин. В комнатах длительных свиданий тоже зэк из пятого, он там за порядком следит. Родственники привозят огромное количество еды, и за трое суток заключенный вместе с родней просто не могут все съесть. Я, например, сходу съел целую курицу копченую и большой торт, так хотелось есть, и не хватало глюкозы и белка. Вся лишняя еда отдается этому зэку, я отдал ему все несъеденное, все в упаковках. Я думал, что он это делит со своими собратьями зэками, ан нет: неоднократно видел, как этот зэк таскает здоровые сумки (после свиданий) в оперчасть! И выходит уже пустой. Мне не нужно других доказательств, что оставшуюся еду растаскивают по домам лагерные опера.

Все, что сейчас всплывает в прессе, рассказы бывших заключенных ИК-7, — это абсолютная правда.

Я, Айнбиндер Сергей Леонидович, 11 ноября 2016 года, МО, г. Химки, как обычно по пятницам, следовал по пути из г. Москвы (ЮЗАО) в Тверскую область на дачу. Сначала по МКАД, далее по Ленинградскому ш. Заехал в ТЦ «МЕГА» Химки, в магазин Ашан.

С 10 часов 30 минут, на бесплатной парковке у ТЦ «МЕГА» Химки, по адресу Московская область, г. о. Химки, мкр. 8, единолично украшал свой личный автомобиль символикой профсоюза МПВП, членом которого я являюсь. Эти флаги, был уполномочен получить профсоюзом и позже распределить среди подразделений профсоюза МПВП. Ранее использовал символику профсоюза (флаги, футболки, головные уборы, шариковые ручки) на свое усмотрение и никаких претензий со стороны полиции не получал. Я полагал, что флаги любых спортивных клубов, бывших военных из ВДВ, различных движений, коммерческих организаций и т. п. могут использоваться их членами без ограничений, ни о каких нормативно-правовых актах регламентирующих использование подобной символики организации не знаю. Рядом со мной не было людей и автомобилей на расстоянии более 100 метров, мой автомобиль был запаркован по дорожной разметке и не мешал проезду других автомобилей и спецтехники, аналогичной символики профсоюза на месте событий и в обозримом расстоянии не было. Примерно в 11:00 подъехавший сотрудник полиции, который не представился (нагрудный знак 011772), потребовал документы, и я выдал водительское удостоверение. Полицейский сел в патрульную машину, а я продолжил наряжать свой автомобиль. Через некоторое время вернувшийся полицейский потребовал убрать флаги, чему я подчинился, уточнив у полицейского, что он не ограничил меня во времени.

Далее подъехавшие полицейские (более 5 человек) вели себя агрессивно, мешали мне убирать символику профсоюза, толкали меня в лужу, защемляли меня дверью моего автомобиля, не позволили согреть окоченевшие от холода и воды руки, задавали бесконечное количество вопросов и требовали одновременного ответа. Полицейские потребовали паспорт, который я предъявил и поинтересовался законными основаниями и причинами с их стороны, на что внятный ответ не получил. Далее сотрудники потребовали проследовать на моей машине за ними в неизвестном направлении, на что я дал согласие, но попросил учесть, что по правилам дорожного движения флагшток, прикрепленный мной на автомобиль, выходит за предельно допустимые габариты по высоте. Далее сотрудник полиции потребовал сесть в патрульную машину и проследовать в участок, на что я попросил время для запирания машины и уборки внутрь салона автомобиля символики, к чему немедленно приступил. Сотрудники не дожидаясь завершения уборки потребовали сесть в патрульную машину. Я был задержан сотрудниками полиции и доставлен в участок. (Имеется видеофиксация от коллег, знакомых и журналистов, которые подбежали в момент моего задержания.) Сотрудник полиции отказался составить протокол моего доставления или задержания на месте событий, сославшись на погоду.

В полицейском участке (1-й отдел УМВД Химки) мне не был предоставлен протокол доставления или задержания. Мне не давали возможности написать заявление о том, что за время моего отсутствия моя машина, оставшаяся открытая и с включенным двигателем, была обворована неизвестными лицами. Телефонные службы 02, 002, 112, 102 не реагировали на мои попытки дозвониться. Информации о других вышестоящих службах в здании полиции не обнаружил, дежурный полицейский отказывался со мной говорить и ответить на вопросы. Через 2 часа начали проводиться унизительные беседы и моральное давление со стороны неизвестных людей в штатской одежде. Устно мне было сообщено неизвестной гражданкой в штатской одежде, что я задержан по статье 20.2. Мне было запрещено пользоваться телефоном. Но по прошествии 3 часов с момента задержания меня отпустил не представившийся сотрудник полиции, предложив выйти и искать адвокатов, защитников и звонить куда угодно, но только не мешать ему разговорами. Гражданка в штатской одежде предупредила меня, что по ФЗ «О полиции» я не могу пользоваться телефоном в здании участка полиции. (Есть свидетели этих разговоров, которые были доставлены в участок примерно в 16 часов.)

Я проследовал в здание ТЦ «Мега» и находился там примерно до 19:30. Все это время я сообщал родным, что со мной все в порядке, т. к. СМИ заявили о моем задержании, искал адвокатов и защитников.

К 19:30 на парковку ТЦ «МЕГА» ко мне прибыл защитник Виталий Серуканов, который стал свидетелем попытки эвакуации моего автомобиля Hyundai Porter У009ВТ777 сотрудниками полиции. Он попытался сфотографировать данное событие и был задержан вооруженными автоматами сотрудниками ОМОН и доставлен в отдел полиции, куда я направился и сам забрать свой паспорт, в надежде на то, что у меня теперь есть общественный защитник.

В полицейском участке мне не позволили общаться с Виталием Серукановым по поводу событий прошедшего дня, и я был помещен в изолятор (вероятно, речь о камере для административно задержанных — ОВД-Инфо), где находились уже знакомые мне люди, которые помогали фиксировать на видео мое утреннее задержание. Никаких протоколов я не подписывал и не читал. При изъятии вещей присутствовали неизвестные понятые, которые со слов Романа Михайловича (полицейского), являются «хорошо ему знакомыми, постоянными „палочками-выручалочками“ из местного спортивного клуба». Сохранность вещей не была должным образом обеспечена, т. к. ящики с вещами не запирались. Условия пребывания в камере были невыносимые, люди спали на полу, в туалет выпускали редко, я спал на деревянном настиле.

Утром я потребовал меня выпустить или предъявить обвинения, я беспокоился за состояние здоровья своей мамы, инвалида первой группы. Сотовый телефон мне не позволили взять. Я был свидетелем ужасного морального и физического состояния своих новых знакомых, которые сидели со мной в клетке. В 11 часов, по прошествии 24 часов с момента задержания, я потребовал принять ходатайство о предоставлении прокурора, но мои требования проигнорировали сотрудники дежурной части полицейского участка. Я сознательно решил нанести себе порезы рук стеклом, в знак протеста и привлечения внимания общественности к происходящему беспределу. Порезал руки, измазал лицо кровью и проглотил стекло. Потребовал вызвать скорую помощь. Ко мне вызвали психиатра, которому я все объяснил и отказался от его услуг. На просьбу вызвать «скорую помощь» для моей госпитализации, сотрудники полиции ответили отказом и доставили меня в суд 12.11.2016 примерно в 16 часов.

