В декабре 2023-го Алтайский краевой суд отказал в иске рубцовчанину Денису Губицкому: активист подавал жалобу на местных полицейских. После одиночного пикета 15 июня силовики удерживали его в отделе более трех часов, читали личные переписки в телефоне и угрозами принудили к дактилоскопии. С составлением жалобы Губицкому помогала юристка Ольга Нечаева, сотрудничающая с «ОВД-Инфо». Публикуем историю Дениса.
Рубцовск — городок небольшой и печальный. Люди вокруг не то, чтобы угрюмые, но сказывается на их лицах и отсутствие работы, и непонимание, как свою жизнь дальше в этом городке выстраивать. Все, кто помоложе, уезжают в крупные города неподалеку — в Барнаул, Новосибирск. У меня почти все друзья уехали.
Раньше, в советское время еще, здесь можно было деньги заработать: заводы работали, производства. А сейчас работы много только в исправительных колониях — их вокруг нашего города аж пять. Ну, еще продавцы и уборщицы здесь трудятся, средняя зарплата — 20 тысяч рублей. МРОТ, конечно, платят, но… Это не то, к чему жители города стремились.
Есть, конечно, частники: мебель делают, хлеб тоже на частном предприятии пекут. Но чтобы заработать, надо искать удаленную работу. Я сам работаю в техподдержке, помогаю абонентам мобильного оператора решать их проблемы со связью. Мне нравится: и с людьми разными общаюсь, и из дома выходить не надо. Да и выйти-то особо некуда.
Город [после 24 февраля] не сильно изменился. Даже не встречаются на каждом углу эти билборды с рекламой военной службы, как в мегаполисах. Видел только огромный плакат, во всю стену, с портретом солдата: на здании, где живут медики и военные — но это социальное жилье, где им от государства выдают квартиры.
В целом, за последний год городские службы даже начали ремонтировать общественные пространства, какие-то бордюры восстанавливают, пытаются город облагородить. Но гулять здесь все равно особо негде, есть кинотеатр и компьютерный клуб — но это у меня и дома есть.
Выйдешь пройтись по улицам — домой вернешься по колено в грязи, дороги разрушены — обувь разваливается через полгода. Хотя, здесь и вещи-то продают некачественные. И это я в центре города живу, не окраины. Знаете, есть спальные районы в крупных городах, а у нас весь город такой — спальный…
А я и по улицам-то особо не хожу. Я домосед. Мне нравится сидеть за компьютером и играть в игры. Я и всеми событиями, которые в стране происходят, заинтересовался благодаря им: любил скачивать бесплатно пиратские версии, а потом начали появляться новые законы, запрещающие скачивать бесплатно игры, регулирующие свободу в интернете, цензура контента появилась.
Тогда я начал обращать больше внимания на независимые СМИ, подписываться на каналы, которые государство пытается блокировать.
Позже я стал интересоваться политикой и вышел на пикет против поправок в конституцию. Просто потому, что из всех прав, которых нас лишили, право выйти на улицу пока что оставалось — так почему бы им не воспользоваться?..
Семья меня поддержала. Вообще, взгляды у нас во многом совпадают, просто старшие родственники за меня переживают. Нет доверия к государству, к правоохранительным органам — их внимание вызывает страх.
Дома и телевизора-то нет. Да я бы и не позволил маме своей смотреть федеральные каналы: она одна меня растила, постараюсь оградить ее от этого. В крайнем случае, авторитетом своим воспользуюсь — я единственный мужчина в семье.
Друзья у меня тоже служить не идут, даже повестки эти приходят — нет, молодежь все прекрасно понимает, уезжают многие. Не на фронт.
Вообще, ярых патриотов среди моего окружения нет. Есть те, кто патриотизм воспринимает по-своему — не с точки зрения государства и какой-то идеологии, а в том ключе, что мы все в одной стране здесь живем.
Сам я человек не очень общительный, но иногда, путешествуя поездом в другие города, разговариваю с незнакомцами. И сколько бы ни спрашивал, и бабушек, и молодых людей — все против [происходящего].
Специально дату пикета я не выбирал, просто шел мимо магазина канцелярии. А там ватманы продаются. Думаю, лето же — тепло, можно постоять подольше в пикете. Правда, постоять подольше не получилось. Полчаса я где-то простоял.
Людей вокруг мало было: какие-то подростки меня сфотографировали, бабушка пальцем погрозила. Машины мимо проезжали и мне одобрительно сигналили. А потом меня охранник возле мэрии заметил, я думаю, он полицию и вызвал. Он прогнать меня пытался, но я не ушел.
Приехали оперативники на обычной машине. Номера гражданские. Я их еще, помню, спросил: а как это вы меня на этой машине задерживать-то приехали? Но они ответили, что она служебная. Идти я поначалу с ними отказался, мало ли, куда отвезут — документы у них хоть и были, но они мне очень быстро их показали. Пригрозили тогда, что составят протокол о неповиновении полиции. А еще спросили, почему пикет свой не согласовал. Но я права-то свои знаю — пикеты не нужно согласовывать, закона такого нет.
Наручники начали доставать, но я согласился в отделение поехать. Телефон у меня тут же забрали. В отделение мы приехали быстро — город же маленький, здесь все рядом. Меня сразу же в комнату для задержаний проводили. Атмосфера там тяжелая, даже психологически находиться в таком помещении сложно: все какое-то старое, стены все обшарпанные, интерьер советский…
Сотрудники вели себя грубо. Начали каверзные вопросики мне задавать, шутки шутить издевательские — на Бахмут меня предлагали отправить. В тот момент как раз бои шли в том городе.
