Оппозиционер Владимир Иванютенко полтора года провел в СИЗО по обвинению в подготовке покушения на бизнесмена Евгения Пригожина, близкого к Кремлю. В феврале 2020 года оппозиционера осудили на 3,5 года. В начале октября суд отменил приговор, Иванютенко вышел на свободу, но история не закончилась. О перспективах пересмотра дела и условиях содержания с ним поговорил корреспондент радиостанции «Эхо Москвы в Петербурге» Сергей Кагермазов.
Владимир Иванютенко до заключения был постоянным участником оппозиционных акций в Петербурге. В 2017 году неизвестный ударил его ножом. В 2018 году Иванютенко опознал в нападавшем героя расследования «Новой газеты» о предпринимателе Евгении Пригожине. В 2019 году против Иванютенко возбудили уголовное дело о незаконном хранении компонентов взрывчатки (ч. 2 ст. 222.1 УК). По версии следствия, он положил их в камеру хранения продуктового магазина «Пятерочка».
На суде выступил засекреченный свидетель, который якобы обсуждал с подозреваемым покушение на Пригожина. Иванютенко опознал в нем своего, как он думал, соратника по оппозиционному движению Георгия Левина. Оппозиционер утверждает, что стал жертвой полицейской провокации. По его словам именно Левин передал ему пакет с компонентами бомбы, но о содержимом пакета Иванютенко не догадывался.
Некоторые понятые по делу оказались связаны с Пригожиным. 7 февраля 2020 года Невский районный суд назначил Иванютенко 3,5 года колонии-поселения, признав его виновным в незаконном хранении компонентов взрывчатки. Защита обжаловала приговор, и во время апелляции Петербургский городской суд обратил внимание на то, что следователи уничтожили компоненты взрывчатки на полигоне еще до назначения экспертизы по делу. 2 октября суд решил, что таким образом они нарушили установленную законом процедуру, и на основании этого отправил дело на пересмотр. В тот же вечер Иванютенко вышел на свободу из СИЗО «Кресты».
Была ли бомба?
Улики по вашему делу уничтожили на полигоне при испытаниях. Получается, это и были компоненты бомбы?
— Я не уверен, что то, что я передал через камеру хранения, и то, что оказалось у полиции, одно и то же. Провокатора — Георгия Левина — никто не контролировал. Есть множество противоречивых показаний свидетеля, который якобы наблюдал за его доставлением в отдел полиции. [В ходе суда этот свидетель отвечал, что не знает подробностей доставления Левина в отдел полиции], а когда обвинение спросило: «Вы же видели то-то и то», стал подтверждать.
Когда один из моих адвокатов Ксения Михайлова спросила: «Вы же узнали обо всем от своих коллег», ответил: «Так точно». Из протокола судебного заседания это исчезло, но сохранилось на аудиозаписи моих адвокатов. Судья отказал приобщать эту запись к материалам дела.
Левин подарил вам пакет на день рождения, а потом вы захотели его вернуть. Расскажите про это.
— Он сказал, что это подарок на мой день рождения, и попросил вскрыть его через некоторое время. Когда я это сделал, я довольно сильно испугался. Я тогда запаниковал, честно говоря [и решил его вернуть]. Это мог быть и муляж. Я мог стать жертвой розыгрыша с потерей лица. Представьте себе, человек начинает верещать, что ему бомбу подложили, а оказывается, это муляж. Это могло быть чем угодно. Напомню, передачу пакета в отдел полиции никто не контролировал.
Почему вы не избавились от этого пакета сразу?
— Я хотел так сделать. Потом заинтересовался, что это такое все-таки. Была мысль — может быть, передать на какую-то экспертизу содержимое пакета. Я понимал, что Левин — человек подозрительный.
Почему вас не насторожил этот странный способ — вернуть пакет через камеру хранения магазина, который предложил вам Левин?
— Я опасался, что, если передам из рук [в] руки [Левину], пакет будет также легко подменить. Подумал, если [полицейские] станут изымать пакет [из камеры хранения], то сделают это при понятых, хотя сейчас понимаю, что изымали бы при своих понятых.
Обвинение представило как доказательство прослушку ваших переговоров с засекреченным свидетелем, которого вы опознали как Левина. О чем вы там говорили? За что уцепилось следствие?
— Подобные разговоры велись и раньше. Он предлагал мне сначала убить Тимура Булатова. Я был удивлен его настойчивости и объяснил, что убийц среди нас нет. По инициативе моих защитников эту запись изучил психолог-лингвист и сделал заключение, что один из говорящих явно провоцирует другого на совершение каких-то действий. Эта экспертиза есть в деле. Обвинение пыталось извратить мои слова, что я соглашаюсь с тем, чтобы положить этот пакет в камеру хранения. На самом деле это от начала до конца было предложение Левина, классическая полицейская провокация. Где он сейчас, я не знаю. Я ходатайствовал в суде, [хотел] узнать, где Левин платит налоги, на что живет? Мне отказали.
Как вы думаете, почему Евгений Пригожин вообще обратил на вас внимание?
— Меня этот вопрос самого занимает. Может, кому-то показалась оскорбительной маска Путина, которую я носил на некоторых акциях?
По изоляторам
В каких изоляторах вы побывали?