В суде меня ожидали добровольные правозащитники. В суд был предоставлен протокол полиции по ст. 19.3 КоАП. В этом протоколе указывались события, которые не совпадают с моими событиями 11.11.2016 ни по времени, ни по фактам, ни по событиям, ни по лицам, задержавшим меня, ни по лицам, которые подписали протокол. У меня имеется фотография протокола, по ст. 20.2 КоАП, с номером АБ№ 1725443 от 11.11.2016 по административному правонарушению, выписанный мне, но который так и не был представлен мне и в суд.

В суде судьей Морозовой Е.Е. были отклонены все мои доводы, многочисленные ходатайства о моей невиновности, об отсутствии изложенных событий в протоколе, о переносе слушания и т. п. И только мою просьбу о вызове скорой медицинской помощи суд выполнил.

Меня под конвоем госпитализировали в Химкинскую ГКБ, где не оказали никакой помощи, даже по обработке ран на руках, только сделали рентген. Доктор в приемном покое пояснил, что мне требуется диета, спокойствие, многочисленные анализы и наблюдение за продвигающимся стеклом по кишечнику… Меня разместили в специальной палате с решетками, внутри которой пребывал я и два сотрудника полиции. Периодически ко мне приезжал высокопоставленный сотрудник полиции, которого я идентифицирую как Роман Михайлович, и оказывал моральное давление без свидетелей.

13.11.16 в мою палату ворвались четыре сотрудника полиции, набросили на голову мою куртку, которая должна находиться в гардеробе, застегнули наручники на две руки за спиной и без обуви вывели на улицу. Ботинки я одел в патрульной машине в стесненных условиях без помощи рук.

У здания суда, в который меня доставили примерно в 17 часов, я заметил группу людей, среди которых были мои общественные защитники. Я попросил сопровождающих полицейских уведомить защитников о моем доставлении в суд. В ответ полицейские решили проследовать мимо суда и мимо группы людей, закрыв мне рот рукой и нанося удары по животу, в котором находятся стекла… Заехали в неизвестный двор, где ждали инструкций по телефону от Романа Михайловича, который все время следовал за нами на своем автомобиле. Получив инструкции, полицейские доставили меня в суд, где я и предстал перед судьей Морозовой в измученном состоянии в наручниках и без защитников. В ответ на мое устное ходатайство о предоставлении защитников, Морозова ответила, что они не явились на заседание, которое назначено было на 12:00 дня, хотя они в это время находились в здании суда по моему и другим делам еще примерно 10 человек, осужденных по аналогичным с моим протоколам. Я и мои защитники не были уведомлены о доставлении меня в суд к 17:00. Соответственно сотрудники и судья ждали до вечера, когда здание суда станет пустым и можно будет свершить свой акт.

После суда был доставлен теми же полицейскими в больницу, где меня ожидали мои обеспокоенные друзья. Я отсутствовал 1 час 05 минут. Дверь в палату была прикрыта, но не заперта на ключ. Охрана отсутствовала. Мои друзья не пытались войти в палату, свет в палате был выключен. Я не обнаружил в своем кошельке 15000 рублей (три купюры по пять тысяч). Деньги мелкого достоинства остались не тронуты. Остальные вещи были переставлены. При анализе аудиозаписи, сделанной мной на оставленный смартфон, выяснил, что за время моего отсутствия в палате находились неизвестные лица.

Я собрал вещи в пакет и направился к доктору для выяснения причины моей досрочной выписки. Доктор пояснил, что мне требуется лечение, я не выписан. Выписку выдать мне отказался. Я написал заявление об отказе от лечения, т. к. посчитал, что пребывание пациентов в этой больнице опасно для жизни, фактически медпомощи мне не оказывали и не собирались оказывать, безопасность пациентов не обеспечена, мыло, полотенце, горячая вода не предоставляются, медперсонал относился ко мне с опаской.

Считаю, что были нарушены многие права, граждан находящихся рядом со мной, мои права, в период событий в г. Химки с 11.11.2016 и по 13.11.2016, и законы РФ.

Из открытых источников в сети интернет главный редактор СМИ «Российский ФМ Проект» узнал о ситуации по захваченному земельному участку отделом полиции и задержанию Яна Кателевского в Раменском. После этого мне было поручено связаться с Кателевским и выяснить всю ситуацию. Я с ним связался, и он пригласил меня в качестве журналиста СМИ для освещения событий в Раменском.

Кателевский Ян Николаевич — общественный эколог, активист, общественный деятель. Он борется с коррупцией и нарушениями закона среди чиновников и должностных лиц в своем родном городе Раменское Московской области. В апреле 2016 года Ян обнаружил незаконно захваченную территорию рядом с 1-м отделом полиции города (по адресу г. Раменское, Доненское ш., д.5а). Данная территория не выделена и не межевана в соответствии с публичной кадастровой картой (Росреестр РФ).

В день, когда он обратился с заявлением в этот отдел для проведения расследования по факту захвата земельного участка, его схватили и насильно затащили в отдел для составления любимой среди полиции КоАП РФ ч.1, ст.19.3 (неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции, — ОВД-Инфо). Полицейские ссылались на запрет видеосъемки в общественном месте, так как земля, где мы находились, — в общем пользовании!!! Более того, у товарища Кателевского удалили все записи с карты памяти и механически испортили ее.

На следующий день, 28 мая 2016 года, по редакционному заданию «Российский ФМ Проект», я приехал в Раменский городской суд, в котором должны были рассматривать адмнистративное дело по Кателевскому. Увидев большое количество людей, которые пришли поддержать активиста, судья перенесла заседание на другой день, без объяснения причин, я такое вижу в первый раз!

Далее мы с Яном приехали туда, где он был задержан, я начал записывать с ним интервью. Хочу заметить, пресс-карта была на мне надета и ярко видна, лично я видеосъемку не вел, в руках у меня был телефон на селфи-палке, и я редактору по скайпу рассказывал, что на месте событий происходит!!!

Тем не менее, полицейские вышли и задержали всех, включая меня. Я сообщил, что на работе, а они нарушают Закон РФ от 27.12.1991 N 2124–1 «О средствах массовой информации», но полицейские настаивали на задержании, особенно после моего обращения к неизвестному гражданину в гражданской одежде, чтобы он представился, кто он и почему он отдает приказы данным полицейским. Как оказалось, это был и.о. начальника 1-го отдела полиции города Раменское Мучкин Сергей Васильевич. В процессе задержания Кателевский передал мне свою видеокамеру для сохранения.