Плакат мой с надписью «Нет войне» полицейские показали всем коллегам — мол, смотрите-ка, совсем ничего не боится. Те удивленно смотрели на меня и смеялись, мне очень некомфортно было из-за их поведения. Людей вокруг меня было много, человек десять, и все были настроены враждебно. Все они — работники участка, как я понял, а сотрудник ФСБ пришел позже.
Вообще, разницу я сильно почувствовал с тем, как меня в 2021 году задерживали: тогда подошли двое сотрудников патрульной службы, культурно со мной поговорили и взяли объяснительную, а сейчас — запугивать граждан полицейские пытаются.
Отпечатки пальцев в отделении у меня взяли незаконно, сотрудники полиции мне угрожали: «Мы тебя сейчас кинем в обезьянник, для установления личности…» Хотя паспорт при себе у меня был, они его сами во время задержания забрали.
Я не хотел в этом участвовать, но оперативник сам мою руку засунул в этот аппарат для дактилоскопии. Зачем-то обыскивали меня, искали «жучки»: думали, кто-то наш разговор прослушивает.
Даже обувь мою сфотографировали — сняли с меня кроссовок и фейс-профиль с табличкой снимали, но я отвернулся спиной к камере.
Тогда мне начали угрожать, что «закроют на 15 суток» — а я же не мог такого допустить, я же работаю, поставят прогул и увольнение. Пришлось в добровольно-принудительном порядке в этом участвовать. Не знаю, почему люди такие злые в полиции работают.
Адвоката мне не предоставили. А на все мои возражения ответили только, что дело не уголовное и поэтому мне он не положен. Связи с правозащитниками у меня не было, поэтому я пытался как-то родителей попросить помочь мне.
Мобильный телефон у меня с паролем, а полицейским очень хотелось мои переписки почитать. Но на смартфоне у меня стоит пароль, можно только отпечатком пальца дисплей разблокировать. И на сим-картах тоже пароли стоят: я все-таки в сфере мобильной связи работаю и в цифровой безопасности кое-то понимаю.
Дознаватели начали угрожать: мол, устроим обыск дома, заберем у тебя всю технику на три месяца и сами здесь будем проверять ее. Тогда я согласился из своих рук показать им свои профили в социальных сетях — ничего криминального, за что можно было бы меня посадить, там не удалось дознавателям обнаружить.
Сотрудник ФСБ, который присутствовал при беседе, будто бы заподозрил что-то неладное: его смутило, что в мессенджере пароль стоит — его интересовал только Телеграм. Он почему-то был уверен, что я связан с организациями-иноагентами, и даже предположил, что они мне платят деньги за публичные акции.
На мой вопрос: «А что, россияне только за иностранные деньги на уличные протесты выходят?» — он ответил: «А ты еще кого-то здесь видишь? Ты же здесь один». То есть он даже не допускает мысли о том, что люди могут быть чем-то недовольны и из-за событий в стране выходить на улицы.
Но я знаю, что я такой не один: пикеты антивоенные уже случались в Рубцовске. Просто у нас здесь это некому освещать, СМИ об этом не пишут. А людям все равно, потому что здесь им не до протеста — денег нет, и все думают о том, как бы до зарплаты выжить…
А еще во время опроса я отказался разговаривать и взял 51-ю статью: это их взбесило. Оперативники сразу отреагировали: «Да что ты заладил, кто тебе платил, объясни просто…» Пытались найти каких-то людей, которые меня на этот пикет якобы отправили. Их очень задело, что я заявил о правовых нарушениях.
Протокол я подписал, но только в том месте, где о его вручении отметка. При этом, когда я увидел документы в суде, оказалось, что мои подписи там стоят — я сделал вывод, что полицейские их подделали. Копия протокола — та, что выдали мне — отличалась от их бумаг кардинально. Адвокат обратил на это внимание, и мы подали жалобу в кассационный суд, но никаких признаков нарушения люди в мантиях там не нашли и в почерковедческой экспертизе мне отказали, хотя мы настаивали.
Подписи свидетелей, что интересно, в документах оперативников оказались одинаковые — хотя это были двое разных людей. В протоколе ручкой зачем-то, от руки, поверх распечатанного текста прописью так и написал следователь: «Подпись свидетеля», а уже ниже — имя того, кто якобы расписывался. Я первый раз такое в судебных документах увидел.
Защита опиралась на то, что мои права были нарушены: подделка подписей, принудительная дактилоскопия, все эти фото в отделении — все эти процедуры не по закону со мной проводились.
Иллюзий насчет суда я не питал. Доказать, что полицейские вели себя некорректно, мне не удалось — в отделении не было понятых, а смартфон у меня забрали. Ни видео, ни аудио я записать не мог.
Удивился ли я вердикту?.. Наверное, нет. Меня сам процесс удивил, когда инспектор не смогла ответить на вопросы судьи по делу, даже к заседанию не подготовилась.
Смысла в гражданском протесте я для себя больше не вижу: если раньше можно было выйти на улицу и просто выразить свое мнение, то сейчас это становится опасно. Но я вышел, потому что я — пацифист, а молчать было уже совестно. Да просто в будущем дети вдруг спросят: «А почему ты молчал?»
А я не молчал…
Записала Маша Руднева