— Первоначально меня привезли в Горелово. Этот изолятор считался тогда чем-то вроде пресс-тюрьмы, где выбивались показания, простите за жаргонное выражение, обламывали рога непокорным. Там я просидел год и два месяца, потом из-за закрытия этого заведения меня перевели в «Кресты». Там я провел около пяти месяцев в спецблоке в одиночной камере. Это незаконно. Я подал заявление прокурору, представителю омбудсмена. Мне оставалось сидеть где-то три месяца. Если бы в апелляции отказали, познакомился бы с еще одним филиалом ГУЛАГа.
Пытались ли на вас давить в Горелово?
— В камере существует особая каморка, так называемая «кухня», где готовят еду для избранных, для тех, кто платит деньги, кто состоит в активе. Там же пользуются услугами тех, кто им прислуживает, — повара там есть, официанты свои, массажисты. Меня позвали туда, как и всех новичков, на беседу, беседовали довольно откровенно. Как потом я услышал, меня уже ждали, знали мою историю. Спросили статью, попросили показать торс.
Татуировки хотели посмотреть возможные?
— Видимо. Спросили про здоровье. Говорю: «Есть хронические болезни, но вообще я живучий». «Это тебе понадобится», — такой тонкий намек. Попытались потом навязать мне уборку этого барака. Там 118 койко-мест, но набивают от 80 до 150. Я отказался.
А номер камеры помните?
— 1/1.
Эти угрозы осуществились?
— Благодаря обстоятельствам — нет. Даже попыток не случалось. После отказа от дежурства по камере ко мне почему-то никаких репрессий не применили. А вот парня одного за такой же отказ при мне жестоко избили. Через день-два меня стала активно посещать Общественная наблюдательная комиссия (ОНК). Поступили какие-то сведения обо мне активу. Они как-то опасались со мной связываться. Вообще строптивых переводят в другие камеры, чтобы примера не показывали. Когда человек не сломался, начинается нездоровое брожение внутри коллектива. Других избивали и заставляли физические упражнения делать, например приседания — тысячу, полторы тысячи раз. Меня почему-то не трогали.
Как вы это объясняете?
— Первоначально я объявил голодовку. Отдал так называемым старшим заявление об этом. Там все заявления в администрацию идут через них. Голодал 35 суток. Они [актив] не привыкли к такому, боялись, что я умру. Провоцировали, ходили мимо, например, ели куриную ножку. Вообще, самое страшное было там не насилие, а тупая покорность большинства. Там же очень много людей. Все они принимали эти правила игры. В моем понимании, это картина путинской России: насилие со стороны власть предержащих и молчаливая покорность, я бы даже сказал, извините за расхожее мнение, стокгольмский синдром некий.
Так вот, почему меня не трогали? Наверное, опасались общественного резонанса, понимали, что я политический заключенный. Ко мне даже приставили наблюдателя, который следил, чтобы со мной ничего не случилось. Как-то обронил один из администрации СИЗО: «С вами одни проблемы тут».
Там очень много такого происходит, за что может поплатиться глава учреждения. Там практикуются такие вещи как «входной билет». Это плата за возможность поспать на койке — от 5 до 15 тысяч рублей. Иначе спишь на краю кровати, постоянно заставляют убираться.
А кто вообще те люди, которые там сидели? Какое у них мнение о происходящем в России?
— Так достаточно широкий спектр. Большинство аполитичны. Многие — это так называемые кухонные политики. Немало тех, в том числе в активе, которые понимают, что происходит в стране. Я даже слышал такие выражения: «Когда вы уже всё перевернете, а так только залетаете, от вас тут одни проблемы».
А у вас были проблемы от того, что вы писали жалобы на условия содержания?
— Я жаловался также, когда некоторым сокамерникам не оказывали необходимую медпомощь, в итоге меня поместили в аналог спецблока. Трехместная камера, 3,5 на 3 метра. Бетонный пол. Нет горячей воды. Ее нет везде, но в этой камере ее нет по определению.
А с кем вы сидели?
— Несколько человек, с которыми я был в приятельских отношениях.
Учитывая, что в вашем деле фигурирует предприниматель Евгений Пригожин, вы не опасались за свою жизнь? (Журналисты BBC и «Фонтанки» связывали бизнесмена с серией нападений на оппозиционеров — ОВД-Инфо)
— Я думал об этом, но ничего подобного не случилось. Это привело бы к излишнему вниманию к Горелово, хотя вообще людей там убивают. Я не видел, но регулярно вывозили трупы. Я бы даже не назвал это конфликтами в уголовном мире, потому что люди из этого мира презирают подобное. Мне приходилось общаться с черноходами, они были глубоко возмущены тем, что творится в Горелово.
После Горелово вы попали в «Кресты». Как вы выдержали одиночное заключение?
— Камера довольно просторная: 4,40 на 2,40 метра. Есть удобства, кроме горячей воды. Во всех «Крестах» горячая вода есть, в спецблоке нет почему-то. В шахматы играл сам с собой, перекрикивался с соседними камерами. Охрана смотрела на это сквозь пальцы.
Что хуже психологически: жить в одиночной камере или в таких местах, как в Горелово?
— Лучше в одиночной, учитывая мой характер. Я хорошо переношу одиночество. Нет конфликтов с сокамерниками, например, какое радио слушать.
Когда начнется новое рассмотрение вашего дела?
— Пока дату не назначили. По идее, дело должно развалиться, но мы понимаем, в какой стране живем. Один из сотрудников администрации СИЗО мне как-то сказал: «Ну вас же посадили не за то, в чем вас обвиняют».
Чем вы сейчас занимаетесь?
— Ищу работу.
Когда вышли на свободу, о чем подумали?
— Это случилось неожиданно. Я растерялся.