Далее меня привели в отдел и на первом этаже провели досмотр без понятых, под конвоем доставили в кабинет и без всяких процессуальных действий начали допрос. Я, конечно, был против. Пока я был в кабинете, туда забегал Мучкин и вел себя по-хамски, повышал голос на меня, занимался нравоучениями! Я ему отвечал, что я журналист и нахожусь на работе, требовал немедленно меня отпустить. Затем ко мне пришли неизвестные люди в гражданской одежде и, направив включенную лампу в лицо, стали снимать видео на мобильный телефон! На мой вопрос, кто они такие и что сейчас за процедура, они не отвечали, а задавали мне свои, как мне казалось, глупые вопросы: «Как я узнал о Яне Кателевском?» В утвердительной форме спросили, что правда, мне заплатил деньги Навальный за поездку в Раменское и т. д.! Но, когда мне стало скучно, я сказал, что есть 51 ст. Конституции РФ, и они быстро ушли.

Я написал на имя и.о. Мучкина С.В. ходатайство о переносе рассмотрения моего административного материала по месту жительства и предоставлении мне защитника. Господин Мучкин при мне его рассмотрел и отказал в удовлетворении без объяснений причин (в последующем мое ходатайство исчезло и в материалах дела его нет). С момента доставления в отдел полиции и до начала оформления задержания, то есть до 18 часов этого же дня, мне не давали пить воду, ходить в туалет. На просьбу позвонить мне дали один раз связаться с супругой, но когда в кабинет зашел Мучкин, он приказал своему подчинённому, который оформлял на меня протокол, не давать мне звонить, хотя телефон продолжал находился при мне.

Напомню, по факту я был фактический задержан с самого начала нахождения в отделе полиции, а оформили задержание только в 18 часов. Это было сделано с одной целью: полиция и суд не знали, что с нами делать, так как по закону мы не нарушили ничего, и самое главное, чтобы оставить нас на ночь в отделе!

Меня содержали в одиночной камере в плохих условиях почти 36 часов, вид из камеры был прямо на дежурную часть, где постоянно сотрудники шумели, хлопали железной дверью и вообще ощущалась нервная обстановка в самом отделе полиции.

С момента нахождения в камере, начну с хорошего, по первому требованию полицейские выводили меня в туалет для нужды. Также выводили в туалет попить из-под крана обычной воды, стакан для питья не давали. В камере на скамейке для отдыха был грязный матрац и подушка, чистое постельное белье не предоставили. Покормили меня только после 30–34 часов пребывания, все это было сделано после моего обращения к мимо проходящему в отделе полицейскому, он явно был из управления МВД по Московской области, так как около него все сотрудники суетились и нервничали. Сразу же мне в камеру принес дежурный полиции целый поднос с едой и предложил покушать, все его действия снимались другим сотрудником на видеокамеру. У меня сложилось впечатление, что это происходит для отчета. Позже лояльные полицейские сказали мне, что еду они мне покупали за свои деньги в ближайшем кафе (сухой паек мне не выдавался). Постельное белье так и не предоставили!

Еще были замечены мною моменты, в моей камере была скрытно установлена видеокамера, она находились в верхней части стены, меня о ней с самого начала полиция не предупредила, а я ее обнаружил с самого начала пребывания в камере. На следующий вечер, когда меня решили покормить, полицейский из управления МВД по Московской области приказал дежурному вывести на экран монитора изображение с моей камеры и дал указание постоянно наблюдать, я, естественно, понял, что был прав о нахождении скрытой видеокамеры!

И.о. 1-го отдела полиции Мучкин С.В. за все время моего нахождения в камере подходил раза два-три, и упираясь руками в решетку, смотрел на меня по несколько минут. Создавалось впечатление, что он насмотрелся сериал «Пятницкий» с одним из главных персонажей начальником оперов — Карповым!

На следующий день меня в сопровождении пяти сотрудников полиции доставили в Раменский городской суд, в котором уже заранее для массовки сидели действующие сотрудники полиции и работники суда, они все, как актеры театра и кино, исполняли роли посетителей заседания суда. Сделано это было с одной целью, чтобы в судилище не попали мои родственники, близкие друзья и неравнодушные жители Московской области, города Раменское, пришедшие нас поддержать. Более того, один полицейский бесцеремонно закрыл на замок дверь в зал суда и лично держал дверную ручку. Я спросил у судьи Кудряшовой Н.Н.: «Ваша честь, а вы понимаете, что в этом зале происходит беспредел со стороны полиции и правосудия?» Она дала мне понять, что все понимает и сказала: единственное, что она может, — это предоставить мне возможность задавать вопросы «свидетелям», которые, естественно, были все «подставные».

С самого начала заседания я потребовал в суде мне защитника, он не мог попасть в зал суда, так как входная дверь в зал заседания была закрыта. Он громко стучал в дверь и требовал открыть ее, но безуспешно. Также я слышал поддерживающих меня граждан, которые кричали «Евгений держись, мы здесь, мы с тобой»! Это было очень приятно слышать, так как в этом беззаконии поддержка очень необходима. Судья заметно нервничала! После вынесения решения суда, меня, как особо опасного преступника, заковав в наручники и в сопровождении пяти-семи сотрудников полиции, выводили из здания суда, через черную лестницу. Затем поместили в полицейскую машину, и перекрыв движение автодороги с помощью сотрудников ГИБДД, на большой скорости в сопровождении патрульного автомобиля ДПС повезли в специализированный приемник МО, города Люберцы, для отбытия незаконного ареста.

Мы уведомили УФСИН о нашем визите, как того требует закон. Утром в день посещения исправительного учреждения от председателя ОНК Александра Егорова поступил телефонный звонок. Егоров сообщил, что в ИК-3 нас не пропустят, потому что у них «усиление» и «приехала коллегия или комиссия с проверкой». Как все эти мероприятия могут повлиять на недопуск членов ОНК, непонятно. Закон предусматривает ряд обстоятельств, по которым члены ОНК могут быть не допущены, но то, о чем предупреждал председатель ОНК, в этот перечень не входит.

Несмотря на всякие «предупреждения» решено было ехать в Новотроицкую колонию. Вячеслав Дюндин выехал из Орска, я из Оренбурга.

Выяснилось, что никаких «коллегий» или «комиссий» у них нет, не было и не планировалось.

Однако нам сообщили, что нас не пропустят. Версии у каждого суслика, который в поле агроном, были разные: «начальство не пришло с обеда», «проводятся вводные» (сотрудники колонии пояснили, что это режимные мероприятия, когда отрабатывают какие-либо учения; на вопрос, какие учения, был ответ «перед нами начальство не отчитывается!»; по словам Мударисовой, никакие учения не могут являться основаниями для отказа членам ОНК в допуске к заключенным — ОВД-Инфо) и прочий бред. Мы прекрасно понимали, что руководство на месте, никаких мероприятий у них нет и нас просто обманывают.

Мне все это надоело, и я решила подняться к руководству на второй этаж. Тут выбежал дежурный из своей каморки и, расставив руки в разные стороны, заорал: «Не пропущу!» Так он некоторое время пребывал возле турникета, чтобы никто не смог проверить, на месте руководство или нет. Кто-то дежурному сделал замечание, что тот находится вне своего места службы, на что он ответил: «А что, не видно, я тут с людьми борюсь!»

В конце концов «борец с людьми» занял свой пост, и к нам спустилась секретарь, которая также не внесла никакой ясности. Шел второй час ожиданий. Мы прекрасно понимали, что нас не пропускают неспроста. После наших телефонных звонков представителям УФСИН и областной прокуратуры руководство ИК-3 сразу вернулось на свои рабочие места и прекратило проведение всех «вводных».

Нас «любезно» пригласили «на зону». В планах было встретиться с пятью осужденными. С тремя мы переговорили, остальных двух приводить отказались, потому что у них «просчет» (проверка, все ли осужденные на месте — ОВД-Инфо). Мы решили, что просчет не вечен, и сообщили, что будем ждать. Ждали дольше часа. Во время ожидания мы решили осмотреть помещение, в котором проводили беседы с осужденными, на наличие микрофонов и пр. аппаратуры. В одном из выдвижных ящиков обнаружили предмет, напоминающий заточку.

Через час ожиданий и длительных споров с администрацией нам все-таки дали возможность переговорить с другими осужденными.

Выйдя из ИК-3, мы направились к моему автомобилю. Я села за руль и сразу почувствовала, что машина отказывается ехать. Проехав кое-как метров 100 я поняла, что у меня проколото колесо.

Убедившись в этом визуально, вызвала специалистов местной шиномонтажки. Несмотря на то, что услуги по выезду они не оказывают, услышав мою историю о проколотом колесе и необходимости ехать домой в Оренбург 300 верст, согласились приехать и помочь. За выезд и смену проколотого колеса на запаску ребята отказались брать деньги.
Я очень благодарна им за оказанную помощь и за такое человеческое отношение к чужой проблеме. Приехать на помощь к чужому человеку в нерабочее время и отказаться от денег за проделанную работу — это дорогого стоит! Еще не могу не сказать о том, что когда мы искали выход из этой ситуации и, еще не было договоренности с шиномонтажкой, Вячеслав Дюндин позвонил Руслану Исмагилову (директор управляющей компании «Новый город», активист партии «Яблоко» в Орске — ОВД-Инфо), чтобы узнать номер телефона какого-нибудь шиномонтажа. Руслан, не раздумывая, сразу предложил приехать на помощь, и это в день его рождения! Руслан! спасибо вам за вашу отзывчивость и ваше небезразличие!

Так вот продолжу свою историю: когда ребята из шиномонтажки продиагностировали колесо, удивились: «И кому могла насолить такая милая девушка?!" Выяснилось, что колесо проколото острым предметом (что-то типа шила) с наружней стороны (сбоку) колеса. Я сразу поняла, чьих рук это дело, и вспомнила о целом учреждении «борцов с людьми»…

Оригинал

Комментарий Вячеслава Дюндина, члена ОНК, посещавшего колонию вместе с Альбиной Мударисовой:

Прокол был округлой формы, размером сечения совпадающий с заточкой, обнаруженной нами в комнате для встреч с осужденными (на фото). Комната эта расположена прямо напротив дежурной части. Полагаю что между заточкой и проколом есть связь, если не прямая, то косвенная. Нет сомнений, что это сделали сотрудники колонии.

P. S. Альбина Мударисова пояснила ОВД-Инфо, что не стала писать заявление о проколотой шине сразу, поскольку, когда шиномонтажники закончили работу, было уже девять часов вечера, а впереди ее ждала дорога до дома в 300 километров. «А вообще мой автомобиль стоял на парковке ИК-3. Знаю, что там есть видеонаблюдение. В ИК-3 с просьбой предоставить видео я не обращалась, поскольку уверена, что инициатором этой пакости была администрация ИК. И если бы я просила видео, они бы точно его удалили. Хотя уверена, что они сразу это сделали, и без моих „подсказок“», — сказала правозащитница.

Почему мы решили ехать? Вы знаете про сообщение о пытках, которое Ильдару удалось передать через адвоката. О том, что жена Ильдара, Анастасия Зотова, добивалась свидания, а ей не давали. Добивалась связи по телефону — не получалось. Ей стало очень страшно. И тут это сообщение. Страшно стало всем.

В Питере собрали сход. А мы с друзьями решили поехать к самой колонии с пикетами.

Нарисовали плакаты и поехали. 12 человек нас было. Подъехали к колонии. Там проходит обычная дорога общего пользования. Все ходят и ездят. Но на подъезде есть объява.

Не знаю, говорит ли это о том, что эта дорога — часть режимного объекта. Еще выясним.

Развернули плакаты, встав друг от друга на достаточном расстоянии (у нас в Питере требуется 50 метров, в Карелии нет такого, как выяснилось). Ну, и напоминаю, что по ФЗ-54 одиночный пикет не требует согласования.

Я думала, что мы вот так постоим, на нас никто внимания не обратит, и мы разойдемся. Но получилось не так.

К нам вышли сотрудники колонии. Целая толпа. Во главе с заместителем начальника колонии Александром Александровичем. Фамилию забыла. Он представился и показал удостоверение. Сказал, что наша акция незаконна и попросил убрать плакаты и перестать фотографировать. Мы тут же убрали плакаты и перестали фотографировать. Дальше я выбрала стратегию и действовала согласно этой стратегии. Считаю ее правильной до сих пор. Большинство из нас со мной согласно, но не все. Некоторые думают, что нужно было сразу уехать.

Я сказала:

— Я думаю, что мы действуем по закону. В любом случае, рассудить нас должна полиция. Вызовите, пожалуйста, полицию.

Замначальника колонии мне:

— Мы вызвали.

Я:

— Хорошо, ждём.

Приехали полицейские. Говорят:

— Вы нарушаете закон.

Я им:

— Думаю, нет. Одиночные пикеты не требуют согласования.

А они:

— Нет, требуют.

Плюс нам говорили, что мы должны покинуть территорию режимного объекта. Это тоже вызывало у нас сомнения. Мы стояли на дороге общественного пользования. Где ездят машины и ходят люди. Колония — через дорогу.

Я позвонила, во-первых, по телефону доверия УМВД республики Карелия, описала ситуацию, получила ответ, что, да, одиночные пикеты не требуют согласования, оставила свои данные для того, чтобы позже мне прислали официальный ответ. А во-вторых, я позвонила по телефону 112 в полицию. Мой звонок, естественно, пришел в ОП Сегежи. Я сказала:

— Мы напротив ИК-7. Ваши коллеги говорят, что мы не можем не только проводить тут одиночные пикеты, но и просто находиться здесь. Я хочу понять, кто прав, мы или они.

Мне сказали:

— Ждите, сейчас к вам приедет руководство ОП и во всем разберется.

Решили подождать. То есть часть из нас решила подождать, а некоторые предлагали от греха уехать. Я думала так: если и руководство ОП нам скажет, чтоб мы уходили, мы уйдем. Была уверена, что все закончится мирно.

А дальше было так.

Приехала машина. Вышли полицейские. Их руководитель представился заместителем начальника отделения и сказал:

— Вы нарушили закон и проедете с нами.

То есть, напоминаю. Мы там просто уже стояли без плакатов и ждали руководство ОП для разъяснения ситуации. Руководство ОП ситуацию даже не попыталось разъяснить, а просто дало указание запихнуть нас в машины. Запихнули, сколько влезло. 8 человек из 12-ти. В том числе девушку Настю, которая в пикетах не участвовала.

Доставили нас в отделение. Там все было мирно. В течение 3-х часов (так по закону) успели составить протоколы на нас по 20.2.5 (нарушение правил проведения публичного мероприятия) (ч. 5 ст. 20.2 КоАП — ОВД-Инфо) и сказали, что сейчас всех отпустят. И правда, собрали нас вместе и выпустили толпой.

Мы такие радостные выходим, закуриваем, ищем глазами свои машины. И тут начинается самое интересное.

Мы понимаем, что одной из нас не хватает. Все такие: «А где же Настя?»
Ломанулись обратно. А нам:

— Задержали вашу подругу за сопротивление полиции.

В общем, вкратце. Настя была без плаката. Сотрудники поняли, что продержали ее 3 часа просто так. 20.2.5 ей не пришить. И решили вменить ей 19.3 (неподчинение законному требованию сотрудника полиции).

То есть Настю задержали повторно, продержав 3 часа просто так. Это ад и беззаконие.

Дальше были попытки переговоров, поиск адвоката, я постоянно звонила на телефон доверия УМВД Карелии:

— Добрый вечер, я из Сегежи с вами!

Сотрудник телефона доверия:

— Да понял уже. Екатерина Евгеньевна, вы?

Друзья одновременно звонили на телефон доверия МВД РФ и пытались вытащить на переговоры начальника ОП.

По телефону наши действия координировал Динар, который с самого начала был в курсе всего (я была верна своему правилу: в любой непонятной ситуации звони Динару Идрисову).

Вытащить Настю не удалось. По данным от адвоката — задержать ее на ночь — указание из Петрозаводска (столица Карелии). (Правозащитник Динар Идрисов писал в Facebook, что протокол на Анастасию Андрееву был составлен «по указанию министра внутренних дел по Республики Карелия Сергеева Дмитрия Николаевича, генерал-майора полиции». Поскольку среди наказаний по ст. 19.3 КоАП возможен арест, человека, на которого составлен протокол по этой статье, могут задержать до суда на срок до двух суток. — ОВД-Инфо)

Мы отправились искать ночлег.

На следующий день был суд, который должен был по всему оправдать Настю за отсутствием состава, но признал виновной и присудил штраф. Нас в суд не пустили. Мол, нет приставов для охраны.

По словам Насти, полицейские там давали лживые показания, мол, Настя их толкала, мешала задержаниям других.

Встретив Настю из суда, мы уехали в Питер. Остальных ждет суд по 20.2.5.

Прочитал тут перепост одного человека о пытках, там написано, что пытки, которыми мучили Ильдара Дадина, не являются чем-то экстраординарным — это норма для российско-совковой «исправительной» системы, которая даже не скрывает своей гулаговской родословной. Это не совсем правда, мазать весь ФСИН говном не стоит, у меня есть небольшой опыт. Если сравнить питерские СИЗО и зоны с карельскими, разница большая.

Как бы смешно это ни звучало, питерский ФСБ-шный изолятор (СИЗО-3 Петербурга — ОВД-Инфо), на мой взгляд, это вообще практически эталон законности и соблюдения прав заключенных, именно строго все по закону, там нет коммерческих поблажек с запретами, как на Лебедевке (СИЗО-4 Петербурга — ОВД-Инфо), телефонов и другого у вас не будет, но абсолютно ремонт во всех камерах и у всех, телевизор, холодильник по заявлению — без всякой коммерции, никаких пресс-камер.

Максимум, если вы в отказе по делу и следователь попросит воздействовать, вы будете в той же камере, только без телевизора и холодильника, все воздействия ведутся чисто психологически и без угроз каких-либо особо, физически не трогают никого на самом изоляторе во всяком случае, пока ты под ответственностью СИЗО-3.

Особенность Карелии заключается в том, что вас пытают даже не для информации или извлечения из вас коммерческой прибыли, а ради того, чтобы просто вас поломать.

Дадин не врет, он даже преуменьшил, мне кажется, всю жесть не рассказал. Ильдара я зауважал! Разница между мной и Ильдаром большая, я молчал, чтобы черенок от лопаты в жопу не вставили и головой в парашу не макали, а он на принцип пошел, несмотря ни на что и огласку сделал всего этого беспредела.

Питерскому одному парнишке, тоже на карантине («карантин» — место, в котором держат вновь прибывших в колонию заключенных — ОВД-Инфо) со мной был, пиписьками перед лицом покрутили. Он просто заартачился, когда нас бить стали. Пытать людей — установка администрации карельских зон. По крайней мере, так нам говорил один из «активистов». Сейчас этот «активист» забил насмерть парнишку, и его на новый срок раскрутили.

На любой карельской зоне пятки отобьют палками, пинать каждый день будут на карантине по чуть-чуть. Это общая программа. Но могут быть и «бонусы», как в случае с Дадиным.

Я в Карелию 10 месяцев привез, потому и молчал: срок небольшой, лишь бы выйти поскорее. Тише воды, ниже травы овощем продержаться, не возмущаясь беспределу. Все равно, конечно, не совсем спокойно просидел — политические там на спецучете, но, тем не менее, пропетлял как-то.

Как снимаются постановочные видео в карельских колониях, я знаю не понаслышке, ибо отказаться там невозможно, это чревато последствиями. Меня также снимали на видео, когда запретные вещи в сумку подкидывали, и я соглашался. Также хотели снять видео, на котором я должен был отказаться от своих взглядов, но потом почему-то отказались от этой идеи.

Запретные вещи подкидывали, чтобы нарушение было, и я по УДО не мог уйти, это для политических и некоторых других там так. Про подставу меня заранее предупредили, что подставлять будут и чтобы я, естественно, молчал.

Перед освобождением был серьезный разговор с администрацией, чтобы я ничего не писал в интернете про них, ибо, возможно, я сижу не в последний раз. Тогда ФСИН затянет меня опять в Карелию на те же зоны, и там мне уже объяснять будут по-другому за мою писанину, что пытки Дадина еще раем покажутся.

Единственная странность в ситуации с Дадиным — что его сами менты пытали, а не зеки. Обычно зекам команду «фас» дают, а если потом трупачок, он на зеков списывается, красные зеки на раскрутку, а администрация колонии в шоколаде. Возможно, так получилось, потому что Дадин был в ШИЗО. В ШИЗО зеков стараются не допускать.

P. S. Кстати, если в изоляторе ФСБ не пытают, то спецназ ФСБ при задержании пытал меня по полной прямо в моей квартире — электрошокерами и душили, у меня все тело было в ожогах от шокера, гематомах и руки в загноениях от наручников. Соседи даже сбежались за меня заступаться из-за моих криков. Думали, убивают меня.

Естественно, при поступлении в СИЗО побои сняли и передали дело в военную прокуратуру, она фсбшниками занимается, а военная прокуратура перепоручила провести опрос по моим телесным моему же следователю. Поскольку я был в сознанке за свой пост «ВКонтакте» и взял особый порядок, телесные мы со следователем замяли, придумал следователь, откуда они появились. Прикол в том, что пытали меня тоже не ради информации, а как просто врага России. Все понимали, что я кроме своих постов «ВКонтакте» ничего и не знаю.

Мы с Григорием Симаковым заступили на дежурство на Мемориале Бориса Немцова в 00:00 29 октября 2016 (на Большом Москворецком мосту). Ночью пошел снег, и мы периодически очищали портреты Немцова от снега. В 5 утра к нам подъехала машина полиции из ОВД «Китай-город». Полицейские заявили нам, что на нас поступил звонок в полицию о том, что на мосту находятся «подозрительные люди» с большим количеством вещей, и нас надо проверить. Для этого нас надо отвезти в полицию. «Никогда у нас (на мосту) такого еще не было. И вот опять!» На наши возражения нас силком заставили поехать в ОВД. (Ранее сообщалось, что задержаны были мужчина и женщина. — ОВД-Инфо) Однако нам удалось забрать с собой все портреты и часть вещей. Большего нам забрать с собой не дали. По прибытии в помещение ОВД «Китай-город» дежурный по ОВД (капитан) подтвердил о наличии звонка обличающего нас, как «подозрительных людей». С нас взяли объяснения. Но перед этим мы все же добились, чтобы нам показали документ (для служебного пользования) о звонке (но издалека — скопировать не дали).

Мы обычно добиваемся, чтобы был составлен протокол о доставлении нас в ОВД. И на основании этого протокола мы пишем заявление о незаконных действиях полиции. Полиция не соглашается составлять протокол о доставлении. Приходится уламывать. А это сложно. У них даже нет соответствующего бланка. Приходится использовать (вернее — заставлять использовать) Протокол о доставлении лица, совершившего административное правонарушение. Может быть, и есть такой бланк, но в прошлый раз нам его не нашли. И дежурный сказал, что такого бланка нет.

В этот раз, по независящим от нас обстоятельствам, нам пришлось побыстрее покинуть ОВД. Когда мы вместе с Катей Кондрашовой (которая нас встретила около ОВД) вернулись на мост, то обнаружили, что мост пуст. Все цветы и часть наших вещей необходимых для ухода за цветами, которые нам не дали увезти с собой, были зачищены Гормостом. Эта зачистка, которую произвел Гормост, возможна только при договоренности с полицией. Дежурных нет — твори, что захочешь! По возвращению на мост мы поставили несколько портретов Немцова, которые нам удалось сохранить от грабежа, и продолжили дежурство. Мы не стали выставлять все портреты, которые нам удалось сохранить, потому что были случаи, когда Гормост возвращался и зачищал оставшиеся портреты.

Наша сменщица Катя Кондрашова приехала на мост, когда мы еще были в ОВД. Она обнаружила мост пустым и поспешила к нам в ОВД. Она помогла нам донести вещи обратно на мост. И примерно в 7:00 мы вместе продолжили дежурство на мосту. Позднее Гриша ушел, он хотел пораньше попасть на «Возвращение имен» у Соловецкого камня. А мы с Катей продолжили дежурство. Примерно в 10 утра к нам подъехал Игорь Гордеев и забрал некоторые наши вещи на выходные. (У нас раздельное хозяйство с «Солидарностью».). В 11 часов нас сменили ребята из «Солидарности». Они были уже предупреждены об утренней зачистке. И довольно скоро подвезли цветы, и Мемориал зажил вновь. Это уже вторая зачистка за эту неделю! Первая была в ночь со среды на четверг 27.10.2016. В ту ночь дежурили Катя Кондрашова и Илья Повышев. Конечно, очень жаль большого количества цветов, которые приносят сочувствующие граждане. Это просто позорище — такое отношение властей к чувствам граждан!

Оригинал

«Мы не первый год пытаемся согласовать наши публичные мероприятия — и в Москве, и в ряде других городов. Московские прайды мы проводим с 2006 года — уже десять лет прошло. В 2010 году мы выиграли в Европейском суде — по вопросу незаконности запретов московских гей-парадов. Данное решение было выполнено с финансовой точки зрения, но с правовой оно до сих пор российскими властями не исполняется.

В начале декабря будет заседание комитета министров Совета Европы, на котором в очередной раз Россия должна представить план действий, как государство собирается исполнять данное постановление.

Кампания, которая идет сейчас, — это попытка добиться хотя бы в одном регионе, чтобы чиновники согласились соблюсти наше право на свободу собраний, гарантированное 31-й статьей Конституции, плюс данным постановлением Европейского суда, плюс постановлением Конституционного суда, проверявшего закон о запрете гей-пропаганды, на который ссылаются все региональные власти как на основание для запрета мероприятий. В постановлении четко написано, что данный закон не является препятствием проведения мероприятий, в том числе посвященных статусу секс-меньшинств, публичных дискуссий на эту тему.

Тем не менее, из постановления Конституционного суда берутся только параграфы, выгодные исполнительной власти для несогласования наших мероприятий. Они утверждают, что мы якобы хотим митинговать исключительно на центральных улицах городов, мимо библиотек и детских учреждений. Это не соответствует действительности: в каждом уведомлении мы пишем, что по мотивированному предложению органов власти готовы перенести место проведения.

Хорошо: если вы считаете, что по этому маршруту мы не можем провести мероприятие — например, рядом школа — предложите другой, и мы на него согласимся. Такие прецеденты есть. В Иваново наши три заявленные мероприятия нам предложили перенести в другие места — мы согласились. После этого они отозвали согласие.

Так же произошло в Йошкар-Оле, где нас отправили в какую-то деревню. Мы согласились, и после этого появилось новое письмо, о том, что мы мероприятие проводить не можем.

В большинстве регионов сразу появляются отказные письма со ссылкой на закон о гей-пропаганде. По сути дела, власти сами довели ситуацию до полного абсурда.

Мы подали заявки в 38 регионах, всюду получили отказы, по четырем еще ждем ответы. Все это мы доведем до сведения Комитета министров Совета Европы, который, как я сказал, будет заседать в декабре. В ряде регионов мы уже проиграли суды первой инстанции по этим вопросам. При необходимости мы доведем эти дела до Европейского суда. Во всех регионах мы все обжаловали.

На каком-то этапе перелом произойдет, эта ситуация не может продолжаться вечно. Мы рассчитываем, что где-то что-то нам согласуют, и это создаст прецедент. Он покажет, что наша цель — проведение правозащитных мероприятий, никакой нравственности и морали никто не собирается нарушать. Никто не собирается выносить свои сексуальные утехи на публичное обсуждение. У ЛГБТ-граждан России достаточно проблем, о которых мы и хотим говорить.

Эти заявки подавали активисты из трех разных регионов, от имени Московского гей-прайда, проекта GayRussia. Не имеет никакого значения проживание в регионе, где подается заявка. Это бредовый аргумент — „Москвич Алексеев подал заявку на гей-парад в Пскове“. Ну и что? Я прежде всего гражданин России, а не москвич.

Я считаю важным, что наши заявки всколыхнули региональное медийное болото, которому особо-то и освещать нечего. Сейчас эта тема активно муссируется в каждом регионе, где мы подали заявки. Если раньше в регионах считали — в Москве хотят провести гей-парад, а к ним это не относится, сейчас это обсуждается как реальность, которая может произойти в любом городе, самом далеком от Москвы. Что приятно, были и положительные отзывы от региональных общественников, началось много дискуссий.

Конечно, был и бурный поток ненависти и бредятины, но мы к этому уже привыкли. Собаки лают, караван идет. Угрозы я получаю уже много лет, было достаточно случаев нападений для меня, потому у меня есть определенные методы безопасности. Это для меня не новость».

22 сентября 2016 года около представительства Конституционного суда РФ состоялась серия одиночных пикетов в поддержку жалобы Ильдара Дадина в Конституционный суд на статью 212.1 УК РФ. Акция завершилась задержаниями, едва успев начаться. Представителей полиции было много, была общая мысль, что нас там ждали… Постоять с плакатом успели только Маша Рябикова и я. Вначале стояла Маша. У нее переписали данные паспорта, после чего она стояла еще минут 10. Потом она свернула плакат и отошла с ним в сторону. После этого я развернула свой плакат, простояла с ним не более 2-х минут, и ко мне подошел полицейский. Он сказал, что за участие в проведении несанкционированного пикета в количестве двух человек я должна быть задержана и предложил проследовать за ним. Я попыталась возразить в том смысле, что я стояла одна, т. е. пикет у меня был одиночный, не требующий согласования. Но он был настроен решительно. Подошел второй полицейский, и мы пошли к автозаку. Я оглянулась и увидела, что и Машу Рябикову почему-то тоже задержали. Отвезли нас в ОВД «Китай-город». Отпустили сравнительно быстро, часа через два, со ст. 20.2 ч.5 КоАП РФ в протоколах.

Теперь некоторые подробности. Почему я решила принять участие в акции, имеющей целью поддержать Ильдара Дадина? Потому что я знала Ильдара как справедливого и честного человека, как бесстрашного и последовательного оппозиционера. До осени 2015 года я очень редко приходила на одиночные пикеты, проходившие на Манежной площади, но он мне как-то сказал: " Мне неважно, кто вы, но если вы пришли на площадь, значит, вы человек!» Правда, я ежемесячно по 6-м числам принимала участие в согласованных массовых пикетах в защиту «узников Болотной». Запомнилось, как зимой, в мороз, у м. «Третьяковская» мы, пикетчики, все вместе пели известную песню группы «Аркадий Коц»: «Давай разрушим эту тюрьму, здесь этих стен стоять не должно, так пусть они рухнут, рухнут, рухнут, обветшавшие давно…" Ильдар стоял в центре и был запевалой — он лучше других знал слова этой замечательной песни.

Полицейских Ильдар призывал соблюдать закон «О полиции» — за это они его избивали. На предпоследнем суде в начале декабря 2015 года Ильдар рассказывал, как ему в ОВД сзади привязывали руки к ногам, и так подвешивали, выворачивая плечевые суставы. На суде он требовал соблюдения статей Конституции РФ, но ему лишь выносили обвинительные приговоры. А его антивоенные призывы к людям в последней речи на суде: «Мы, народ, мы кричать об этом должны: прекратите убивать!» И такому мирному, при этом требующему справедливой законности человеку присудить уголовное наказание (по ст. 212.1 УК) в виде трех лет колонии?! (Решением апелляционной инстанции срок был снижен до двух с половиной лет. — ОВД-Инфо)

Содержание наших плакатов было соответствующим. У Маши Рябиковой «Путин есть, суда не надо», у меня — «Отменить антиконституционную статью 212.1 УК РФ! Отменить уголовное преследование за протесты с плакатом в руках! Освободить пикетчика Ильдара Дадина, бесстрашного защитника Конституции РФ, осужденного на 2,5 года колонии по ст. 212.1 УК!»

Но в ОВД «Китай-город» в протоколе мне записали содержание другого плаката, старого, который также лежал в моем пакете: «Статья 212.1 УК — тяжелый удар по Конституции. Преступником теперь может стать каждый, кто открыто выражает свое мнение».

Когда дежурный предъявил мне протокол, я сказала, что текст плаката не тот, а он: «Какая разница?!" Теперь я жалею, что не стала настаивать, чтобы переписали протокол. В протоколе я написала, что не согласна с тем, что пикет был массовый, в количестве 2-х человек. Написала, что пикет был одиночный, стояли мы по очереди.

Еще одно нарушение было со стороны дежурного. При описи вещей он попросил меня снять очки и положить их в пакет с другими вещами — телефоном, ключами и т. д., объяснив это тем, что не имеет права держать меня в очках в «обезьяннике». Я, правда, сказала, что я без очков могу не понять, меня он вызывает или нет, поскольку близорукость у меня в общем-то высокая. Ну, он сказал, что зато он нас быстрее отпустит. Обещание сдержал. С Машей тоже не обошлось без нарушения с его стороны. Дежурный отобрал у нее сумку с деньгами без описи содержимого, заставив ее нервничать. Потом, конечно, он нашел понятых, опись произвел, но Машу успел помучить.

Наконец, нас отпустили, а 5 октября мы должны были явиться в суд, как я поняла, для получения повестки на судебное заседание. Но могло быть проведено и само судебное заседание. Я пришла в Тверской суд 5-го, к 11-ти часам, как требовалось. В списке назначенных на 5 октября судебных заседаний моей фамилии, как и ожидалось, не было. Моя защитница (из фонда «Общественный вердикт») прийти не смогла, но пришел мой свидетель, Павел Колесников. Вышла секретарь, он ей сообщил, что он мой свидетель. Я спросила, дадут ли мне повестку. Мне ответили: «Ждите!» Через несколько минут меня вызвали, и я вдруг увидела, что напротив меня сидит женщина в судейской форме.

Суд у меня был впервые. Мне сказали, что суд уже идет. Я ответила, что моя защитница не пришла. Но на это никто не обратил внимания. Судья потребовала подойти к ней и предъявить ей паспорт. Я предъявила. Потом я все ждала, что позовут свидетеля, ведь Павел Колесников же сказал секретарю, что он мой свидетель. Но никто его так и не позвал. Судья (Орехова) прочитала мне протокол обвинения, где было написано о массовом несогласованном мероприятии в количестве 2-х человек и попросила сказать, с чем я не согласна. Я ответила что пикет был одиночным, что мы стояли с плакатами по очереди, по одному. Я сказала, что передо мной стояла женщина с плакатом, потом она свернула плакат и ушла. Потом встала я со своим плакатом. В результате в постановлении суда было написано, что не передо мной, а впереди меня стояла женщина, потом ушла.

Судья все время спешила, мне не хотелось ее еще больше раздражать, и я не сказала, что текст плаката был совсем другой. Тем более, что мне показалось, что и действительно, в данном случае, это вряд ли имеет какое-либо существенное значение. Я, конечно, ошибалась. Теперь я понимаю, что это имеет значение при обжаловании решения.

Таким образом, мне было вынесено судебное решение: штраф в размере 10 тысяч рублей. Впереди апелляционный суд.

Короче, нам привезли картошку. Точнее, привозили фурами и грузовиками несколько месяцев. Целый огромный цех был завален горами картошки. Зеков нагнали ее перебирать. Естественно, ее нещадно пиздили. Естественно, администрация обещала египетские казни тем, кто попадется. Картошка была везде. Ее варили в пластиковых контейнерах, подключая кипятильники в сеть, от которой работали швейные машинки. Ее жарили на самодельных сковородках и плитках в подсобках, шкерах (местах, где можно спрятаться (из флотского жаргона) — ОВД-Инфо), на складах и везде-везде в промзоне, где мог спрятаться заключенный от мусорского взора. Ее выносили в жилку (жилую зону — ОВД-Инфо), чтобы приготовить в относительном комфорте и безопасности вечером. Жареная картошка в колонии, где жареного практически нет, — это мечта. Кроме того, это был акт борьбы, приближающий тебя к истории сопротивления российской тюрьме.

Так вот. Сначала я делал это осторожно. В группе лиц по предварительному сговору. Потом какое-то время готовили картошку прямо в промке, не вынося в жилку через шмон. Выносить надо было не по окончании работы, когда обыскивают обыкновенно всех, а когда тебя вызвали, например, газеты забрать, или письмо, или в штаб — в неурочный час был шанс проскочить по пустынному плацу мимо дежурки. Ну я и понес. Черный пакет красного картофеля. Долго вымерял время, рассчитывал путь. В итоге прямо в воротах промзоны наткнулся на безопасников, которые шли на промку у кого-то телефоны отбирать. Безопасники — это те, кто как раз и отвечает за всяческие запреты и шмоны. Ну, естественно, я привлек их внимание — с пакетом-то, под завязку набитым картошкой. Подозвали, пакет отобрали, фамилию записали.

Это было недели за полторы до первого заседания (которое потом перенесли). И 19-го числа я все ждал, когда же администрация начнет говорить о картошке и о том, как меня этот поступок характеризует — с негативной стороны, конечно. Я думал: вот же блин, пролететь с УДО из-за пакета картошки. То есть откажут и так, наверняка, но скажут-то про картошку. И вот СМИ напишут это в заголовки. Не то что бы мне было за это стыдно. Было забавно и несколько неловко, как вот эта моя жизнь — не героическая, не узническая, не историческая, а вполне себе нормальная (для тюрьмы) — одним длинным прыжком через пакет картошки превозмогла, преодолела и заместила собой образ меня как Страдальца. Но картошки не было. Был глупый надуманный акт нам с Сашей (Марголиным — ОВД-Инфо), который прокурор отменил прямо в суде. Были старые акты, закрытые поощрениями и временем. А картошки не было. И меня отправили домой.

P. S. На фотографии я и 6 ОМОНовцев пытаемся помочь чуваку в зеленой футболке, которому вдруг стало плохо. 6 мая, 2012 год.

Тамара Казанцева, кандидат в депутаты Тюменской областной думы, руководитель тюменского отделения КПРФ, рассказывает об инциденте с полицией (ранее сообщалось, что ее задержали на избирательном участке):

У нас ситуация была такая, что на избирательных участках города Тюмени были поставлены люди от «Коммунистов России» якобы, с их направлениями, которые провоцировали удаление наших наблюдателей. Людей пугали полицией, пугали тем, что могут убить, избить, покалечить. Поэтому на нескольких участках им удалось наших наблюдателей убрать на момент подсчета голосов. На других участках наблюдатели справились с этой ситуацией, не поддались на эти провокации, остались на месте. На одном из участков нашу женщину начал пугать представитель «Коммунистов России», она мне позвонила и сказала, что ее могут сейчас удалить ни за что. Я приняла решение, что надо ехать туда и выяснять, предотвращать все вот эти действия. Естественно, все это было под эгидой власти, а не просто так кто-то пришел. Мы там обнаружили якобы наблюдателя, но он не был наблюдателем, появился где-то за тридцать минут до закрытия участка. У него не было заявления на согласие на назначение членом комиссии с правом совещательного голоса, не было документов, в соответствии с которыми он мог работать на участке по закону Мы попросили его удалить, поскольку он находился на участке незаконно. Но председатель комиссии отказался это делать. Комиссия проголосовала, что его надо оставить. Потом они вызвали полицию.

Я еще была действующий депутат, поэтому меня официально не задерживали. Тем более я еще являлась кандидатом в депутаты областной думы. Но поскольку мы приехали на участок с ребятами — Владислав Селифанов является членом областной избирательной комиссии с решающим голосом, Александр Кабанов — с совещательным, — они тоже имели право на этом участке быть как вышестоящая комиссия. И еще с нами был Максим Слижевский, помощник депутата Государственной Думы Павла Дорохина. Но их решили задержать, поэтому я сказала, что поеду с ними и все будет под моим чутким контролем. Я действительно была в отделе полиции города Тюмени, давала показания, меня опрашивали. Ребят тоже опрашивали, потом нас отпустили домой, пока вроде не вызывают, хотя наши координаты записали и сказали, что вызовут при необходимости.

Но по крайней мере мы решили проблему: нашего наблюдателя больше не трогали, она так и проработала на участке.

Дмитрий Трунин, кандидат в депутаты Государственной Думы по Дмитровскому району Московской области, рассказывает о нападении в территориальной избирательной комиссии в Химках:

При подсчете голосов в УИКах многие протоколы содержали арифметические несуразицы, на что мы указывали. Члены участковых комиссий не выезжали с протоколами без одобрения ТИКа. Когда мы прибыли в ТИК, удалось добиться, чтобы в одном из случаев решением комиссии по моей жалобе был назначен пересчет бюллетеней. Второе замечание, которое я сделал, касалось того, что мешки с бюллетенями не были опечатаны. Их положено опечатывать такой пластмассовой зеленой штучкой, которая предотвращает доступ посторонних лиц к бюллетеням без повреждения печати или самого мешка. Этими печатями должны опечатываться все мешки с бюллетенями, которые везутся в ТИК. В Химках это не делалось. Мы на это обратили внимание, и я написал заявление, чтобы полиция и ТИК организовали охрану этих бесхозных мешков. Вместо этого при нас их стали опечатывать, так чтобы невозможно было сказать, где бюллетени подменивались, а где нет. На мешках даже не было написано, какому УИКу какой из них принадлежит.

На мое замечание и просьбу полиции отреагировать члены ТИК стали на нас нападать с целью не дать нам произвести видеофиксацию этого нарушения. Я передал свой телефон товарищу, кандидату в Московскую областную думу Андрею Малыгину, его загородил, защищал его, а он это все снимал. На нашей съемке видно, как у кандидата в совет депутатов Химок Алексея Дмитриева, нашего выбивают фотоаппарат, заламывая руку. Потом член комиссии выбил фотоаппарат у другого нашего активиста. После этого полиция стала угрожать нам административным и уголовным делом. Член ТИК, которого мы уличили в фальсификациях, расцарапал себе щеку.

Председатель участковой избирательной комиссии и сотрудники полиции завели нас в комнату, нам угрожали даже в нецензурной форме тем, что нам будет очень плохо. Потом мы сказали, что идем в суд подавать заявление, и только под таким предлогом мы смогли выйти из этой территориальной избирательной комиссии и спасти видеозаписи, которые сейчас обнародовали.